***
Эрик попытался открыть глаза. Он подумал, что, должно быть, уже находится в тюремном госпитале. Эрик попытался поднять правую руку. Плечо пронзило новой волной боли, и он невольно вскрикнул. В комнату вбежала взволнованная женщина. — Вы очнулись, слава Богу, вы очнулись, — беспокойно затараторила француженка. Эрик попытался сфокусировать взгляд. Комната не была ему знакома, но и не напоминала тюремное больничное крыло. Он лежал в одноместной деревянной кровати, накрытый чем-то вроде старых покрывал с цветами. Его плечо было старательно перевязано. Эрик посмотрел на женщину, чьи руки предположительно приложили к этому старания. Женщина в дверях смотрела на него, не отрываясь, и Эрик понял, в чем дело. Он быстро закрыл правую половину лица и отвернулся к стене, хотя понимал, что толку в этом было мало: наверняка, она наблюдала его уже много часов, а может быть, даже дней. — Все в порядке, — подходя к кровати, сказала женщина. — Что бы с вами не случилось, всё уже позади. — Где я? — наконец, спросил Эрик. — У меня дома, — отозвалась женщина. Эрик постарался напрячь память, чтобы вспомнить, как это вышло. Последнее, что он помнил — паром в Кале и повозку. — Я в Париже? — Конечно, — закивала женщина. — Я вам всё это рассказывала. Вы в Париже, вы в безопасности. Эрик начал припоминать. Он помнил, как сошел с повозки (или, точнее, как его оттуда сбросили) где-то к западу от Сены. Эрик бесконечно прокручивал в голове название: «Бульвар Бертье, Опера Популер. Бульвар Бертье, Опера Популер…». Следующее, что он помнил — это то, что здание Оперы он всё-таки нашёл. А дальше ему показалось, что он умер. — Я нашла вас возле театра, вы помните? Эрик вспоминал, как двое жандармов завидели его издалека и явно им заинтересовались. Он едва успел спрятаться за зданием театра, и остался незамеченным. Было ужасно холодно. Его увидела женщина, выходящая из театра. Видимо, сначала она приняла Эрика за кого-то из рабочих, потому что подойдя к нему и разглядев его получше, женщина в ужасе отшатнулась. Следующее, что Эрик помнил, это то, как она угрожала позвать полицию. — Компресс скоро нужно будет сменить, — сказала женщина. — У вас ужасная рана. Может пойти заражение… Эрик пытался вспомнить, как же так вышло, что вусмерть напуганная парижанка привела его к себе домой, уложила к себе в кровать и обработала его рану. Женщина дотронулась до его руки, и он вздрогнул. — Вы сказали, что вы прибыли из Персии? — спрашивала женщина, разматывая марлевую повязку. Эрик закусил язык. Он и про это ей рассказал? — У вас так сильно сожжена кожа, — женщина оглядела его руку и часть груди, не закрытую покрывалом. Эрик рефлекторно отдёрнул руку. — Зачем вы спасли меня? Лицо женщины посерьёзнело. — Вам нужна была помощь, вы были ранены, и за вами гнались. Эрик оторвал руку от лица и посмотрел на неё еще раз. Женщина закусила губу. — Вы говорили со мной по-итальянски, — тихо сказала женщина. — Мой покойный муж был итальянцем. И вы отлично говорите по-французски. Плохой человек не может говорить на этих языках. Логика этой женщины была самым поразительным явлением последних двух недель. Эрик не стал возражать. Антуанетта Жири работала хореографом в «Опера Популер». Началось все с того, что к ней в квартиру ломился лэндлорд с ежемесячным осмотром сдаваемой им собственности, и Антуанетта еле смогла выпроводить её с порога, заверяя его, что в доме эпидемия ОРЗ. Оставаться у Антуанетты Эрик больше не мог, даже если бы он сам хотел этого. Эрик понимал, что снять жилье у него не получится, как и найти хоть какую-нибудь работу: достать поддельные документы в Париже было бы очень затруднительно, а изувеченное плечо делало его почти недееспособным — и все это без учёта его лица. Эрик спросил у Антуанетты, где он может достать маску взамен потерянной. Антуанетта Жири пообещала посмотреть вечером в театре. «Бульвар