🍃
Хосок обошел уже всю общину, даже заглянул домой и в псарню, но нигде Хаку не нашел. Альфа присел на корточки, докуривая сигарету, и принялся думать, куда мог пойти омега, если даже с собаками его нет. Его внимание привлекло ржание лошадей, для которых в короткие сроки сделали стойла. Альфа вспомнил, что Хаку очень интересовался ими и желал поухаживать за скакунами, но Хосок, опасаясь, что дикие лошади могут ему навредить, подходить к ним не разрешил. Хосок затушил сигарету о землю и пошел прямиком в конюшню, где, конечно, и обнаружил свою маленькую пропажу. Он стоял возле коня, которого Чонгук назвал Ветер, и расчесывал его спутанную гриву. Ветер с наслаждением жевал морковь и тыкался мордой в бок Хаку, прося добавки. Хосок закатил глаза, но усмехнулся — и был ли смысл ему запрещать, если омега все равно делает по-своему? — Пропал и ничего не сказал даже, я ведь переживал, — Хаку вздрогнул от неожиданности, повернул голову к Хосоку и улыбнулся. — А я надеялся закончить до того, как ты придешь. Не рассчитал немного время. — А если они лягнутся или укусят тебя? Это же не собаки, которые привыкли к тебе, к тому же по размерам втрое больше тебя, — Хосок тоже подошел к Ветру и погладил его по морде. Конь фыркнул. — Но, как видишь, я в порядке, а эти ребята очень даже дружелюбные. Думаю, я им нравлюсь, — улыбнулся Хаку и почесал коня за шею. — Правда, Ветер? — конь вновь ткнулся в его бок. В кармане ветровки лежало несколько морковок, к котором конь и тянулся. Хосок хохотнул и покивал. — Ну да, ну да, точно нравишься ты, а не морковь в твоем кармане. — Да брось, это просто приятное дополнение, — отмахнулся Хаку. В конюшне пахло сеном и мускусом. Некоторые лошади дремали и негромко фыркали, только Ветер бодрствовал и выпрашивал что-нибудь вкусное. Хаку нравились лошади, они были величественными и могучими, и омега хотел бы как-нибудь научиться на них кататься, да только из-за своей слепоты он вряд ли смог бы. — О чем задумался? — спросил Хосок, облокотившись рукой о стойло. — О том, что хочу покататься на лошади, но не смогу, — вздохнул омега. — Почему это? — выгнул бровь альфа. — Ну, я же… не вижу ничего, — Хаку принялся кусать губу. Он вытащил еще одну морковку и подал ее Ветру, который сразу же принялся хрустеть сладостью. Хосок нахмурился и твердо решил, что покатает Хаку на лошади. Он не хочет, чтобы его мальчик грустил из-за того, что с легкостью можно сделать, нужно только попросить. Но Хаку не просил практически ни о чем. — Так, а зачем ты искал меня? — решил сменить тему омега и улыбнулся. — К разговору о лошадях мы еще вернемся, но сейчас я действительно искал тебя по другой причине. Мы с парнями решили посидеть, отдохнуть, поговорить, ну, знаешь… Эта неделя выдалась тяжелой у всех, Чонгук вот упорхнул к Тэхену, и мы подумали, а почему бы и нет? Так вот, хочу спросить, пойдешь с нами? — Хосок, ты так все расписал, словно я собирался отказаться, — тихо посмеялся Хаку, вызвав у альфы довольную улыбку. — А я могу позвать Билли и Енхи? Думаю, им тоже было бы интересно. — Конечно, малыш. Тебя проводить к ним? — Хосок положил горячую ладонь на талию Хаку. Он чувствовал тепло альфы даже через кофту. — Нет, я и сам могу, — покачал головой омега и покачал перед ним своей тростью, которую сделал Чонгук. — Между прочим, я уже отлично ориентируюсь в пространстве. Почти все места уже выучил. — Горжусь тобой, — Хосок улыбался довольно и гордо. Хаку быстро всему учится и делает огромные успехи. — Тогда будем ждать вас, — альфа невесомо чмокнул омегу в губы и даже не дал возможности ответить, сразу отстранился. Билли новость о том, что можно отдохнуть в компании, принял с радостью. Он был компанейским человеком, хотя сразу и не скажешь — на первый взгляд слишком грубый и отталкивающий от себя, но стоило узнать поближе, и он оказался тем еще весельчаком, который любил потанцевать и поболтать. Поэтому он, стянув грязную после кухни одежду, принялся ковыряться в шкафу, чтобы подыскать что-то простое и удобное. А вот Енхи противился. Он никуда идти не хотел и упирался, как кот перед купанием, находя сто причин, чтобы остаться дома. Но Хаку-то знал, что никаких дел у него нет и быть не могло, уже слишком поздно, Енхи просто не хотел идти туда и видеть Чонмина, потому что Чонмин ему нравился. Хаку был в курсе всего, что произошло между ними — и на рождество, и после него, и перед уходом на вылазку. Омега был уверен в том, что Енхи к нему неровно дышит, потому что он с тех самых пор не снимал волчий клык, а когда он говорил о Чонмине, его голос подрагивал. Енхи мог противиться сколько угодно, вот только сердцу не приказать, его нельзя заставить не любить. Вот и Енхи не может, но он противный и упертый омега, он старался. Только все его старания осыпаются прахом, потому что Хаку и Билли схватили его по обе руки и потащили к столу. Когда они пришли, парни уже начали распивать ячменное пиво. Билли тут же плюхнулся на свободное место и вклинился в разговор, Енхи удивился его наглости, а все остальные были рады новому собеседнику. Хаку забрал Хосок, сразу же усаживая рядом с собой и предлагая ему попробовать пиво, но омега смешно сморщил нос, вызывая смешок у Хосока и сидящего напротив Чонмина. Взгляд альфы вновь упал на Енхи, но омега проигнорировал его и сел чуть дальше Хаку. Ему было неуютно, особенно от того, что этот придурок снова пилил его взглядом, а Енхи рассматривал трещины на столе, словно в жизни ничего интереснее не видел. — Предлагаю поднять тост за то, что все вы вернулись живыми и невредимым! — предложил Билли, и все дружно его поддержали, раздался одобрительный гул. Вверх взметнулись стаканы с пивом, даже Хаку поднял стакан с компотом из дикой вишни, и только Енхи ничего не досталось. Чонмин взял пустой стакан, отлил половину своего пива и передал его Енхи, который уставился на руку альфы и не спешил забирать из его рук стакан, но после все-таки забрал. — Надеюсь, ты не брезгуешь, что я пил из него, — с легкой усмешкой сказал Чонмин и отвернулся ко всем, чокаясь стаканами. Нахмурившись, Енхи тоже стукнулся с Хаку, Билли и Хосоком и отпил горькое пиво, сразу же принявшись кашлять от ужасного вкуса алкоголя. Захотелось пойти и помыть рот с мылом. — Фу, как вы этот кошмар пьете только, — скривился Енхи. Чонмин глянул на него с улыбкой. — Ничего ты не понимаешь в изысканном алкоголе, — посмеялся Хемин, альфа, сидящий около Билли. В ответ Енхи забавно скривился, вновь вызвав у друзей смех. Но внимание Енхи привлек только один смешок, вот только сам альфа на него не смотрел. — Может быть, тебе тоже налить компот? — поинтересовался Хосок. Енхи закивал, как болванчик, перелил пиво в ближайшую кружку и стряхнул ее от остатков капель и пены. Хосок взял небольшой графин с бордовым компотом и налил до верха в стакан омеги, а после вновь вернулся на стул, и к нему прильнул Хаку. Он перестал стесняться проявлять свои чувства, ведь что в них было плохого? Он любил Хосока, а все остальное было уже и не важно, самое главное то, что Хосок отвечал ему взаимностью. Но все чаще и чаще мысли омеги уходили совсем не в то русло, и он думал о брате. Эти мысли не дарили спокойствия, но чем больше Хаку думал о себе прошлом, о Сане, тем больше ужасных поступков видел. Не только со стороны брата, но и со стороны себя тоже. После того, как Авель выгнал его и оставил умирать, Хаку успел подумать о многом. Была и злость, и ненависть, и безысходность, и желание вернуться домой, но чем дольше Хаку был в общине Хосока, тем больше понимал, что вот он — его дом. Он никогда не был рядом с Авелем, теперь там для другого дом. Хаку сжал губы и слегка нахмурился. О Вине он думать не любил. Это был его единственный враг, к которому омега ничего хорошего никогда не испытывал. Он свалился, как снег на голову, ворвался в жизнь не только Авеля, но и Хаку, и перевернул там все вверх дном. Хаку не любил его за заносчивость и самоуверенность, которой в этом омеге хоть отбавляй. Ему было неприятно, что этот омега, который позволял себе оценивать Хаку презрительным взглядом и отпускать колкие шуточки, встал для брата на первое место. Хаку не был ангелом, он не был идеален, он совершал ошибки и осознавал это. Но разве семью променивают на чужих? Авель выгнал его из-за Вина, стоило омеге сказать неосторожные, обидные слова в сторону того, но зато он ничего не делал с Вином, когда тот обижал Хаку. Сейчас омега рад, что все сложилось именно так. Его место здесь, рядом с Хосоком, а место Авеля — рядом с Вином, если он, конечно, вообще жив. Хаку изменился. Сан остался Саном, и он в прошлом, сейчас есть только Хаку. Хаку, который любит Хосока, своего альфу, который любит Чонгука, как старшего брата, который искренне хочет помогать своей общине и дарить частичку того света, который не успел подарить у Авеля, он любит Енхи и Билли, он любит своих собак, он любит этот мир. Когда он вырвался из того места, что звал домом, когда оставил брата в прошлом, все изменилось, и возвращаться назад омега не хотел, да и не вернулся бы ни за что. Его место здесь, его дом там, где Хосок, и это уже ничто не сможет изменить. Да, пусть Хаку не ангел, пусть он делал плохие вещи, пусть он тысячу раз ошибался, но он не знал, как жить эту жизнь до тех самых пор, пока Чонгук не нашел его. Тогда Хаку уже смирился с тем, что он умрет один, посреди леса, от голода или жажды, или убитый зараженным, это не важно. На пороге смерти люди меняются. Сан остался