Проснись, хён!

Чимин решает отнестись к своей обязанности со всей ответственностью и тратит время на составление списка, в котором значится, кому во сколько вставать. По обыкновению все просыпаются сами, устанавливая себе заранее будильники, но если случится такое, что кто-то не встанет в назначенное время, Чимин должен озаботиться этим, послужив своеобразным живым будильником. Он выясняет, что двое старших Кимов не имеют определенного режима из-за характера своей работы: Намджун засыпает, когда сон настигнет его, и просыпается, когда придётся; в случае же с Сокджином всё зависит от графика работы, в который регулярно вносятся изменения. У Хосока выработана рабочая привычка ложиться в определенное время, и поднимают с кровати его биологические часы, а не будильник. Чонгук с Тэхёном, являющиеся студентами, предпочитают просыпаться за час до выхода, от звона двух будильников, срабатывающих одновременно. Для надлежащего выполнения своих обязанностей Чимину надобно встать задолго до них, часов в шесть, что даётся ему, никогда не слывшему ранней пташкой, с великим трудом. Хосока он не застаёт — в это время он уже на работе, репетирует текст. Через определенное время пробьет семь, и тогда Чимин обязан разбудить Юнги, а в восемь ему потребуется проследить за пробуждением Тэхёна и Чонгука. Работа звучит не такой уж и сложной, и он приходит к выводу, что сможет справиться с этим. Возможно, даже привыкнет однажды подниматься столь рано. Пак дожидается нужных чисел и едва не засыпает в процессе. Когда же на экране мобильного высвечивается «6:59», он незамедлительно отправляется в комнату к Мин Юнги. Чимина представили ему прошлым вечером, за ужином, и предупредили, что отныне обязанность будить его лежит на новом соседе. Утвердительно кивнув, старший удалился тогда в свою спальню и больше её не покидал. И сейчас состоится их вторая встреча. Будить человека при второй же встрече звучит так себе, но Чимин обязан — это его миссия. Открыв дверь в чужую спальню, он, незнамо зачем, тихонько пробирается внутрь, оглядываясь в поисках кровати со спящим на ней объектом. Комната у Юнги небольшая, в темных нейтральных тонах, уютно обставленная — над двуспальной кроватью висит внушающих размеров картина с горным пейзажем, с противоположной стороны есть выход на балкон, рядом с которым находится компьютерный стол; по центру комнаты Чимин видит комод с практически пустующей поверхностью и с длинным зеркалом, повешенным над ним. Пак двигается в сторону постели, где, закутавшись в одеяло, мирно спит его сожитель. Чимин нервничает. Будить человека в принципе неловко, а в особенности того, кого видел лишь единожды в своей жизни. — Эмм… Юнги-хённим? — начало положено, пускай и преисполненным неуверенности голосом, звучащим тише, чем дыхание спящего. Юнги спит, не просто закутавшись, а соорудив из одеяла защитный кокон (защита, полагает Чимин, нужна от него самого). Ему кажется жестоким (и опасным) пытаться стянуть с человека большое чёрное одеяло, поэтому он продолжает уговаривать: — Хённим, проснись. Тебе пора вставать. Сокджин-хён просил тебя разбудить, просыпайся! — прикрикивает он, а после, смутившись, добавляет: — Пожалуйста. Пак решается пойти на применение тяжёлой артиллерии и резким движением срывает одеяло, лишая ни в чем не повинного человека тепла и защиты. Впрочем, ни в чем не повинному человеку все его манипуляции до одного места — не подавая практически никаких признаков жизни, Мин Юнги продолжает спать. — Юнги-хённим, проснись! В порыве идиотического бесстрашия Чимин хватает взрослого, едва знакомого ему мужчину за руки и одним рывком стягивает с кровати, скидывая на пол. Неслабо приложившись, тот мгновенно открывает глаза. — Какого