реквием

Этой ночью, особенно лунной и особенно зловещей, лес окутал густой туман. Он скользил длинными языками меж деревьев, оплетал каждую травинку, он стелился одеялом по земле и утягивал в белесую пучину каждое живое существо, что встречалось ему на пути. Лишь взрослый олень, рога которого были покрыты тонким слоем грязи, кое-где потертые, а кое-где поломанные, спокойно стоял на месте и щипал сочную траву. Весной она по-особенному вкусная. Луна бледно светила, окрашивая туманный лес синим цветом. Олень, громко отщипнув траву, поднял морду к маленькому олененку. Он подошел к отцу и ткнулся прохладным носом в его бок, на что сразу же получил поцелуй шершавым языком по голове — отца наполняли искренние и такие теплые чувства к своему сыну. И хотя вокруг царил зловещий туман, вдвоем им было спокойно. Олененок чувствовал себя защищенно, он чувствовал себя под теплым отцовским боком, словно под пушистым одеялом. Олень вновь ткнулся мордой в его хиленький бок, и олененок, словно играя, отскочил. Он последовал примеру отца и тоже начал щипать вкусную траву, наслаждаясь присутствием любимого родителя и сочной едой. В вышине сосен ухнула сова, словно предостерегая о чем-то. Олень поднял морду, и его могучие рога едва не поцарапали темно-синий небосвод. В его черных, мудрых глазах вдруг мелькнул первобытный страх, но страх не за себя — за своего олененка. Раздался выстрел. В них стреляли люди. Олень сорвался с места и в ужасе побежал вперед, подгоняя своего олененка, который едва поспевал за отцом на своих тонких, путающихся друг о друга ногах. А туман становился все гуще, все беспрогляднее, и рассмотреть, куда они бежали, было сложно, но остановиться они не могли. Сзади раздавались оглушительные выстрелы. Пули попадали в землю, в кору деревьев, что отскакивала и оседала на землю пылью, и лишь чудом не задевала взрослого оленя. Он затормозил так резко, что вспахал землю копытами, с ужасом осознавая, что олененка рядом нет. Его маленький олененок лежал на земле и быстро дышал. На его нежно-коричневой шерсти расплылось кровавое пятно, кровь впитывалась в землю под ним, она окрашивала сочно-зеленую траву в бордовый. Олень взревел бешеным зверем, и побежал к нему так быстро, как только мог. Олененок протянул что-то так грустно, жалобно и обессиленно, что отцовское сердце разорвалось на части и остановилось прямо там. Из его приоткрытой пасти текла кровь. Олень подбежал к нему и склонился так низко, что закрыл своим телом сына, и пусть в него будут стрелять, он не поднимется, не подставит своего ребенка под пули. Словно в старом, замедленном кино, луна скрылась за тучей, а когда выглянула, Намджун держал в своих руках Тэхена. В лунном свете он был таким бледным, что почти белым. Он задыхался, на его груди зияла дыра от пули, а глаза, полные слез, смотрели на отца. У Намджуна руки были перепачканы в крови. В крови Тэхена. Его сын лежал на его руках и умирал, а Намджун, стоя коленями в земле вперемешку с кровью сына, задыхался. По его лицу бежали крупные слезы, а губы дрожали. Сын смотрел на него несколько долгих мгновений, а после замер, и взгляд его стал стеклянным. Тэхен умер. В туманном, зловещем лесу, Намджун остался один. — Нет! — закричал Намджун и подскочил на кровати. Подушка была мокрая от слез, они все еще текли по его лицу, а сердце бешено колотилось в груди. Это был сон, это был всего лишь сон. Намджун резко утер слезы с лица и поторопился встать. Он откинул в сторону одеяло, босыми ногами вскочил на пол и побежал вниз по лестнице. Ни в зале, ни на кухне, ни в ванной Тэхена не было. Намджун был дома один, а оттого неприятное, липкое чувство страха, оставшееся после сна, множилось и расползалась по его груди. На улице кричали петухи. Альфа выбежал на крыльцо, ведущее на задний двор, и первым делом увидел Юнги. Он, встряхивая свежее постиранное белье, вешал его на веревки, а Тэхен копошился со своим посаженным виноградом и полол его от сорняков. Увидев отца, омега улыбнулся, но улыбка тут же сползла с лица, когда он понял, насколько отец был обеспокоен. — Тэхен, — выдохнул Намджун и прямо босиком по земле поспешил к сыну, который поднялся с корточек и тут же угодил в крепкие объятия отца. — Мой мальчик, господи, слава богу, ты здесь, — альфа зарылся носом в его волосы и с трудом сглотнул противный комок. — Папуль, ты чего? — удивился Тэхен и аккуратно обнял отца, чтобы не испачкать своими перчатками. — Что-то случилось? Почему ты такой перепуганный? — Ничего, все уже хорошо, солнышко, — альфа оторвался от сына и выдавил улыбку, хотя у самого до сих пор стояли слезы в глазах. Он заправил Тэхену прядь волос за ухо и прижался губами ко лбу. — Я просто счастлив, что ты здесь, что ты со мной. — А где же мне еще быть? — хихикнул омега и слегка сморщился, когда отец чмокнул его в кончик носа. — Тебе приснился плохой сон? — аккуратно спросил подошедший Юнги. Он держал в руках чистую рубашку альфы, которую не успел повесить. — Что-то вроде того, — вздохнул Намджун и покачал головой. — Простите, я вас напугал, наверное. Юнги без слов подошел к Намджуну и утер ребром ладони влажные дорожки, оставшиеся от слез на его щеках, как когда-то делал для него это и сам Намджун. Альфа улыбнулся уголком губ и благодарно кивнул, а Юнги просто привстал на носочки и поцеловал его в уголок губ, одарив своей самой искренней и широкой улыбкой. Тэхен даже на минутку почувствовал себя лишним, но видеть, как эти двое беспрепятственно выражают чувства друг к другу было по-настоящему бесценно. Они заслужили счастья вдвоем, они оба, несмотря на такую разницу в возрасте, прошли огромный и сложный путь, чтобы найти счастье друг в друге. — А почему вы так рано встали? — спросил альфа и вздернул бровь. — Удивительно видеть тебя бодрствующим раньше десяти часов, — улыбнулся он и слегка ущипнул бету за бедро. — Ай! Между прочим, я не всегда сплю до десяти, — хмыкнул Юнги, но потом снова улыбнулся: — Просто не спалось, думал, что помочь Тэхену будет лучше, чем просто валяться в кровати. — Да, тем более дел было невпроворот, но мы уже почти все сделали, — кивнул омега и отряхнул перчатки от лишней грязи. — Юнги постирал вещи, помог даже приготовить завтрак, вытер пыль, в общем, снял с меня почти всю работу, и я решил повозиться в саду. Пап, смотри, первые росточки уже пошли, — довольно сказал Тэхен и указал пальцем на зеленые листы, оплетающие натянутую веревку. — Ну вы и молодцы, — присвистнул Намджун. — Получается, это я сегодня лодырь? — альфа присел перед виноградными ростками и довольно кивнул. — Малыш, ты прекрасно за ними ухаживаешь. Кстати говоря, можно использовать навоз для удобрения. Жаль только, что первые плоды будут минимум через два года, не раньше. — Да куда мы денемся, времени еще куча, — хлопнул его по плечу Тэхен. — Можем целый виноградник развести, собственно, этим я и планирую заняться… Виноград, изюм, вино, джем, да мы станем экономическим и промышленным центром этого мира, — усмехнулся омега. — Будем налаживать торговые связи, введем в оборот деньги, подчиним себе всю власть, — засмеялся Намджун. — Вы говорите какие-то сложные и непонятные слова, — нахмурился Юнги, стряхнул рубашку альфы и повесил ее на веревку. — Эти слова уже все равно ничего не значат, волчонок, — тепло улыбнулся альфа. — Все, что мы сможем сделать — это наладить связи с Хосоком и обмениваться провиантом, вот и вся наша экономика. — Пап, слушай, — замялся Тэхен, кусая губы. Он вновь заволновался, как маленький ребенок, ведь в душе теплилась надежда на то, что однажды отец свое решение изменит, и омега сможет свободно передвигаться за пределами общины, не опасаясь, что его поймают с поличным. — Может, этим займусь я? Отправлюсь к Хосоку, мы переговорим… — Исключено, — отрезал Намджун и поднялся с корточек. — Тэхен, малыш, мы обсуждали это уже тысячу раз, и мой ответ всегда один. Ты здесь в безопасности, с Хосоком я поговорю сам, — омега разочарованно вздохнул. Уголек надежды отец залил водой, а после посыпал песком. Юнги с сочувствием глянул на омегу и, закончив вешать белье, подошел к Намджуну и взял его под локоть. — А тебе не холодно без обуви? Не лето ведь на дворе, — улыбнулся коварно бета. — Но уже достаточно тепло! Давай сходим сегодня на наш пляж, м? Мы там не были сто лет, а мне он так понравился… — Мне не холодно, — покачал головой Намджун и улыбнулся. — Ты действительно хочешь на пляж? Но сегодня, кажется, кучу дел нужно сделать до заката… — Да нет, пап, все в порядке, — ободряюще улыбнулся Тэхен и снял перчатки, положив их на уличный стол. — Можно же позволить себе отдохнуть хотя бы немного, а? — Юнги подмигнул ему, и омега сделал то же самое в ответ. Намджун с подозрением глянул на обоих. Тэхен, хотя и был расстроен отказом отца, сразу же смекнул, почему Юнги хочет увести его подальше, он хочет дать Тэхену возможность погулять, наконец, снаружи. Омега там словно тысячу лет не был. — Вы оба какие-то… подозрительные, — протянул Намджун, но позволил Юнги увести себя в дом. — Никаких подозрений, только ты, я и пляж! Точка, — расплылся в улыбке бета, обнажая ряд маленьких, но острых зубов. Намджун не отказался от завтрака в компании Юнги, пока Тэхен остался возиться со своим виноградом. Сэми крутился под ногами, выпрашивая еду, и, надо сказать, в весе он прибавил прилично. Его бока заметно