***
В один хмурый понедельник, когда я бесцельно бродил по двору вокруг своей машины, в поле моего зрения появилось жалкое создание. Я не узнал её. В соцсетях она всегда была яркой, живой, ухоженной, даже когда хандрила, старалась наводить марафет. Втайне, я восхищался ей, и если бы она была постарше, наверняка сам бы спровоцировал интрижку, а может, и настоящий роман. Но в тот понедельник передо мной стояло мерзкое создание в грязной одежде, от которого несло алкоголем, потом, и кажется, мочой. Волосы её были спутаны, а тусклые глаза бегали, как будто не знали где их место. — Ну, вот мы и встретились… Просипела она, обдав меня перегаром, и стала раскачиваться взад-вперёд, бессистемно дергая руками. — Изабелла, ты — дебилка… Мне хотелось её пнуть или просто избить с криками, но получилось безвольно — всё же я ощущал за неё какую-то ответственность. — Не бойся, — ответила она невпопад, — мать не донесет, если об этом узнают, она лишится допуска к моим счетам… — Да я не об этом. Ты обещала не бухать. — И чо? — начала она резко, но опомнилась. — Я же немного. Потом замерла, как бы собираясь, в этот момент бесцельные колебания её тела прекратились, и она достаточно твёрдо произнесла: — Прости меня, я, и правда, дебилка. Мне нужно привести себя в порядок. Показав ей, где в доме душ, и сунув в руки кучу приличных тряпок, вроде спортивных штанов и футболок без ярких гендерных акцентов, я решил, что стоит приготовить что-нибудь лёгкое. Не слишком логично, но, вообще, переваривание пищи тормозит нервную систему, а Изабелле это было нужно. Плюс чай выгонит остатки алкоголя. Ещё неплохо было бы впихнуть в неё витамины, а после этого попытаться успокоить, провести сеанс психотерапии или побоев и заставить уехать домой. Только Изабелла и не думала действовать по-моему: она вышла из душа, завернутая в маленькое полотенце. Точнее, полотенцем были обёрнуты только её бёдра. Это не выглядело эротичным, потому что Изабелла, бледная и исхудавшая, производила впечатление выздоравливающей после сыпного тифа или холеры. Одна грудь у неё торчала, как и полагается у такой молоденькой девочки, а вторая начала отвисать, видимо не выдержав длительного голодания. Я заметил, насколько истончилась кожа на её предплечьях, когда Изабелла в попытке соблазнительного жеста откинула влажные нерасчесанные волосы. Ещё я заметил свежий порез — она нашла в душевой одноразовые бритвы и побрила подмышки.***
Привести в порядок, значит. Та сцена подробно нарисовалась перед моим внутренним взором. Попытавшись отвлечься от этого, я отхлебнул остывшего кофе, который взял в баре перед тем, как открыл ноутбук, и посмотрел по сторонам. Надеюсь, никто не наблюдал моего состояния те пару минут, пока я приходил в себя. Надеюсь, нет. Хотя рядом в кресле сидела девочка-подросток в соломенной шляпке и платье в горошек и пила коктейль. Но, кажется, она глядела в сторону. Поводив мышкой, я, наконец, открыл письмо. Решив, что Изабелла воспользовалась возможностью настраивать время отправления имейла автоматически, я немного успокоился. Тут нет никакой мистики, только боль. Пробежав глазами первые абзацы, я подумал, что она опять в своём репертуаре — мочилово, рассуждения о людской мерзости и психиатрическом эротизме. Тему зомби апокалипсиса, правда, раньше мы не трогали. Но с этим можно работать. Неприятная сцена с Ауриной в номере опять разбудила во мне память о том дне, который все изменил.***
Увидев полуголую Изабеллу тогда, я ничуть не возбудился. А подумал, что нужно её накормить и придумать способ отправить домой. Она бросила беглый взгляд на накрытый стол, показав профиль, и слабо улыбнулась бледными губами. Профиль у неё потрясающий, невероятно чувственный. Если бы я был художником, влюбился бы в неё только за профиль. Но я не художник. Изабелла шагнула ко мне, я попытался отступить, только сзади стоял стул. Теперь я понял, что может чувствовать путник перед утоплением виллисами. Там нет возбуждения. Как можно возбудиться от существа с температурой тела равной температуре окружающей среды? От синих губ, от чёрных кругов под глазами? От ледяных пальцев, которые царапают твою одежду? Нет. Это просто форма гипноза, основанная на сопереживании. Я чувствовал вину, свою вину за то, что мало понимал её и не смог облегчить её психические муки. За то, что использовал её особенности, не задумываясь о последствиях для неё. Во мне тошнотворным комком всплыло чувство ответственности за того, кого я приручил. Всплыло из самого детства, из тех пластов сознания, которые соответствовали по возрасту и опыту личности Изабелла. Да, я сам был такой. Но мне повезло выбраться. Теперь я искренне сопереживал. Этот приступ эмпатии меня парализовал. Изабелла толкнула меня в грудь, я сел, она оседлала меня, полотенце упало на пол. Я почувствовал отвращение, не к ней — к ситуации. Впившись в меня ледяными губами, Изабелла начала двигать бёдрами, явно получая удовольствие. Она напоминала больное животное, бьющееся в агонии. Пытаясь избежать ледяных поцелуев, я одну руку положил ей на затылок, а вторую на талию и прижал к себе, сдерживая амплитуду её движений. Но Изабелла восприняла это как ласку, начала скулить, кусая воротник моей рубахи. Поборов очередной приступ тошноты, я попытался просто погладить её по спине. — Давай уже, лиши меня девственности, — захрипела она. Несмотря на свой маленький вес, она чуть не раздавила меня в объятиях. К такому я точно не был готов. В нормальной обстановке. Со взрослой вменяемой женщиной. Да. Но та чёртова ситуация просто отрезала от меня тот кусок личности, который отвечал за эротизм. Это было хуже гомосексуализма для гетеросексуала. Противнее инцеста и некрофилии. И лишь одна мысль заставила меня хотя бы частично пойти на поводу у Изабеллы: «Она не отстанет, пока не удовлетворится, а я не посмею её оттолкнуть».***
