POV Энди, полгода назад
Хуёво. Когда-нибудь жизнь, может, и прекратит делать мне такие отвратительные подарки чуть ли не каждый день, но явно не сейчас и не в последующие несколько недель, а то и месяцев. Сбежать от одной влюбленности, чтобы почти сразу же попасть в загребущие лапы другой — без малого талант. Но если в прошлый раз все было значительно проще: влюбиться в парня со своего потока, который тебя знать не знает и тайно за ним наблюдать, подмечать каждую родинку на красивом лице, ловить все улыбки, направленные кому угодно, но только не тебе. А потом, набравшись смелости, признаться ему и быть громко высмеянным на весь институт. Вот чем не идеальная жизнь? Когда каждый второй считает своим долгом напомнить о том, какой ты отвратительный и ужасный. Смешки, злобные комментарии за спиной, отвернувшиеся друзья — так я жил в своем темном коконе, который сам же и сшил, боясь впустить кого бы-то ни было в свой разум и сердце. Наверное, первым тревожным звоночком стал тот момент, когда я вдруг обнаружил себя в ванной с лезвием в руках. Обычным лезвием от бритвы, которое я обычно выбрасываю. Провел раз. Второй. Третий. Ничего не случилось, мир не рухнул, а лишь слегка содрогнулся. Алая полоска показалась слишком яркой в серых стенах, но такой живой. Я живой. Пока еще. — Сынок, ты там уже больше часа, все в порядке? — Мягкий голос вывел меня из затуманенного состояния всего на пару секунд, которых хватило, чтобы резко прочувствовать всю ту боль, которая будто приглушалась раньше. Наугад вскинув руку, задел пальцами замок на двери, которая быстро открылась. Мама. Прости.***
Проснулся в комнате. Белые стены, белое одеяло, белые шторы и прозрачные слезы в глазах матери. — Чем ты думал?! — мне не дали и слова сказать, заключив в столь теплые, такие нужные сейчас объятия. Глаза невольно прикрылись, а губы задрожали. — Извини, извини, извини… — я не знаю, сколько раз прошептал эту фразу, пряча прозрачные дорожки в поношенном красном свитере на плечах единственного родного человека. Прервал меня лишь доктор, тихо вошедший в палату, и мягко объяснивший, что сейчас мне нужно будет сменить повязки, а после поговорить с психологом. Я молча отпустил теплую ткань из рук, опуская глаза в пол. Я живой. Это правильно. Наверное.***
Я так и не смог рассказать маме, что стало причиной моего решения. Врачам врал про неуверенность в себе. Врал всем. Шрамы, как оказалось, были очень серьезными, и вряд ли когда-то сойдут. Я тяжело вздохнул и, тяжело улыбаясь, сделал первую татуировку на руке, закрыв все ненужное. Мне хотелось доказать кому-то, не себе, что я все еще жив. Что и я могу привлекать внимание. Записался в спортзал, перекрасился, сделал пирсинг, продолжил забивать свое тело. Я стал популярным. Девчонки, даже и зная, что я не того поля ягодка, вешались на меня табунами, а парни, когда-то друзья, теперь вместо насмешек предпочитали молчаливое недолюбливание. Все попытки высмеять себя я пресекал на корню, давая понять, что не так сильно забочусь о своей сохранности, если этим смогу оставить несколько синих следов на лицах оппонентов. Такая жизнь мне нравилась. Или я себя так убеждал. Я врал даже себе, пытаясь сказать, что я в порядке, что все хорошо. Нет. Не хорошо. Мне нужно было человеческое тепло, которое я любил и боялся. Клубы, проститутки, сигареты — влились в мою жизнь в одном бокале вина. Уже было все равно. Я научился вести себя круто. Так, как понравится окружающим. И все равно просил перед сексом завязать себе глаза, чтобы не видеть людей. Чужих мне людей. Я просто не мог позволить себе видеть их лица. Страшно. Жутко. Противно. От себя ли или от них — дело неважное.***
