Двенадцать лет назад
Она остервенело вырывалась из крепких рук матери. Голос давно охрип, и изо рта доносилось лишь жалкое шипение. Сколько раз она звала отца и взывала к благоразумию этих обезумевших людей? Она уже не помнила спокойного времени. Не помнила времени, когда видела кровь только в госпиталях или же на миссиях со своей командой. Не помнила сытного ужина и теплой постели. Не помнила лиц друзей, не доживших до этого момента. Девчонка рванула вперед, отталкивая женские руки грубо скользящие по ее истрепавшейся одежде. Не помня себя, она бежала сквозь гудящую толпу. Сил не хватало отвести взгляда с едва заметного силуэта отца и молодая шиноби затормозила почти в первых рядах. Рядом с ним стоял Седьмой Хокаге. У него не было плаща и извечной шляпы, а на плечах отца не красовалась привычная черная накидка. Хотелось уловить хотя бы мимолетный взгляд родных черных глаз, но мужчина, сурово хмуря брови, смотрел только на врага. Не нужно быть гением, чтобы разобраться во всем происходящем. Это была жертва ради народа. Глупая, необдуманная, но благородная жертва. И Шайто отвратительно улыбался, возводя руки к небу и кивая головой, словно обезумевший фанатик. Люди Шинко были везде, направляя смертоносные орудия на народ ее деревни. Ямка на подбородке подрагивала от напряженно сжатых губ. Девчонка отказывалась принимать жертву своего отца, ведь от этого ничего не изменится. На кого он оставляет семью? Почему решил так просто сдаться, а не сражаться до последнего? — «Ради будущего нашего народа», — эхом разнесся в ее голове голос. Шиноби злилась на него, сжимая сухие сбитые ладони в крепкие кулаки. Почему вместе с отцом идет и Нанадайме? Она не может найти в толпе его семью, но точно знает, что ее друг так же злится на своего отца и сэнсэя. Два идиота, которые всегда рисковали своими жизнями ради других и напрочь забывали о семье. В горле застрял визг, когда тело Хокаге и отца окутал странный кокон. Такой техники она не видела. Народ Шинко ликовал, а оставшиеся шиноби скорбно молчали, понурив головы. Чертовы ублюдки… все они — чертовы ублюдки, ровно так же заслуживающие истребления. Почему они пошли на уступки? Великие, черт бы их побрал, шиноби! Внутри нее кипел сводящий с ума гнев. Горькие слезы орошали сухую кожу щек, смешиваясь с пылью пустыни. Когда фигура отца растворилась внутри кокона и боле не была видна за его толстыми стенами, дочь сдавленно, гортанно завыла, вытягивая длинную шею вперед. Угольные глаза заалели и три томоэ яркими пятнами завертелись на красном полотне. В груди извергался вулкан, расплавляя ядовитой магмой все внутренности. Она не могла отличить физическую боль от неосязаемой. Все замедлилось, давая возможность рассмотреть в деталях взмахи крыльев стрекозы или же уловить учащенную пульсацию артерии на потной чужой шее. Глазные яблоки горели огнем и вращались с огромной скоростью, улавливая движения многих на этом полигоне. И шиноби знала, что если сейчас помчится вперед, то успеет вонзить кунай в глотку благоговейно улыбающегося Шайто. Весь смысл сузился до единственной мысли — убить этого человека. — Сарада! — оклик и крепкая хватка на плече. Ирьёнин успевает остановить свою дочь на полпути к своей цели, со всей своей силы одергивая ее назад и отбрасывая в толпу. — Сарада, — уже шепотом говорила мать, опустившись перед ней на колени и пряча черноволосую голову на собственной груди, — погаси шаринган, сейчас же. Учиха попыталась вновь вырваться из крепкой хватки матери, но попытка вновь не увенчалась успехом. В нос ударил запах медикаментов и спирта. — Пусти, — говорила девчонка не своим голосом, упираясь жилистыми руками