земля мёртвых

      — Освобождают меня, Вань, — ровно произнёс Ванечка. Весенний ветер, еще стылый, будоражащий нутро и щекочущий влажную от пота шею, перебирал его волосы. Сибирское солнце, разгоревшееся, наконец, из нездоровой желтизны в плавкое и рыжее, приятно грело и смешливо золотило кожу и волосы. Даже вылинявшая роба не смотрелась больше так убого в этом сказочном тёплом свете.       — Когда? — более Евстигнееву спросить было нечего. А что он сделает? Бросится на проволоку, в лес убежит? Не было уже ни веры в себя, ни сил таких. Уж лучше доживет, дотерпит, досуществует, сколько выдюжит, а там — пусть Бог судит.       — Двенадцатого мая. Поеду поездом, прямо как важное лицо, — усмехнулся Ванечка, но горько-горько. Губы у него задрожали: не плакать собирался, вовсе нет — смесь эмоций пострашнее и посильнее рвала нутро.       — Два дня ещё, успеем натешиться, — Евстигнеев вернул горькую усмешку, вскинул руку и устроил у Ванечки на тонкой шее. Взглядом жадно впился, запоминая, выкладывая мозаику в голове. Даже со своим зрением калечным разглядел крохотную родинку на шее и тонкие светлые волоски, золотящиеся от солнца. Почувствовал, как Ванечка крепче втиснулся в ладонь его.       — Не дай боже, если спиздел, Ванька, — сверкнул черными живыми умными глазами. Помолчал немного, смотря на солнце до слезинок в уголках глаз. — Я тебе сбережения оставлю, кофту, шарф хороший… Зиму точно выдюжат, работа славная. Сестра еще вязала.       Почему-то именно это сорвало Ване резьбу. Защемило внутри так нестерпимо, так остро задергало, что скулить впору. Кинулся к Ванечке, притиснул покрепче, и плевать хотел, что неудобно!..       — Ну тише ты, ну чего ты, дурной… — зашептал Ванечка, а у самого голос ровный трещинами пошел, надломился, скакнул вверх, зазвенел, как пила соскочившая.       Даром, что не было ни души кругом, ведь отправили лесок рубить вдвоем, так, лишь бы Светло без дела не сидел. Можно было стиснуть покрепче, волосы небрежно пропустить сквозь пальцы, исцеловать щеки колючие.       Сцепились надолго, голодно и дрожаще целовались, а только все равно внутри все дергало болезненно…