с Авелем, а Хаку живет с Хосоком, и он больше никогда не станет Саном. Теплая рука альфы на его талии тому подтверждение. Не пересчитать то количество раз, когда Хаку думал о прошлом и каялся. Он чувствовал себя ужасно, но старался не подавать виду никогда, старался быть сильным для всех, в особенности для Хосока. Пока вокруг все шумели, смеялись и разговаривали, даже Хосок над ухом посмеивался с похабным шуточек Хемина, Хаку ушел глубоко в свои мысли. Он смотрел пустым взглядом перед собой и жевал жареную картошку, которую тянул по одной с тарелки. И вроде бы все хорошо, но противный комок все равно стоял в горле, а отчего — неясно. Наверное, в глубине своей души Хаку все-таки скучал по Авелю, несмотря ни на что. Брат был шестнадцать лет его самым близким и родным человеком, который у него остался, и он многое сделал для Хаку, пусть и пришло это понимание лишь со временем. Хаку не мог поделиться с кем-то своей болью и переживаниями, он не уверен, что его бы поняли, и даже неизвестно, как они бы отнеслись к тому, что Авель его брат. Хаку грустно вздохнул, привлекая к себе внимание Хосока. — Малыш, ты сегодня сам не свой, — прошептал альфа ему на ухо. — Что с тобой случилось? — Ничего, — улыбнулся уголком губ омега и поднял к нему лицо. — Просто… мысли всякие. Не обращай на меня внимания, ладно? Не хочу портить вечер. — Ты не портишь его, — покачал головой Хосок и поцеловал омегу в губы. Многие обратили на это внимание, но виду не подали, особенно Билли и Енхи. Они переглянулись и обменялись довольными улыбками, уж друзья точно знают, в чем тут дело. Эти двое по уши влюблены друг в друга. — Парни, мы отойдем покурить, — сказал Хосок и поднялся из-за стола, Хаку послушно встал следом. — С каких это пор Хаку курит? — подмигнул Хемин, вызвав смех у товарищей. Енхи хихикал в кулак и тут же замолчал, поймав взгляд Чонмина, но улыбаться не перестал. Чонмин улыбнулся ему в ответ. — Отстань от них, — ухмыльнулась недавно подошедшая Фэйт и слегка хлопнула его по плечу. — Лучше подлей всем пива, стаканы пустые стоят. Хосок взял Хаку за руку, а омега крепко переплел их пальцы. Они пошли в сторону от стола. Стояла прохладная весенняя погода, дул легкий ветер и заползал под кофту Хаку, пересчитывая ребра. Хотя он вполне себе отъелся за последний месяц, все равно был худым, и Чонгук, и Хосок активно исправляли это. Не нужна им такая ходячая косточка, им нужен здоровый омега и младший братишка, который будет радовать своими пухлыми щечками. Хосок достал из внутреннего кармана куртки сигарету и коробку самодельных спичек. Сунув фильтр меж губ, он снял куртку, оставшись в одном свитере, и накинул ее на костлявые плечи омеги, у которого брови поползли вверх от неожиданности. — Эй, ты ведь замерзнешь! — возразил Хаку. — Тише, — усмехнулся альфа и покачал головой. Он покрепче сжал ладонь Хаку и отвел в сторону, туда, где начиналась кромка леса. Смех, пошлые шутки, разговоры и стук стаканов остались позади, и наступила ночная тишина. Тихо стрекотали сверчки и было слышно, как ветер шелестит листвой деревьев. Огонек сигареты вспыхнул в приятной темноте. Хосок думал, каково это — видеть постоянную темноту перед глазами? Куда бы ни шел, что бы ни делал, вокруг темнота. Хаку был невероятно сильным мальчиком, потому что он выдерживает это каждый день. Хосок не знал, смог бы он так жить. Они отошли на достаточно приличное расстояние и остановились. Альфа плюхнулся прямо на траву и утянул на свои колени омегу, который удобно устроился в его руках и слегка морщился от запаха сигарет. Хосок курил в сторону, пока давал омеге собраться с мыслями, а, докурив, затушил сигарету о землю и обхватил его двумя руками. — Ты можешь довериться мне, Хаку. Я открыл тебе свою душу, и ты понял меня, не ушел и не отвернулся. Можешь быть уверен, что я тебя не брошу, что бы ты ни сказал. — Обещаешь? — шепнул омега, не поднимая головы. Он принялся перебирать пальцами рукава куртки Хосока. — Клянусь. — Хорошо… — шепнул Хаку, собираясь с силами, чтобы начать хоть что-то говорить. Волнение переполняло его. Руки мелко подрагивали, а в горле было так сухо, что голос скрипел. Омега несколько раз облизнул прохладные губы. Ведь ничего не случится, если он поделится этим, наоборот, ему может стать легче. Но правда ли Хосок его поймет? В какой-то момент Хаку начал сомневаться, но именно сейчас, в его сильных и уверенных руках, он начал думать о том, что альфа, наверное, как никто другой поймет его и подарит спокойствие. Тогда Хаку вздохнул, поднял голову к Хосоку, едва не столкнувшись с ним носами, и тихо сказал: — В прошлом я не был хорошим человеком, Хосок. Я… не всегда был таким, каким ты знаешь меня, — омега начал кусать губы. — Я не вру ни тебе, ни Чонгуку, ни своим друзьям, с вами я — это я. Но раньше все было не так. Я делал и говорил плохие вещи, я вел себя плохо, у меня были большие проблемы с ревностью и эгоизмом, Хосок. Я не был лучшим из людей. Да, наверное, сейчас это уже и не так важно, но это тяготит меня. Поэтому ты все чаще видишь меня задумчивым. Я думаю обо всем, что было раньше, и это не дает мне покоя… — Хаку, в мире нет идеальных людей. Я, Чонгук, Фэйт, все наши люди — они не идеальны. У них свое прошлое, свои демоны в головах, у них своя история, и это делает их такими, какие они есть. Разве это плохо? — спросил альфа, заправив прядь волос Хаку за ухо. Омега прикусил губу и покачал головой. — Именно, это не плохо. Ведь ты не осуждаешь меня за то, что я делал в прошлом, почему я должен осуждать тебя? Что бы ни делал, сколько бы плохих вещей не говорил, это не делает тебя плохим человеком. — Но ведь… — Нет, послушай меня. Не может быть никаких «но». Знаешь, все познается в сравнении. Ты убивал? — омега отрицательно мотнул головой. — Может быть, издевался над кем-то? Причинял увечья? — и снова отрицательный ответ. — А я да, Хаку. Но ты все равно не считаешь меня плохим. Так почему же ты винишь себя за свое прошлое, которое теперь не имеет никакого значения. Разве не важнее то, каким ты являешься сейчас? — Важнее, — шепнул омега и шмыгнул носом, обняв Хосока за шею. — Важнее то, что ты значишь для меня, для всех нас, а никого из нас твое прошлое не заставит отвернуться от тебя, малыш. Ты не идеален, но разве это повод не любить тебя? Нет, Хаку, это не повод. Из прошлого складывается настоящее, прошлое — наши воспоминания. Мы можем оглядываться назад и понимать, как делать не стоит. Прошлое дарит нам уроки жизни, и мы в силах их усвоить и исправиться. Ты исправился, как думаешь? Усвоил свои прошлые ошибки? — Думаю, да, — вздохнул Хаку. — Это самое главное. Те, кто называют тебя идеалом, наверное, слепы. Нет никаких идеалов. Хочешь знать мое мнение на этот счет? — омега кивнул. — Идеал — это то, к чему нужно стремиться, но чего никогда не нужно достигать. А иначе к чему стремиться потом? Нельзя искоренить в себе свое «злое» начало. Самый добрый человек может убить ребенка из-за черствости своего сердца и эгоизма, а самый злой может спасти его. Понимаешь, к чему я? — Нельзя смотреть на все однозначно, — омега кусал губу. Внутри было так тепло от слов Хосока, ведь альфа его действительно понимал. Ему не было важно прошлое Хаку, ему важен был лишь он настоящий и те чувства, которые Хаку ему дарил. — И я не должен стесняться или бояться того, что было раньше… — Верно, Хаку, — улыбнулся Хосок. — Ведь из прошлых ошибок, из прошлых поступков, а главное, из извлеченных уроков складываемся мы настоящие. Прошлое — это прошлое, и ему самое место остаться позади. Не неси это бремя. Я знаю, как это тяжело, малыш, поверь мне, — альфа аккуратно поцеловал его в висок. — Я сам нес его в себе, постоянно возвращался назад, прокручивал его в своей памяти, и легче мне не стало. Мне не было лучше. А потом пришел ты, услышал мой голос, когда никто другой не слышал, и повел меня вперед, дальше от моего прошлого. И я хочу, чтобы ты так же крепко держал мою руку и шел вперед вместе со мной. Я не брошу тебя и не отвернусь. Веришь мне? — Верю, — всхлипнул Хаку. Он уткнулся лицом в грудь Хосока и сжал пальцами его свитер, а альфа, успокаивая, гладил его по волосам и по затылку. — Хосок, спасибо… — За что ты благодаришь меня, глупенький? — хрипло рассмеялся Хосок. — Ты должен благодарить себя. Ты не плохой человек, Хаку. Я видел плохих, я плохой, но ты нет. Ты добрый, ты мягкий, в тебе очень много сочувствия и человечности, и плохие вещи, которые ты говорил и делал, не делают тебя плохим. — Хосок, я не понимаю, за что ты мне достался? Почему я встретил тебя, почему бог так наградил меня? — Хаку поднял заплаканное лицо, и альфа с улыбкой стер ребром ладони его слезы. — Я бы сказал не бог, а дьявол, — усмехнулся альфа. — Не порть момент, — пробурчал Хаку, но улыбался, когда Хосок стирал его слезы. — Не умею не портить, — у Хосока растянулись губы в довольной улыбке. — Иди ко мне. Хосок прижал омегу к себе изо всех сил, а Хаку, не сдержавшись, прильнул к его губам в ненавязчивом поцелуе. Но альфа целовал его настойчиво, он углублял поцелуй, пробежался по ним языком, покусывал и оттягивал их. Губы Хаку — самые любимые из всех, что Хосоку пришлось целовать, самые вкусные и теплые, и оторваться от них было невозможно. Хосок и не собирался. Он гладил омегу по спине, пересчитывал его ребра и слегка щекотал, заставляя его тихо смеяться в поцелуй. И Хосоку было хорошо. Что бы там ни было у Хаку за душой, все это не важно, потому что у Хосока за