Контроль (Приглашаю в конец эры)

      Мелкие разряды тока покалывали пальцы. Феликс поморщился и, вытерев рваным рукавом кровь у губы, поднялся с колен. Коленные чашечки готовы были вылететь даже при таком медленном аккуратном движении.       Кругом лежали горы трупов. Феликс пересчитывал их, называя по именам каждого.       Мелькали молнии, под ногами шорохом раздавались разбитые сердца, чужие кости и ошмётки волос, Феликс пнул жестоко чьё-то сердце, выпрыгнувшее из распоротой грудной клётки, словил себя на мысли, что, возможно, это сердце было его собственным. Штаны — в клочья — обнажали побитые, порезанные на куски лодыжки и коленки, на которых блестели при случайных вспышках света пластыри с желчно-жёлтыми улыбающимися рожицами, ртами такими красными, что, когда потекла краска, показалось, что эти смайлики — каннибалы. Правитель Солнечной, Прекрасной и Счастливой Во Всех Отношениях Фелиции переступал через охладевшие тела своих друзей, не заботясь о стоптанных оранжевых ботинках с оторвавшейся подошвой — она оставляла цветные вмятины на побледневших лицах, уже встречавших смерть с широко распахнутыми ресницами, среди которых потерялись комочки грязи. Феликс крепко сжимал в руке что-то круглое, метавшее искры истинного солнца.       Он замер на секунду, нависая над бездыханным Ромео — своей первой жертвой чар неописуемых, юноше жёлтых цветов вроде тюльпанов хотелось верить, что только любовных чар; лицо с мягкими чертами и по-нежному розовевшими щёчками, стоило соприкоснуться ладонями так необдуманно, неосторожно и неуклюже, исказилось в отвратительной гримасе. В своём потускневшем красками радужными сознании Феликс утёр откровенно и так по-девчачьи розовые слёзы, оживил Ромео голыми руками, поднял над землёй исстрадавшейся и больше не отпускал никогда. В реальности же он самолично выкопал для неспособного больше плакать Ромео могилу, от дрожащих предательским образом рук исходили золотые искорки, формируя над головой то ли нимб, то ли корону, — колючим плющом вросла в голову, управляя разумом, — и Феликс испачкался в земле, пока закапывал туда тела, пока вспарывал кишки, пока чувствовал, как кожу на спине разрывает в клочья и вырываются из бездны почерневшей души крылья демонические.       Они такие широкие и красивые страшно, что Феликс задирает голову и пробует взлететь: грехи мешают, придают веса, и его то и дело клонит вниз. Не стоило Ромео прибегать за помощью, когда началась гроза, не стоило потом валяться у Феликса в ногах бесполезной тушкой, не стоило всем тринадцати картам вставать против Феликса, ведь он сам стал своим врагом. Мозг отказывался думать и только проводил импульсы от ноющего тела, покромсанного на органы. Феликс знал, что долго не протянет, но упрямо шагал вперёд, вдыхая смрад железа, помоев и обезглавленных существ. Под уже босыми ногами треснули узорчатые очки Вару — теперь у вождя зелёных красок не осталось на память и осколка души, — рядом валялся голубой локон Зонтика, должно быть, криво остриженный ножницами.       Здесь ничего больше нет, кроме воспоминаний.       Феликс совсем недавно понял, что Добро — штука, несомненно, хорошая, но бесполезная до рвоты, до звона противного в ушах, до бессильных истерик, когда у Феликса ничего не получалось исправить, поданные голодали, и вселенная (в которой совершенно точно Счастья не существовало) грозилась схлопнуться просто потому, что правитель Фелиции, кажется, избрал неверный путь. Он понял это слишком поздно, когда появился ещё один, похожий на него, человек в солнечных чистых одеждах, с божественным ореолом над светловолосой макушкой и сердцем таким чёрным, что Феликс удивился, как чернила ещё не запачкали ткань.       — Выходи, Пик, я знаю, что это ты, — прохрипел Феликс, щурясь и еле держа себя на мягких ватных ногах. — Перестань сеять хаос, умоляю.       — Забавно слышать это от того, кто сам всё разрушил, — смех ударил в затылок несвежим дыханием, и Феликс передёрнул плечами, но когтистые лапы уже схватили его за руки и стали потирать расцарапанные и без этого щёки. У правителя недавно почившей Фелиции глаза выскочили из орбит буквально, оставив чернеющие бездны позеленевшего лица, когда юноша узнал в том, кого ошибочно посчитал «Пиком», себя самого.       Как будто глядясь в зеркало чёрными дырами, Феликс ощупал на своём лбу длинные крепкие рога, затем неловко потянул вниз накидку, но было поздно: она спала, а по нагому телу прошла судорога — кожа покрылась подобием чешуек. Другой Феликс, куда более тёмный и весёлый, стал обнимать Феликса, целовать в шею за ухом и созвездия веснушек на плечах, поглаживать обнажённую грудь и шептать что-то о контроле, короне и троне, Феликс не особо вслушивался, тщетно пытаясь уловить стук собственного сердца.       Когда тела двух омрачённых и уже давно не светлых душой юношей соединились, в одной из вселенных послышался последний вздох кого-то одинокого с крестом на груди. Что-то ломало его изнутри с характерным хрустом и в конце концов прорвалось наружу быстрым потоком крови, как будто трупов на Земле Королей было мало, недостаточно. Демон с двумя парами крыльев, четырьмя руками и глазами ядовито-жёлтыми взмыл в воздух, ударился об опрокинутый небосвод и камнем рухнул вниз, знаменуя своим падением конец эры, объятой фиолетовым, сосущим зрение туманом.