Цвен

Nun liebe Kinder gebt fein acht Ich bin die Stimme aus dem Kissen Ich hab euch etwas mitgebracht Hab es aus meiner Brust gerissen Mit diesem Herz hab ich die Macht Die Augenlider zu erpressen Ich singe bis der Tag erwacht Ein heller Schein am Firmament Mein Herz brennt (А теперь, милые детишки, прошу внимания. Я — голос из подушки. Я вам кое-что принёс, Я вырвал это из своей груди. С этим сердцем я властен Смыкать ваши веки. Я буду петь до наступления рассвета. Ярким светом на небосводе Горит моё сердце). — Rammstein, «Mein Herz Brennt»

      Кровь на подушке давно стала привычным делом, на неё не обращаешь внимание, как и на все прочие обычные вещи вроде того, что мама помнит, сколько ложек сахара класть тебе в чай. Кровь пугает лишь в первый раз, когда ты с паническим ужасом сдираешь наволочку в красных пятнах и выкидываешь её в мусорное ведро, а потом запираешься в ванной, натирая лицо хозяйственным мылом и пытаясь смыть с себя эту грязь. Потом это ощущение пропадает. Всё-таки, люди обладают замечательной способностью привыкать к любому кошмару, что творится вокруг.       Ночь в Берлине была необычайно тихой, хотя вовсю бушевал октябрь. Рихард стоял на балконе, щурился на неоновые вывески круглосуточных магазинов и курил, делая длинные медленные затяжки. Рядом, на сушилке для белья, сохла застиранная наволочка с розоватыми разводами. Такие разводы бывают от вина, но это была кровь; он проснулся от того, что ему было очень жарко, а после понял, в чём дело. Он, кажется, даже не стал смывать кровь с лица — так жутко хотелось курить. Голова мерзко болела.       Внезапно квартиру наполнил звук отвратительной трели на телефоне — кто вообще додумался звонить в такое время? Круспе раздражённо потушил сигарету о стену, бросил бычок в окно и быстрым шагом отправился к источнику шума. Номер был незнакомый, и мужчина запросто мог решить, что это фанаты из Америки, которым, почему-то, совершенно плевать на его сон, или телефонные приколисты. Впрочем, трубку всё равно взял, не без некоторой агрессии.       — Вы в курсе, сколько вообще времени?!       Ответил почему-то Флаке.       — Рихард, м-м… это я… не кипятись… — еле-еле промямлил клавишник, и запах водки будто бы материализовался в квартире Круспе. Рихард поморщился — голова заболела ещё сильнее.       — Хорошо, ты, — соло-гитарист жеманно улыбнулся пьяному Лоренцу на другом конце провода, специально делая акцент на последнем слове, — ты в курсе, сколько вообще времени?       — Угу, — согласно и без какого-либо удивления выговорил Кристиан, словно сейчас был шумный и радостный день, когда вокруг гудят машины, смеются дети, и из каждого дома доносятся звуки радио. — Я в дрязг пьяный.       — Я заметил.       — Ты не можешь меня забрать?       Рихард, конечно, мог.       Потому что для остальных ему было вовсе не жалко среди ночи поехать неизвестно куда, чтобы только кто-то из них не задохнулся в собственной блевотине. Впрочем, Круспе был уверен, что к нему, беспрестанно матерясь и проклиная, точно так же бы приехал Тилль, Шнайдер бы, вероятно, периодически восклицал, как он хочет спать дома, а Оливер бы молчал всю дорогу назад, чтобы Рихарду стало стыдно. Флаке, скорее всего, не только бы не отвёз его домой, но и охотно присоединился бы (вдвоём как-то проще переживать головную боль на следующее утро), а вот Пауль… а вот чёрт знает, что Пауль. Нет, он бы тоже, конечно, приехал, но всё время удивлённо вскидывал бы брови и пожимал плечами, а потом довёл бы до самой кровати, убедившись, что ты нигде не упал. Может быть даже заботливо прикрыл бы одеялком. Такой вот он уж был, этот Пауль. Почему они вообще постоянно ссорились?..       — Где ты? — вздохнул Рихард, одновременно пытаясь найти в тумбочке пачку таблеток от головы. Под кокаином ехать он не мог.       — В KitKat, — икнул Флаке, и внезапно послышался шум, возня, как будто клавишник уронил телефон. Рихард долго пытался звать его, но решил, что это бесполезно. В конце концов, вероятность того, что его убьют, крайне мала. Мысленно составив маршрут, умывшись, выпив таблетку и быстро нацепив на себя футболку, кожаные джинсы (они выпали из шкафа первыми) и кеды, он направился в клуб.       