душой — целый ад. Чонмин видел, что Енхи очень неуютно, когда рядом нет Хаку, а Билли отвлекся на разговоры с другими альфами. Он потягивал пиво и краем глаза смотрел на Енхи, который мял край тряпичной салфетки, ковырялся вилкой в еде, пил компот и неизменно отводил взгляд в сторону. Он наблюдал за верхушками темных деревьев и о чем-то вздыхал. Чонмин бы, наверное, и рад перестать обращать на него внимание, но как-то никак. Невозможно отвести от него взгляд, невозможно не смотреть на его сгорбленную худую фигуру. Потому альфа просто подтянул к нему свой стул и сел на него лицом к спинке, обратив все свое внимание на Енхи. Омега хмуро глянул на него и припал губами к стакану с компотом. — Если будешь постоянно хмуриться, у тебя будут морщины на лбу, — улыбнулся Чонмин и отпил пива, облизав губы. А Енхи этот жест без внимания не оставил, и захотелось врезать себе посильнее. — Мне морщины не страшны, я и так уже старый. — Издеваешься? — прыснул от смеха альфа и вскинул бровь. — Ты и старый? Сколько же тебе лет, раз ты называешь себя старым, Енхи? — Тридцать почти, — хмыкнул омега и сложил руки на груди. — Тебе смешно? — Смешно с того, что ты старым себя называешь. — Разве не ты сказал про мои морщины? — Удивляюсь способности омег перевернуть все с ног на голову, — вновь улыбнулся Чонмин и достал сигарету, которую сунул меж губ. — Значит, я еще и слова переворачиваю, — закатил глаза Енхи. На самом деле, ему самому было немного смешно, но он не мог перестать вредничать, а Чонмин рассмеялся и кивнул. — Вот об этом я и говорю, — альфа закурил и выпустил дым в сторону, чтобы не попасть на Енхи. — Почему ты один? Билли вон весело, а ты сидишь мрачнее тучи. Или у тебя такое скверное настроение, потому что я тут? — Чонмин снова обворожительно улыбнулся, обнажая зубы, а омеге захотелось зашипеть на него. — Вот еще! — Значит, я прав, — Чонмин не переставал улыбаться. Он свесил ладони со спинки стула и оглядел присутствующих. На них внимания никто не обращал, все говорили о своем, даже Фэйт увлеклась разговором, рассказывая о крупнокалиберном оружии. Енхи стал еще мрачнее и отхлебнул компот, чтобы прополоскать горло. — Енхи, меня твои колючки не пугают, уж поверь. Если ты хочешь меня так оттолкнуть — не получится. Я же не дурак и не малолетний пацан, я все прекрасно вижу, — альфа опустил взгляд на свою подвеску с клыком, которая висела у омеги на шее. — Она тебе идет, знаешь? — Спасибо, — тихо сказал Енхи и неосознанно коснулся подвески, поглаживая большим пальцем гладкий клык. — Мне правда было легче, когда он был с ним. Это самовнушение, но все же… — Никакое это не самовнушение, — покачал головой Чонмин. — Этот клык действительно многое значит для меня, Енхи, и я счастлив, что ты носишь его. Пусть это будет символом того, что я всегда буду возвращаться к тебе. — Не дай бог. — Не вредничай. — Хорошо. — Ну так вот, — кашлянул в кулак Чонмин и снова отпил пива. — Енхи, я не буду скрывать, ты мне нравишься. Я хочу узнать тебя поближе, хочу узнать, какой ты без этих шипов, без своей брони, через которую никого не пропускаешь. Я не сдамся, потому что я вижу, что тебе не плевать на меня. Если бы видел обратное, давно бы отступил. Я верно говорю? — Нет, — буркнул Енхи, но под внимательным взглядом все же сморщился и сказал: — Ладно, и что с того? Это ничего не меняет, потому что… — омега осекся и опустил взгляд. Как же сильно он ненавидит говорить об этом, но Чонмин его буквально вынуждает, он заставляет его это делать. Енхи продолжил с отвращением: — Потому что у меня повязка на глазу, если ты не заметил. — И что? — совершенно спокойно спросил Чонмин, и все недовольство омеги разбилось об это спокойствие. Он резко вскинул голову и удивленно посмотрел на альфу. — Я калека, Чонмин. Я уродлив. — Так вот чего ты боишься, Енхи, — улыбнулся тепло Чонмин и стряхнул пепел с сигареты. — Ты не боишься, что тебе причинят боль. Ты боишься, что кто-то тебя действительно полюбит. Таким, какой ты есть, — Енхи от недовольства открывал и закрывал рот, желая врезать альфе, потому что какого черта? Какого черта он позволяет себе говорить правду? — Скажи, кто внушил тебе, что ты калека? Что ты уродлив или что ты не заслуживаешь, чтобы тебя любили? — Чонмин подался вперед и внимательно посмотрел на него. — Этот человек, он жив? — Нет, — тихо ответил омега. — Тогда ему крупно повезло, — хмыкнул Чонмин. — Почему? — Енхи прикусил губу и посмотрел в его глаза. — Потому что я бы его убил, Енхи. Ты можешь подумать, что я просто хочу затащить тебя в постель, хочу утешить или прочий бред, но послушай вот что. Твое так называемое «уродство» — это чертов бред. Ты самый красивый омега из всех, что мне доводилось встречать, но ты в это, конечно, не поверишь. Ты прекрасен. С этой повязкой или без нее, она для меня никакого значения не имеет. Я не хочу больше слышать от тебя «калека» или «урод» в свой адрес. — Ты не можешь мне запрещать, — хватаясь за последнюю соломинку самообладания, чтобы не свалиться в любовь, сказал Енхи. — Я хочу быть с тобой, я хочу показать тебе, насколько ты красив и насколько важен в этом мире. Но решение я оставлю за тобой, Енхи, я не хочу тебя к чему-то принуждать. Но ты же знаешь, где меня найти, когда примешь решение? — улыбнулся Чонмин, не оставляя Енхи шансов на спасение. Омега лишь растерянно кивнул. Чонмин подмигнул ему и встал из-за стола, уходя куда-то в сторону, а Енхи остался сидеть, поглощенный своими мыслями. Столько лет он считал себя омерзительным уродом, столько времени он прятался в своей скорлупе, а сейчас пришел Чонмин, врубил лампочки в душе омеги, которые так долго были отключены, и не оставил абсолютно никаких шансов, чтобы не влюбиться в него. Енхи осушил стакан с компотом. Вот чертов Чонмин! И зачем он вообще появился в его жизни? И одновременно… спасибо, что появился. В душе Енхи теплился огонек надежды, что он тоже может быть нужным, что он тоже может быть любимым. Он смотрел вслед уходящему альфе и думал: «Правда ведь, Чонмин?». Правда ведь, ты считаешь меня прекрасным? Правда ведь, ты… готов полюбить меня? Енхи сглотнул и потянулся к стакану с пивом.🍃
Чимин стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на зараженного через клетку. Он рычал, бился о прутья и глядел на альфу совершенно безумными глазами, стараясь прорваться через железо к живой плоти. Чимин размышлял о том, что было в голове отца, когда он заразил всех этих людей в попытке выявить случаи приобретенного иммунитета. Чимин помнил этого альфу — он был обычным рабочим, который чинил дома в их общине. Но вот, какая участь его постигла — прорываться сквозь железные прутья к Чимину, чтобы сожрать его. Отец разговаривал с альфой в военной форме — видел его Чимин впервые. Они обсуждали план об изобретении вакцины, все это отец взял на себя. Конечно, он не желал делить славу героя с кем-то еще. Отец Чимина был попросту больным человеком, одурманенным идеей сделать этот мир лучше и чище. Увы, он не понимал, что этому миру уже ничего не поможет. Зачем все это? Для чего? Сколько бы альфа ни думал над этим, ответа на свой вопрос найти не мог. Ведь все это так бессмысленно — пытаться найти вакцину, бросать на это все имеющиеся ресурсы, вместо того, чтобы просто помогать своим людям жить более-менее спокойно, без страха за свое будущее. Но у отца другие приоритеты, нежели у самого Чимина. Ему все это не было нужно. Слава героя и спасителя рода человеческого — вот что преследовал отец. Чимин его не понимал, и, смотря на отца сквозь недлинный полу освещенный коридор, думал о том, как от такого чудовища мог родиться он сам. Как смог его полюбить папа? Минки сидел на диване без спинки у стены и тихо вздыхал, слушая переговоры мужа. Вставить ему было нечего, да и не хотелось. Все уже потеряло смысл, абсолютно все, и хотя глубоко внутри у него теплилась надежда на то, что в их семье еще можно все исправить, кольцо омега так и не надел обратно. Он непроизвольно потер свободный палец и почувствовал, что что-то вскоре изменится и никогда не вернется обратно. Вот только что — он не знал. — Вы же понимаете, что у нас даже нет особых причин доверять вам? — спросил человек в форме, Чимин даже не потрудился запомнить его имя. Он просто Цикада. — У нас есть только призрачная надежда на то, что этот парнишка обладает иммунитетом только из-за его цвета волос и глаз. — Кажется, вы и ваш начальник крайне невнимательно слушали меня, — хмыкнул Джин и сцепил пальцы в замок, подавшись вперед. — И цвет волос, и цвет глаз — все это не имеет значения. Господи, как вы можете держать меня за такого идиота, который купился бы на это? Я убежден в этом из-за своих собственных наблюдений и внимательности. Я не понимаю, почему вы так не доверяете мне до сих пор, если мы все уже давно обсудили. — Мы не можем быть уверенными в чем-то до конца, — парировал мужчина, сложив руки на груди. Он внимательно наблюдал за Джином. — Мы вам даем не просто какие-то игрушки, а оборудование, людей, машины. Вы думаете, что это досталось нам легко? — Уверен, что нет. Поверьте, я ценю каждую деталь, которую вы делаете для меня и для будущей вакцины, но мы с вами не враги. Мы партнеры, потому что я могу вам дать то, что мы ищем так долго. Если вы хотели убедиться в готовности моих приготовлений, то, пожалуйста, можете наблюдать, — Джин обвел рукой свой кабинет. — Пройдемте. Мужчина скривил губы, но встал со стула и прошел петляющими коридорами за Джином. Тот