хрена? — далёким от безобидного и не полного угрозы голосом интересуется Мин. — Я новый сожитель, помнишь? Моя обязанность — будить тебя, хён, — уверенно произносит Чимина, однако за уверенностью в тоне скрывается готовность в любой момент упасть на колени с мольбами о пощаде. — Вот как… — бормочет Мин. Никоим образом не выказывая желания прибить нарушителя спокойствия, он поднимается с пола, и Чимин выдыхает с облегчением. Окинув равнодушным, не вполне осмысленным взглядом сожителя, Мин залезает обратно на кровать, взбивает подушку, накрывается одеялом по самую шею и закрывает глаза, намеренный продолжить спать. Паку остаётся лишь стоять в полной растерянности и прокручивать в голове произошедшее. Мин Юнги стопроцентно был разбужен, спящие не ведут осмысленные диалоги. Однако сейчас он лежит в своей постели, будто и не вставал с неё вовсе. И всё же Чимин с уверенностью может сказать, что выполнил свою обязанность. Он разбудил Мин Юнги, а идти ему собираться на работу или вновь лечь спать — сугубо его личное дело, никоим образом младшего не касающееся. Решившись, Пак разворачивается в направлении выхода из спальни, но замирает во внезапной нерешительности. Проследить за своевременным пробуждением жильцов — его единственная обязанность, а он и с ней справиться не может. Легкомысленное отношение к своей работе — не о Чимине, поэтому он поворачивается к спящему, готовый разбудить его любой ценой. Сдергивание одеяла ожидаемо не даёт никакого результата, и Пак отважно поднимает хённима (напоминание: взрослого, едва знакомого мужчину) на руки и, уверенный в своем дальнейшем плане действий, относит его, продолжающего как ни в чем не бывало спать, в ванную комнату. Там, усадив свою ношу на холодный кафельный пол, он находит зубную щётку, помеченную инициалами М. Ю., и, мазнув по ней пастой, принимается чистить спящему зубы. В процессе хённим просыпается — то ли от холода в ягодицах, то ли от освежающих, но малоприятных движений в своем рту. Открыв глаза, он отбирает щётку и, послав Паку странный, нечитаемым взгляд, поднимается с пола, чтобы прополоскать рот. — Спасибо, конечно, но зубы мне чистить необязательно было, — он произносит это с заметной насмешкой в голосе и отправляется в свою комнату, чтобы покурить на балконе. Чимин поздравляет себя с маленькой победой, доставшейся ему большим трудом, и всё же не ценой собственной жизни, что уже хорошо. Разбудить Мин Юнги и выжить — вполне реально. Он сможет делать это каждое утро.

***

Он не сможет делать это каждое утро. Его гордость медленно, но верно умирает с каждым днём, что он относит хённима в ванную, где чистит ему зубы. Иногда он одевает ещё спящего Мина, временами делает ему завтрак. Случалось Чимину и кормить его с ложечки, словно маленькое дитя, пока Юнги, сидя с закрытыми глазами, вяло жевал. Да о чём там говорить, если Пак ему каждый раз ванну готовит? Изначально он был намерен выманить таким образом хённима из постели, однако вынужден теперь делать это всякий раз, как отправляется его будить. Чимин устал, он не прислуга. Ему и самому хочется с утра сходить принять душ и позавтракать, а он тратит драгоценное время на то, чтобы ухаживать за малознакомым мужчиной, словно за королём. Но отныне страданиям его конец, ибо пришла очередь Мин Юнги страдать. Вот о чём размышляет Чимина, неся в комнату хённима тазик, наполненный до краев ледяной водой. — Хённим, проснись! Иначе мне придется облить тебя холодной водой! — восклицает он достаточно громко, чтобы наверняка быть услышанным. Из-под одеяла высовывается бледная костлявая рука Мин Юнги. Длинные пальцы складываются в неприличный жест, а потом рука уползает обратно. — Я под одеялом, мне ничего не будет, — доносится