Дорога на Монфокон

      Клуб «Монфокон» находился в бывшем индустриальном квартале. Каких-то двадцать лет назад там дымили фабрики, а теперь это была угрюмая бетонная пустыня. Заброшенный завод действительно напоминал по своей структуре старинную трёхъярусную виселицу, которую в своё время украшали десятки трупов. Казнённых размещали только в трёх боковых гранях куба, в то время, как четвёртая сторона сооружения использовалась для подъёма и спуска тел и представляла собой каменную лестницу с воротами, ключ от которых хранился у городских палачей. Трупы оставляли на виселице до частичного разложения, после чего их сбрасывали в специальный каменный колодец. На данный момент память об этом ужасном месте хранят лишь гравюры разных авторов и упоминания в литературе. Кому-то пришло в голову возродить легендарный склеп на месте бывшего завода. Интерьер был вполне предсказуем: голые стены, заляпанные краской, пелена дыма и неплохая театральная подсветка. Настоящий оазис для неформалов!       Разумеется, я старался держать себя в руках, не ухмыляться и не закатывать глаза, когда мы с Солей подошли к входной двери, из-за которой раздавались какие-то инфернальные звуки. Ни в коем случае нельзя показывать открытое пренебрежение к этому месту и молодёжной культуре, в основе которой лежал ангст. Нельзя смеяться над выдуманной болью и высосанной из пальца скорбью.       На мне был чёрный плащ, который крайне редко покидал мой шкаф, но который у меня почему-то не поднималась рука выбросить. Этот плащ казался неотъемлемой частью того человека, который поселился в моей голове. На моей спутнице была длинная облегающая чёрная майка, впопыхах купленная в сувенирном киоске. Солей не успела съездить домой, чтобы переодеться, так как последние несколько часов мы провели в постели, «заполняя пробелы», как она выразилась.       У белокурой легавой плохо получалось войти в роль девочки-гота. С мнительностью, присущей её профессии, Солей вглядывалась в своё окружение, принюхивалась. Шейные мышцы напряглись, тонкие ноздри чуть-заметно подрагивали.       — Расслабься, ты не на службе, — шепнул я ей, когда мы шли про наполненному дымом коридору. — А то ещё решат, что ты пришла под прикрытием устроить облаву.       У входа в зал стоял коренастый смуглолицый охранник.       — Добро пожаловать, падре, — поприветствовал он меня. — Рад видеть вас. Давненько вы к нам не наведывались.       Солей взглянула на меня удивлённо.       — Я думала, ты здесь раньше никогда не бывал, — сказала она, когда мы прошли внутрь.       — Это так. Я здесь никогда не бывал. Охранник, видно, меня с кем-то спутал. Мало ли, что может привидеться в темноте? А может, у них такая манера проявлять гостеприимство — приветствовать новичков, как завсегдатаев.       Я чувствовал, что это объяснение не до конца удовлетворило Солей. Перед тем, как отвести глаза, она ещё несколько секунд вглядывалась в моё лицо. Продолжать разговор в любом случае было проблематично, так как нас подхватила и понесла волна норвежского блэк-метала двадцатилетней давности. Мои барабанные перепонки застонали. От вспышек белого света голова пошла кругом. Всё-таки я был староват для подобного рода сенсорных экспериментов. Когда Солей дёрнула меня за рукав, я пожал плечами и притворился глухим. В конце концов, это была её затея придти сюда.       Поднявшись на второй ярус, мы заглянули вниз, в яму, наполненную заштукатуренными, проколотыми подростками. У нас под ногами кишело море голов: бритых, крашенных, в дредлоках. Эмоции, охватившие меня в эту минуту, смесь любопытства и презрения, не были новыми. Я уже когда-то стоял на галерее и смотрел вниз на беснующуюся толпу.       Чья-то горячая, тяжёлая рука опустилась мне на плечо. Хриплый голос гаркнул мне в ухо:       — С возвращением, падре, — обернувшись, я увидел дебёлого араба лет двадцати пяти. На широкой ладони его лежали какие-то таблетки: — Для настроения, падре. Тебе и твоей подружке.       Мне вновь пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться свысока. Неужели этот увалень предлагал мне экстази? Изобразив на лице глубокое сожаление, я дотронулся до виска и покачал головой. Этого оказалось недостаточно, чтобы убедить араба оставить меня в покое. Он продолжал тыкать мне таблетку с недоумённым видом. «Падре, ты не помнишь меня?» — прочёл я по губам. Я продолжал качать головой, стиснув зубы.       К счастью, Солей не наблюдала за этой пантомимой. Оперевшись на перила, она была поглощена зрелищем пёстрой свалки на первом ярусе. Вдруг по её телу пробежала дрожь, а на вытянутой шее взбухла жилка.       — Смотри, — шепнула она, сжимая мне руку. — Рога сатаны…       Я не сразу понял, на что она указывала и что её так сильно взволновало. Несколько секунд я пялился в этот джинсово-кожаный муравейник. Тут сменили музыку. Вместо норвежского метала заиграла какая-то сместь техно и фламенко. Толпа моментально осела, точно трава под проливным дождём.       На небольшом возвышении в центре танцплощадки плясала девушка, тоненькая черноволосая девушка, увешанная побрякушками и амулетами. Эта хореография была мне хорошо знакома. Я неоднократно видел эти выгибы и пируэты как наяву, так и во сне. Эти голые плечики, острые коленки, разметавшиеся кудряшки — всё это было прямиком из моего ночного кошмара, который я так упрямо отталкивал от себя.       Опираясь рукой на перила, не отводя глаз от танцплощадки, я бросился на первый ярус. У меня была уважительная причина оторваться от Солей — девчонка приходилась мне сестрой. Чёрт подери, Жанна всерьёз занялась перевоплощением в покойную подружку. Запудрив мозги блаженной отшельнице Пакетте, маленькая крыса захватила место на подиуме. За каких-то полминуты ей удалось завладеть вниманием не только танцующих, но и охранников. Продавец экстази забыл про меня и уставился на плясунью, приоткрыв мясистые губы.       Когда я спустился на дно бетонной ямы, на возвышении было уже двое танцующих. К девушке присоединился высокий, худощавый, немного сутулый юноша, который выглядел так, будто его насильно вытащили в центр внимания. Опустив голову, он неловко переминался с ноги на ногу. Я узнал в нём своего нового пациента, Томаса Диманша. Прижимаясь к нему вплотную, Жанна ласкала его лицо, гладила рыжеватые волосы, утешая, поощряя. Роковая, до боли знакомая композиция: всеобщая любимица и изгой, красавица и чудовище. Она шептала ему что-то. Скорее всего, он не мог слышать её слова сквозь весь этот гам, но мне не составило труда прочитать её мысли на расстоянии.       «Я с тобой. Я вернулась. Ты больше меня не потеряешь.»