Бертье, Опера Популер. Бульвар Бертье, Опера Популер…» Эрик напросился с ней. Они вошли в театр поздно вечером через черный вход. Эрик был поражен размерами и величием актового зала. Он напоминал гостиную губернатора Карлссона, только в тысячу раз роскошнее, и в сотни раз просторнее. — Только пожалуйста, потише, — прошептала Антуанетта. Она обращалась скорее к себе и эху собственных шагов: Эрик следовал за ней совершенно бесшумно. — Что находится под театром? — спросил он, изучая взглядом стены и колонны. — Наверно, ничего? — удивилась Антуанетта. — Подвалы, коллектор? — Ну да, как и везде. Подвалы и коллектор, ничего особенного… У Эрика был намётан глаз на скрытые подземные пространства — ему приходилось иметь дело с подвалами дворцов Мазендерана, и ему ничего не стоило прикинуть, насколько глубоко уходит подземелье театра. Таким образом, подвал театра обрёл новую жизнь, а «Опера Популер» "заболела". А потом он увидел её. Это случилось поздно ночью, когда Эрик возвращался по пути, ведущему через стену западной часовни. Конечно, ради неё он и приехал в Париж. Ради неё он и добрался в полумертвом состоянии до стен театра. Но он был слишком занят обустройством подземельных пещер, или просто оттягивал этот момент настолько, насколько это вообще было возможным. А потом он увидел её. Кристине Даае было десять. Эрик видел сквозь щели в стене, как девочка опускается на колени перед масляной свечой, закрывает глаза и что-то тихо шепчет. Маленькая копия Густава Даае: те же золотые вьющиеся локоны, те же глаза, те же щеки. Кристина обращалась к своему отцу: она рассказывала, как мадам Жири похвалила её сегодня, о том, как они с Мэг встретили за театром котёнка, о том, как она стащила кусок колбасы с завтрака, чтобы его покормить. Эрик на секунду даже почувствовал себя виноватым из-за того, что подслушивает. А потом Кристина сказала, как сильно она по нему скучает, и как одиноко ей иногда бывает. — Здесь нет никакого Ангела Музыки, — сказала девочка. Эрик замер за стеной. Нет, этого нельзя делать. — Ты ошибался. Ко мне никто не пришел. Кристина встала на ноги, и собралась покинуть часовню. И Эрик с ней заговорил. Времена года сменяли друг друга. Кристина доверяла Эрику, как никому другому, а он применял все известные ему методики, чтобы научить её владеть своим голосом. Он ждал её за стеной часовни после репетиции, когда она прибегала и восторженно рассказывала ему про свой день, или жаловалась на мадам Жири, или просто делилась с ним своими мыслями. Много раз Эрик говорил себе, что делает это, чтобы искупить свою вину перед Густавом; но в глубине души он знал, что это неправда. Правда была в том, что он ничего не чувствовал: ни когда Кристина рассказывала ему, как сильно она скучает по отцу, ни даже тогда, когда он вспоминал долгие вечера в Уппсале, проведенные с Густавом. А потом он увидел её. Это произошло в её шестнадцатый день рождения, когда она в очередной раз прибежала в часовню. Луна светила на её умиротворённое лицо, ложилась ровным серебристым светом на её вьющиеся волосы. Кристина смеялась и о чём-то восторженно рассказывала ему. В ту ночь Эрик не мог заснуть. Когда он закрывал глаза, ему представлялось её лицо. Когда он закрывал уши, он слышал её голос. Эрик вскочил с кровати и затряс головой. Он ненавидел себя за то, что происходит с его телом: его вены горели огнём, словно по ним текла не кровь, а пунш; несколько раз за ночь Эрик кидался к фортепьяно, наигрывал какие-то мелодии и записывал их на бумаге, а затем яростно рвал её и сжигал остатки. А потом в его голове проскользнула безумная мысль. А что, если это всё-таки возможно? Что, если Кристина, настолько доверяющая Ангелу Музыки, настолько вдохновленная его музыкой, сможет полюбить и его? Эрик подошёл к одному из зеркал, завешенных плотной тканью, и резким движением сорвал её. Вы когда-нибудь слышали звон разбивающихся иллюзий? В ту ночь, Эрик почти было сжёг своего "Торжествующего Дона Жуана".***