демонстрировал свои «разработки» и «эксперименты», как он любил их называть. Чимин молчаливой тенью следовал за ними по пятам, держась на расстоянии. Отец воодушевленно показывал свои трофеи, среди которых были и зародыши животных и человека в формальдегиде. Зачем они ему были нужны — Чимин так и не узнал. От кипельно-белых стен начинали болеть глаза, а от витающей в воздухе хлорки хотелось чихнуть. Альфа пилил взглядом военную форму с вышитой на спине «Ц» — Цикады. Последним остановочным пунктом была находящаяся на нижнем уровне лабораторная, в которой все и должно было случиться. Мужчина шагнул внутрь, а отец нажал на рычаг, и включился тусклый свет люминесцентной лампы. Пока она пустовала, в ней была только кушетка и стол для приборов. Чимин и сам был тут впервые, никогда раньше отец не допускал его на нижний уровень. Да и смотреть тут было особо не на что, но у Чимина, который так ярко представил Тэхена на этой кушетке, яростно забилось сердце, а руки непроизвольно сжали оружие. Он слишком отчетливо мог видеть его здесь, одинокого, бледного и… мертвого. По рукам побежали холодные мурашки, и Чимин отвел взгляд. На стене висели плакаты, демонстрирующие мозг в разрезе, его строение и некоторые функции. Альфа даже особо не слушал их разговоры о том, что вскоре сюда подвезут капельницы и необходимое оборудование. Они обсуждали смерть Тэхена так, будто выбирали, что бы отведать на завтрак. Они обсуждали это так скрупулезно и мелочно, что хотелось блевать от этого тона. Чимин понимал одно — в комнате с тремя людьми был только один человек. Когда мужчина остался доволен тем, что увидел, отец вызвался его сопроводить до машины, а Чимин вернулся к молчаливому папе, который задумчиво смотрел на свои руки. Чимин сложил оружие на тумбу в углу. Отец говорил им: «Мы с вами партнеры», но каждый раз говорил Чимину не забывать про оружие. Джин блефует, он лжет и ведет свою игру, неизвестную никому, кроме него самого. Даже сам Чимин перестал что-либо понимать. Отец вернулся в приподнятом настроении и сел за свой стол, потянувшись так довольно, как сытый кот. — Я не могу понять лишь одного, — вдруг сказал Чимин, повернувшись к Джину. Тот вопросительно вскинул бровь. — Зачем тебе нужен Авель? Цикады выделили тебе все: оружие, людей, оборудование. Ты можешь все сделать и без него, у тебя куча «солдат», — на этом слове альфа скривился, — которые могут выполнить все твои приказы. Так зачем он тебе? Джин внимательно смотрел на сына, его цепкий взгляд был прикован к его глазам. Минки, притаившись, тоже ждал ответа. В дела мужа он не лез, хотя и был в курсе многих вещей, но теперь никакого участия он в этом не принимал. Если узнавал что-то, чего не знал сын — он сразу же рассказывал ему об этом. Но этот вопрос так и остался неясным. Минки тоже не понимал, зачем Джину понадобился Авель, но сам Джин долго молчал и смотрел на Чимина, а потом вдруг рассмеялся. Так громко, что Чимин почти поверил в искренность этого смеха. — Чимин, я, конечно, понимаю, что вы держите меня за идиота, — Джин перестал смеяться и посмотрел сначала на мужа, а затем на сына, — но послушай вот что. Думаешь, Намджун не узнает, кто именно забрал его сына? Учитывая, что он знает о моих целях, причем очень и очень давно. Он поймет это. Он не такой твердолобый и слепой идиот, как мне хотелось бы. Увы, но он умнее. — Хочешь сказать… — тихо начал Минки. — Авель мне не нужен и никогда нужен не был. Мне нужна лишь его репутация и чтобы Намджун узнал, что он к этому делу причастен. — Ясно, — криво ухмыльнулся Чимин. — Решил сыграть на два фронта? А ты понимаешь, что с тобой будет, если Авель узнает об этом? — А как же он узнает? — спокойно улыбнулся Джин. — Может быть, я хреновый отец, но актер я хороший. Я могу, если понадобится, прибежать к нему, поджав хвост и сыграть роль бедного и несчастного ученого, которому очень нужен этот психопат. Нет, конечно, мне будет полезно, если он притащит ко мне Тэхена в короткие сроки, но в целом, я и без него управился бы. — Но это было бы слишком опрометчиво, да? Ты бы не поставил свою грязную шкуру под удар, — каждое слово Чимина сочилось ядом. — Можно и так сказать, если посмотреть на это с твоей стороны, — ухмыльнулся альфа и пожал плечами. — Ты волен выражаться, как хочешь. Но я работаю ради благой цели. Вы думаете, что знаете мой следующий шаг, но я продумал все на десять шагов вперед. Мой план не сорвется, я все слишком хорошо продумал. — А если сюда придет Намджун, что тогда? — Джин вновь засмеялся, словно услышал отличную шутку, а Чимин поджал губы. — И что с того? Ну придет он, и что? У него даже нет оружия, чтобы сражаться со мной. — Джин, о чем ты говоришь? — вмешался Минки. Он был очень хмур. — Можешь сложить дважды два, любимый? — спокойно улыбнулся Джин, посмотрев на Минки с какой-то нежностью, от которой Чимина воротило. В каждом его движении, в каждом его взгляде чувствовалась ложь, фальшь и неискренность. Если в свою сторону Чимин привык видеть это, в сторону папы это выглядело просто омерзительно. Отца хотелось убить, и это было уже не простым преувеличением, а настоящей правдой. — Пока они будут грызть друг другу глотки, я просто займусь вакциной. Авель здесь только для отвода глаз от меня. Этот психопат мне нужен, чтобы выиграть время. — Знаешь, кто здесь настоящий психопат? Это ты. Джин на слова сына лишь улыбнулся. Он встал со своего кресла, и ножки противно скрипнули по полу. Альфа одернул халат, подошел к сыну и встал перед ним, нависнув горой. Чимин не испугался его, он не побоялся, что отец может его ударить или еще что похуже. Он уже все это проходил столько раз, что со временем любая боль стала ожидаемой. От этой боли кровоточило не только тело, но и сердце, которое покрывалось рубцами и затвердевало. Чимин отца больше не боялся. В памяти всплыло воспоминанием о том, как этот человек, которого противно даже называть отцом, избил его при всех, втоптал в грязь и оставил там задыхаться. Чимин играл желваками. Он бы прямо сейчас убил этого ублюдка, если бы не папа. — Ты мало чего понимаешь в жизни, Чимин. Можешь называть меня как угодно, но я твой отец, человек, который дал тебе все, что у тебя есть сейчас. Подумай о том, что у тебя было бы без меня. А я тебе отвечу — ничего. Поэтому ты закроешь свой рот и будешь делать то, что я скажу. Ты пойдешь к Намджуну и разузнаешь обстановку. — Джин, пожалуйста, прекрати, — сморщился Минки и тоже подошел к сыну. Он положил ладонь Чимину на спину, показывая, что стоит на его стороне. — Хватит давить на него, угрожать, хватит приказывать, хватит потакать тем, что ты дал ему. Он твой ребенок, ты о нем должен был заботиться, а не попрекать этим сейчас. Мне жаль, что моего любимого мужа, который ждал вместе со мной рождение сына, не стало, — у Минки вдруг навернулись на глазах слезы, а на дне отцовских глаз Чимин увидел нечто… Нечто, похожее на грусть, но, наверное, ему просто показалось. — Минки, хватит разыгрывать драму, прошу. Я уже много раз объяснял… — Плевать, что ты там объяснял, — сжал кулаки Чимин. — Может быть, когда-то ты и был хорошим мужем и любящим отцом, но точно не сейчас. Сейчас ты любишь только одно — свою идею об этой ебучей вакцине, которой может никогда и не быть. И все. Тебе больше нечего любить. Ты так одержим этой идеей, что забыл о тех, кто тебя любил. — Не нужно давить сейчас на мою совесть, сочувствие или человечность, — Джин вздохнул и отошел к столу, вновь присаживаясь на кресло. — У меня уже от этих разговоров развивается мигрень. — А что у тебя останется в конце? Допустим, что ты сделаешь эту вакцину, что потом? — спросил Чимин. — Ее хватит на всех? — Не хватит, — тихо хмыкнул альфа. — И? «Человечество» в твоем понимании это один человек, которому ты дашь вакцину? И за какую цену? Ты не думал о том, что люди перебьют друг друга за эту вакцину? Ты думал когда-нибудь о том, что будет после этого? На тебя могут просто открыть охоту, чтобы заполучить ее. — Это уже не твоего ума дело, — закатил глаза Джин. — Сейчас главное одно — получить вакцину. А потом можно будет синтезировать ее, сколько мне будет нужно. — Ты обманываешь самого себя, — посмеялся Чимин, а Минки поежился, ведь сын был прав. — Это то, о чем я всегда и говорил. Тебе нужна только идея, тебе не нужна вакцина. Ты, блять, сумасшедший, а не Авель. Ты психопат, и тебе нужно лечение. — Пошел вон отсюда, — зло сказал альфа, до хруста сжимая в пальцах ручку. — Не зли меня своим бредом. То, что будет потом, моя забота, а не твоя. Твой удел — это подчиняться мне и выполнять то, что я потребую. — Ты ошибаешься, — растянул губы в улыбке Чимин. — Я не твоя кукла. Ты не мой отец. А знаешь, что будет, если все, кого ты втянул в свою грязную и абсолютно ненормальную игру, узнают о твоих настоящих планах? Тебя порвут, и Авель первый в очереди. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на это. — Так чего ты ждешь, Чимин? — ухмыльнулся альфа, прищурив взгляд. — Ты можешь сделать это прямо сейчас, пойти и рассказать каждому из них, какие планы в моей голове. — Да, я могу. Но я не сделаю этого, и знаешь почему? Потому что в отличие от меня самого, папа в тебя еще верит, хотя и не признается мне в этом. Папа — это единственный человек, который тебя еще искренне любит и надеется на то, что ты исправишься, на то, что вы сможете жить нормально. Остановись, пока не поздно. Я бы давно тебя убил, если бы не папа. Может быть, ты и являешься моим биологическим отцом, но знаешь, что отличает нас с тобой? Для меня люди, которых я люблю, всегда будут стоять выше моих призрачных амбиций. Может, я ужасен, но я не такой монстр, как ты. Чимин не хотел больше слушать ничего от отца, а потому даже не дал ему ответить, развернулся и пошел прочь. Минки оказался словно прибитым к полу, прибитым и побитым, как беспомощный щенок. Он уже знал, что до мужа не достучаться — его бывший любимый человек спрятан слишком глубоко. Если он вообще жив. Кинув на Джина полный горечи и слез взгляд, Минки пошел за сыном, а Джин в кабинете остался один, среди своих грез о безоблачном будущем. Альфа вздохнул и устало потер переносицу.***