округлились, морда стала шире, а шерсть пушистее. Намджун даже не был против, когда он прибегал к нему в комнату и ложился на грудь, пока он читал — все же прикипел он к этому блохастому существу, а Юнги его так и вовсе обожал и тискал при любой возможности. Сэми напоминал ему о Мэй — его умершей, но такой любимой кошке. К обеду все запланированные дела Намджун переделал, даже заскочил к Ханену и Джойзу на минутку, чтобы поздороваться и спросить, как у них дела. Ханен, хотя и был спокоен, чувствовал, что скоро случится неминуемое и долгожданное — рождение Хенджина. Ему было и страшно, и беспокойно, и радостно одновременно, но о своих ощущениях Джойзу он пока не говорил, потому что он бы поднял тревогу раньше времени и вопил, как сирена, сгоняя к их дому и людей, и зараженных. Ханену лишняя паника и внимание пока не нужны, тем более, между схватками у него было много времени. Он даже прибраться успел и приготовить любимому нервному альфе тушеное с помидорами мясо. Дела в общине шли своим чередом — курицы бегали под ногами и громко кудахтали, за ними тянулась цепочка из цыплят, которых маленькие дети предусмотрительно и аккуратно оббегали, коровы мычали, щипали траву и били себя хвостами по бокам, одинокая коза жевала сено в загоне, лошади паслись на просторе, а люди повыходили из надоевших за зиму домов, занимаясь каждый своим делом. Улицы снова наполнились разговорами, смехом, стуком молотков о железяки и бревна, омеги и женщины взбивали масло, делали брынзу, подстригали кусты, растущие у дома. Сразу было ясно — наступила весна, и жизнь снова начала бить ключом. В целом, Намджун сегодня был за ненадобностью, поэтому предложение Юнги прогуляться до пляжа принял с радостью. Они взяли гитару, несколько бутербродов с маслом, тонкими кусочками сыра и порубленной зеленью, пару кусочков сала — совсем немного, едва можно было губы смазать, нарезанный огурец к нему и бутылку с компотом, в котором плавали сваренными дикая вишня, абрикосы и малиновые косточки. Хорошо было, спокойно так, и хотя любимая Мия болталась у Намджуна на плече, на душе было умиротворение. Юнги шагал рядом с ним нога в ногу, а их пальцы были крепко переплетены. Юнги так давно не был в лесу, что совсем позабыл, как же красив он весной. С деревьев осыпались цветы, и распустились первые в этом году листья. Скоро они будут плодоносить дикими, слегка кисловатыми фруктами. На остальных же деревьях шелестела листва, точно перезвон крохотных колокольчиков. Встречающиеся им звери не боялись людей, а лишь с интересом вытягивали морды и прислушивались. Коричневый заяц замер и приподнялся, поведя ухом. Он наблюдал за идущими людьми пару секунд, а после ускакал в кусты. Просыпались и бабочки. Они вместе с пчелами порхали у цветов, собирая сладкий нектар, пролетали мимо Юнги, который улыбался с восторгом и глубоко вдыхал свежий лесной аромат. Пахло растениями, теплой землей и солнцем. Такой запах может быть лишь здесь, и Юнги понимал, почему Тэхен так рвался наружу. Перед взглядом Юнги показалась голубая бабочка с пораненным крылом, и у беты вспыхнули от восторга глаза. Даже папа проснулся, чтобы показать Юнги — он рядом. Бета хотел подбежать к нему, протянуть к бабочке ладонь, но побоялся спугнуть хрупкое создание, и все, что ему осталось — любоваться ею издалека, а в душе было так тепло, ведь папа рядом, и о Юнги не забывает ни на мгновение. «Я тоже помню о тебе каждую секунду, папочка», подумал Юнги, смотря на прекрасную бабочку, и был точно уверен — папа все слышит. — Люблю ходить пешком, — вдруг сказал Юнги, сжимая пальцами ладонь Намджуна. Солнце приятно припекало ему макушку и грело лицо. — Правда? — улыбнулся Намджун. — Я, вообще-то, тоже, но с возрастом делать это все сложнее. Давление, спина болит, колени ломит, сам понимаешь… Но с тобой готов ходить пешком хоть на край света. — Ой, да брось ты прибедняться! — хихикнул Юнги и ткнул его локтем в бок. — Больше драматизируешь, вовсе ты не старый. Ты полон сил, ты еще очень молодой, так что не хочу слышать это от тебя. — Юнги, ты меня порой поражаешь, — тихо посмеялся альфа. — То беззаботный, то опасный, то строгий, разве может человек совмещать в себе столько всего и быть таким… — Каким? — заулыбался бета. — Прекрасным, — абсолютно честно ответил Намджун. — Сказали бы мне тогда в церкви, что я влюблюсь в мальчика, который впервые узнал, что такое музыка, в жизни бы не поверил. Но вот, ты рядом со мной, держишь мою руку, а я не могу поверить в свое счастье. — Намджун, если ты продолжишь, боюсь, тебе придется нести к пляжу мой труп. — Почему? — усмехнулся альфа. — Потому что я умру от того, как мне тепло, а меня еще солнце греет! Я сгорю, — Намджун посмеялся над ним и оставил поцелуй на виске. Действительно, лучше оставить теплые слова на вечер, чтобы согреть своего волчонка, когда солнце сядет. У Намджуна в голове всплыли воспоминания о том, как они впервые пришли на тот пляж, как ели, как он играл на гитаре, как Юнги показал ему свободу и как они бегали по песку, а волны омывали их ноги. Альфа бережно хранил их, потому что они были ему невероятно важны, и так сильно хотелось воплотить их в реальность вновь. Ракушку с шеи он так и не снял и не снимет — его волчонок так старался над ней, а она теперь греет его грудь. Как-то Намджун рассказал, что внутри ракушек — море. Но в ракушке, что подарил ему Юнги, сокрыто нечто большее — там огромная любовь маленького человека. Они шли так долго, что у Намджуна на лбу выступила испарина, а сердце того и гляди готово было выпрыгнуть на траву, издать последний вздох и умереть, а вот Юнги словно и не чувствовал усталости. Он шел пружинистым шагом и чуть ли не подскакивал, а Намджун телепался за ним и мечтал о том, как окунется в прохладную соленую воду. К счастью, зараженных на своем пути они не встретили, только парочку оленей, от которых у Намджуна был мандраж, да стайку зайцев. Завидев море, Юнги отпустил руку Намджуна и рванул вперед, да альфа и сам был готов побежать в объятия холодных волн, если бы не был похож на загнанную собаку. Юнги побросал на песок, в котором тонули ноги, гитару и свой рюкзак с едой и принялся спешно раздеваться. — Ты что делаешь? — усмехнулся альфа. — Как, что? Купаться иду! — А ты умеешь хоть плавать? — Намджун не смог сдержать смеха. — Нет, но а ты мне зачем? — бодро засмеялся Юнги и побежал в воду. Намджун покачал головой с улыбкой, но положил свою винтовку на землю и сам разделся до белья. Юнги заходить дальше мели не спешил, ждал альфу — все же он не настолько бесстрашный, и утонуть в первый же раз не хотелось. Хотя на воздухе было тепло, даже жарко, вода была холодной, и у Мина по коже побежали мурашки, но когда он посмотрел на раздетого до трусов альфу, ему вмиг захотелось попить. Солнце падало своими горячими лучами на загорелую кожу альфы и ласково гладило его крепкий пресс, грудь, его широкие плечи и поджарые руки. Ниже Юнги взгляд опустить не мог — вода вокруг него точно вскипела бы, да и Намджун начал заходить в воду, и его манящие бедра скрылись. Юнги ощупал свой живот с двумя складками и раздосадованно вздохнул. Ему до Намджуна далеко. Через пальцы ног прошелся мокрый песок, приятно щекоча, а волны гладили разгоряченную кожу. Море было холодным, но альфе все равно было невероятно приятно. Пот смыла соленая вода. На контрасте горячего солнца и холодной воды Намджун испытал настоящее наслаждение, он бы сказал, райское. Юнги, с трудом переставляя ноги в воде, подошел к нему, и альфа крепко взял его руку. Ленивые волны подхватывали бету, желая отнести подальше от берега, но Намджун крепко стоял на ногах, а еще крепче держал своего непоседу. — Иди-ка сюда, — сказал Намджун, приобнимая Юнги за талию и притягивая поближе к себе. — Но я же… тяжелый, — буркнул бета, заставив альфу рассмеяться. — Эй, чего смеешься! Я же правда толстый. — Нет, Юнги, ты не толстый. Ты чудесно выглядишь, ты выглядишь, как любой здоровый человек, — Юнги все же вскарабкался на Намджуна, как мартышка, обхватил его руками за шею, а ногами — за талию. Альфа прижал его за бедра покрепче к себе и начал заходить поглубже в воду. — Но у меня есть складки, — вздохнул Юнги. — Волчонок, складки и «мешочек» на животе — это естественно, — Намджун невесомо чмокнул его соленые от воды губы. — Я бы сказал, это прекрасно. Помнишь мой рассказ про древнегреческую мифологию? — Юнги кивнул. — Так вот, у всех богов и богинь там есть складки, и это просто потрясающе! Как-нибудь я возьму у Тэхена энциклопедию и покажу тебе. Там есть картинки. Даже у прекрасной Афродиты были складки, а она богиня красоты. — Правда? — удивился бета, смотря Намджуну в глаза. Намджун кивнул. — Тогда я выгляжу, как древнегреческий бог! — альфа рассмеялся и вновь кивнул. — И больше никогда не думай, что ты толстый. Посмотри на свой прекрасный животик и подумай: «Вау, да у меня тело, с которого раньше рисовали картины и делали скульптуры! Я прекрасен». Юнги смущенно улыбнулся и зарылся носом Намджуну меж ключиц. Ему было так хорошо и тепло от мысли, что Намджун считает его красивым и прекрасным. А еще он думал о том, что, если бы каждый человек знал, насколько он прекрасен и индивидуален в своем существовании, наверное, многих комплексов можно было бы избежать. А Намджун тем делом зашел практически по самую грудь и отпустил Юнги, чтобы