Хрустом костей и стоном

Ему говорили, что нужно время. И абсолютная вера. Верь, Гидеон, и Бог исцелит тебя. У тебя, Гидеон, библейское имя — Бог выбрал тебя, чтобы искупить грехи нашего рода. Его очередные приёмные родители искоренили это безликое и уже ставшее привычным, обыденным, незаметным — Зеро, едва только увидели в документах настоящее имя. Они ухватились за него, как за спасительную соломинку, сминая в пальцах край медицинской справки, и улыбнулись ему. На их шеях висели кресты. — Гидеон, пойдём с нами, и Бог поможет тебе. Он больше не был пустым местом. Он вновь был Гидеоном. Ребёнком с именем, которое дала ему мать за пять лет до того, как вышвырнула на улицу. Он ухмыльнулся в ответ. Голос в его голове довольно урчал. Отец говорил ему, что он должен молиться каждое утро и вечер, перед завтраком и ужином. Он повторял это каждый день, на протяжении нескольких лет, в перерывах между хрустом костей и умоляющими стонами. — Этого недостаточно, Гидеон. Ты должен стараться лучше, чтобы Бог соизволил исцелить тебя. Гидеон молился, хрипом, сжимая руками шею, пока не терял сознание. Он молился вслух, чтобы не слышать этого голоса. И молился молча, когда голос вместе с ним повторял возьми память, разум и волю мою. Он молился, глядя на высокого и сутулого парня с растрёпанными каштановыми волосами и потерянным взглядом, сидящего впереди него на скамье. Он ещё долго вспоминал его дрожащие плечи и закусанные губы, пока гладил себя через плотную ткань джинсов, сидя за обеденным столом. Ночью он слышал, как голос рычал от негодования, когда он думал о мужчине, толкавшем парня с потерянным и испуганным взглядом в спину, ведя к алтарю. Гидеон впервые касался пальцами серебряной цепочки, висящей на шее. Молитвы обрели смысл, когда Гидеон увидел Джуда, и он молил Бога о том, чтобы не причинить Джуду вреда. Голос в его голове смеялся. — Ты был в церкви сегодня, Гидеон? — Отец говорил подчеркнуто вежливо — друг их семьи с приторно-красивым именем Лайонель сидела на диване в гостиной, отец не мог позволить себе повысить голос, но Гидеон видел, как в лёгкой дрожи подёргивается левый уголок его рта. Как бешено сверкают его глаза, прикрытые дымкой учтивости, как при чтении молитв. Отец впился пальцами в подлокотник кресла — но сорваться не мог. Гидеон знал это и не мог перестать ухмыляться. Широко и свободно, оголяя зубы и прищуривая глаза. Отец ненавидел его улыбку, потому что она была сумасшедшей и пугала. Гидеон знал, и он наслаждался каждой секундой, позволяя себе быть тем, кем он был на самом деле — чокнутым сыном священника, который не получал никакой помощи в стенах больницы, потому что его единственной помощью был Бог. — Был, папа. — Я не видел тебя среди прихожан. Гидеону хотелось рассмеяться. Хотелось склонить голову набок и придвинуться ближе, сказать ему с той самой улыбкой в лицо: «Я был там, но ты не видел меня». Увидеть, как затрясутся его губы, когда он поймёт. — Ты не должен забыть Господа, Гидеон. Гидеон, ты же помнишь, что должен стараться? Ох, он старался. Гидеон. Библейское имя. Гидеон. — Гидеон, прошу тебя… Он никогда не слышал, как его просят о чём-то, просил всегда только он — исцеления у Бога, пощады у отца, разрешения у матери. Что ж, это было так сладко, что в груди Гидеона нестерпимо болезненно ныло. Бог, наверняка, чёрт возьми, извращенец, потому что лично Гидеону нравилось, когда его просили. Ему чертовски нравилось, когда Джуд просил его. — Гидеон… — Я знаю, детка, сейчас, — он шептал ему в плечо, дрожащими пальцами оглаживая позвоночник, добираясь губами до родинок на вздрагивающих плечах и солёных капель пота на загривке. Голос стонал в унисон Гидеону, голос шептал про незапертую дверь, но Джуд под его руками, насаженный на его член, выгибающийся ему навстречу был важнее, чем отец, чем Бог, чем он сам. — Вот здесь, пожалуйста… — Так? Хорошо? Гидеон знал, что Джуд закусывал губы не от боли, но тот всё же успокаивающе и вымученно шепнул, обернувшись: — Да. Мне хорошо, Гидеон. И застонал. Гидеон целовал его в растрёпанные каштановые волосы, оглаживая ладонью грудь, останавливаясь там, где под кожей бешено билось сердце, хватал его пальцами за поясницу, избегая расплывчатых желтоватых синяков, и тянул на себя, глубоко и сильно. — Гидеон, прошу... Джуд просил его о близости, но не той, где Гидеон прижимает его к стенкам исповедальни, хотя и об этой тоже, а той, где они вместе разделяют исцеление Гидеона, где Джуд спасается от Оскара Кинкейда и спасает Гидеона, пробираясь в его комнату по ночам и говоря с голосом в чужой голове беспечно, как со старым другом, где Джуд защищает Гидеона перед отцом, перед матерью, перед Богом. Гидеон дал ему всё и себя. Гидеону больше не был нужен Бог, и крест на серебряной цепочке валялся под кроватью. Гидеон, библейское имя. Голос заискивающе напомнил, как хорошо оно звучало сегодня на губах Джуда, когда он стоял перед ним на коленях. Гидеон ухмыльнулся, склоняя голову набок. И придвинулся ближе. — Я искупал грехи, отец. Целую ночь.