Ни один учёный до сих пор не объяснил, что же на самом деле такое «предчувствие». Почему вдруг посреди бела дня, при ярком свете солнца, у человека внутри появляется дурное, щемящее чувство? Кристина Даае зажмурилась и затрясла головой. Всё было хорошо. Всё было даже слишком хорошо. Вчера вечером состоялась премьера «Пикардийского бала» с ней в главной роли: то, к чему она готовилась много недель подряд. «Разорванная надвое! Разделенная напополам!», серебряный голос Кристины достиг сводов золотого потолка, и зал взорвался аплодисментами. Кристина отвесила поклон, и на сцену полетели цветы. Затем, Кристина сделала что-то, чего никто не понял — ни публика, ни мадам Жири, ни директора. Отвесив несколько поклонов в сторону зала, Кристина повернулась к стене, к четвертой колонне, и поклонилась и ей. Виконт де Шаньи был там же. И там же был и Мастер, хотя она не могла его видеть. Но она могла видеть его сейчас, прямо здесь, на расстоянии нескольких футов. Кристина сидела в кресле, поджав ноги. Масляные свечи освещали пещеру. Светлое длинное платье нежно-оливкового оттенка и распущенные по плечам золотистые волосы делали её похожей на дриаду. Девушка повернулась в кресле и застыла в скульптурной позе, внимательно рассматривая чёрную фигуру человека, согнувшегося за своим рабочим столом. — Мастер, — негромко позвала Кристина. Человек в маске обернулся. — Ты отзываешься, — улыбнулась Кристина. Мужчина явно не оценил проверки, и был готов снова вернуться к работе. — Не волнуйся, в этот раз за руки хватать не буду, — хихикнула Кристина. — С чего ты взяла, что меня это волнует? — холодно осведомился Призрак. — Даже так? — Кристина округлила глаза. — Тогда… Кристина быстро вскочила с кресла и подошла к нему. Мужчина рефлекторно отпрянул, но Кристина остановилась в полуфуте, сохраняя между ними дистанцию. С неё можно было рисовать портреты — если бы только одна кисть могла передать это спокойствие в её чертах лица, этот решительный и мудрый не по годам взгляд. — Мы можем кое о чем поговорить? — спросила Кристина. — Это исключено, мы это обсуждали, — решительно сказал мужчина. — Либо так, либо... — Я не про маску, — холодно пресекла его Кристина. — Тогда что? Кристина изогнула левую бровь. — О том, как ты дотронулся до моих волос тогда, — и Кристина застыла, словно греческая статуя. Мужчина замер следом за ней. Две каменных фигуры. — Подумай дважды, Кристина, уверена ли ты в том, что ты собираешься мне сказать, — тихо сказал мужчина. — Я подумала трижды, — Кристина снова изогнула бровь. Её лицо оставалось бесстрастным. Девушка протянула руку к его лицу. Призрак резко отвернулся. Кристина рассмеялась. — Я разгадала, в чём твоя проблема, — девушка щёлкнула языком. — Существует две Кристины, не так ли? — О чём ты? — Ну как же? — Кристина сделала несколько шагов обратно к креслу. — Есть две Кристины. Одна находится в твоём воображении. Девушка из-за стенки, молящаяся Ангелу Музыки. Несчастная сирота с ангельским голосом, принадлежащая своему незримому учителю. Мужчина слушал её. Он пытался понять, в какой момент Кристина перешла Рубикон; в какой момент робость ягнёнка перешла в смелость льва; в какой момент он позволил ей обращаться с собой, как с равным ей. — И ты любишь её, — Кристина резко обернулась к нему. — Она снится тебе, и в своих снах ты позволяешь себе трогать её золотые кудри. Не отрицай этого. Мужчина не шевелился. — Спасибо, — поблагодарила его Кристина и учтиво улыбнулась. — А есть другая Кристина. Живая, из плоти и крови, и ты не знаешь, как вести себя с ней. Эта Кристина хуже Кристины из твоего воображения, потому что она непредсказуема. Она может повести себя, как угодно. Может противостоять тебе. Может ранить тебя. Может посмеяться над тобой. Девушка