в плечи женщины, — я должна убить его. Должна убить их всех. — Не сейчас, солнышко, — продолжала шептать Сакура, крепко обхватывая дрожащее от гнева тело дочери. — Нам нужно вернуться к Таро*, он нас ждет, помнишь? Все кругом полыхало в кровавых бликах ненависти и яростной силы ее глаз. Она не помнила, как они ушли оттуда, но точно слышала крики и мольбы о помощи. Кажется, эти твари не сдержали данного обещания и приступили к жатве сразу после запечатывания. Сакура вела дочь под руку, натянув на ее лицо широкий капюшон плаща. Метку Бьякуго на своем лбу тоже пришлось скрыть, дабы проскользнуть до момента расправы. Тех, кого она успела выловить и предупредить — сбежали. Остальных же женщина спасти не смогла, ибо сама в последнюю секунду поняла план этих ненасытных тварей. Она знала, что ее муж — умный и сильный воин. О Наруто она могла сказать тоже самое. Спорить с ними или переубеждать было бесполезно. Они твердо решили идти вместе до конца, сетуя на остатки благородства в этом тщедушном куске дерьма. О, Ками, как же они ошибались. Если бы она только знала, что все обернется таким образом — костьми легла, но остановила бы их. В ночь перед запечатыванием, Саске впервые был с ней нежен и целовал в губы так, будто делал это в последний раз. Молил позаботиться о дочери и сыне, просил вырастить из них Учих не похожих на него молодого. И сотню раз говорил спасибо, держа Сакуру за израненные руки. Как бы женщина ни злилась на него, сколько бы ни плакала — повернуть все вспять невозможно. Остается лишь смириться с выбором своего мужчины и жить ради их детей, попутно противостоя этим нелюдям. Без Наруто и Саске это будет трудно. Трудно, но возможно. Остатки шиноби все еще оказывали противостояние, и пока они сражаются — вера в победу будет жить. Уже около часа они бежали по лесу, добираясь до старого домишки. Сакура сглотнула, когда увидела стоящую возле порога Кусанаги Саске. Она давно не видела этого меча и видимо теперь понимала почему. В черных ножнах и с фиолетовыми бубенцами на рукояти. Наверное, он много времени потратил на приведение оружия в боеспособный вид. К цуке* катаны был привязан маленький свиток с печатью клана. Сарада, пребывавшая до этого времени где-то глубоко в себе моргнула, гася шаринган. Слабость во всем теле медленно расползалась не оставляя места для злобы. На глаза вновь навернулись надоедливые слезы, поэтому девчонка быстро утерла их складкой плаща. — Сарада, — позвала ее мягко Сакура, беря катану в руки и поворачиваясь к дочери, — это, должно быть, тебе. Черноволосая дернулась, признав оружие отца и скривив губы, отвернула голову в сторону. — Не будь такой, — ирьёнин попыталась улыбнуться, — это ведь подарок твоего отца. Сарада вновь взглянула на катану, после чего все же взяла ее из рук матери. — Тяжелая, — промелькнуло в мыслях девчонки, когда из-за двери вылезла мальчишеская черноглазая мордашка. — Таро, — тут же поспешила к нему мать, беря на руки, — ты в порядке? Мальчишка кивнул. Девчонка взглянула на своего младшего брата, сжимая в руках ножны. Отец действительно постарался над ней на славу. Бубенцы зазвенели от легкого дуновения ветра, и Таро тут же обернулся на звук. Сарада провожала взглядом свою мать и брата, заходящих в их временное пристанище. Она не понимала, как эта женщина держится, ведь ее любовь к отцу была неописуемой. Она читалась в каждом действии, движении, взгляде. Учиха судорожно втянула вечерний воздух, вновь взглянув на посмертный подарок отца. Он подарил Кусанаги именно ей, и Сарада знала почему. Это просьба стать сильнее и защищать то, что защищал в свое время отец. Пусть сейчас ей было больно и обидно — она из кожи вон вылезет, но выполнит его последнюю немую просьбу.Сейчас