он слез. Бета стоял на носочках и с трудом доставал до поверхности, поэтому цеплялся за альфу, как за спасательный круг. — Я же утону! — Не утонешь, — покачал головой. — Просто расслабься и доверься мне. Поверь, мы просто попробуем, а если не получится — пойдем купаться на мель. — И что я должен делать? — вздохнул Юнги. — Для начала, расслабься. Расслабь свое тело и ложись. Юнги, хотя и боялся, но решил довериться альфе — он бы точно не позволил, чтобы с Юнги случилось что-то плохое, и утонуть он ему не дал бы. Бете сначала было очень тяжело расслабиться, и нижняя часть его тела постоянно уходила под воду, но Намджун всячески пытался его расслабить разговорами об облаках и поддерживал его тело. Через двадцать минут мучения у Юнги получилось расслабиться, он раскинул руки в стороны и наслаждался невесомостью. Он словно парил, как в тех самых облаках, и счастливо улыбался, пригретый солнцем. Намджун несколько раз нырнул, полностью смывая с себя пыль, грязь и пот, а когда он выныривал и стряхивал с волос воду, он был похож на того самого бога, и Юнги едва не нахватался морской воды от восторга. Когда они перебрались поближе к берегу, Юнги пришла в голову прекрасная идея. Он начал со смехом брызгать Намджуна водой, альфа не растерялся и принялся отвечать тем же. Бета визжал и убегал от холодных брызг, но бегать долго ему не удалось, Намджун его поймал и со смехом повалил на берег. Он навис над ним, закрывая собой солнце, а волны накатывали на песок, касались плеч и волос Юнги, разметая их в разные стороны, и им обоим вдруг стало не до смеха, потому что… Когда Юнги успел стать таким красивым? Намджун пробежался взглядом по его красивому, чуть бледноватому от прохладной воды лицу, по влажной шее, которая манила к себе и блестела от капель, а Юнги вдруг начал чаще дышать. Намджун был между его разведенных ног, и у беты в животе вдруг свернулся тугой узел желания. Он уже испытывал такое тогда, вечером перед звездами, и сейчас он испытывал это вновь. Намджун не сдержался и позволил себе оставить едва ощутимый поцелуй на шее Юнги, но и этого ему хватило, чтобы по коже забегали мурашки, а горло сжалось от нехватки кислорода. Мин знал, что такое секс, ему Ханен рассказал. Может быть, он многого не знал об этой жизни, но такое ему знать было необходимо. Рано или поздно он все равно узнал бы. Когда Намджун собрался отстраниться, Юнги не позволил — положил ладони на его лопатки и притянул ближе к себе. — Юнги… — Намджун, я знаю, что это, — прошептал Мин. Его шепот слился с шелестом волн, накатывающих на песок. — Я знаю, и я хочу. Я не маленький, не отталкивай меня больше, — Намджун даже не успел удивиться его серьезному тону и решительности, как бета сам потянулся к нему и настойчиво поцеловал. Этот поцелуй был не о разрешении исследовать рот альфы, этот поцелуй был о настойчивости и требовании — именно так его целовал Юнги. Он любил Намджуна, а Намджун любил его, и зачем было убегать, оттягивать, ждать чего-то? Видимо, и сам Намджун думал об этом. Запах Юнги сконцентрировался настолько и стал таким отчетливым, что альфе стало тяжело дышать. Теперь он отчетливо чувствовал яркий, ненавязчивый и приятный аромат распустившихся пионов. Намджун отвечал на его требовательный поцелуй, посасывал нижнюю губу, кусал ее и сминал своими. Иногда они стукались зубами, но Юнги было абсолютно плевать. Ему было так хорошо и так жарко, что, казалось, вот-вот вода начнет испаряться от его жара. Намджун оторвался от его солоноватых губ и прошептал прямо в них: — Ты знаешь, кто ты? Ты не бета, Юнги, ты… — Я просто Юнги, — прошептал он, вплетая пальцы в волосы Намджуна. — Просто твой Юнги. И Намджун подумал, что он был чертовски прав. Бета, омега, альфа — какая к черту разница? Он просто человек, человек, которого Намджун любит, с которым хочет быть, делить свое счастье и свое горе, а все остальное значения не имеет. Ведь любят душу, любят человека, любят его личность, но никак не пол. Это все такая ерунда. Намджун вновь вернулся к его губам, наслаждаясь этим горячим поцелуем, от которого ему самому уносило голову и разум куда-то очень далеко. Мир рассыпался на осколки, он превратился в песок под спиной Юнги, и важен был только его волчонок. Альфа не спешил. Он не хотел, чтобы Юнги чувствовал хотя бы какой-то дискомфорт, а потому ласково и нежно целовал его шею, плечи, грудь, его предплечья и запястья, а омега под ним таял. Ему казалось, что его вот-вот унесут волны, настолько хорошо ему было. Это были абсолютно новые ощущения, Юнги никогда и ни с кем не испытывал ничего подобного. Намджун стал его первым, он был его первым мужчиной во всем — в любви, в его сердце, в его жизни, и даже в… сексе. Юнги был смущен, его красные щеки обжигало солнце, но еще горячее было внизу. Намджуну и самому было настолько жарко, что он с огромным трудом держал себя в руках. Он аккуратно раздел Юнги и заметил, как он залился пунцовой краской еще сильнее. Альфа вновь склонился над его лицом и начал мягко покрывать его лоб, щеки и губы поцелуями, шепча на каждый поцелуй: — Ты прекрасен, Юнги. Ты прекрасен. Хотя Ханен предупреждал, что ему может быть больно, Юнги доверился Намджуну. Он хотел раствориться в нем без остатка. Когда альфа поглаживал пальцами его влажное от естественной смазки кольцо мышц, Юнги начало заметно трясти и возникло огромное желание сжать колени от смущения и новых, неизведанных чувств. Его это смущало и ему это нравилось, он не знал, куда себя деть и что с собой сделать. Помогал лишь шепот Намджуна прямо в шею, его горячее дыхание жгло кожу. Омега долго привыкал к его пальцам, борясь с дискомфортом — альфа не спешил, чтобы не причинить ему боль, хотя самому от возбуждения уже было больно. Он целовал шею и плечи Юнги, изредка поднимаясь к губам, и растягивал его, готовя к первому в жизни сексу. Юнги и не думал, что хорошо может быть… настолько. Когда он привык к новым ощущениям, омега начал тихо стонать, чем лишь больше разжигал желание в Намджуне. Сделав еще несколько движений пальцами, альфа аккуратно вытащил их, чувствуя слегка липкую смазку. Юнги разочарованно выдохнул и заглянул в его глаза — в его взгляде была любовь, желание, доверие. Все это кружило Намджуну голову. Он думал о том, как сильно ему повезло быть с Юнги, любить его, показывать ему новый, неизведанный мир. Альфа аккуратно направил в него член, и омега напрягся, слегка сжимая ногтями его спину. Намджун всем своим телом мог почувствовать его дрожь. Он провел цепочку поцелуев от его ключиц по шее, по линии челюсти к уху и прошептал: — У меня от тебя тепло вот здесь, волчонок. — Я люблю тебя, Намджун, — сдерживая слезы, но не от боли, а оттого, как ему хорошо, прошептал дрожащими губами Мин. — Очень сильно люблю… Намджун улыбнулся так широко и счастливо, что у него выступили ямочки, которые Юнги нежно поцеловал. Альфа начал медленно в нем двигаться, позволяя привыкнуть к себе, к своим размерам и к новым ощущениям. Они целовались, утопая друг в друге, а у Юнги все дрожало. Ему было хорошо и волнительно одновременно, но он чувствовал, что именно в этот момент они с Намджуном — единое целое. Их языки и пальцы переплетались друг с другом, и было совершенно не важно, что там, за пределами этого пляжа, сейчас были лишь они — единственные люди во всем мире. У Юнги внизу живота все скрутило от жара и желания, а оттого, как Намджун с каждым толчком все больше наращивал амплитуду движений, хотелось не просто стонать, хотелось кричать в голос. Боль была где-то на фоне, но раскаленные до предела губы альфы и его мозолистые, но ласковые руки на теле омеги перекрывали ее. Свободной рукой альфа сгребал под ладонью мокрый песок, и тот пробегал сквозь пальцы, утекая в море. Намджун забыл, каково это — получать не просто физическое удовольствие, а удовольствие духовное, когда перед тобой самый любимый в жизни человек. Альфа целовал его губы без остановки, аккуратно кусал и засасывал, отчего они покраснели и припухли. Юнги стонал, и каждый его стон Намджун ловил и глотал, как самое вкусное в мире вино. От Юнги внутри все пылало. Само сердце Намджуна пылало, сгорало, но огонь этот был таким живым, что после него вырастали новые цветы. Альфа помогал Юнги ладонью, слегка сжимая его член, и через несколько минут от этих манипуляций омега излился в его ладонь, скуля и мыча в поцелуй, а затем кончил и Намджун, предварительно покинув тело омеги. Они оба с трудом дышали, но были абсолютно счастливые. Юнги лежал на спине и улыбался, поглаживая лежащего на его груди Намджуна по мокрым волосам, а альфа лениво целовал его грудь. Волны омывали их тела пенистыми волнами. Наверное, так и выглядело счастье, это и была свобода. Свобода от прошлого, свобода от всех страхов, свобода от самого себя. Намджун любил Юнги, и ничто в мире это уже изменить не могло. Альфа поднял голову и с улыбкой посмотрел на омегу. — Что улыбаешься? — хихикнул Мин. — А ничего, теперь покажи мне, как научился на гитаре играть, — Намджун потянулся к Мину, оставив поцелуй на кончике носа. — Умеешь же ты все испортить, — засмеялся омега и не без помощи Намджуна поднялся, надевая на мокрое, разнеженное тело липшую к нему одежду. Хотя Намджун был его любимым человеком, он был еще и строгим учителем, от надзора которого, увы, скрыться не удается даже великому вору Мин Юнги.