К обеду плохое настроение Чимина, наконец, улетучилось, потому что он обещал Юнри погулять в лесу, чтобы тот смог собрать необходимые травы, а Чимин поохотиться. Он уже очень давно не разминал кости и не практиковался в охоте. Альфа думал подстрелить какого-нибудь зайца, чтобы вместе с Юнри приготовить затем вкусный ужин. Когда только омега замаячил на горизонте, у Чимина вспыхнули от радости глаза. Юнри, сгорбившись, подметал площадку. Даже сейчас он был невероятно красив — подвязал свои отросшие волосы темно-синей банданой, изящную талию подчеркнул завязанный фартук, а от еще прохладного ветра его укрывала старая олимпийка, хлопающая его полами по бокам. Чимин подкрался к нему сзади и слегка приобнял за талию, отчего Юнри дернулся и отскочил в сторону. — Чимин, напугал меня! — выдохнул Юнри и слегка стукнул его веником. Альфа рассмеялся, но сразу же стал серьезным. — Почему ты снова горбатишься? — хмуро спросил Чимин и отобрал у Юнри веник. — Подметать тут так необходимо? — Нет, но я хотел как-то скоротать время, пока ждал тебя, — улыбнулся омега и сложил руки на груди. — Ты теперь всегда будешь лишать меня работы? — Если ты не будешь думать о себе, а будешь вечно делать то, что приказывают, то да. Есть много вещей, которыми можно заняться вместо изнурительной работы, Юнри, ты знал? — улыбнулся альфа. — Например, почитать книги, сделать какие-то настойки из твоих трав и все такое… — Не причитай, — усмехнулся в ответ Юнри и закатил глаза, но тут же радостно спросил: — А мы сегодня пойдем в лес? — Конечно, я ведь обещал тебе, — Чимин, смотря на такую непосредственную радость, не мог перестать улыбаться. — Тогда подожди меня пару минут! Я сбегаю за своей корзинкой. Пока Юнри упорхнул за корзинкой, Чимин в несколько резких движений домел остаток площадки и поставил веник у лестницы, надеясь, что кто-то уберет его на место. Альфа думал, как у такого хрупкого омеги, как Юнри, не отвалилась спина, пока он, согнувшись, подметал такую большую площадку. В голову закралась идея о том, чтобы вечером сделать ему массаж и расслабить натруженные мышцы. Юнри вернулся уже без фартука и с небольшой плетеной корзинкой наперевес, и Чимин, галантно подставив свой локоть, повел омегу в лес на прогулку, как и обещал. Погода хотя и стояла ветреная, было достаточно тепло. Юнри много говорить не хотел, чтобы не нарушать спокойствие леса, такое было позволено лишь ветру, перебирающему шелестящие верхушки деревьев. Омега просто наслаждался красотой весеннего леса. На ветках деревьев пели птицы, распускались почки, окрашивая некоторые деревья в молочно-розовый цвет, под ногами стелился ковер из сочной травы, а воздух переливался запахами цветов, травы и теплой прогретой земли. Животные пробуждались ото сна, и то тут, то там виднелись пятнистые шкурки — это олени вслушивались в негромкие человеческие шаги, чтобы вовремя убежать в случае опасности, а среди кустов сидели зайцы, ведя ухом на каждый шорох. Лес возродился после долгого сна, и настоящие его хозяева — звери, начали занимать свои законные места. Юнри не любил вмешиваться в течение природы. Он предпочитал сидеть где-то неподалеку и наблюдать, как медленно порхают пчелы у распускающихся цветов, собирая сладкий нектар, или как олени щиплют траву на опушке. Жаль, что делать это ему удавалось так нечасто. В лесу омега чувствовал себя так комфортно, словно был дома, он чувствовал себя даже лучше, чем там, в общине. Там, конечно, и зелень была, и деревья над домами возвышались, но не было такого чувства свободы, которое окутывало его здесь. Он не чувствует там, как ветер игриво бегает по его коже, приподнимает прядки волос и огибает изгибы пальцев, будто бы хочет взять его ладонь в свою, — такое можно ощутить лишь здесь. Такую свободу и умиротворение можно ощутить лишь здесь. — Смотри, — Юнри указал пальцем на растение. Листья у него были короткими, темно-зеленого цвета, а ягоды только-только начинали созревать. Омега присел перед кустом, поставил рядом корзинку и открыл ее. Внутри лежало несколько баночек, одну из которых он достал и открутил крышку. — Это брусника. Знаешь, вообще это удивительное растение. У него полезны не только ягоды, но и сами листья и даже побеги. — И зачем они тебе? — поинтересовался Чимин. — О-о-о, у брусники большой спектр целебных свойств — от остановки кровотечения до предупреждения анемии. Мне кажется, тебе было бы полезно попить отвар из брусничных листьев, я заметил, что у тебя какая-то очень бледная кожа, — задумчиво сказал омега, аккуратно отрывая листочки брусники и складывая в баночку. — Я даже не видел, как ты питаешься, наверное, твоему организму очень не хватает витаминов и минеральных веществ… — Знаешь, ты первый человек, который это заметил и которого это действительно беспокоит, — улыбнулся уголком губ Чимин, а Юнри лишь вздохнул, потому что это было правдой. Омегу удивляло, как собственные родители так мастерски игнорировали здоровье сына, хотя его папа, кажется, интересовался им чуть больше. — Хочешь интересный факт? В первом триместре беременности брусничные листья запрещены, потому что могут спровоцировать выкидыш, зато во втором и третьем они могут быть полезны при простуде, а еще при восполнении минеральных веществ. Но и увлекаться брусничным чаем нельзя, потому что может быть маловодие. — Воу-воу, у меня сейчас голова лопнет, особенно когда это беременности касается, — усмехнулся альфа. — Почему это так сложно… А откуда ты знаешь все это? — Я читал несколько тематических книг, — улыбнулся омега и закрутил крышку в банке с листьями, аккуратно положив ее в корзинку. — Да и вообще, я думаю, что каждому человеку полезно знать хотя бы что-то о некоторых растениях, мало ли что в жизни бывает… Так что, Ким Чимин, тебе есть к чему стремиться, — подмигнул Юнри и слегка ткнул альфу локтем в бок. — Ты прав, потому что я ничегошеньки не знаю. Зато я хорошо охочусь и ловлю рыбу, — с гордостью вздернул подбородок альфа, вызвав у Юнри тихий смех. Они вместе двинулись дальше к опушке. — Ну ладно, ладно, охотник, а если ты попадешь в место, где, допустим, нет ни животных, ни рыбы? Что тогда делать будешь, а? — Плакать, потому что мои полномочия закончились, — Юнри снова хихикнул. — Чего смеешься, я же серьезно. — Вот поэтому мне стоит преподать тебе пару уроков, что скажешь? По крайней мере, начнешь чуть лучше разбираться в травах, — с улыбкой предложил омега, а Чимин сделал вид, что задумался. На самом деле, с Юнри он хотел проводить как можно больше времени, и несмотря на бесспорную пользу от этих «уроков», для себя он видел еще один плюс — быть с омегой еще дольше. — Думаю, смогу выкроить вечерок… Или два… Или три… — Чимин усмехнулся, потому что в голове пронеслась непонятно откуда взявшаяся мысль «Или всю жизнь», но он вовремя прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Мало ли, как отреагирует на это Юнри, альфа не хотел спешить и давить на него тоже. — Какой же ты все-таки противный, — слегка стукнул его по плечу омега. Чимин высунул язык, и Юнри рассмеялся. Отчего-то с альфой было так легко и так хорошо, что даже не верилось в реальность происходящего. Было кое-что, что отягощало это окрыленное чувство — Юнри был беременным, и он до сих пор не знал, как об этом рассказать Чимину, да и случая подходящего у него не было. Они ведь с альфой вроде как… не пара? У них только-только начали налаживаться мало-мальски дружеские отношения, но и молчать дальше Юнри не сможет, ведь живот у него растет не по дням, а по часам, и вскоре Чимин сам все поймет. Наверное. А может и не поймет, кто вообще знает этих альф. Но эти мысли каждый день съедали Юнри, потому что он понятия не имел, как в этом признаться Чимину, хотя ничего плохого омега не сделал, страх его все равно одолевал. На опушке они провели целый час. Чимин охотился на зайцев, а Юнри, до отказа наполнив свои баночки кореньями бузины, дубовой корой, сосновой хвоей и шишками, завалился прямо на траву и раскинул руки, смотря на небо, по которому лениво плыли пушистые облака. И только ветер беспокоил его, трепал олимпийку, словно спрашивал разрешения поиграть, а, не дождавшись, пробирался под одежду и пересчитывал ребра. Без очков мир выглядел совсем по-другому. Он был слегка смазан, размыт, но не менее прекрасен. Юнри ощущал себя так, словно душа покинула тело, так легко и хорошо ему было, будто бы он лежал не на земле, а парил в невесомости. А в груди было тепло, потому что Чимин. Эти чувства к альфе крепли с каждым днем, и Юнри не знал, куда от них деться, да и… нужно ли было ему куда-то деваться? Омега повернул голову вбок и увидел, что альфа не спеша шел к нему. — Ты прекрасно умеешь собирать травы, но я прекрасно умею охотиться, — улыбнулся альфа, подняв за лапу мертвого гуся. У Юнри от удивления