Я перевелся в другой институт, просто сбегая от себя же. Новый мир был нужен мне сильнее воздуха, которого порой так не хватало для очередного вздоха. А еще хотелось секса. Вот такие банальные желания действительно отравляли мне жизнь. Попробовав сладкий наркотик один раз, хочется еще. А потом еще, еще, еще… Не знаю, когда я стал в каком-то смысле зависим от того, что незнакомый парень раз или два в неделю вставляет в меня свой член. Я ждал этого. И не хотел. — Здравствуйте, это секс по телефону? — (шепотом) да… — А почему шепотом? — Я на паре, — мне все равно. Я хотел хоть чего-то. Не видеть человека, но испытать удушающую сладость наслаждения. Какой же красивый голос… Зачем я ответил так грубо? Не знаю. Ведь я крутой. Как еще мне отвечать?***
Столкнуться с ним уже на следующий день — вау, да удача прямо на моей стороне. Куда уж лучше. Все лица слились в одно страшное пугающее серое облако, из которого на меня смотрели его глаза. Опять засмеют. Опять будут презирать. Но нет. Этого не случилось. Ни сегодня. Ни на следующий день. Ни через неделю. Он лишь… отсосал мне. Даже звучит плохо. Мне нравилось. Я кайфовал. И смотрел на его лицо, даже не закрывая глаз. Смотрел, как он скользит своими руками по моему телу и смотрел, когда он меня поцеловал. Не отворачивался. Я уже забыл, каково это, когда ты видишь человека прямо перед собой, настолько близко, насколько позволяют чужие губы. И тогда я понял, что дело плохо. Потому что любить парня, которому ты если и нужен, то только как игрушка для удовлетворения себя любимого, в сто раз хуже, чем того, который о тебе не знает. И я сам к нему напросился. Пусть он меня трахнет. Пусть хоть ненадолго вытрясет из головы мысли, что я для него никто. Такой же, как и все. Пусть я хоть ненадолго почувствую себя центром его мыслей. Без обязательств. Просто секс, — нож в спину. Больно. — Конечно, — меня швыряло от одного чувства к другому. Хорошо, словно в раю, и в то же время так же одиноко, тихо, пусто. Никого. Он просил остаться. Из жалости, конечно, не потому, что хотел побыть со мной. Незачем тешить себя надеждами, если им суждено разбиться об острые скалы реальности. Наверное, так лучше. Если тебе нечего терять, то и не страшно.POV Женя
Скука. Я устало захлопнул крышку ноутбука с так и недоделанной работой и раскинулся на кровати. На дворе 3 часа ночи, а мне хотелось на улицу. Можете называть меня психом, но мне безумно нравился ночной город, и обычно я договаривался с кем-то из друзей, но сегодня нет. А так хотелось пройтись, посмотреть на огни, на пустой мегаполис. Посмотрел направо, останавливаясь на лежащем и тихо сопящем парне. Сегодня мы особенно умотались, и я кое-как уложил его спать у себя, хотя бы на диване — на мою кровать не соглашался ни в какую. Могу ли я позволить себе побыть эгоистом? Да легко. Мы знакомы уже так долго, больше двух месяцев, кажется, при том сильно ближе лучших друзей. Один раз мою наглость он как-нибудь перенесет. Зная, что уши являются особенной частью тела моего, наверное, любовника, я осторожно прошлепал голыми ступнями к парню и, наклонившись, осторожно подул в одно из них, одновременно мягко поглаживая его пальцами. Энди нахмурился во сне и приоткрыл рот, выпуская слабый, едва слышный стон. Такой милый. Осторожно коснулся своими губами его и тут же получил легкий удар по затылку. — Ты время, мать твою, видел? Совсем скучно стало что-ли? — Пойдем гулять. — Ты больной? — Да. Уже давно. А ты не знал?***
Энди выглядел, мягко говоря, недовольным в то время, как я оперся о перила, отделяющие прохожую часть от берега реки. Ночью весь мусор почти не был заметен, а яркие огни вывесок, светящиеся окна, фары редких машин — находили свое спокойствие в отражении на поверхности воды. — Не кисни ты так, неужели тебе не нравится? — я подбежал к парню, который, видимо, просто засыпал на ходу, и схватил его за руку, стараясь утянуть за собой, заставить взглянуть на затихший город другими глазами. Я не ожидал такого. Я не ожидал того, что он потянет меня обратно и в каком-то отчаянном порыве поцелует меня. Не так, как мы целовались раньше. Поцелуй был пропитан боязнью, испугом, даже ужасом. Рука, сдерживающая меня дрожала, а на своей щеке я почувствовал влагу. — Я люблю тебя. Я блять люблю тебя, слышишь?! Пожалуйста! Люблю, люблю, люблю, Пойми это!