сонный голос человека, который знает о том, что его одеяло достаточно плотное, чтобы не пропустить несколько капель холодной воды. Но недостаточно плотное, чтобы не пропустить целый тазик. — Мгм, под одеялом он, — закатывает глаза Пак. — Последний шанс, хённим. — Съебись, — отзывается одеяло весьма не дипломатично. Чимин хмыкает. И вода огромным потоком правосудия со льдом льется на постель Юнги. «Это будет ему уроком. Теперь он будет просыпаться по команде. А то достал уже», — думает Чимин, отходя от постели, чтобы не намочить ноги. По квартире нечеловеческим голосом разносятся сплошь матерные выкрики, и на лице Чимина сама собой рождается ухмылка. — Охуевший сукин сын! — рычит Мин, насквозь промокший. Он избавляется от воистину тяжёлого груза мокрого холодного одеяла и поднимает на Пака бешеные, источающие ярость глаза. — Я убью тебя! — клянётся он, и у Чимина нет ни одной причины сомневаться в его намерениях. «Пора валить», — сходу понимает Пак и, швырнув тазик прямо в Юнги, кидается вон из чужой спальни. Мин бросается вслед за донсэном, желая нагнать его, чтобы воплотить свою угрозу. У Чимина, однако, имеется заранее заготовленный план по спасению своей жизни — он запрется в своей комнате и не высунет оттуда носа, покуда старший не успокоится и не покинет квартиру. В конце концов, ему надо ходить на работу. Пак стоит на пороге своей комнаты, и от безопасного убежища его отделяет лишь дверь, когда рука Юнги неожиданно крепко хватает его плечо и с силой дёргает назад. Спина, встретившись со стеной, вспыхивает болью. Чимину не удается ничего предпринять для своего спасения — уже в следующую секунду его хватают за руку и силком тащат в ванную комнату. Он предпринимает одну за другой попытки вырваться, но оттого лишь сильнее смыкаются вокруг его запястья пальцы. Боясь всерьёз причинить старшему боль, Пак не пускает в ход силу, и это становится его ошибкой. Юнги в гневе, он намерен заставить младшего поплатиться за содеянное, пускай для этого и потребуется сделать ему очень больно. Чимина закидывают в ванну, он ударяется головой и локтем. Тупая боль пронзает его затылок. Мин тем временем залезает сверху, включает холодную воду, сходу переключая ее на душ и, схватив лейку, обливает младшего водой. — Стой, прекрати! — молит Чимин, взвизгивая. — Мне холодно! Пожалуйста, прекрати! Хватит! Пожалуйста, прости! Вода выключается, и Пак чувствует, как его хватают за ворот футболки. — Слушай сюда, недоразумение ходячее, — медленно и вкрадчиво произносит Мин; в его голосе слышится яростное шипение. — Ещё раз ты выкинешь что-то подобное — и я тебя утоплю в этой ванне. Понял? Чимин, зажмурившись, несколько раз кивает, и Юнги, удовлетворённый таким ответом, поднимается с него. Выбравшись из ванной, он уходит, хлопая дверью. Спустя время младший ещё лежит в ванне, дрожа всем телом незнамо от чего — то ли причиной тому холод, то ли пережитый страх. Затылок напоминает о себе, отдавая болезненными пульсациями, и Пак решает, что пора выбираться из ванны — ему скоро будить Тэхёна и Чонгука. Хотя они, вполне вероятно, уже разбужены — вопли и крики стояли на весь дом. В следующую секунду в дверь ванны раздаётся стук, подтверждая его догадки. — Ты тут, Чимин? — голос, доносящийся из-за двери, принадлежит Тэхёну. Чимин не отвечает. Он в ужасе смотрит на мокрую от крови ладонь, которой секунду назад коснулся то и дело вспыхивающего обжигающей болью затылка. — Психопат… — с ненавистью произносит Чимин. — Когда ты заснёшь, я тебя просто придушу — и избавлю себя от проблем. — К тебе можно войти? — напоминает о себе Тэхён. — Он тебя не сильно приложил? — Не входи, я занят, — произносит Чимин, включая кран и просовывая под него голову.