***

— Аккуратнее! — заволновался Чонгук, помогая Тэхену переступить через корягу. Омега посмотрел на него так, словно хотел дать затрещину чем-то тяжелым и устало вздохнул, до боли закатив глаза. — Ну, что? Я переживаю о тебе и о нашем малыше, — возмутился альфа. — Да ты мне и шагу ступить не даешь! — парировал омега. — У меня даже живот еще не обрисовался, а ты уже хочешь охранять меня от всего на свете. Чонгук, ну я ведь просто беременный, а не беспомощный. Я могу сам приготовить, убрать, стрелять из лука, в конце концов, и гулять тоже могу сам! Не будь как мой отец, я тебя умоляю, — вновь вздохнул Тэхен. В нем еще сидела горечь после сегодняшнего утра. — Ладно, детка, прости. Ты прав, я перегибаю палку, — согласился альфа и признал свою вину. — Не хочу я быть, как твой отец, знаю, как тебе эти рамки надоели. Наверное, я чрезмерно волнуюсь. Но я не могу не волноваться. Ты мой первый омега, а он, — Чонгук положил ладонь на живот Тэхена с улыбкой, — наш первый ребенок. Я хочу, чтобы все прошло хорошо, чтобы ты не нервничал, не волновался, не перенапрягался… — Я буду нервничать и волноваться, если ты будешь сидеть надо мной, как курица-наседка, — усмехнулся Тэхен и ткнул его пальцем в ребра, заставляя альфу ойкнуть. — Мне одной уже хватает. — Понял я, понял. Никакой гиперопеки, помогать буду тогда, когда нужно и когда попросишь сам, — поднял альфа ладони, показывая, что сдается, и они продолжили свой путь по лесу. — Мне казалось, что он начал думать над моими словами, я даже допустил мысль, что он отпустит тебя жить к нам. — Он скорее себе руку откусит, — вздохнул Тэхен и взял альфу под локоть. — Я даже представить не могу, что случится, когда он о беременности узнает… Его, наверное, инфаркт хватит. — Ага, а еще он начнет мне угрожать своей винтовкой, — ухмыльнулся Чонгук. — Знаю, проходил уже. — Он угрожал тебе винтовкой? — уставился на Чонгука омега. Он о таком даже не слышал. — Ну, многое было за твоей спиной… Я на него не злюсь, даже немного понимаю, но это все равно слишком, — покачал головой альфа. — Но сейчас он хотя бы смягчился и не старается поджечь меня взглядом, хотя иногда я замечаю, как лопаются сосуды в его глазах, — альфа снова ухмыльнулся, а Тэхен прыснул от смеха. — Он так долго был моим альфа-номер-один в жизни, что не может смириться с тем, что появился ты, — Тэхен нежно улыбнулся и чмокнул любимого в щеку. — Знаешь, я скучаю по нашему домику… — протянул грустно и задумчиво омега. — У меня ощущение, словно мы там тысячу лет не были. Там, наверное, все уже плесенью заросло. — Детка, у нас будет еще куча времени, чтобы сходить туда, — приободрил Тэхена Чон, улыбаясь ему так искренне, что омега и сам от улыбки не удержался. — Вот родится наш мелкий, поведем его туда и скажем: «Смотри, малыш, именно здесь твои родители сделали тебя». — Не будем мы такого говорить, — засмеялся Тэхен и слегка стукнул альфу по плечу. — Не нужно ему знать, где он появился. — Ой, да ладно тебе, может, ему будет интересно, — ухмыльнулся Чонгук и прижал к себе Тэхена за талию. — На самом деле, я хочу уже скорее рассказать Намджуну, хочу забрать тебя. Мне уже надоело жить перебежками. — Боюсь, он может отреагировать слишком агрессивно, если ты придешь и скажешь: «Здравствуйте, я забираю вашего сына насовсем», — грустно усмехнулся Тэхен и сел на поваленное дерево, переводя дух. Из-за беременности он стал слишком привередлив к еде, многие запахи вызывали тошноту, а потому есть Тэхен мог лишь ограниченный набор продуктов, соответственно и сил у него было меньше, и уставал быстрее. — Мы приведем неоспоримый аргумент, — довольно сказал альфа, присев перед Тэхеном на корточки и вновь потянулся к его животу, поглаживая его ладонями. — Он не будет злым вечно, если он любит тебя и ценит, он поймет, и уж тем более не станет держать. Меня он, может, и недолюбливает, но ему придется смириться. — С тобой не страшно даже против отца идти, — улыбнулся омега и потянулся к любимому, обнимая того за шею. Чонгуку было неудобно и спина затекала быстро, но он не шевелился, обхватил Тэхена руками за талию и прижался к его груди. Было бы так всегда — спокойно, тепло и уютно, Чонгук бы полжизни за это отдал. Они не уходили далеко от общины, вышли погулять всего на пару часов, но они пролетели так незаметно, что уже начало смеркаться. Тэхену было грустно уходить, он хотел остаться здесь подольше, но деваться было некуда — вскоре должен был вернуться отец. По крайней мере, с ним был Чонгук. Омега вдруг представил, как перелез бы с большим животом через забор, чтобы выйти погулять, и улыбка непроизвольно вылезла на лицо. Оставалось надеяться, что отец действительно к ним прислушается. Когда они вернулись в общину, их встретила обеспокоенная Гююн прямо у хижины лекаря. Она несла несколько чистых полотенец на плече, связку со стукающимися друг о друга склянками с настоями и таз воды, от которой в вечерний воздух поднимался пар. Чонгук вздернул бровь, а Тэхен сразу понял, зачем ей это нужно, да и по выражению ее лица стало ясно — Ханен рожает, и хотя Тэхен знал, что скоро это произойдет, внутри что-то свернулось в тугой комок. — Уже? — выдохнул Тэхен, а Гююн торопливо кивнула и поспешила зайти внутрь, откуда уже слышались крики. У Чонгука даже лицо вытянулось. — Что «уже»? Что происходит, Тэхен? — повернулся к нему альфа. — Скоро на свет появится мой любимый племянник, — счастливо улыбнулся Тэхен, а потом сразу же стал серьезным. — Но сейчас я нужен Ханену, а ты побудь с Джойзом. Что-то мне подсказывает, что внутри кричит совсем не Ханен… Чонгук прыснул от смеха, но остался ждать снаружи. Он как-то не думал о беременности и родах, но после новости Тэхена начал думать, как все это будет проходить, как его уберечь от лишних волнений, да и мысли о том, каким отцом он будет постоянно крутились в голове. Но страшнее было от того, что и его омеге через несколько месяцев придется пройти через подобное. Тэхена обдало теплым воздухом, когда он зашел в помещение, и первым, что он увидел — перепуганное лицо Джойза. Он крепко сжимал руку Ханена и, казалось, боялся даже больше, чем сам омега. Гююн возилась с теплой водой и расставляла обезболивающие настои по тумбе. — Ну, что тут у вас? — спросил Тэхен, принявшись тщательно вымывать руки в тазу. — Мне кажется, я скоро сознание потеряю! — у Джойза срывался голос, потому что он уже несколько часов наблюдал, как его любимый корчится от боли и кричит. — Детка, мой толстозадый малыш, обещаю, оставшихся девятерых я рожу сам! — альфа поочередно гладил его живот и массировал спину, чтобы облегчить боль омеги. — Ты молодец, Джойз, — улыбнулся Тэхен и погладил его по плечу. — Ханен, как ты? — омега вытер испарину на его лбу влажной прохладной тряпочкой. — Мне кажется, словно меня сейчас разорвет на ча-а-а! — Ханен снова закричал, сжимая ладонь Джойза с такой силой, что у того выступили слезы, но он стоически промолчал. — Джойз, как же я тебя ненавижу! — Знаю, детка, знаю, — пробормотал Джойз и наклонился, порывисто целуя его губы, Ханен ему сразу же ответил, но укусил побольнее. — Ауч! Ладно, заслуженно, — Тэхен улыбнулся и покачал головой. — Джойз, ты можешь идти, — Гююн подошла к Ханену и вместо альфы принялась массировать его спину. — Мы дальше сами. — Но мой малыш… — растерялся Джойз, когда его Тэхен начал подталкивать к выходу. — Все будет хорошо, хен, обещаю. Он будет только больше нервничать, видя, как ты боишься, поэтому иди, покури, побудь с Чонгуком, не знаю, поешь. Займи себя чем-нибудь и подготовься к тому, что скоро станешь отцом, — омега широко улыбнулся, и Джойз вдруг его порывисто обнял. Тэхен почувствовал, как дрожат его руки и как он дрожит сам. Ему страшно. Страшно за Ханена, страшно, как все пройдет, страшно представить, что совсем скоро он возьмет свою кроху на руки. — Спасибо, русалочка, — прошептал альфа. Ханен снова закричал, и у него вновь начало сердце кровью обливаться. Он кинул взгляд на проем двери, из которого лился приглушенный свет, а после сказал: — Я буду тут, совсем рядом. Зовите меня, если что, если я ему понадоблюсь или вам что-то будет нужно… Тэхен подарил ему поцелуй в лоб для успокоения и отправил на улицу. Снаружи альфе действительно стало полегче, хотя ноги все равно то и дело подкашивались, и его мутило от тошноты. В ноздри забился теплый запах трав, чистых пеленок и крови. Чонгук сразу же увидел его, затушил окурок ботинком и подошел к старшему с широкой улыбкой, хлопая его по плечу, но у Джойза было такое выражение лица, словно он только что родил сам. — Думаю, мне нужно выпить, — хрипло сказал Джойз. — Нет, думаю, мне нужно напиться. На механических часах время уже показывало начало девятого. Чонгук сидел на ступеньках, чистил свой автомат и полировал корпус тряпочкой, а Джойз ходил вперед-назад. У Чона от его мельтешения уже развелась мигрень, но он понимал, что альфа очень волновался. Чонгук бы тоже волновался, наверное, до безумия, и его пришлось бы отпаивать успокоительными. Ему оставалось только гадать, что он чувствовал, зная, что на расстоянии каких-то метров его любимый омега рожает его сына. У Чонгука мурашки побежали от одного представления. — Хен, будешь? — спросил Чонгук, протягивая альфе сигарету и спички. — Да, Чонгук, спасибо, — Джойз прикурил слегка подрагивающими пальцами и вновь посмотрел на хижину. Из окна был виден свет. — Чонгук, у меня нет ощущения реальности. Мне кажется, что все это происходит не со мной. Как думаешь, я справлюсь с ролью отца? — посмотрел на него альфа. — Учитывая все то, что ты и Ханен рассказывали, то, как Тэхен постоянно плакал рядом с тобой, то, как он вредничал, то, как у тебя случались нервные срывы… Думаю, ты будешь классным отцом, — посмеялся Чонгук. Джойз тоже издал нервный смешок. — А если серьезно, ты будешь прекрасным отцом. Я уверен, Хенджин будет любить тебя и уважать, о таком отце, как ты, мечтают многие дети. Уж поверь мне, — улыбнулся альфа. — Спасибо, Чонгук, — Джойз не смог сдержать улыбки. — Знаешь, я очень рад, что ты с нами. Не знаю, как думаешь ты, но для меня ты стал частью семьи, стал моим другом. Тэхену с тобой повезло. — Хэ-эй, — крикнул Намджун, махая издалека рукой. — Ты чего тут? Время позднее же, я думал вы спите давно, — сказал он, подойдя ближе. Юнги шагал рядом, уставший, но абсолютно счастливый. — О, Чонгук, и ты тут. — Привет, хен. Привет, мелкий, — Чонгук улыбнулся уголком губ и взъерошил Юнги волосы. Тот недовольно сморщил нос и ткнул его пальцем в ребра. — Да не до сна нам, — немного нервно усмехнулся Джойз. — Ханен рожает. — Да ладно! — выдохнул Намджун, округлив глаза. — Черт возьми, Джойз, поздравляю, — альфа крепко обнял друга, и Джойз на мгновение прильнул к нему. Именно сейчас ему не хватало крепкого плеча его товарища, друга, брата и лидера, ведь он через все это прошел, а Джойз только-только ступил на этот путь. — Вот это да, — широко улыбнулся Юнги. — А ты знал и ничего не сказал, — вновь ткнул он в ребра Чонгука. — Эй, да вы же только пришли, — возмутился альфа. Дверь в хижину вдруг распахнулась, и на пороге появился Тэхен. Взъерошенный, уставший, мокрый от воды, но абсолютно счастливый. У Джойза сердце с громким «бульк» упало куда-то в желудок, и ноги подкосились. Если бы не Намджун, он бы свалился на землю и потерял сознание. Он все понял и без слов, потому что изнутри доносился детский плач. — Хен! В девять двадцать восемь у тебя родился сын! — прокричал Тэхен. Все сразу же кинулись поздравлять новоиспеченного отца, обнимать, хлопать по спине, он даже обрывками фраз слышал какие-то поздравления, смех Юнги и Намджуна, он видел счастливую улыбку Тэхена. Сердце громко стучало в ушах и в горле, оно оглушало его, но еще громче по голове била другая мысль. Джойз стал отцом. У него родился сын! Его маленький Хенджин появился на свет. Джойз начал плакать, как маленький ребенок, и ноги сами собой понесли его к Ханену. Уставшая Гююн оставила молодых родителей и вышла на улицу, ей самой хотелось покурить и выпить чего покрепче. Его любимый лежал на спине и глубоко дышал, в его глазах стояли слезы счастья. А на его груди лежал Хенджин — маленький, красный и сморщенный, но для Джойза он был самым прекрасным ребенком на планете Земля. Джойз аккуратно присел рядом с ними и наклонился, утыкаясь лбом во влажный лоб Ханена. Омега всхлипывал. Хенджин, не раскрывая глазки, тихо хныкал на папиной груди, завернутый в пеленку. — Спасибо, — шепнул Джойз, нежно и аккуратно поглаживая лоб малыша большим пальцем. Горячая слеза упала Ханену на губы, но Джойз сразу же прижался к ним своими и зажмурился, обнимая любимого омегу и сына.