Онигири казался безвкусным и чем-то напоминал резину. Хоть это и отвратно — для легкого перекуса вполне сойдет, да и в ближайшее время на пути не встретится никакой подобной забегаловки. Люди в этом месте ничем не отличались от остальных. Такие же простые, до отвращения веселые и порой грубые. Весь контраст крестьянства показывался на лицо. В основном здесь заседали мужчины, утомленные солнцем и долгой дорогой. Они пили сакэ, закусывали дешевой вяленой рыбой и громко переговаривались меж собой. За столом, скрываясь под плащом, сидел путник, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Лениво и с неохотой дожевывая последний онигири, он изредка поглядывал на двух мужчин, ярко выделяющихся из общей массы. То, что эти двое были Шинко — сомнений не возникло. Только у этих последователей была черно-синяя форма, чем-то отдаленно напоминающая самурайскую. На стальных грудных вставках гравировка в виде кольцевой змеи, пожирающей собственный хвост. Эти двое явно чувствовали себя здесь королями, надменно подзывая пальцем хозяйку забегаловки и указывая ей на мелочные недочеты. Пожилая женщина лишь кланялась, кивая головой. Странник перестал жевать, когда один из самураев вдарил по столу кулаком, перевернув бутыль сакэ и плошки с рисом. — Я попросил вина! — на высоких тонах говорил тот, что помладше своего напарника. — А ты принесла опять сакэ? — Простите меня, — вновь поклонилась женщина, — но я говорила вам, что в моем заведении нет вина. Раскрасневшийся то ли от алкоголя, то ли от злобы паренек ударил по столу еще раз, перевернув остатки еды. Другой самурай, который был постарше и опытнее, со смешком усадил своего товарища на место: — Брось ты, Кизаши, — прищурив поросячьи глазки мужчина засмеялся, пропуская мимо ушей собственное похрюкивание. — Чего ты мог еще ожидать от дорожной забегаловки, да еще и под хозяйством нищей? Женщина не поднимала головы, сжимая морщинистые ладони у груди. На грубость она никак не ответила, чем вызвала повторную волну поросячьего смеха. Тот, кого назвали Кизаши все еще ерепенился явно не желая заминать это. Он вновь подскочил из-за стола и обнажил меч, направив острие на хозяйку заведения. Люд, тут же среагировавший на это, поспешно начал собирать вещи и покидать помещение. Ушли все кроме доедающего свое онигири путника. — Это можно понять как неуважение к Шинко, — зло процедил молодой самурай, подводя острие меча прямо к груди женщины. Сама же хозяйка была бледнее поганки, не в состоянии даже рта раскрыть. Она только и делала что дрожала, да пыталась сказать что-нибудь, приоткрывая посиневшие губы будто рыба. — За такое по закону требуется смертная казнь, — с неприкрытым удовольствием произнес свиноподобный, потирая пальцами заеды в уголках рта. — На месте, — уже позже добавил он, поднимаясь с насиженного места. — Н-но я же ничего не сделала, — растерялась женщина, стараясь подальше отодвинуться от меча. Самураи переглянулись и охмелевший тип вздернул меч острием вверх, приложив его с гулким стуком о женский подбородок: — Тысячу Рё и мы забудем об этом инциденте. Женщина приподняла голову выше, сплетая меж собой вспотевшие пальцы. На глазах появились слезы: — Где же я такие деньги-то возьму? Прибыли от заведения не так много… — Тогда отвечай за оскорбление, нанесенное нам — стражникам Шинко, — мужчина высморкнулся на деревянный пол и улыбнулся, шмыгнув носом. — Если вы стражи Шинко, то я искренне ей сочувствую, — донеслось с соседнего столика, где доселе доедал свой обед путник в плаще. Самураи повернулись в его сторону с явным