***

По комнате разносится торжествующий зловещий напев. Медленными осторожными движениями с Мина стягивается одеяло, обнажается его лицо с острыми чертами, кажущимися такими мягкими сейчас, когда он безмятежно спит, чуть приоткрыв рот. И не ведает совершенно, что его ждёт. Возвышающийся над ним Пак с перебинтованной головой, тюбиком васаби в одной руке и пером — в другой, представляет собой в этот миг настоящее воплощение зла, мести и, вероятно, комедии. Предметы в его руках он раздобыл специально для Юнги, виновника его головной боли. Скоро вновь свершится правосудие, и в этот раз, Чимин надеется, обойдется без травм с его стороны. Он смело выдавливает полтюбика васаби Мину в ладонь, точно зная, что этим его не разбудить. Сунув закрытый тюбик в карман спортивных штанов, младший подносит пёрышко к лицу хённима и начинает им водить. Юнги недовольно морщится, отворачиваясь в тщетных попытках уйти от щекотки. Перо не прекращает скользить по его бледной коже. В какой-то момент он всё-таки не выдерживает и подносит руку к лицу, закрываясь от пера. — Ащщ… Какого… Сука! — он трёт лицо, но лишь сильнее размазывает васаби. — Чёрт, да какого хрена?! Юнги мгновенно вскакивает с кровати и скрывается в дверях. До тонкого слуха младшего доносится шум воды — Мин торопится смыть васаби со своего лица. Следом Пак слышит яростный топот. Он надеется, что частичка ядреной приправы попала-таки хёну в нос или глаза. Надеется и бежит в свою комнату, ретируясь с места свершения правосудия со скоростью света. Он успевает запереться у себя и выдыхает только тогда, когда яростный топот проносится мимо. Мин, зная, что нет смысла гнаться за младшим, притаившимся за стенами своей спальни, начинает спешные сборы на работу, судя по звукам. Чимин прислушивается долгое время и вздрагивает, когда дверь начинают неистово колошматить. — Гребанный Пак Чимин! — несчастный кусок дерева сотрясается из-за непрекращающегося стука. — Сейчас же открой, иначе тебе не поздоровится. — Сгинь! Не открою! — восклицает Чимин, уверенный, что не подписывает тем самым себе смертный приговор. Дверь заперта. В Юнги веса и сил немного, их не хватит, чтобы её сломать. Сломать Чимину нос — запросто. Сломать дверь — нет. — Прекратите шуметь… — сонным голосом просит Чонгук, причмокивая, и стук стихает. Чимин не выходит из комнаты, стоит, прижавшись спиной к двери, пока не слышит удаляющиеся шаги, а следом — хлопок входной двери, оповещающий об уходе Юнги. Пак выдыхает с облегчением, но покидать комнату не торопится, зная, что Мин может в любой момент вернуться. Выждав пять минут, он наконец решается приоткрыть дверь и выглянуть в коридор. Юнги стоит напротив. — Приветик, — со злобной усмешкой произносит он, помахав младшему рукой. Чимин застывает на месте, обводя внимательными взглядом человека, представшего перед ним. Пак привык видеть Мин Юнги в черной пижаме, с вороньим гнездом на голове и припухшим заспанным лицом с выражением вселенского недовольства на нём. Каким он не привык его видеть, так это с уложенными волосами, длинными серьгами-цепочками, украшающими левое ухо, и с серебряным колечком в правом. Умытый, бодрый, приведенный в порядок Мин Юнги, взирающий на младшего с надменным выражением на худом лице, выглядит более, чем привлекательно, по скромному мнению Пака. Чимин против воли отмечает, как идут хённиму убранные со лба волосы, открывающие вид на густые острые брови. Одевается Мин стильно, соответствующе строгому мрачному продюсеру — поверх белоснежной футболки накинут черный пиджак, на ногах черные зауженные брюки и лоферы в тон. Через плечо тянется длинный ремень рабочей сумки, на носу красуются очки в металлической темной оправе. Пак предполагает, что у хённима плохое зрение из-за частой работы за компьютером. Его размышления прерывают. — Помнишь, я обещал тебя утопить? — ласковым голосом интересуется Юнги, одаривая свою жертву нежной, воистину красивой улыбкой. «О таких вещах не говорят таким тоном», — успевает подумать Чимин прежде, чем осознает, что не сводит с Юнги глаз на протяжении нескольких долгих секунд. Он ругает себя в мыслях за допущенную глупость — ему следовало закрыть дверь сразу. Теперь это промедление будет стоить ему жизни. Радует то, что месть свою будет вершить столь красивый человек. Впрочем, хённим всё не торопится вершить