вытянулось лицо. — Ты где его нашел? — Говорю же, я отменный охотник, — подмигнув альфа, но этот жест остался незамеченным — из-за расстояния Юнри просто не увидел этого. — Да ладно, он просто от стаи, видимо, отбился, ну я его и… кх, — альфа резко провел ладонью по шее. — Бедняжка, — вздохнул омега. Когда альфа подошел ближе, в нос ударил железный запах крови, от которого сразу же появился комок тошноты в горле, и Юнри поспешил прикрыть рот и нос. — Зато какой вкусный будет, когда мы его приготовим с картошкой и травами, мм, пальчики оближешь… Эй, ты чего? Не любишь запах крови? — А кто его вообще может любить? — Юнри слегка сморщил нос, но дело было совсем не в этом. Из-за беременности он остро реагировал на многие запахи, особенно на такие. Омега чувствовал себя какой-то собакой-ищейкой, которая может малейший раздражающий запах учуять за несколько метров, только его от каждого запаха тошнило. — Ты так побледнел, — свел брови Чимин и сделал шаг к омеге, вовремя подхватив его за талию. У Юнри сильно закружилась голова, когда в нос снова попал запах крови. Альфа был вынужден оставить тушку гуся немного подальше, чтобы омегу не беспокоил этот запах, и помог ему сесть обратно на землю. — Это все из-за крови? — Мгм, — промычал Юнри. Не мог же он прямо сейчас сказать, что нет, все это из-за беременности, а не из-за мертвого гуся. — Прости, если бы знал, я бы не притащил его к тебе. Похвастаться хотел, думал, ты меня похвалишь, — вздохнул Чимин и убрал ребром ладони выбившуюся прядь волос у Юнри со лба. — Ты не виноват, Чимин, ты что? Я слишком остро отреагировал на этот запах, не часто доводилось сталкиваться с ним, знаешь же, — вздохнул Юнри и потер шею. — Прости. Ты огромный молодец, что пришел с такой добычей, — улыбнулся уголком губ омега, потянулся к Чимину и оставил легкий поцелуй на его губах. — Я тобой горжусь. Я просто… — Мне в голову пришла гениальная идея, — с улыбкой сказал Чимин. Он снова поцеловал Юнри, потому что одного раза ему было слишком мало, а он и так очень долго думал о том, можно ли ему поцеловать омегу. — Посиди-ка и посторожи мою добычу, я скоро вернусь. — Ну и куда ты? — вскинул брови Юнри, но Чимин поднялся с корточек и трусцой побежал к кромке леса. Юнри облокотился на ладони, которыми уперся в землю позади себя, и тяжело вздохнул. Тошнота хотя и прошла, омега все равно дышал с трудом, наполняя легкие чистым воздухом. Он перевел взгляд на лежащую неподалеку тушку гуся и думал о том, что долго скрывать это от Чимина все равно не получится, и лучше рассказать ему как можно скорее. Не хватало еще, чтобы Чимин принимал все это на свой счет. Вернулся альфа через пятнадцать минут с охапкой папоротниковых листов, в которые завернул тушу, чтобы она не источала никаких запахов, которые могли бы побеспокоить Юнри. — Ты так заботишься обо мне, — улыбнулся омега, рассматривая добычу в руках Чимина. — Это было необязательно, правда… Прости, что так получилось. — Не извиняйся передо мной, — Чимин поцеловал его в лоб. — Теперь пошли домой, нам еще этого здоровяка предстоит приготовить, а я голодный, как волчара. — Обещаю, что приготовлю тебе самый вкусный ужин в твоей жизни, мой волк, — хихикнул Юнри и вновь вцепился пальцами в локоть альфы, а у Чимина во все лицо улыбка была от одного «мой волк». — А ты… останешься у меня или у тебя какие-то планы на ночь? — Юнри облизал губы и почувствовал, как горят щеки. Вот кто его просил спрашивать, но уже поздно — он выпалил это. Чимин улыбнулся еще шире. — Юнри, если хочешь, если я не буду тебе мешать, я останусь… Я лягу на полу, если ты не против. Приготовим ужин, поедим, почитаем книги, поболтаем. Хоть всю ночь напролет будем болтать. — Правда? — выдохнул Юнри. — Правда. Если позволишь остаться. — Можно подумать, я могу тебе отказать, — улыбнулся омега и глянул на альфу, который улыбался точно так же счастливо. И вправду, словно Юнри мог найти в себе силы или желание сказать ему «нет». Юнри всегда будет говорить «да», потому что Чимин первый человек, с которым он смог разделить свое горькое одиночество. Но теперь они больше не одни.🍃
Данте, альфа тридцати трех лет, сидел напротив Авеля в его кабинете, держал татуированными пальцами тлеющую сигарету и внимательно смотрел на друга. Наверное, он был одним из немногих, кроме Лиса, кого Авель мог назвать другом или хотя бы просто приятелем. Они были знакомы очень давно, еще с подростковых времен, вот только Данте перебрался в город на север, а Авель остался здесь, восстанавливать разрушенную после солдат группировку. Иногда Авель бывал у него в гостях. Данте очень хорошо общался с мужчиной, владеющим одним-единственным еще действующим баром. Владельцем был усатый мужчина преклонных лет. Там бывали многие люди — предавались воспоминаниям о жизни, которой у них не было, распивали остатки алкоголя, курили самокрутки, слушали старенький, рябящий проигрыватель, танцевали и делали вид, что за порогом бара мир не хрустит пополам. Несколько раз Авель сам там был, и в этом месте осталось ощущение прежней жизни, словно нет пандемии, словно не бродят полчища зараженных по земле, сжирая все на своем пути. Время там застыло. — Авель, ты сам не свой, — вынес вердикт после получасового молчания Данте и стряхнул пепел прямо на пол. Авель этот жест проигнорировал, даже взгляд на него не поднял, и альфа понял — все плохо. Настолько, что он даже не пригрозил вымыть полы языком нарушителя порядка. — Я здесь больше дня, а ты даже не вышел из своей берлоги. Что произошло? — Многое, — хрипло ответил Авель и вновь потянулся к сигарете, что лежала недокуренной в пепельнице. Это хотя бы немного его успокаивало и отвлекало от мыслей, полчищем копошащихся в голове. Его одолевали самые разные чувства — и злость, и вина, и безысходность, и бессилие, потому что он своему глупому мальчику даже не успел ничего объяснить, он не дал ему ни времени, ни шанса что-то исправить. Эти несколько дней прошли, как в бреду. Авель чуть не сошел с ума, разрываясь на части от мыслей о том, что Вин может в этот раз не вернуться. Альфа давно заметил эту периодичность. Почти каждый месяц он пропадал на несколько дней, он бесследно исчезал и возвращался незаметной тенью. Когда Вин исчез впервые после своего возвращения, Авель был на грани сумасшествия. Он думал, что все это ему приснилось, что Вин никогда и не возвращался. Наверное, то был первый раз, когда он не мог дышать, когда его прибило к полу без шанса на спасение. Если бы Лис не оказался рядом, Авель не знал, чем это могло кончиться, да и вряд ли он сидел бы сейчас перед Данте. Затем, с каждым последующим разом, появлялись все новые и новые вопросы. Как? Зачем? Почему? Куда? К кому? Но каждый из этих вопросов Вин игнорировал, он словно не слышал их и замечать не желал. Авель бесился из-за этого, но поделать ничего не мог. Вин бы все равно не раскололся, даже под пытками. Он думал все это время о Вине. Он не мог спать, все валилось из рук, Авель был как никогда растерян, а еще хуже — поглощен этими мыслями. Он думал и о том, что Вин никогда его не простит, что он никогда не вернется, что он больше не захочет знать Авеля, что возненавидит его. Он был поникшим. Не было раздражения, не было злости, а лишь отрешенная действительность, в которой Авель был растерян из-за того, что произошло. Он опять проебался. В моменты злости он хотел убить Вина за то, что убежал вот так, даже не дав ему возможности сказать что-то, но больше он хотел поговорить и объяснить ему все, чтобы он выслушал. Это был момент, когда он четко осознал, что им хватит избегать разговоров, плевать даже, если он не захочет выслушать. Авель обязан с ним поговорить. Плевать, что Вин будет истерить, плакать, психовать или захочет уйти, он должен его послушать. — Я не вижу здесь Вина, нетрудно сделать соответствующий вывод, — сухо усмехнулся Данте. — И что ты в этот раз натворил? Авель плотно сжал губы и отвел взгляд в окно. Пасмурно, сыро и холодно. В этой стороне солнечно не бывает никогда, а когда нет Вина, зима так и вовсе уходить не желает. Не то, что бы Авель всем рассказывал о своих чувствах к омеге и об отношениях с ним, но Данте не был глупцом. Сложно не заметить такое отношение в сторону Вина, тем более от Авеля. А потом у них как-то завязался разговор, и вот, Данте, вероятно, был единственным человеком, более-менее посвященным в них. Но разобраться с ними даже ему было не под силу. В общем-то, это было не под силу никому, кроме них самих, но они делали что угодно — молчали, убегали, недоговаривали, но только не открывали душу друг другу. И теперь пора это изменить, если Авель не хотел насовсем потерять своего мальчика. — Я проебался, — негромко сказал Авель и затянулся, докуривая сигарету до фильтра, а после затушил о дно пепельницы. — Так, как никогда в своей ебаной жизни. — Выхода нет, когда у тебя пуля в башке или кордицепс в организме, а так выход есть всегда. Особенно, когда это твой мелкий, дикий омега, с которым ты никак не поговоришь нормально, — ухмыльнулся Данте, но не успел он даже увидеть реакцию Авеля, как дверь в его кабинет распахнулась и с грохотом ударилась о стену. — Вин вернулся! — выпалил Лис, и не успел Авель осознать свою радость, волной прокатившуюся по телу, как она сразу же переросла в дикую злость, потому что альфа поспешил добавить: — Его там бьют! — Где он? Кто его, блять, бьет? — зло процедил Авель. Резкая злость и раздражение сковали разум альфы, но не на