снова подошла вплотную к нему и посмотрела ему в лицо. — С воображаемой Кристиной всё понятно. Один, скучный сценарий. Старый, как сама жизнь. Но ты боишься участвовать где-либо ещё, кроме твоих собственных сценариев, верно? Девушка взяла его за руку. — Эта Кристина лучше Кристины из твоего воображения, — тихо сказала девушка. — Потому, что она непредсказуема. Она может повести себя, как угодно. Может противостоять тебе. Может ранить тебя. Может посмеяться над тобой. Девушка сжала его руку крепче. — А может любить тебя так, как никто другой, — прошептала она ему в лицо. И он схватил обхватил её руку своей второй рукой. Кристина слышала, как участилось его дыхание. — Ты вверяешь себя в руки дьявола, ты понимаешь это? — почти прошипел он, сжимая её локоть. — Понимаю, — кивнула девушка. Он молча кивнул. — Я покажу тебе, что под маской, — наконец сказал он. — Через несколько дней. — Я буду ждать, — ответила Кристина. — И наконец-то я смогу доказать тебе, что я лучше. Лучше тех, кто тебя ранил. Призрак медленно поднял руку и поднёс её к лицу Кристины. Он осторожно дотронулся до её щеки, и Кристина закрыла глаза. — Через три дня в главном зале, — сказал он.***
— Дамы и Господа! На сцене вы можете видеть первое действующее лицо, Кристину Даае. Скоморох приветственно затрубил в маленькую золотую трубу, и из старого разукрашенного фургончика вывалились шуты. — Кого же ждет Кристина Даае? — Есть идеи? Шуты начали возбуждённо перешёптываться между собой. — Идей нет. — Ни одной идеи. — Совершенно ни одной идеи. Скоморох снова протрубил. На горизонте появилась фигура человека, одетого в потёртое дорожное пальто. — О, а вот и первый зритель! — обрадовался скоморох. — Подходите, подходите! Представление, представление! Человек смерил скомороха настороженным взглядом. Клоун подбежал к разукрашенному фургону, извлёк из него пошарпанный табурет и водрузил на землю, приглашая Человека сесть. Шуты вокруг продолжали пританцовывать. Человек напряженно садится. Его охватывает предчувствие, что навряд ли это шоу закончится чем-то хорошим. — Леди и джентльмены… — провозгласил клоун. — Вернее, если выражаться точнее, кхм, только джентльмен. Такого вы еще не видели! Только сегодня, только в «Опера Популер»… — Я ничего не вижу, — недовольно отозвался Человек. — Терпение, терпение! — воскликнул клоун. — Кто-нибудь знает, зачем Кристина Даае пришла сюда в пол первого ночи? Может быть, вы знаете? — Может, она потерялась? — предположил Человек. — Ищет своего отца? — подал голос маленький шут. — Собирается встретиться с «Мастером»? — Итак, у нас целых три варианта ответа! — провозгласил клоун. — Кто же окажется прав?! — Тише, тише, Кристина идет сюда. Кристина нервничала. Почему-то сейчас, когда она стояла в пустом, тёмном зале, на совершенно пустой сцене, ей казалось, что на неё смотрят сотни глаз, как будто она участвует в грандиозном представлении. Кристина затаила дыхание, внимательно вслушиваясь в тишину. — На сцене появляется ещё одно лицо! Кристина пока его ещё не видит. Человек на табурете нахмурил брови: — Я никого не вижу. — Вон там, — подсказал один из шутов. Человек присмотрелся. И правда, на сцену вышла шатающаяся фигура полноватого мужичка в замызганной одежде. — Это Жозеф Бюке, — подсказал шут. — Он снова пьян. Кристина услышала позади себя шаги. — Представление, представление! — снова провозгласил клоун. — Жозеф, уходите отсюда, — взмолилась Кристина. Бюке громко усмехнулся. Кристине в нос ударил запах перегара. — И не подумаю, дорогая моя, — Бюке лениво растягивал слова. — Жозеф, ради всего святого, пожалуйста, уходите отсюда. Кристину полоснуло чувство обиды. Три дня подряд она лихорадочно считала минуты, чтобы в одночасье поддатый идиот-Бюке всё испортил. — Леди и джентльмены… — провозгласил Бюке. Кристина подняла левую бровь. — А ты меня не боишься, да? — прошипел