удивлением на лице. Действительно, кто это посмел препятствовать и вмешиваться в воспитательную беседу? Свиноподобный нахмурился, вздернул голову кверху и посмотрел на незнакомца сверху вниз: — Тоже хочешь ощутить на себе силу Шинко? Назовись! — требовательно изрек самурай, цепляя огромным боком деревянный столик. Путник чуть повернул голову в сторону мужчин. Из-под капюшона выглядывал лишь его подбородок и едва различимый контур губ. — Долго еще собираетесь трясти деньги с бедной старушки? — проигнорировав вопрос жирдяя, незнакомец поднялся и вышел из-за стола. Темный плащ почти достигал щиколоток путника и полностью скрывал его тело. Спереди под шеей он застегивался на три большие пуговицы, так что такую же невзрачную одежду и оружие разглядеть было возможно. Самураи полностью потеряли интерес к бедной женщине и теперь повернулись к ней спиной. Напуганная тут же воспользовалась моментом и ускользнула в подсобку. — А я смотрю ты довольно разговорчивый, — начал тот самый Кизаши, поднимая меч и играясь им на свету. — Придется преподать тебе урок и выставить на площади в назидание другим! Самурай бросился в атаку, но путник ловко увернулся, казалось бы, просто отшатнувшись в сторону. Мужчина не растерялся, разворачиваясь и вновь нападая. Неизвестный вновь отступал лишь просто отклоняясь и уворачиваясь от замахов нападавшего. Он отходил от самурая задом, ловко лавируя меж столиками. — Ах ты ублюдок! — вскрикнул запыхавшийся юнец, перекидывая меч в другую руку. На оскорбление ублюдок никак не среагировал, сделав несколько шагов назад. Свиноподобный, что стоял все это время в стороне недовольно фыркнул, а после добавил: — Да у нас тут отступник, я полагаю. Мало людей осталось с военными навыками. Молодой самурай остановился и взглянул на своего товарища огромными глазами. Путник в плаще не шелохнулся. Толстый самурай усмехнулся: — Кизаши, отойди. Я сам им займусь. Среди самураев тоже были достойные противники. По большей части именно они обучали молодняк, который приходил к ним в патрули. Судя по всему этот толстый не такой, каким кажется. Мужчина сорвался с места и буквально в пару мгновений достиг неизвестного, занося клинок для удара. Послышался звон металла. Путник молниеносно извлек из ножен катану лишь на две трети и успешно заблокировал атаку толстяка. Фиолетовые бубенцы задрожали, заливаясь мелодичной эвфонией*. Скрежет мечей и толстяк после нескольких секунд напряженных препираний отскакивает назад, отправляя в путника стул. Тот отмахивается от него, словно от мухи и тут же нападает первым, полностью оголяя лезвие катаны. Его атаки увесисты, порывисты — самурай только и успевает их отбивать, стискивая пожелтевшие зубы до скрипа. — Кизаши, за подмогой! — орет он, подобрав удобный момент. Юнец вздрагивает и бросается к выходу из забегаловки, но не успел он пробежать и метра, как перед его лицом пролетело несколько предметов, заставив отклоняться несколько раз подряд. В стене торчали три сюрикена. Теперь сомнений не было — перед ними один из выживших шиноби. Путник замер с вытянутой для броска рукой в кожаной перчатке. Было чувство, что он даже не запыхался. Самурай обхватил меч двумя руками за рукоять и с ревом бросился на противника, нанося удар снизу. На мгновение мужчине показалось, что действительно попал, ведь он проскользнул под плащ, целясь в сердце и входя в черную тень по самую рукоять. Однако крови не было, как и криков боли. Он резко поднял голову, замерев. Из тени капюшона на него смотрели два алых глаза. Мужчина сглотнул ком в горле, раскрывая глаза все шире и шире, до противного скрипа кожи век. — Коичи-сама? — позвал его юнец, стоя