Вина, а из-за того, что его кто-то бьет. К тому, что Вина многие хотят избить или уже били на тренировках не привыкать, но сейчас Авель зол, как никогда, и сам хотел избить того, кто посмел тронуть его мальчика. Альфа переживал. Его сердце быстро, очень быстро билось не только из-за злости, но и из-за волнения и переживания за Вина. Он подорвался с кресла так быстро, что заскрипели ножки по деревянному полу, и Данте, заинтересованный таким происшествием, вместе с другом поспешил за Лисом. Лис привел их в зал для тренировок, где Авель увидел то, чего никогда и не думал увидеть. Авель сразу узнал этого омегу, возвышающегося над Вином. Именно он делал ему минет, когда пришел его мальчик и выгнал его к черту, и именно он сейчас, словно ястреб, ходил из стороны в сторону, ухмылялся и смотрел на лежащего на полу Вина со злорадством. Вин лежал, держась одной рукой за ребро, а второй прикрывая голову. Тяжелый стук подошвы ботинок этого омеги отдавался эхом в голове Авеля. Его сердце бешено стучало в ушах, кажется, давление подскочило так высоко, что в глазах потемнело, потому что… его мальчик на полу. Он просто лежит и закрывается от ударов. На мгновение Авель подумал, что вот сейчас он встанет, сейчас он даст отпор, но Вин не вставал. — И это хваленый Вин? Вин, который «заслужил свое место не задницей, а кровью и потом»? Ты же так нам всем твердил, Вин? — рассмеялся омега и зло, со всей силы ударил его носком ботинка по ребру. Вин снова закашлялся и сморщился от боли. Она покрывало все его уставшее тело, и омеге было настолько больно и тошно, что не было сил встать и дать отпор. Он даже особо не слушал, что там над головой шипела эта змея, его веки закрывались. — Хватит! — крикнул Авель и кинулся к ним. Недовольно, но омега поджал губы и все же отступил. Он взглядом метал молнии, встретившись с такими же злыми глазами лидера, полными отвращения в его сторону. Забавно. Почему же Вину можно бить его первым, почему ему можно унижать его при Авеле, втаптывать в грязь и показывать, что он чертова шлюха, а не человек? Почему ему никто не пришел на помощь, а к Вину явилась целая свита? Если бы для Авеля Вин и его состояние не было на первом месте, он бы там прямо на месте и убил его. Но он присел на корточки перед своим мальчиком, чувствуя, как обливается кровью его сердце. Вин тяжело дышал. На уголке разбитых губ запеклась кровь, и в Авеле все бурлило от одной мысли, что какая-то сука посмела тронуть его. Он просунул одну руку под его спину, а вторую под колени, и поднял его на руки, прижимая к себе свою драгоценную ношу. Лис придержал двери, чтобы Авель мог беспрепятственно выйти, но и он, и Данте остались в зале. Омега зло усмехнулся и облизнул пересохшие губы. В горле першило от яда, который он так и не выплеснул на эту зазнавшуюся суку. — Вот она, правая рука Авеля. Правая рука, на помощь которой всегда прибегает лидер, которая без него ничего не может, — рассмеялся омега. Его смех, полный злости, отвращения и чистого яда, эхом отразился от стен. Данте слегка склонил голову, рассматривая его. Он был таким худым, но спортивным, на ногах темные джинсы, заправленные в высокие ботинки, такой же черный свитер и такие же черные отросшие до щек волосы, а в ушах поблескивали серебряные серьги. «Он не боится того, что с ним будет после этого?», хмуро подумал альфа. — Закрой свой чертов рот, — стиснул зубы Лис и сделал несколько непроизвольных шагов в его сторону. — Еще один защитник нашелся, — ухмыльнулся он. Из его глаз вылетали искры злости, он был похож на разъяренную пантеру, не хватало лишь хвоста. Данте уверен, будь у него хвост, он бы сейчас нервно им дергал. — Шлюху забыли спросить, — Лис, который терпел до последнего, завелся. — То, что я делал минет Авелю, ничего не значит, — спокойно улыбнулся он. — Мое имя — Лиен, а не «шлюха», Лис. Мне Авель не нужен. Я хочу лишь нормальной жизни. Но меня бесит, что этого слабака возвысили до небес, когда сам он ничего из себя не представляет. Ударили бедненького, — зло оскалился Лиен. — Как же он не сломался! — Знаешь, в чем разница? Он любит, и любят его, а ты что? Точно. Ты своей задницей и своим ртом добиваешься «нормальной жизни», но никогда этого не добьешься. Шлюхи всегда остаются шлюхами, без любви, без уважения, без всего, а он добился всего сам. Его любят, у него та жизнь, о которой тебе только мечтать, пока ты отсасываешь очередному альфе. — Ты меня не равняй с другими, малыш, — рассмеялся Лиен. — Единственный альфа, которому я отсосал, это Авель. Не согласился бы сам, он бы заставил. Меня твои слова не задевают, ты можешь выгораживать его сколько хочешь, но… — улыбнулся омега, — твой сладкий Вин не лучше, чем я, он сам не против отсосать всем вам. Эти слова послужили для Лиса спусковым крючком. Он выхватил из-за пояса пистолет, нервно перезарядил и упер холодное дуло в лоб улыбающегося омеги. В его глазах все так же плясали демонические искры, на губах была эта отвратительная улыбка, которая лишь больше выводила Лиса из себя. А Лиен в глубине души надеялся, что он спустит курок, и сегодня все для него закончится. Данте нахмурился. «Почему он улыбается? Неужели он этого хочет?», крутилось в голове альфы. Когда он смотрел на них, его сердцебиение сбивалось. — Ну застрелишь ты меня, и что изменится? — голос Лиена был спокоен. Если ему суждено умереть, он хочет хотя бы это принять с высоко поднятой головой. Данте незаметно сделал несколько шагов к Лису. Отчего-то захотелось его обезвредить и оттащить подальше от Лиена. — Даже если я умру, этот слабак так и останется слабаком, которого защищает Авель и, как выяснилось, ты тоже, — омега впервые перевел взгляд на Данте и усмехнулся чему-то своему. Омега обхватил пистолет Лиса и прижал дуло к своему лбу еще плотнее, так, что на коже остался красный след. Он ждал и надеялся, что сейчас Лис выстрелит, но все равно улыбался, чтобы хотя бы перед смертью быть смелым, встретить ее без сожалений, без страха, без терзающих его каждую ночь демонов. «Этот кошмар под названием жизнь, наконец, кончится», думал он, облизывая сухие обветренные губы. — Ну же, Лис, не медли, — прошептал Лиен. — Лис, опусти пистолет, — спокойно сказал Данте, впервые решивший влезть в их разговор. Лиен перевел на него удивленный взгляд, но Лис почему-то послушался. Он резко, с хмыканьем убрал пистолет, и омега ощутил разочарование. Он был так готов к смерти, так ждал ее, а Лис сдался и дал заднюю. — Тебе нужно проветриться, оставь его. — Не думай, что я забуду все, что было здесь сегодня, — прошипел Лиену в лицо Лис, развернулся на пятках и пошел прочь из зала. Омега криво улыбнулся. — Че пялишься? — выпалил он, повернув голову к Данте. Его взгляд этого альфы прожигал насквозь. — Или тоже хочешь защитить Вина и помахать перед моим лицом своим стволом? — Разве похоже, что я хочу направить на тебя ствол? Или у меня для этого есть хоть одна причина? — с усмешкой спросил Данте. — И, кажется, ты и сам не против направить ствол на любого. Альфа думал о том, что этот омега похож на дикую кошку. Какого черта этот альфа вообще прицепился к нему? Лиен окинул его безразличным взглядом. Он был высоким и большим. Доступное для обзора тело было целиком покрыто татуировками, а пуговицы его рубашки того и гляди готовы были лопнуть. «Тупой качок», хмыкнул про себя Лиен. Но он был красивым тупым качком. А Данте думал, почему к нему так относятся? Почему ненавидят? Его взгляд зацепился за кровь и ушибы на руках омеги. Вину поможет Авель, а кто поможет ему? Кто обработает его раны? «У него кто-нибудь тут есть хоть один близкий человек, или он совсем один?», внезапно подумал Данте. — Ну, ты же вьешься вокруг них, значит защищаешь его костлявый зад, ведь он сам на это не способен. — Ты видишь, чтобы я его защищал? Хотел бы защитить, я бы явно так спокойно с тобой не говорил, — сложил руки на груди альфа. — А ты хочешь сказать, ты себя защитить можешь? Не кусайся так сильно, иначе тебе же хуже будет, — Лиен прищурился, внимательно рассматривая альфу. Он молчал несколько минут, а потом, хмыкнув, ответил: — Хочешь проверить, как я могу защитить себя? Проваливай, твой дружок уже давно свалил. — А если я не хочу сваливать и хочу постоять тут, то что? — Данте улыбнулся. Лиен выводил его на ухмылки, потому что вел себя, как маленькая змея. Но Данте был уверен, что все не так просто, как казалось на первый взгляд. В отличие от всех других, он разглядел эту плотно сидящую на его лице маску. — Ну стой, — равнодушно сказал омега и пошел на выход, но сердце его замерло, потому что, уходя, он услышал спокойный и тихий смех. Почему этот альфа смеется? И почему его сердце так на смех его реагирует? Авель принес Вина к себе домой и аккуратно усадил его на диван, чтобы случайно не задеть свежие, наверняка болевшие ушибы. Вин недовольно сморщился от неприятных ощущений, когда альфа, смочив тряпочку спиртовой настойкой, начал промывать его раны. Руки Авеля подрагивали от волнения, потому что его мальчику было больно, и он своими действиями доставлял еще большую боль. Вин покорно сидел и позволял ему обрабатывать свои раны. Авель провел чистой стороной тряпочки по его лицу, стирая кровь, и задел распухшую губу, на которой подсыхала корочка от ранки. Вин прошипел «Ауч» и дернулся в сторону, крупно вздрогнув от резкой боли, а Авель не выдержал и выпалил раздраженно и немного грубо: — Ты не хочешь мне ничего рассказать? Вин, что с тобой, блять, происходит? Все