🍃

Чимин перерыл каждую полку, но не нашел то, что искал уже битый час. Он искал кусок фотографии, так грубо и небрежно оторванный от их с Тэхеном совместного фото. Часть с Чимином валялась на тумбе, а вот часть с Тэхеном куда-то делась. Он был уверен в том, что это сделал не Юнри — он знал о теплых чувствах альфы к Тэхену, но делать подобного явно бы не стал, не стал бы рвать памятную фотографию и папа, ему незачем это. Гадать, собственно, было и незачем — сделал это отец, но только зачем — неясно. Чимин безумно дорожил этим фото. Да, разлюбить Тэхена, вырвать из сердца за каких-то четыре месяца невозможно, но он смирился с тем, что для него Чимин всегда останется лучшим другом. Он отпустил Тэхена и пошел дальше, он встретил Юнри, с которым теперь хотелось быть как можно чаще и как можно дольше вместе, но «долг» перед своим лучшим другом альфа так и не выполнил. Альфа, проверил очередную книгу в глупой надежде, что фото забрал не отец, и удостоверившись, что его надежда — глупость, он схватил кусок фото и пошел вниз. Отец сидел за столом, спокойно читал книгу и пил ароматный чай. Папа же протирал вазы от пыли — уборка всегда его успокаивала, а расшатанные за последнее время нервы давали о себе знать, да и сердце все чаще болело. Чимин в несколько широких шагов подошел к отцу и хлопнул по столу, положив на него кусок фотографии так, что задрожала стоящая кружка с чаем и ваза с цветами. Джин поднял на него равнодушный взгляд. — Ничего сказать мне не хочешь? — грубо спросил Чимин. — Нет, — Джин снял с блюдца кружку и отпил чай. — А должен? — Зачем тебе понадобилась фотография Тэхена? — С чего ты решил, что это я? — усмехнулся альфа и отложил книгу в сторону, сцепив пальцы в замок. Минки вздохнул, протирая фигурку ангела. Он так уже устал от этих вечных ссор, что хотелось куда-нибудь сбежать и спрятать голову в песок, только бы не слышать их. — Ты меня за идиота держишь? — поджал губы Чимин. — Нет, просто интересно послушать твои доводы, — улыбнулся отец и пожал плечами, как ни в чем не бывало, а Чимин почувствовал, как у него один за другим сгорают нервы. — Я с тобой не препираться пришел. На вопрос отвечай. — Ладно, ладно. Нервничать только не нужно, — у отца на губах была такая улыбка, что Чимина затошнило. Этот энергетический вампир выводил его из себя на раз-два, с ним даже под одной крышей оставаться сил не было. Альфа все чаще хотел оставаться на ночь у Юнри, и пусть он бы спал на полу, только бы этого мудака не видеть. — Уж прости, нужно было показать Авелю, как выглядит твой любимый Тэхен, не будет же он вслепую ловить какого-то мальчишку. — О как, — усмехнулся Чимин. — И когда ты успел ему передать фото? Что-то я не наблюдал его здесь. — Мне не нужно звать его сюда, чтобы показать фото. Я просто отправил к нему своего человека, — пожал плечами альфа и вернулся к чтению. — Если это все, не мешай мне. Чимин заиграл желваками, пиля отца испепеляющим взглядом, а он словно его и не замечал, сидел и читал спокойно свою книгу. Альфа сжал фото в кулаке и хмыкнул, покидая столовую, а после и дом. Отец его бесит, выводит, раздражает, Чимин уже сам с трудом держится, оттягивает, старается дать ему шанс на исправление. Единственный человек, который до сих пор верит во что-то лучшее — это папа, и лишь ради него альфа держит себя в руках. Отца он ненавидит, но папу любит. Он заложник обстоятельств, как и сам Чимин. Минки проводил сына взглядом и тяжело вздохнул, а после посмотрел на мужа, подошел к нему и опустился на стул рядом. — Джин… — тихо сказал он, положив слегка влажную ладонь на руку мужа. Альфа улыбнулся уголком губ и поднял взгляд, где-то на самом дне омега еще мог разглядеть теплоту, но ее было так мало, что она, наверное, уже и не имела никакого значения. — Наверное, это бесполезно, но я скажу. — Если ты снова хочешь завести старую пластинку, то лучше не надо. Ты как никто другой знаешь, как это важно и что это значит для меня. Это дело всей моей жизни. — Я понимаю, но… А я? Я не дело всей твоей жизни? А Чимин? — глаза Минки были полны грусти, и Джин, который привык скрывать свои чувства глубоко внутри себя, все же почувствовал больной укол прямо в сердце. — Мы жили так хорошо и без этой дурацкой вакцины, мы были счастливы, хотя бы иногда. Ты, я и Чимин. Мы семья. Разве это не важнее? Не важнее этой вакцины? — спросил Минки, чуть сильнее сжимая руку мужа. — Я много думал об этом, Минки, я скучаю по нашему прошлому. Но мы не можем вернуться к нему, не может все всегда быть хорошо. Любимый, поверь, как только у меня получится синтезировать вакцину, все станет намного лучше, — та теплота, что видел Минки, потухла, и вспыхнула былая одержимость идеей. — Но потом станет лучше, Минки, обещаю, я клянусь. — Кому лучше? — Минки слегка поджал губы и убрал ладонь с руки мужа. — Чимину? Мне? Людям, которые верят нам? Нет, нет и нет. Лучше станет только тебе. Знаешь, — задумчиво протянул омега, посмотрев в окно. — Выходя замуж за своего любимого человека, я был уверен, что и ты, и я, и наш сын будем счастливы. Я был уверен, я доверял тебе, как никому другому. Но… тот человек, которого я любил, которому верил, с которым я хотел быть, он умер, — со слезами на глазах сказал омега. — К сожалению. Сейчас есть только я и мой сын, остатки нашей семьи. — Минки, не говори так. Ты ведь и сам участвовал в этом. — Да, Джин, потому что я люблю… любил тебя. Я участвовал, пока ты не перешел всякие границы, но нет. Это моя вина, я был слеп и глух, я не желал слышать, как плачет мой сын в твоих руках! Я устал, я от всего этого устал. А ты нет? В тебе еще есть силы идти к этой призрачной цели? — Джин не ответил, но его ответ был понятен и так. — Ясно. Значит, да. — Минки… — Джин, ты предал не только меня. Ты предал своего сына, своих друзей, ты предал своих людей, и я не хочу больше надеяться. Если ты причинишь боль Чимину, я убью тебя своими руками, — сказал омега и поднялся со стула, оставляя альфу в одиночестве в огромной, красивой и пустой столовой. Чимин раздраженно захлопнул дверь и сбежал по ступенькам с крыльца на гравий у дома. Он едва не столкнулся нос к носу с Юнри, отчего омега от неожиданности с трудом удержался на ногах. Чимин подхватил его и обнял, сразу же прижимая к себе, свое прекрасное маленькое одиночество. Легкий морской бриз, которым пах Юнри, окутали альфу и утянули в пучину спокойствия, словно не он сейчас лавой закипал от одной мысли об отце. — А ты, как и всегда, пришел и спас меня, — прошептал Чимин ему на ухо и слегка поцеловал в хрящик. — Правда? — улыбнулся уголком губ омега, заглянув в его теплые глаза. Альфа кивнул. — А я как раз шел к тебе, хотел поговорить кое о чем. А… у тебя что-то стряслось? Ты выглядел таким раздраженным. — Ничего нового, мой отец случился, как и всегда, — хмыкнул Чимин и сморщился. — Но я не хочу к нам. Пошли к тебе, я бы с радостью у тебя остался на ночь. Только если ты позволишь, — сразу же исправился альфа, за что получил легкую затрещину и грозный взгляд. — Ну, чего дерешься сразу? Я уже понял, что ты владеешь приемами кунг-фу. — Вообще-то, тхэквондо, — буркнул Юнри. — Да они же ничем друг от друга не отличаются, — засмеялся альфа. У Юнри дома, как и всегда, пахло сушеными травами, грибами и чем-то теплым. Чимин не знал, что это, но всегда думал, что именно так и пахнет дом. Пока омега заваривал в чайнике ароматный чай, альфа просто сидел на его кровати со старыми, скрипучими пружинами, и наблюдал за ним с самой счастливой улыбкой. Удивительно, как этот человек мог менять его настроение по щелчку пальцев. Он сам был как дом, тихая гавань, в которой корабль Чимина нашел покой. На кровати омеги лежал коричневый плед, на полу покоился протертый, но старательно очищенный коврик с кое-где неровными краями, у кровати — стопка книг с пожелтевшими страницами, а на двери, на неровно прибитых гвоздях, висела соломенная шляпа и бежевая ветровка. У Юнри было так уютно и так спокойно, словно через эту дверь он проходил в портал в совершенно другое измерение. Юнри залил чай с плавающими сушеными травами в стеклянные кружки, тщательно размешал и достал из тумбы сухое самодельное печенье. Хотя оно уже давно потеряло свой вкус, Чимин готов был съесть абсолютно все, ведь это Юнри приготовил его, а то, что приготовлено Юнри, содержало особый ингредиент — любовь. Такую не сыщешь больше нигде на Земле. — М, кстати, так о чем ты поговорить хотел? — вспомнил Чимин. Он с громким хрустом откусил кусок печенья и запил его чаем, смотря на омегу, который заметно нервничал. — Точно, — хрипло сказал Юнри. Он незаметно вытер вспотевшие ладони о брюки и сел рядом с Чимином на стул, смочив горло горячим чаем. Он слышал, что подобные новости лучше говорить на полный желудок — тогда альфы их воспринимают лучше, но он что-то не уверен. Только тянуть дальше некуда, у него уже прилично торчит живот, и прятать его под мешковатой одеждой никак не получается. — Чимин, я даже и не знаю, как сказать, — вздохнул Юнри и глянул на альфу, который не торопил его и просто понимающе кивал, отпивая чай. — Это получилось неожиданно, я не знал, что так будет, я даже не подозревал, но потом… Меня начало тошнить по утрам очень часто, да и течки тоже давно не было, а потом я заметил, что у меня растет живот, и, в общем… Я беременный, — выпалил Юнри и прикусил губу, а у Чимина едва не пошел чай носом. Он закашлялся, и омега поспешил подать ему воду. — Прости, что я так резко! — Юнри, ты… О господи, черт возьми, — Чимин вцепился в свои волосы, а потом резко поднялся и вышел из комнаты, оставив совершенно сбитого с толку Юнри сидеть с раскрытым ртом. Глаза наполнились жгучими слезами. Неужели Чимин вот так ушел и бросил его? Омега думал о разных исходах, но он подозревал, что альфа хотя бы немного порадуется за них обоих. Да, их ребенок был зачат при ужасных обстоятельствах, да, они не были вместе так долго, чтобы узнать друг друга, но он ушел вот так? Юнри почувствовал себя брошенным и ненужным. Не сдержавшись, омега горько всхлипнул и поднялся со стула, принявшись убирать чай и печенье. А на что он надеялся? На любовь, на семью? Юнри почувствовал себя идиотом. Но не прошло и пятнадцати