неподалеку возле стены. Голос его подрагивал от страха из-за того, что напарник не двигался. Коичи слышал зов парнишки, только пошевелиться не мог. Он отдаленно помнил о техниках шиноби и что те были довольно сильными. На своей памяти самурай еще не сталкивался со столь пугающим последователем Ниншу. — Спи, — прозвучало тихо рядом с его лицом. Последнее, что увидел Коичи — три томоэ, кружащиеся вихрем на красном фоне и расплывающиеся в причудливом узоре. Мужчина рухнул на пол сопровождаемый звоном выскользнувшего из руки меча. Кизаши вздрогнул и дернулся в сторону, выставляя перед собой меч в защитном жесте. Нужно было доложить об этом как можно скорее. Неизвестный перешагнул через неподвижное тело мужчины и направился в сторону юнца, неспешно огибая перевернутую в ходе сражения мебели. — Не подходи! Отступничество карается смертной казнью без права… — Тшш, — странник был уже рядом. Как только Кизаши этого не заметил? Лезвие превосходно отполированной катаны прижалось к пульсирующей артерии на шее мужчины так легко, словно в руках отступника было перо. Напряженное молчание сопровождалось только тяжелым дыханием молодого самурая. — Ты готов умереть за свою Шинко? — спокойный голос путника пробираемого до мурашек оказался слишком невыносимым для самурая. От одного только слова он зажмурился, вцепившись в рукоять опущенного меча. Кизаши смотрел в тень капюшона из-под дрожащих ресниц, пытаясь разглядеть лицо нападавшего. От подобного вопроса он опешил: — Д-да. Шинко — наше спасение. Только благодаря ей мы живем в столь прекрасном мире без греховного запретного пути. Наши головы светлы, а сердца открыты для смиренной жизни под спокойным небом, — наконец озвучил мужчина свой недолгий монолог. Послышался тихий разочарованный вздох. Свободной рукой путник стянул с головы капюшон так, чтобы самурай мог видеть лицо. — Женщина? — обескуражено пробормотал Кизаши на мгновение забыв о страхе. — Хорошо же вам промыли мозги эти ублюдки, — безэмоционально бросила брюнетка, поджимая тонкие губы. — Ответ неверный, Кизаши. Блестящая Кусанаги пронзила солнечное сплетение мужчины, пригвоздив его к стене. Самурай подался вперед, судорожно захрипев, а затем откашлялся кровью, порывисто втягивая ртом воздух. Юнец рухнул подбородком на плечо своей убийцы, пытаясь смотреть на мир из-под дрожащих век. — Ваша Шинко пропитана кровью больше, чем Ниншу за все время своего существования, — прошептала умирающему на ухо женщина-шиноби. Тот хотел что-то сказать, но уже не мог. Выдернув катану из тела юного самурая, она оттолкнула ослабшее тело от себя, сбросив на пол. Серебристая сталь переливалась алыми разводами. Стряхнув с лезвия кровь, женщина подошла к другому самураю, и, поставив оружие вертикально на грудь спящему — резко опустила. Сквозь хруст костей и поперхивание алой кровью было слышно шипение и предсмертные хрипы. Через несколько секунд с этими двумя было покончено. Женщина ушла, оставив на своем столике несколько Рё в уплату обеда. Хозяйка забегаловки вышла из подсобки совершенно не испугавшись мертвых самураев. Она выглянула из окна, наблюдая за удаляющимся силуэтом странницы. — Все-таки еще живы… — одними губами проговорила женщина. Хозяйка решила оставить случившееся в тайне и буквально через час в бедном заведении было прибрано, а разрушенная мебель и дыра в стене виртуозно убраны, и закрыты. Всполохов чакры пожилая женщина больше не чувствовала. Путница уже была далеко, когда на проверку заявились очередные последователи Шинко. Таро* — великий сын, первый сын (ударение в имени на первый слог). Цука* — рукоять катаны. Эвфония* — благозвучно подобранные звуки.