Бюке. — Потому что ты под защитой своего Призрака, да? Кристина отстранилась. — Жозеф, я вас умоляю, — Кристина сама поразилась искренности своей просьбы. — Уходите отсюда. Ради себя. — О, мадемуазель Даае, — лениво произнёс Бюке, пытаясь схватить её за руку. — Видите ли, сегодня я собираюсь поймать Призрака… Из груди Кристины непроизвольно вырвался горький смешок. — Жозеф, он убьёт вас, — покачала головой Кристина. — У вас что, девять жизней? Бюке снова сделал попытку схватить её за локоть, но Кристина резко отодвинулась, и Бюке почти грохнулся на пол. — Ты — приманка для него… Он увидит, что я… — тут Бюке громко икнул. — Что я поймал тебя… И придет, и тогда я… — Если сможешь поймать меня, — справедливо заметила Кристина. — Жозеф, вы верите в бога? Бюке сделал третью попытку схватить Кристину за руку. — Верю, и что… — Бюке снова икнул. — И что с того? — Господи! — Кристина демонстративно воздала руки к нему. — Господи, если и ты веришь в Жозефа Бюке, прошу тебя, верни ему рассудок… — Ты здесь не богохульствуй! — воскликнул Бюке и всё-таки схватил Кристину за локоть. До ушей Кристины донёсся знакомый шелест. — Прошу тебя, не трогай его, — монотонно затараторила девушка. — Я не… Стоп, с кем ты говоришь?! — Бюке начал бешено оглядываться по сторонам, но никого не видел. — Этот идиот пьян, прошу тебя, не пачкай свои руки… — Ты со мной так не разговаривай, — взревел Бюке и со всей силы дёрнул Кристину за руку. Произошло то, что и должно было произойти. Из темноты появилась петля, и, подобно гадюке, обвилась вокруг шеи Бюке. — Святая Мария! — заголосил Бюке. — Прошу… Прошу… Он начал задыхаться. — Не нужно! — закричала Кристина. — Он бы ничего мне не сделал. Прости его, ты же видишь, он пьян в стельку… Кристина видела, как сильные руки в кожаных перчатках крепче затягивают петлю. Ему было трудно остановиться, и Кристина явственно ощущала это. На секунду ей показалось, что он не послушает её. Но петля всё же выскользнула из его рук, и Жозеф Бюке с грохотом упал на колени. Фигура в чёрном плаще исчезла из-за его спины, и, словно тень, скользнула к Кристине. — Ты в порядке? — спросил её знакомый голос. Его рука дотронулась до её щеки. — Я порядке, — отозвалась Кристина, вглядываясь в темноте в его лицо, склонившееся над ней. Кристина протянула руку и дотронулась до его плеча. Жозеф Бюке протянул руку и дотронулся до его плеча. — Никогда не поворачивайся к противнику спиной! — взревел Бюке, и в ту же секунду отлетел на добрую пару метров. Раздался грохот пьяного тела об пол. Затем раздался звук бьющегося фарфора. — Светопредставление! — заголосил клоун. Лёжа на полу, Бюке дёрнул трос, и по всему залу зажглись огни, ярче, чем когда-либо. Тысячи ламп вспыхнули одна за другой, заставляя зал светиться изнутри, как при пожаре. Мужчина в чёрном плаще стоял посреди сцены, беззащитный и неприкрытый в свете тысячи огней, и каждая вспышка света ранила его, словно кинжалы сенаторов, впивающиеся в сердце Кесаря*. Tableau vivant. На сцене три неподвижных фигуры, замерших каждая в своей позе. Одна страдает, вторая в неверии, третья ликует. Перед тем, как мужчина в чёрном плаще вскрикнул, как раненый зверь, и закрыл правую половину лица рукой, прошло около секунды. Именно в эту секунду Кристина обернулась, и их взгляды встретились. При ослепительном ярком свете, Кристина могла рассмотреть каждую деталь его лица. Сначала, она заметила невероятную боль — это была самая выделяющаяся черта. И только потом Кристина скользнула взглядом по дыре на месте носа, по пергаментной желтоватой коже, напоминающей кожу прокаженного, по изуродованной глазнице. Ещё секунда, и он исчез. Даже в полностью освещенном зале было невозможно сказать, в какую сторону он ушёл. Стены зала дрожали под раскатом хохота Жозефа Бюке. — Представление окончено! — Клоун отвесил поклоны в сторону сцены и единственного зрителя.