минут, не успел омега даже наплакаться вдоволь, как Чимин вернулся с букетом наспех собранных первых цветов. Юнри застыл с тряпкой, которой протирал стол, в руках, и уставился на него, а Чимин захотел ударить себя посильнее в лицо, потому что нос у омеги покраснел, на щеках были влажные разводы, и глаза полны слез. Чимин напугал его своими резкими действиями и заставил подумать, что он ушел навсегда? — Ну почему, когда я хочу сделать что-то по-человечески, получается как всегда? — сморщился альфа. Он подошел к Юнри и вновь крепко обнял его. — Скажи, что ты не думал, что я бросил тебя или вообще сбежал… — Подумал, — шмыгнул носом Юнри и прильнул к его груди, прикрыв глаз. — Я чего уже только не надумал… — Глупенький, — улыбнулся уголком губ Чимин. — Я хотел подарить тебе это, — протянул он омеге кривой и редкий букет. Тот тихо посмеялся, утирая нос краем рукава и принял цветы. — Знаю, они ужасны, но это все, что смог найти. Юнри, солнышко, я бы подарил тебе все цветы мира, но это никогда не будет равносильно тому, что подарил мне ты, — Чимин обхватил его лицо ладонями и принялся порывисто целовать то в щеки, то в лоб, то в нос. Омега тихо засмеялся. — Чимин, мне никто не дарил цветы, — счастливо улыбнулся Юнри и прижал букет к груди. — А мне никто не дарил такого счастья, — тихо сказал альфа, заправив прядь волос омеге за ухо. У того сердце гулко забилось в горле и перехватило дыхание, он смотрел на Чимина и задыхался от самых нежных чувств. — Юнри, у меня колотится сердце, и я вообще не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях, но… я счастлив. Безумно счастлив. У меня никогда не было семьи, а ты мне ее подарил, ты заполнил собой мое одиночество, ты стал моим ангелом. Ты и… он, — ласково сказал альфа, смотря самым теплым взглядом живот на Юнри. Омега расплылся в счастливой улыбке. — Хочешь… хочешь потрогать? — спросил Юнри, погладив альфу пальцами по руке. — А можно? — прикусил губу альфа, заставив его рассмеяться. Вот ведь глупый. Юнри поставил цветы в вазу с отколотым верхом, налил в нее воды, а после усадил стоявшего статуей альфу на кровать. Пружины тихо скрипнули от веса Чимина. Он был словно послушная кукла в его руках. Альфа и спрашивать об этом боялся, не думал, что Юнри позволит, а он… Сам предложил. Чимин находился в какой-то прострации, в нем сочеталось и удивление, и шок, и счастье. Юнри встал перед ним и поднял вверх свитер, обнажая выпуклый живот. Чимин резко выдохнул, смотря на него огромными глазами, омега не удержался и хихикнул. — Не бойся, потрогай. Он уже шевелится вовсю, — улыбнулся уголком губ Юнри. — Он шевелится внутри? — Чимин за одним шоком получил второй. — Я… я что, умер и попал в рай? Боже, — сглотнул вязкую слюну. — Ты такой смешной, — хихикнул Юнри. — Конечно, он шевелится. И спит, и ест, и икает. Он уже большой. Чимин приподнял ладонь и аккуратно, боясь причинить боль, коснулся его живота. Это касание перенесло его в другую Вселенную, а на глазах выступили слезы. Он не мог поверить, что внутри Юнри маленькое существо, которое они сделали вдвоем. Чимин бережно обвел его живот ладонью и положил вторую. Он был таким гладким и приятным на ощупь, а от мысли, что он носит ребенка Чимина, у того сердце заходилось. Не сдержавшись, альфа аккуратно положил руки на его талию и притянул ближе к себе, касаясь губами его живота. Юнри даже дыхание задержал от его нежности, и все, что ему оставалось — аккуратно обнимать альфу за шею. — Юни, я столько дров наломал, столько ошибок по отношению к тебе сделал. Я никогда не прощу себя за боль, никогда не прощу себя за твои слезы, я буду до конца своей жизни искупать свои ошибки. А ты… ты не человек, Юнри, о нет. Ты мой свет, а я твоя тень. Ведь тени без света не бывает, правда? — перешел на шепот Чимин и поднял к нему голову. В его глазах блестели слезы, и Юнри сам начал плакать. — Правда, Чимин, — шмыгнул носом омега. — Все, что было тогда, неважно. Ужасно и больно, но неважно. Если бы не та ночь, мы бы никогда не встретились, у нас бы никогда не было его, — улыбнулся уголком губ Юнри, коснувшись ладонью своего живота. — Пусть мы не знали друг друга достаточно, но у нас впереди так много времени, правда? У нас все не так, как у других людей, но… Но мы и не должны быть, как все. — Ты всегда будешь моим светом, — прошептал Чимин и обнял его за талию, прижимаясь щекой к животу. Юнри принялся гладить его по волосам. — А ты моей тенью. Чимин плакал. Тихо, стараясь не вздрагивать, но Юнри все равно все чувствовал, и плакал сам. От счастья, оттого, что они вместе, оттого, что ребенок нужен им обоим. Тэхен так много места занимал в сердце Чимина, что он даже и не допускал мысли о том, что может полюбить кого-то, но вот он — тот, кто пришел и осветил тьму Чимина, кто заполнил дыру в груди, кто сам стал его червоточиной, засасывающей в себя. И когда этот корабль пойдет ко дну, Юнри будет первым, кого Чимин кинется спасать, первый, кому он наденет спасательный жилет и поможет взобраться на плот. Юнри не стал его первым, но Чимин уверен — он стал последним.

🍃

К вечеру погода испортилась, налетели тяжелые тучи, гремел гром и поднялся холодный ветер. У Хаку по коже то и дело пробегались холодные мурашки, и теплая кофта ему не помогала. Его одежда была то тут, то там испачкана в грязи, а волосы растрепал сильный ветер. Он весь день был занят самыми разными делами — возился в огороде, сажал свежие саженцы, кормил собак и лошадей, успел даже помочь на кухне, и к вечеру чувствовал усталость. Но помимо усталости было что-то еще, было какое-то странное предчувствие, а испортившаяся погода его только усилила. Казалось, все было в порядке, но… Неприятный комок все равно свернулся в груди, и сосало под ложечкой от волнения. Хаку даже не знал, с чем это было связано. Хосок и Чонгук пропали со своими ребятами на складе, Хосок говорил, что они собираются подтянуть физподготовку некоторых из них, чтобы они тоже могли выходить на вылазку и охотиться, Билли пропадал в столовой, а Енхи занимался травами. Хаку остался один, а потому и это неприятное чувство поглощало его с головой. Омега взял старую ржавую лейку и полил только что посаженный отросток яблони. Хотя Хосок настаивал, что почвы неплодородные, и кроме сорной травы ничего у них не росло, но омега верил в лучшее. Когда омега закончил с саженцами, он поставил лейку на место, снял перчатки и взял в руки свою трость. Его внимание привлек шум со стороны домов, и он решил проверить, что там происходит. Шепотки переходили в по-настоящему встревоженные разговоры, заставляя Хаку хмуриться. Обрывками фраз он понял, что к ним кто-то наведался, но кто — осталось для него загадкой. — Хаку! — перед ним вдруг появился Чонгук и взял омегу за плечи. — Иди в дом. — Чонгук, что случилось? — не скрывая волнение в голосе, спросил омега. Чонгук нервно огляделся — люди начали расходиться спешно по домам, и только некоторые из них остались на улице. Оружие холодило спину. — Все в порядке, просто сейчас тебе нужно пойти в дом, — альфа постарался придать голосу спокойные ноты, но получалось с трудом. Хаку чувствовал исходящее от него напряжение, каждая мышца альфы была напряжена, а его голос был похож на сталь, и это неприятное предчувствие омеги начало стремительно множиться, камнем утягивая куда-то вниз. — Нет, Чонгук, объясни мне, что проис- Договорить Хаку не успел, потому что его по ушам ударил скрежет открывающихся ворот, и в спину подул ледяной ветер. Омега физически почувствовал, что Хосок где-то рядом, а еще он почувствовал страх. Леденящий душу страх и холод. Чонгук чертыхнулся и вышел вперед, оттащив Хаку чуть подальше, за спины остальных, чтобы не попадался в поле зрения. В воздухе витали искры раскаленного напряжения, и малейший огонек взорвал бы их общину, как ядерная бомба. Чонгук подошел к брату и встал по правую от него сторону. Хосок был напряжен, играл желваками, но показывал напускное спокойствие, смотря на идущих к ним нежданных гостей. Перед ними был Авель. Его шаг был твердым, взгляд — острым, уголки сжатых губ были опущены вниз, и он не излучал и капли дружелюбности. За ним словно по пятам тянулись тучи, он пришел и привел за собой холод. С ним было два человека, которых Хосок никогда не видел — альфа лет двадцати трех, высокий, с чуть вьющимися волосами, и омега — низкий и до больного худой, но по энергетике не уступающий лидеру. Сканирующий взгляд лисьих глаз переходил от одного лица в толпе к другому, а, когда он нашел определенного человека, в них зажегся огонь — опасный, не предвещающий ничего хорошего. Чонгуку захотелось закрыть Хаку собой, но ни Авель, ни его люди оружие наготове не держали. Ему было несколько спокойнее оттого, что Фэйт стояла рядом с омегой, и она могла его защитить. Зачем они пришли — осталось для Хосока неясным. Он был уверен, что за воротами у них есть еще люди, у них есть машины и есть оружие, и с этими ребятами не стоит враждовать. Но только до той поры, пока они не начнут представлять угрозу для его людей. Авель остановился в нескольких шагах от Хосока и протянул ему руку для приветствия. — Хосок, верно? — его голос был похож на гром. Хосок пожал его ладонь, и напряжение между двумя альфами уже можно было почувствовать физически. Чонгук бросил взгляд на пришедшего с ним омегу, который неотрывно смотрел на Хаку. Притаившийся у стены дома Енхи поежился от холода и захотел плотнее укутаться в ветровку. — Мое имя ты наверняка уже знаешь. — Знаю, — кивнул Хосок. — Вот только причина, по которой вы здесь, мне неизвестна. Что-то случилось? — Не хотел пугать, — в его тоне послышалась усмешка, но он был спокоен. — Я пришел не с войной. У тебя есть то, что принадлежит мне, и все, чего я хочу — это забрать его домой. — Его? — выгнул бровь Чонгук. Авель бросил на него нечитаемый взгляд. — Да. У Хаку подкосились колени, ему захотелось убежать куда-нибудь подальше. Он дрожал от одного осознания того, что здесь, в нескольких метрах от него, стоит тот, кого он ни видеть, ни слышать больше не желал. Ладони у Хаку задрожали, и он нервно сжал рукава, стараясь успокоиться. Он чувствовал на себе взгляд, пронизанный липкой, жгучей ненавистью. Она выжигала