Это место Рихарду было известно очень хорошо, как оно известно каждому более-менее долго проживающему в Берлине человеку или заядлому тусовщику. Круспе, кстати говоря, относился к обоим командам, но вот от Флаке таких странных выпадов не ожидал. KitKatClub был известен на всю Европу своей атмосферой разврата и пьянства. Кожа, латекс, откровенные наряды только приветствовались, а совокупляться можно было везде, даже на танцполе. В этом же здании находилось ещё два клуба, а в самом KitKat’е каждый месяц устраивались роскошные гей-вечеринки; к сожалению, или к счастью, гитарист понятия не имел, в какой именно день месяца, а потому, что забыл в клубе Лоренц, оставалось только гадать.       Дорога была почти пустой, а потому особо напрягаться не пришлось. Гитарист ехал очень быстро и всю дорогу напевал «I Was made for Lovin’ You» группы Kiss, и настроение, в общем-то, у него было вполне неплохое, потому что голову на время отпустило, и можно было наслаждаться этой спонтанной ночной прогулкой.       Он припарковался на другой стороне улицы и посмотрел в стекло машины. У клуба толпилась целая куча народа, преимущественно парней в весьма открытой одежде.       Блять.       Рихарду срочно нужно было найти что-то, что могло бы хоть немного замаскировать его. В бардачке валялись какие-то старые солнцезащитные очки, но ночью надевать их было бы весьма странно. Ещё и кожаные штаны!.. Его же узнают так, запросто узнают, лучше б сразу надел футболку Rammstein, а на лбу написал «Мальчики, привет, я Рихард Круспе». Наконец, порывшись немного на заднем сидении, он выудил оттуда странную вязаную кепку. Сам лид-гитарист такого не носил, а значит, её кто-то забыл в машине, значит, хозяину она не так уж и нужна. Годится.       Нацепив на себя странный головной убор (и ведь носит же кто-то такое), он перешёл улицу. Очередь была ужасно длинная, а так как, пошарив глазами, Флаке он не нашёл, нужно было что-то предпринять. Круспе поджал губы, медленно пробрался сквозь огромную толпу людей и внезапно вышел прямо к охраннику. Рихард знал, что пускают тут по принципу «нравится — не нравится», а потому надо было приложить все свои красоту и обаяние, чтобы очаровать этого качка.       Гитарист подошёл к нему, влюблённо посмотрел в глаза и мягко проговорил:       — Пустите?       Охранник рассмотрел его оценивающим взглядом, слишком долго задерживаясь на лице и в области паха, сглотнул и, усмехнувшись, сказал:       — Ты симпатичный, но очень одетый, — на лице его стояла удовлетворённая улыбка. Конечно, он непременно пустит Круспе.       Рихард не придумал ничего лучше, чем стянуть с себя футболку.       — Так лучше? — снова приторно улыбнулся он.       — А кепка? — охраннику, казалось, нравилась эта глупая игра. — Хорошие мальчики не ходят в помещении в головных уборах, — и в доказательство этого он сам стянул с гитариста кепку и всучил ему в руки.       Полминуты они стояли, пялясь друг на друга: Круспе без футболки и со странной вязаной кепкой в руках, и этот охранник, с наслаждением его рассматривающий. Потом он нахмурился, словно вспомнил что-то неприятное.       — Ты мне кого-то напоминаешь, — серьёзно проговорил мужчина.       — Надеюсь, какого-нибудь порноактёра? — снова приторно выдавил Рихард, хотя внутренне чувствовал себя под сотнями объективов фотокамер. Если его кто-нибудь снимет… Если кто-то его узнает…       — Иди уже, остряк, — рассмеялся охранник и пустил его внутрь.       В клубе было так же, как и во всех прочих клубах, — громко и душно. Отличало его, разве что, огромная толпа парней в латексе, коже, розовых шубах или совсем без одежды. Все танцевали и тёрлись друг о друга, Рихарду стало дурно. Голова снова предательски отдалась режущей болью в висках, нужно было немедленно отсюда убираться. Желательно, конечно, найти Флаке, но если его нигде не будет, Круспе с абсолютно чистой совестью уедет домой.       Лид-гитарист посмотрел по сторонам, но вокруг была лишь огромная куча мужских тел, и ни одно из этой кучи не напоминало Лоренца. Он попробовал снова набрать клавишника, и никаких результатов это не принесло — телефон сообщил, что абонент временно недоступен. «Зато для всех этих парней ты, судя по всему, вполне доступен», — зло подумал Рихард и тут же увидел знакомый силуэт.       