месть, и Пак видит в этом свой шанс. — Куда собрался?! — рявкает Мин, хватаясь за дверь прежде, чем её успевают закрыть перед ним. Он обхватывает ладонью предплечье младшего и силой дёргает того в сторону ванной. У самого входа Чимин, не готовый в столь раннем возрасте расстаться с жизнью, предпринимает попытку вырваться, и когда это ему удаётся, он несётся сломя голову в сторону своей комнаты в надежде вновь скрыться за запертой дверью. Однако поскальзывается на ровном месте. Грохот от сокрушительного падения заставляет Мина, наблюдающего за этим, болезненно скривиться. Чимин тем временем чувствует в носу мучительную вспышку боли, лишающую его на мгновение способности дышать. — Господи, что с тобой не так? — вопрошает Мин, двигаясь в сторону развалившегося на полу коридора донсэна. Он приседает рядом с Паком, который не особо торопится подниматься, желая оттянуть тот момент, когда его таки отведут в ванную, чтобы окунуть головой в воду, лишая доступа к кислороду. Чимин чувствует слёзы, проступающие на глазах от боли. Мин наклоняется к нему, чтобы оценить масштабы травмы, и присвистывает невольно: — Ебать, тебе ебало разъебало… — без капли сочувствия в голосе выносит вердикт он. — Что ж, я честно намеревался утопить тебя, но судьба и без меня к тебе не очень-то и добра. Вставай. — Пошёл ты, — хрипит дрожащим голосом Чимин. — Вставай, говорю, — повторяет Юнги, поднимаясь с корточек. Младший слышит его удаляющиеся шаги и вспоминает, что хённиму пора идти на работу. Ему незачем помогать тому, кого он давеча намеревался утопить, так что нет ничего удивительного в том, что Чимина оставили истекать кровью на полу. Вздохнув, Пак собирается с силами, чтобы подняться на локтях, и в этот момент он вновь слышит чужие шаги, в этот раз уже приближающиеся. Юнги приседает рядом с ним, держа в руках пачку, полную салфеток. — Я не знаю, как оказывать первую помощь в такой ситуации, но для начала давай попытаемся остановить кровь. А потом я отвезу тебя в больницу. — Не надо в больницу, — просит Чимин, принимая протянутые ему салфетки. Юнги в безмолвии наблюдает за тем, как донсэн вытирает лицо, умытое собственной кровью. Одна салфетка за другой впитывает в себя алую жидкость и возвращается в руки Мина. Когда на лице Пака остаются лишь розоватые разводы, которые не стереть — только смыть водой, тишину нарушает голос старшего: — Кофе. — Что? — Чимин звучит побитым щенком. — Будет достаточно одного кофе. Не надо обливать меня ледяной водой и пытаться убить во мне способность к обонянию. Это что было, кстати, васаби? — Так всё-таки в нос попало… — не без удовлетворения делает вывод Пак. — По правде говоря, я скучаю по теплым ваннам с утра, но кофе будет достаточно. Спасибо, что каждый день стараешься меня разбудить. Я ненавижу вставать по утрам, но надо. И ты, по сути, ни в чём не виноват. — Я не умею делать кофе… — Чимин замечает капли крови на полу и тянется за салфетками, но его опережают. — Научишься, — отзывается Юнги, проводя кучкой салфеток по паркету, окрапленному кровью младшего. На полу остаются разводы, но Мин решает, что это уже Чимин уберёт сам. — Можно поплакать? — спрашивает Пак, чувствуя подступающие к глазам слёзы, сдерживать которые становится всё труднее. — Это ты уже как-нибудь сам. Мне пора идти, — хмыкает Мин, поднимаясь с пола. Чимин прослеживает за ним взглядом до самой кухни. Выкинув окровавленные салфетки в мусор, Юнги возвращается в коридор, но в этот раз точно движется в сторону прихожей. Однако в последний момент он останавливается, чтобы через плечо бросить: — Ванна. Искупайся. Вода ещё не остыла. — Ванна? — Я ведь собирался тебя топить, — поясняет он. — До вечера, Чимин. — До вечера, хён… — отзывается Пак и вздыхает синхронно с тем, как закрывается входная дверь. Он направляется ленивым шагом в ванную комнату, где пытается избегать зеркала, боясь увидеть то, что хённим не совсем тактично описал как «разъебанное ебало». Чимин видит ванну, наполовину наполненную теплой водой, и включает кран, чтобы заполнить её полностью. Умывшись от собственной крови, он принимает решение положить конец своим безумным выходкам, дабы вновь не навлечь на себя гнев Мина, чьи способы мстить являются более, чем явным подтверждением его бурной хулиганской молодости. И, в конце концов, Пак решает всё же простить его.