на нем клеймо. Прятаться больше не имело смысла, его уже увидели, вот только он не видел ничего. А в голове у Чонгука разом вспыхнуло то, что о своем брате рассказывал Хаку, и ярость загорелась в нем жгучим коктейлем. Он стиснул зубы и сжал пальцы в кулаки, сделав шаг вперед. Авель ухмыльнулся едва заметно уголком губ — он был готов к чему-то подобному, но Хосок выставил перед братом руку, не позволяя тронуть Авеля. — О чем ты говоришь? — сохраняя самообладание, спросил Хосок. — Или правильнее будет спросить о ком? — Верно подметил. Я говорю о Сане. Он пропал несколько месяцев назад, и маленькая птичка мне напела, что он нашел приют… здесь, — альфа вновь окинул взглядом Чонгука, который от злости раздувал ноздри. — О каком Сане ты говоришь? — вскинул бровь лидер общины. — Он говорит обо мне, — подал голос в реве завывающего ветра Хаку. Он на дрожащих ногах сделал несколько шагов вперед, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Вин плотно поджал губы и непроизвольно покрепче сжал оружие, желая выпустить в него парочку пуль, но он и с места не сдвинется без знака Авеля. Лис был напряжен и готов в любой момент вскинуть оружие. — Хаку? — нахмурился альфа, смотря на омегу. Он видел, как ему было страшно, как дрожали его пальцы, но он стоически держался. Хотелось дать ему подзатыльник, ведь ему было велено идти домой. — Хаку? — с ухмылкой переспросил Авель, прожигающим взглядом смотря на брата. — Новая жизнь — новое имя? Так тебя теперь зовут, Сан? — Ты посмел искать его после всего, что сделал? — процедил сквозь зубы Чонгук. — После того, как поднимал на него руку, после того, как застрелил его собаку, после того, как морил его голодом? Ты смеешь заявляться сюда и говорить о нем, как ни в чем не бывало, смеешь забирать его «домой», как после курорта? — альфа был уже готов накинуться на него с кулаками, и лишь рука брата его от этого сдерживала. Авель долго смотрел на него и молчал, а потом вдруг рассмеялся, а Вин с каждым словом все сильнее стискивал зубы. — Как забавно, — отсмеявшись, сказал Авель. Он снова стал серьезным, настолько, что у Хаку внутри все покрылось коркой льда. Омега чувствовал, как брат смотрел на него. — Вот что ты им наплел, Хаку? — сделав ударение на его имя, с ухмылкой спросил альфа. — О, я такой ужасный, я морил своего братика голодом, избивал, убил его собаку… Какой ужас, — хмыкнул Авель. — Сука, — сплюнул на землю Вин. — Лживая сука. — Закрой рот, — грубо сказала ему Фэйт. — Не лезь, это не твое дело, — поджал губы Лис, с трудом сдерживаясь, чтобы не взяться за оружие. — Успокойтесь, — спокойно сказал Авель. Он сделал несколько шагов к Хаку, но перед ним вырос Хосок, не позволяя сделать и шагу в его сторону. Чонмин, стоявший дальше остальных, медленно достал из-за пояса пистолет и перезарядил его. Авель впился горящим взглядом в глаза Хосока, тот играл желваками. — Ты не тронешь его. — Кто это сказал? — ухмыльнулся альфа. — Ты? Твой психанутый братец, который верит всему, что ему наплетут? А может, это сказал ты, Сан? Сан, а они знают хотя бы долю правды? — у Авеля на губах появилась улыбка. — Ну же, расскажи им. Расскажи, как все это было на самом деле. — Авель, пожалуйста, — тихо сказал Хаку, кусая свои обветренные, бледные губы. — Мой дом теперь здесь. Я живу здесь. Ты выгнал меня, ты не захотел быть моей семьей, моим братом, ты… — омега оборвался на полуслове. «Выбрал не меня» так и не слетело с его губ. — Ты сделал этот выбор, поэтому теперь уходи. — А почему ты не говоришь о том, почему я сделал это? — голос Авеля вонзился в кожу иглами. Он давил на Хаку, прибивал к земле, он полосовал плоть, потому что омега знал — правда на стороне брата. Хаку тяжело сглотнул. Все словно ждали от него ответа, но Хаку молчал, перебирая пальцами рукава. — Да кто ты, блять, такой, чтобы приходить сюда и чего-то требовать? — взбесился Чонгук, в несколько широких шагов преодолев расстояние между ним и Авелем. Его кулак непроизвольно замахнулся, но так и завис в воздухе. Хосок сжал его запястье, а дуло автомата Вина смотрело прямо в его затылок. — Только дернись, мозги соскребать с земли будут, — процедил Вин. Его дрожащий палец лежал на курке. Внутри все горело от одной мысли, что кто-то смеет нападать на его лидера. Фэйт, не медля, направила пистолета на Вина, Лис — на Фэйт, а Чонмин — на Лиса. Напряжение трещало молниями в воздухе, а у Хаку в горле стоял горький комок. Виноват в этом был он один. Чонгук поджал губы и отдернул руку, и все, не сразу, но опустили оружия, хотя у Вина в горле клокотала ненависть. Он ненавидел и это место, и Хаку, и Чонгука, посмевшего рыпаться на Авеля. Он был благодарен только Хосоку за его благоразумие. — Авель, то, что было раньше, теперь не важно, — сказал Хосок. Он и Авель были единственными, кто сохранял мнимое спокойствие, хотя между их глазами летали бордовые молнии. Еще чуть-чуть, и они бы врезались в землю, сжигая все вокруг. — Ты его слышал, он не хочет возвращаться. Я знаю, что значит брат, — Чонгук глянул на него, — и я знаю, что значит защищать его. Но он больше не твой Сан. Он мой Хаку. — Авель, просто уходи, — тихо сказал Хаку. — Уходи отсюда и не возвращайся никогда. Я больше не хочу жить с тобой, жизнь с тобой была ужасна. Ты был монстром. Да, я совершал ошибки, я не святой, но это в прошлом. Все это в прошлом. — Ужасна? — подал голос Вин, раздраженно ухмыльнувшись. — Пока тебя он кормил лучшей едой, которую мог найти, остальные доедали объедки. Остальные ели людей, для тебя одного он был готов лечь костьми, а сейчас ты смеешь говорить это, сука? — повысил голос Вин. — Ты смеешь называть его монстром? О такой жизни, как у тебя мечтали все, но нет, тебе нравится, когда тебя жалеют. Все, чего ты хочешь — это чтобы все они тебя пожалели, малолетняя лживая сука. — Лучше заткнись, Вин, — не выдержав, грубо сказал Хаку. Он повернул голову в его сторону, и в слепых глазах омега мог увидеть ненависть, которую он так долго скрывал. Вина начало трясти от эмоций, которые он сдерживал с огромным трудом и только ради Авеля. Он был готов пристрелить Сана прямо на месте. Авель сохранял молчание. Он смотрел на своего брата, на своего бывшего близкого человека, на человека, ради которого он грыз землю, и думал о том, что перед ним не Сан и не Хаку. Перед ним Каин. Да, Авель сам его огораживал от правды, хотел уберечь его чувства, хотел дать более-менее нормальную жизнь, он хотел всего этого. До того, как он стал тем, кто он есть, до того, как он стал Авелем, у него была непорочная и чистая любовь к своему брату. Он хотел защитить своего младшего брата любой ценой. Он был готов на все, он даже убил отца, лишь бы Хаку был в безопасности. А сейчас его брата замарали чужие руки. «Он наплевал на все то, что я делал для него. Он лгал, переворачивал правду ради своей выгоды, он хотел показать себя в лучшем свете. Он хотел убедить всех вокруг, что во мне монстр. Но нет. Во мне монстра нет. Я — монстр, чудовище и урод. Ведь так ты думаешь, Сан?», вспышкой пронеслось в голове Авеля. Хаку был достаточно взрослым и он прекрасно понимал, как много делает для него брат. Авель делал абсолютно все для него, он был готов умереть за него, он принимал удары за него, он убил за него, он страдал так много раз за него. Сан его семья, он его брат. Был. Теперь он — Хаку, и он с другими. Он предал Авеля и обесценил то, что он делал для него. Будешь предан — будешь предан, и Авель как никто другой убедился в этом. — А ты уже опробовал братца, да? — ухмыльнулся Авель, посмотрев в глаза Хосока. У альфы, сохранявшего спокойствие, вдруг внутри все вскипело, взорвалось извергающимся вулканом. — Он в постели очень хорош, я знаю. Что, братец, раздвинул ноги, чтобы приютили? Шлюхи умеют выживать. Смех Авеля засел у Хаку в ушах, выжигая остатки самообладания. Из глаз брызнули слезы, потому что Авель сказал все. Он сказал все, о чем Хаку не хотел даже думать. Чонгук стоял, шокировано смотря то на Хосока, то на Авеля, то на Хаку. Вин старался успокоить дрожавшие руки. В мыслях наступил одновременно и хаос, и пустота. Он вновь и вновь крутил в голове слова Авеля и осознавал, что Авель… Его любимый Авель был с Хаку. Его начало тошнить, но он лишь крепче обхватил оружие и сказал себе: «Заткнись, сейчас это не важно. Он твой лидер, а свои страдания оставь на потом». — Я не хотел этого! Я никогда этого не хотел, это было твоим желанием, — сдерживая слезы, выдавил из себя омега. — Тебе стоит уйти, Авель, — прорычал сквозь зубы Хосок. Он желал выстрелить Авелю в лицо за те грязные слова, что он сказал в сторону его омеги. — Что бы там ни было между вами, мне наплевать. Ты здесь лишний. — Лучше бы ты, сука, сдох, — зло кинул альфа, игнорируя слова Хосока. Авелю было бы легче, если бы Сан и вправду умер, чем был тут живой, грязный и абсолютно ему чужой. Он потерял человека, которого считал своей семьей, ради которого он зубами вырвал власть у солдат, чтобы дать ему спокойную жизнь, ради человека, который предал его и плюнул в лицо у всех на виду. Авель развернулся и пошел к Лису и Вину, которые держались за оружие, и остальные заметно расслабились, но Хаку не сдержался и кинул ему в спину: — Ты монстр, а они — моя семья, — Авель остановился и медленно повернулся к нему, одарив омегу злой улыбкой. У Фэйт промелькнула мысль в голове, что сейчас случится что-то плохое, и никто из них даже не смог опомниться, все произошло слишком быстро. — Я столько страдал из-за тебя, сука, теперь пришла очередь страдать тебе. Выстрел разнесся, как раскат грома в небесах. Прошло всего пару секунд, а Хосоку показалось, что время застыло. Никто, даже Вин, не ожидал, что Авель выстрелит в Хаку, а оттого в голове у всех была полнейшая неразбериха. Хосок не видел, куда попал альфа, он охваченным пламенем взглядом смотрел только на Авеля. У Хосока пронеслась вся жизнь перед глазами, и ниточка между сердцем и душой оборвалась от одной мысли, что Хаку мертв. Он вскинул оружие, направляя его на Авеля, целясь прямо в его голову, но Чонгук ему помешал, оттолкнул руку брата и не дал совершить ошибку. — Хосок, нет! — выкрикнул Чонгук. — Хаку! — он сразу же развернулся к своим людям и дал четкую