Кристиан сидел около барной стойки, рядом стояло семь или восемь пустых бокалов, а бармен протягивал ему девятый. Круспе тут же направился прямо туда, отбиваясь от предлагавших выпить парнишек и взрослых мужчин, прямо говоривших о том, как бы они его вытрахали. Соло-гитарист понятия не имел, почему пить Флаке отправился именно в KitKat, и именно в тот день, когда здесь проходит гей-вечеринка, но всё, что ему хотелось, это схватить за шиворот этого алкоголика, выйти отсюда и поехать домой. Церемониться желания не было.       — Кристиан, пошли, — он тронул за плечо Лоренца и посмотрел на него совершенно агрессивно, хотя лицо его светилось приятной улыбкой. Называть его прозвищем он не стал, зная, что это может полностью выдать их.       — О… ты пришёл… ты обещал приехать через двадцать минут, Цвен… — Флаке либо раскусил нелепый замысел Круспе, либо просто был слишком пьян, чтобы выдать чуть более длинное «Рихард».       — Я вообще ничего тебе не обещал, — гитарист схватил нерадивого согруппника за плечо и поволок за собой. Клавишник не сопротивлялся, что не могло не радовать, и Рихард уже представлял, как они радостно выползут на улицу, вдохнут запах берлинской ночи, Лоренц наблюёт ему на ботинки, а потом и в салоне машины, а потом и на коврик на входе в квартиру, но всё-таки, они вырвутся из этого потного кошмара. Счастье и свобода уже так близко…       — А счёт? — тут же выкрикнул бармен, прерывая сладкие мечты Круспе.       Лид-гитарист тут же резко развернулся, выудил из кармана помятую купюру в сто евро и кинул на барную стойку с громким шипением: «Сдачи не надо».       Берлинская ночь встретила их тишиной и свежестью. Как только они отошли от клуба, сразу стало немного спокойнее, а Флаке держался молодцом и даже не пытался испортить кеды Рихарда. В машине он легко затолкал клавишника на заднее сиденье, сам сел спереди, быстро тронулся и поехал домой. Вообще-то, он не собирался вести Кристиана к себе в гости, но он и не собирался тратить время на слабую маскировку, долгий разговор с охранником и вытягивания за собой Лоренца, а ещё тратить деньги за невыпитую им водку. Нужно было хотя бы немного поспать, а потому решено было сразу отправиться на квартиру Круспе, чтобы успеть хоть немного подремать перед тем как с утра отправиться в студию.       Флаке вёл себя тихо и, казалось, мирно спал, изредка что-то бормоча. Проверять гитарист не хотел, но искренне надеялся, что за этими бормотаниями скрыта благодарность Лоренца за чудесное спасение. Завтра в студии он всё равно этого не услышит. Отношения у них сейчас были очень натянутыми, и то, что Кристиан вспомнил хоть какое-то его имя, было удивительно, ведь в последнее время он звал его исключительно «эй, ты» или «ебаный кокаинщик». Второе, впрочем, всё же было несколько персонализировано.       Рассвет был симпатичного бледно-розового цвета, а дым, выходящий из сигареты, сливался с синеватыми облаками.       Лоренц спал на кровати в спальне, а Рихард сидел на балконе в плетёном кресле и попеременно смотрел то на него, то задирал голову кверху и рассматривал тающие звёзды. Новый день двигался к Берлину неумолимо, и ночь, быстро кутаясь в свои тёмные одежды, уходила в чужие края. Ночь была другом, ночь умела хранить тайны, а день только срывал с трудом натянутые маски и язвительно хохотал. Почему ночь не может задержаться ещё ненадолго? Неужели ей так не хочется провести время со старым другом и дать ему немного времени насладиться ей?       Боль резко стрельнула по затылку, и от неожиданности Круспе почти выронил сигарету. Стрелки на висящих на стене часах уныло тикали, возвещая о том, что уже половина шестого утра, но вставать было ещё рано, а ложиться — уже поздно. Мужчина потушил сигарету, бросил окурок в пепельницу и отправился на кухню. Нужно было поискать ампулы кодеина в холодильнике — это раз, и сходить Флаке за минералкой — это два. Не знаю даже, что из этих двух вопросов приоритетнее.       Кодеин лежал сбоку на верхней полочке холодильника, и Рихарду пришлось постараться, чтобы найти его. Запасов было немного (лид-гитарист даже не понял, куда всё успело деться, учитывая то, что сейчас его постоянным обезболивающим стал кокаин), но на ближайшие два дня вполне хватало. «Ладно, годится», — подумал Круспе, взял одну из ампул, нащупал на той же полке нераспакованный шприц и иглу и сел на стул.       