они могут завалить тебя в два счета, даже эта мерзкая шлюха, — поджал губы Авель. — Зачем ты вмешался? Я справился бы без тебя, ему просто повезло, — зло сказал Вин, прекрасно осознавая, что нет, он бы не справился. У него не было сил, чтобы справляться с этим. — Я думал, что ты стал таким худым из-за тренировок, из-за завалов в делах, но ты, сука, просто не ешь, — альфа грубо утер кровь с лица Вина, вновь заставив его шипеть. Омега ощетинился, хотел сказать что-то в ответ, но Авель его перебил: — Прекращай это. Мне нужен мой здоровый омега, а не вот это. Я следил за тобой очень долго, за тем, как ты ешь, чтобы убедиться в правильности моих мыслей. И я был прав, ты специально моришь себя голодом. И до чего ты себя довел? Ты даже не можешь встать, когда тебя бьют, — сжал пальцы в кулак Авель. Он злился не на Вина, а на эти обстоятельства. Омега дернулся в сторону, уходя от рук Авеля, чтобы он не притрагивался к нему. — Ухаживай за своим беременным омегой, а не за мной. Авель замер, смотря на Вина. Его лицо было спокойным, но глаза горели от дикой злости, которую альфа, бесспорно, заслужил. Он заслужил злость в глазах своего мальчика, он заслужил этих колких слов, но ему все равно было тошно и противно от себя самого. Авель стиснул зубы, бегая взглядом по лицу Вина, а в пальцах сжал смоченную спиртовой настойкой и кровью омеги тряпочку. Эти слова вывели альфу, ибо Вин думал, что какая-то шлюха, эта грязь, может заменить ему его мальчика? Его правую руку, его омегу, любовь всей его жизни, сука, никто не заменит. — Неужели ты правда думаешь, что какой-то никчемный омега может занять твое место? — А почему же нет? В постели ведь он тебе заменил меня, так, блять, пусть займет и мое место! Вырастишь его выродка, своего сына, будете прекрасной семьей! — последние слова Вин уже кричал. — Ты думаешь мне это нужно? Ты думаешь, мне эта грязь нужна? Ты, блять, так думаешь, Вин? — повысил голос Авель. Смотреть на Авеля было невыносимо, невыносимо было видеть боль в его глазах. Эти слова, сорвавшиеся с губ, говорить было больно и противно, хотелось замолчать, но омега не мог. Он не был готов к тому, что Авель придет к нему, поможет, что он будет обрабатывать его раны. В глубине души он хотел, чтобы Авелю было так же плохо, как и ему самому, словно сейчас ему было недостаточно плохо. Авель долго смотрел на него, и Вин затылком чувствовал, как он прожигает в нем дыру своими глазами, но посмотреть на него не было сил. Альфа резко поднялся, так, что с его колен упала небольшая коробочка с настойками. Те вывалились с громким стеклянным стуком и покатились по полу. Хлопок двери оповестил, что Вин остался один. Он всхлипнул, не в силах больше сдерживать рвущиеся наружу слезы, и вцепился пальцами в свои волосы. Горячие слезы побежали по его лицу к подбородку, срываясь вниз. Омега не знал, что он сделал сейчас, но думал, что все пошло под откос. Он разрушил абсолютно все, что у них было, не захотел его слушать, просто наплевал и отвернулся. Вин начал громко всхлипывать, как маленький, потерявшийся ребенок. Кристоф ему несколько раз говорил о том, чтобы Вин с ним поговорил, как взрослый человек, не рубил с плеча, не совершал импульсивных поступков, но злость его накрыла, и Вин не справился. Омега прикрыл лицо руками, вытирая горячие слезы, и крупно вздрогнул, когда Авель вернулся. Вин шокировано распахнул глаза, потому что альфа пришел не один. За ним, едва успевая перебирать ногами, семенил беременный омега. Вину снова сковало горло злость, паника, отвращение и боль. Авель схватил его за загривок и толкнул вперед, чтобы он стоял прямо перед Вином. — Что здесь происходит? — возмущенно спросил омега, стараясь скинуть руки Авеля с себя. Он инстинктивно прикрыл выпирающий живот. — Почему ты притащил меня сюда? Я ведь ношу твоего ребенка! — Авель, что ты делаешь? — одними губами прошептал Вин. Его полные слез глаза были прикованы к глазам альфы, потому что смотреть на этого омегу он не мог. Не мог смотреть на этот живот. У Вина вновь начали дрожать руки, а воздуха стало не хватать. Он громко и часто дышал. В воздухе витал запах спирта, трав и горечи, которая оседала у Вина на языке. В глазах Авеля невозможно было что-то прочитать, они были настолько черными и беспросветными, что ему оставалось лишь догадываться, о чем он думает. Альфа достал из-за пояса черный пистолет, и омега, которого он держал, отшатнулся в сторону, но Авель крепко удержал его за локоть. У Вина округлились глаза. — Ни этот выродок, — первый выстрел раздался в живот омеги, а Вину показалось, что выстрелили в него самого. Омега даже не успел вскрикнуть и почувствовать боль, — ни эта шлюха, — второй выстрел пришелся омеге в голову, и кровь брызнула на лицо и руки Авеля, — не заменят мне тебя. Авель смотрел лишь в застывшие глаза Вина, полные слез. Мертвый омега свалился на пол, его безжизненный взгляд был устремлен куда-то в пустоту, а в простреленной черепной коробке виднелась грязно-бордовая жижа из мозгов и крови. К запаху спирта, горечи и трав добавился металлический запах крови, и Вин почувствовал, что его тошнит. Алая густая кровь начала быстро расползаться вокруг его головы и живота, подползая раскаленной лавой к ногам Вина. Сердце гулко билось, а два выстрела звенели в ушах. С трудом оторвав взгляд от окровавленного трупа, Вин перевел взгляд на своего альфу. Омега сжал пальцами колени, унимая дрожь, которая их сковала. Его нижняя губа то и дело подрагивала. Первая слеза сорвалась с ресницы и побежала вниз. — Тебе нужно мое обещание? Или, может быть, клятва? — хрипло спросил Авель. Должен ли Вин ненавидеть его за то, что он сотворил? Авель совершил ошибку, но он за нее расплатился. Вин не мог злиться, он не мог, осознавая, что сделал Авель из-за него… ради него. В голове омеги была тысяча мыслей, и ни за одну он не смог ухватиться, он просто смотрел в глаза альфы. Авель не только сказал, что никто не заменит ему Вина, но и показал это. Слезы начали беспорядочно бежать по щекам одна за другой. Но почему Авелю не стало легче, смотря на них? Он подошел к Вину прямо по крови, которая липла к его подошве и тянулась от пола тонкими нитями. Он встал на колени перед своим мальчиком, и у Вина в голове произошел очередной взрыв ядерной бомбы. Он уже ничего не понимал и не мог поверить в реальность того, что происходило. — Так вот она, вот клятва, вот оно обещание, вот мой обет, — прошептал Авель. — Клянусь, блять, если это повторится, ты можешь меня убить. Я твой, я только твой. Мои чувства к тебе неизменны, мое отношение к тебе неизменно, ты у меня один, был, есть и всегда будешь. Всегда. Ты мой омега, Вин, ты мой любимый, ты мой. А я лишь твой. Мой мальчик, — Авель взял его ладони в свои и поцеловал каждую пораненную костяшку пальцев. Он уткнулся лицом в его ладони и замер, ожидая, что Вин его прогонит, ударит, оттолкнет. Но Вин лишь сидел и плакал. — Авель… — всхлипнул Вин, не стесняясь своих слез, своей боли, своего дрожащего голоса. Смотреть на то, как Авель стоит перед ним на коленях и молит прощения было больнее, чем видеть его перед долгой разлукой почти в год. — Авель, встань, прекрати… — Нет, Вин, нет. Обещаю, я клянусь тебе, Вин, что ты такого больше никогда не увидишь. Больше никаких шлюх, никаких третьих, больше никого, лишь ты один. Забери мое сердце, мою душу, мою жизнь, возьми все, что у меня есть, мой мальчик. Умоляю, прости меня. Я виноват во всем, что произошло, я проебывался так много раз, но больше никогда. Вин, если это повторится, ты можешь убить меня. Мой мальчик, мой любимый мальчик, — Авель целовал его пальцы, а Вин плакал. Его сердце рвалось на части от такого Авеля. Омега сполз с дивана и встал коленями на пол, плюя, что и без того грязные джинсы пропитались кровью. Этот запах уже забился в ноздри, но они оба стояли в чужой крови и цеплялись друг за друга, как за свои соломинки в открытом океане. Вин обхватил его руками за шею, а Авель обнял своего мальчика так крепко и так сильно, что ему стало тяжело дышать. Но Вин не вырывался, он льнул к его груди и водил носом по шее, вдыхая природный запах своего альфы. Сердце ныло так больно, что хотелось выть. Вин думал обо всем, что произошло между ними. О боли, что они друг другу причинили, об ошибках, о недосказанности, о непонимании, именно сейчас он осознавал, сколько дров они оба наломали. Ладони Авеля, которыми он гладил Вина по спине, успокаивали, и постепенно омега перестал плакать. Боль от ушибов отошла на второй план. Авель никогда не говорил ему ничего подобного, он никогда ему ни в чем не клялся, но сейчас… Вин знает, что он не врет, он уверен в своем альфе. Плевать на все, что было между ними до этого момента, это не важно. Важно лишь то, что есть у них сейчас. Вин вплел дрожащие пальцы в его волосы и слегка сжал, утыкаясь лицом в его плечо, а Авель слегка покачивал его, как маленького ребенка, и периодически целовал в висок. Омегу терзали мысли о том, что, хотя Авель и раскрыл ему свою душу, хотя он дал понять, что значит омега в его жизни, Вин ему очень многое еще не рассказал. Где он был все это время, почему он ушел, кого он там встретил и… чем эта встреча кончилась. Но сейчас было не время. — Я верю тебе, — прошептал Вин так тихо, что Авель с трудом его расслышал. — Верю, Авель. Пожалуйста, не подведи меня… — Не подведу, — хрипло ответил альфа и зарылся носом в его волосы, глубоко вдыхая любимый лавандовый запах. — Ни за что, Вин. Ни за что.