команду: — Защищаться, но не нападать! Альфа не знал, сколько у них людей за воротами, сколько у них оружия и что они выкинут в любой момент, поэтому не решился давать огонь на поражение. Застрелит лидера — к ним ворвутся остальные, а они не готовы к открытому столкновению, и лишь поэтому Чонгук принял решение отпустить их. Чонмин провожал их ненавидящим взглядом, усилием воли удерживая себя от выстрелов в спину, а Авель, Вин и Лис уходили. Стало понятно только одно — теперь они враги, но сейчас Хосоку было плевать. Он подлетел к Хаку и упал на колени, зажав ладонями его кровоточащую рану. Хаку лежал на спине и хватал губами воздух. Он не сразу понял, что произошло, на мгновение его поразила дезориентация, а потом… Его тело словно прошибла молния. Он почувствовал, как кровь стремительно просачивается сквозь рану в левом боку. — Хаку, — позвал дрожащим голосом Хосок. Сейчас был важен только Хаку и рана, из которой обильно бежала кровь. — Хаку, ты меня слышишь? Малыш? — губы у альфы дрожали, а у Хаку из глаз бежали слезы. Одной рукой зажимая его рану, второй он коснулся бледной щеки омеги, пачкая его же кровью. — Хаку, ответь мне… Почему вы стоите столбом? — заорал он, оглянувшись на Чонгука, Фэйт, Чонмина и Енхи, стоявших рядом. Чонмин, словно очнувшись от гипноза, аккуратно присел перед лежащим на земле омегой и просунул одну руку под колени, а вторую — под спину, и бережно поднял на руки. — Аккуратнее, Чонмин, он много крови потерял, — вмешался Енхи. Он сдернул с себя ветровку, скомкал ее в неровный комок и приложил к животу Хаку. — Скорее, неси его ко мне. Только осторожней, ради бога. — Почему ты не дал мне его убить? — дрожа всем телом, Хосок вцепился в плечи Чонгука пальцами. Его взгляд горел, он был полон ненависти и безумного страха за Хаку. — Он чуть его, сука, не убил! Почему ты не дал мне его убить? — повысил голос Хосок, встряхнув брата. — Послушай… — хрипло сказал Чонгук, которого, как и Хосока, трясло. Он был ошарашен и испуган за жизнь Хаку, но никак не мог понять — зачем омега сказал эти слова в спину Авеля? Он спровоцировал его, они ведь могли обойтись малой кровью, но Хаку… Блять. Блять, блять, блять. Бессмысленно было искать виноватого, потому что все уже случилось, ничего уже исправить было нельзя. — Хосок, успокойся! — вмешалась Фэйт. — Чонгук все сделал правильно, мы понятия не имеем, чем это могло кончиться, а так обошлось меньшими жертвами. Сунется сюда еще раз — мы будем готовы, сейчас мы вчетвером ничего не сделали бы против них. Ты видел их машины? У них оружия больше, чем блох у наших собак! Мы были бы безумцами, если бы вступили с ними в перестрелку, и подохли все бы. Пусть уходят сейчас, это неважно. Важнее спасти Хаку. — Если бы сейчас мой омега не истекал кровью, я бы догнал их и порвал на куски, и плевать кто передо мной — Авель или сам Дьявол, плевать! — заорал Хосок. — Клянусь богом, если он покажется мне на глаза еще раз, я разорву его на чертовы части. Хосок бегом отправился за Енхи и Чонмином, которые унесли бессознательного, истекающего кровью Хаку в дом. Впервые его охватил такой дикий страх за чужую жизнь, впервые мысль о смерти холодило внутренности альфы. Он желал Авеля уничтожить, стереть в порошок, сравнять с землей, и видел бог, как он жалел о том, что хотел все решить спокойно. Он не должен был пускать этого ублюдка на порог, должен был расстрелять на месте. За пулю, полученную Хаку, он получит десять. Хосок перемахнул порожек дома Енхи и залетел внутрь, обнаружив Хаку на диване. Енхи разрезал его кофту, чтобы открыть себе доступ к ране. — Чонмин, скорее, неси таз с теплой водой, тряпки, спирт и… Черт, черт, — омега принялся дрожащими руками перебирать свои медицинские приборы, а Чонмин кинулся выполнять его просьбу. — Что такое? В чем дело? — обеспокоенно спросил Хосок. — Щипцов! У меня нет щипцов! — схватился за голову Енхи. — Блять, что же… — Плевать, я достану пальцами, — твердо сказал Хосок и опустился на колени рядом с Хаку. У того были приоткрыты глаза, из которых текли слезы. — Что? Ты с ума сошел? — повысил голос омега. — Ни за что! — Енхи, я не потеряю его, — резко ответил Хосок, подняв на него влажный взгляд. — Кого угодно, но не его. Я спасу его, как он спас меня. Я знаю, что это опасно, я знаю, что ему будет больно, но… — альфа осекся и посмотрел на Хаку. — Он сильный мальчик. Я верю в него, я знаю, что мы оба справимся. Енхи прикусил губу и тяжело вздохнул — переубеждать Хосока не имело смысла, да и это лучше, чем… чем ничего. Омега помог Чонмину собрать все необходимое для извлечения пули и продезинфицировал руки Хосока. Хаку слышал их голоса, которые эхом отлетали от черепной коробки и били по ушам. Хотелось зажать их, но не было сил даже на то, чтобы раскрыть губы и подать голос. Он чувствовал, как кто-то сжал его ладонь, так крепко, что стало больно. Но эта боль — ничто, по сравнению с тем, что он испытал через несколько минут. В голове крутилось только одно имя. Он хотел позвать Хосока, он хотел коснуться его, он хотел укрыться в его объятиях, но все его мысли разом покинули голову, когда он почувствовал, как холодные пальцы касаются его раны и проскальзывают прямо внутрь. Хаку закричал в агонии, а после потерял сознание.

***

Вин устало вздохнул, снял с плеча автомат и положил его на рабочий стол. С самого пути от общины Хосока он хранил молчание, уйдя глубоко в свои мысли. Он думал обо всем, что произошло, но голова уже распухла и раскалывалась на части. Он не думал, что все произойдет вот так, он даже в своих самых красочных мечтах не думал, что Авель направит на Сана дуло пистолета. Вин достал хрустальный бокал из шкафа, старую бутылку бренди и плеснул его на дно бокала. Терпкий алкоголь освежил мысли, но этого было мало. Авель наблюдал за ним, не спеша снимая с себя кобуру с пистолетом, пояс и ножны. Вин замер, упершись ладонями в стол, а потом повернулся к Авелю и долго смотрел на него, точно пытался найти ответы на его лице, но их там не было. К удивлению Авеля, омега был совершенно спокоен, разве что озадачен. — Ты спал с ним? — спросил Вин, присев на край стола. За окном наступила глубокая ночь, и в кабинете Авеля лишь одинокая свеча разгоняла полумрак. — Разве это имеет значение? — Авель выглядел уставшим и явно не хотел говорить о том, что было в прошлом. Вин согласно кивнул — не имеет, теперь это точно не важно. Забарабанил по стеклам дождь. Из приоткрытого окна прохладный ветер трепал лежащую на столе раскрытую книгу, переворачивая порывами хрупкие желтые страницы. — То, что случилось, было справедливостью. Он заслужил это, и я ни капли не жалею. — Теперь у нас на одного врага больше, — усмехнулся уголком губ Вин. — Но ты все сделал правильно. Я бы на твоем месте выстрелил ему в голову, но я знаю, ты не хотел его убить. Я не злюсь на тебя, Авель, слишком устал злиться, психовать и убегать, — омега перевел взгляд в окно. — Я думал о твоих словах. — Правда? — улыбнулся уголком губ Авель и подошел к любимому омеге, положив прохладные ладони на его талию, а Вин принялся кусать губу.. — Правда. Есть много вещей, которые я еще не рассказал тебе, но… Я расскажу. Сейчас я хочу знать лишь одно, что ты чувствуешь? — омега посмотрел в его глаза. В них растаял лед, Вин видел в них те чувства, которые всегда мечтал увидеть, и от этого со стороны сердца ныло, тянуло, там было так горячо. Руки непроизвольно обвили шею Авеля. — Я чувствую, что меня предали. Предал человек, который не был пустым местом, я не собираюсь врать. Каким бы я ни был монстром, он был моим братом, он был моей семьей. Я совершал кучу ошибок, но я всегда делал для него все, что мог, как умел. Я старался. Но для него я всегда буду монстром. — Ты не монстр, — покачал головой Вин. Он провел большим пальцем по щеке Авеля и вздохнул. Альфа повел головой ему навстречу и поцеловал подушечку пальца. — Ты никогда им не был. Несмотря ни на что, что бы ты ни делал и каким ужасным он ни хотел бы выставить тебя, я знаю правду. — Единственный человек, который был всегда рядом, который был всегда чист, который был предан, который верил мне и шел за мной, который разделял со мной буквально все, это ты, — тихо сказал Авель, смотря в глаза Вина, который забыл, как дышать. Его маленькое сердце отказывалось работать. — Мой мальчик, мой Вин, мой омега… Я всегда буду предан тебе, всегда буду с тобой рядом до последнего слова, до последнего поцелуя, до последнего вздоха, до последнего взгляда, я буду с тобой. Больше никто не имеет значения, лишь ты один есть у меня. Вин всхлипнул и прижался к Авелю, зарывшись лицом в его грудь. Альфа крепко его обнял и изо всех сил прижал к себе, согревая своим теплом, укрывая своим телом от всего мира. Между ними осталось так много вопросов, которые только предстояло решить, так много тайн, которые предстояло узнать, так много недопониманий, которые предстояло разобрать. Между ними когда-то была пропасть, но сейчас она сузилась до пары сантиметров, когда они касаются друг друга, обнимают и чувствуют, что они рядом. Вину было хорошо и плохо одновременно. Ему было так хорошо, потому что Авель рядом с ним, Авель не отпустит его и не предаст, а плохо, потому что за десятки километров ждал Кристоф, и омега выбрать между ними не мог, он не знал, как. Но Авель узнает о нем, молчать Вин больше не сможет. Он узнает о сыне, о том, куда Вин уходит, о том, кто ждет его там… И что будет потом — неизвестно. Сейчас имели значение только крепкие руки Авеля, обнимающие его талию. — Я хочу показать тебе одно место, Вин, — улыбнулся уголком Авель и провел носом по щеке омеги, оставив поцелуй прямо у виска. — Мой друг пригласил нас кое-куда, тебе там очень понравится. — Думаешь? — шмыгнув носом, спросил омега и поднял на него влажный взгляд. — Уверен, — Авель прижался губами к его лбу. — Только ты и я, больше никого. Вин, — альфа поднял его лицо к себе за подбородок и заглянул в глаза. — Ты мой мальчик. Ты моя семья. Только ты один… — Авель наклонился и утянул омегу в поцелуй. Вин ему отвечал и хватался пальцами за куртку альфы, чувствуя, что он рассыпается на части рядом с ним и от счастья, и от тяжести на душе. У поцелуя был привкус слез.