Делать уколы самому себе — дело вполне привычное. Тут нет ничего сложного: моешь руки, протираешь ампулу с раствором и место укола проспиртованной ваткой, набираешь жидкость в шприц и вставляешь иглу на всю длину, одновременно надавливая на поршень. Вот так просто. Ещё проще, если ты делаешь это двенадцать лет.       В общем-то, можно было отправляться за минералкой в круглосуточный магазин. Рихард выкинул шприц в мусорное ведро и тихо добрался до коридора. К утру заметно похолодало; соло-гитарист накинул плащ поверх футболки, натянул на ноги излюбленные кеды и уже собирался выходить, как заметил на вешалке ту самую вязаную кепку, удачно забытую кем-то в его машине. Подгоняемый порывом какого-то непонятного чувства, Круспе взял странный головной убор, покрутил немного в руках и нацепил на голову. Через мгновение хлопнула входная дверь, и с тихим скрежетом провертелся ключ в замке.       На улице никого не было, что вполне понятно: кто станет выходить в холодный и ветреный Берлин, когда можно понежиться в постели? Эта мысль пришла к Рихарду всего на мгновение, и потом он с грустью подумал, как давно он вот так просто не встречал рассвет с чашкой кофе и любимой девушкой. Кратковременные интрижки, красивые и пустые пассии-куклы, которые холодно целуют тебя в губы с утра и уходят, чтобы потом появиться, когда кончатся деньги — разве это то, о чём он мечтал всю жизнь?       Внезапно во всём это многообразии мыслей возник образ Пауля. От удивления мужчина даже остановился, а потом раздражённо закусил губы. Причём тут Ландерс вообще? Он никак не вязался со всем этим мысленным монологом, а, впрочем, ответ был найден: Рихард стоял рядом с крошечным ларьком, где продавали кофе. Пауль кофе очень любил.       За прилавком ларька сидела миловидная светловолосая девушка с лучезарной улыбкой. Заметив Круспе, она немного смутилась, но тут же нашлась, приятно улыбнулась и проговорила:       — А у нас первый покупатель может купить кофе в половину стоимости!       Гитарист хмыкнул. Но кофе никогда не бывает лишним, а потому он подошёл к ларьку поближе и принялся рассматривать вывешенный на стекле скудный ассортимент.       — Латте, если можно, — спустя минуту вымолвил он. — И без сахара.       Девушка кивнула и скрылась в бездне ларёчка. Рихард отвернулся, достал сигарету и закурил. На улицу начинали медленно выползать люди. Вот спешили к метро заводские служащие, что-то весело обсуждая, вот сонная девочка-подросток выгуливала свою собаку, периодически восклицая: «Да погоди же, Майк!». Непонятно куда медленно топала тощая старушка. Берлин оживал. Клубы на окраинах закрывались, выбрасывая за борт девчонок и мальчишек — вперёд, в море взрослой жизни! Плывите, иначе Берлин вас съест! Берлин вас съест. Круспе поёжился; то ли от ветра и холода, то ли от осознания того, что всё же был съеден Берлином, огромным голодным городом, который только прикрывается буйством ярких красок, скрывая своё нутро. Он был съеден Берлином! С потрохами, тощий и невкусный! Да, можно подумать, что все эти туры и концерты, все эти новые страны что-то меняли. Но он всегда возвращался сюда, в эту обитель серости и табачного дыма, в этот тошнотворный город с тошнотворными домами с тошнотворными людьми. Внезапно к горлу прикатил приступ рвоты, Рихард выбросил непотушенный окурок в урну.       — Ваш латте, — послышалось сзади.       Рихард обернулся. Светловолосая девушка выглядывала из окошка прилавка и протягивала кофе в бумажном стаканчике. В ту же секунду он взял стаканчик из маленькой холодной ладошки и зачем-то заглянул внутрь. На пенке кофе было написано «Richard», и нарисовано сердечко. Лид-гитарист улыбнулся, достал из кармана плаща маркер и расписался на приложенной к стаканчику салфетке. Потом, немного подумав, написал свой номер телефона, протянул салфетку вместе с деньгами и отчего-то радостным «Сдачи не надо!» (вторым за эти сутки) и зашагал прочь.       До круглосуточного магазина идти оставалось минут пять, а он почти забыл о цели своей прогулки.       Если бы болела голова, то было бы ещё хуже. К счастью, укол сработал, по телу разливалось приятное тепло, вокруг стоял запах кофе, который пытался скрыть уродство окружающей обстановки, на языке чувствовался его сладковатый молочный вкус. Здравствуйте, мальчики и девочки. Я голос из подушки. И я должен предупредить вас: вы захлебнётесь в море взрослой жизни. Берлин вас съест.       Берлин вас съест.