Надеясь отогнать подступившую от воспоминаний дурноту, я встал, чтобы сходить до бара и взять ещё кофе. Голова закружилась, поэтому пришлось опереться на спинку дивана и постоять, закрыв глаза. — Простите, вам плохо? — хорошо поставленный, чуть с хрипотцой голос раздался где-то слева. — Голова закружилась, — когда круги перед глазами пропали, я обнаружил в поле зрения давешнюю девушку в шляпке и гороховом платье, она с явной тревогой смотрела на меня, подойдя вплотную. — Может, вам сесть? — Нет, я, наоборот, хотел пройтись. — Тогда я с вами, на всякий случай. У вас, похоже, давление пониженное. У моей племянницы так же было, проблема с сосудами, понимаете… Девушка выглядела, как гимназистка из старых советских фильмов. Лет шестнадцать, практически асексуальна. Ей бы ещё очки и папку, получилась бы героиня какого-нибудь фильма про католический интернат. Ну, только губы выдавали в ней чувственную натуру. Точнее, некий намёк на порочную улыбку. С возрастом она станет сердцеедкой, я в этом разбираюсь. Но она — совсем не мой типаж, так же, как и Изабелла. Я снова вздрогнул, когда мысли вернулись на круги своя, и пошёл медленно вокруг лужайки и пустой в это время уличной эстрады, на которой вечером обязательно будет шоу. Египетские отели богаты на развлечения, поэтому вечером я запираюсь в номере, а работать с ноутбуком на улицу выхожу рано утром, когда кофе уже подают, а назойливых отдыхающих ещё нет. Интересно, что в такую рань здесь делает эта девочка? Она шла рядом со мной, немного отстав. — Ты, я смотрю, ранняя пташка. Мысли о моей нечаянной сестре милосердия немного отвлекли меня от дурацких воспоминаний. — Утром никто не мешает… — Солидарен, я не люблю толпы. — Да нет, и в толпе иногда интересно, просто я не хочу, чтобы узнали… Я остановился и повернулся к ней. У девочки есть тайны. Это кладезь для литератора — наблюдать людей, отличных от толпы. Она восприняла мой изучающих взгляд, как вопрос. — Я пытаюсь писать стихи. — Понятно. Покажи мне, я в этом разбираюсь. Это удачно переключило мои мысли. Я как-то отстранился. Да, в тот раз я помог Изабелле удовлетвориться. Она осталась девственницей. Когда она пришла в себя, я попытался ей наврать про возраст и прочую фигню. На самом деле, она просто не нужна была мне как женщина. Кто её просил приезжать? Всё и так было хорошо. Идеально. Утром она исчезла, а через месяц я узнал о том, что с ней случилось. Не скажу, что горевал и был безутешен, но частицу себя я тогда похоронил. Ладно. Пора начать редактировать последнюю писанину моей виллисы. Пусть этот роман будет ей лучшей эпитафией. Эпилог. Главное действующее лицо. Было интересно. Да. Она была бездарностью. Истерический психопат, неспособный закончить ни одного дела. Зато она легко присваивала себе чужие заслуги и любила быть звездой. В соцсетях она умела себя подать. И постоянно оставляла включённым компьютер и бросала незапароленный смартфон. Знать о ней всё было нетрудно. Подтолкнуть её к тому, чтобы выдать чужие садистские порнографические фантазии за свои не составило труда. Помочь ей сбежать из дома, а потом вернуться, это да, это было сложнее, но высокий ай кью и способность врать — мои сильные стороны. Она вернулась и сгинула в глубоком омуте, мне было несложно помочь этой отчаявшейся алкоголичке. Да, я на два года младше и я не буду торопиться. Дождавшись подходящего случая я отправила ему очередную новеллу. Он отреагировал так, как я и предполагала. Я «случайно» оказалась рядом. Теперь я ассоциируюсь у него с освобождением от тяжёлых мыслей. — Понятно, покажи мне, я в этом разбираюсь, — говорит он и направляется к открытому ноутбуку. Его глаза горят, он увлёкся, как и обычно, моим текстом. Он — мой соавтор. Через год, он станет моим возлюбленным, как раз тогда, когда мне исполнится восемнадцать. А потом он станет моим рабом, потому что каждый год, в один и тот же день, который по странному стечению обстоятельств является днем смерти Изабеллы и моим днём рождения, к нему на имейл будет приходить новая новелла, которую он захочет дописать, исправить и сделать очередным шедевром. Он садится за ноутбук и смотрит на меня пристально, но не успевает заметить, как порочная улыбка мимикрирует под расцветающую девичью Чувственность. — Как тебя зовут, малышка? О, мне так нравится, малышка, да. — Аурина.