С некогда выбеленных кроссовок теперь стекает грязная вода, оставляющая следы на светлой плитке, пока Чонгук, хлопнув дверью, плетётся по школьному коридору. Весна пришла и принесла с собой всё: лужи, грязь, дождь, ветер, но только не долгожданное пробуждение от осенне-зимней спячки. Рядом стоящий дедушка-охранник почти незаметно грозит ему пальцем, намекая на сменную обувь, но брюнета это сейчас мало волнует, хотя он и старается выдавить сожалеющую улыбку. Для чего нужны уборщицы, в конце концов? А сменную обувь он лучше прибережёт для лучших времён, потому что отец говорит, что в этой школе сидят одни свиньи. Тогда и мыть полы здесь нет смысла, получается.
Чонгук отрывает взгляд от ещё беленьких носов своих кроссовок, встречаясь глазами с миловидными девчушками, что шепчутся у окна. На них слишком короткие юбки и расстёгнутые на две пуговицы белоснежные блузки, которые погода, вообще-то, пока что не позволяет носить, но когда это останавливало подобных модниц? Им только дай снегу сойти, и они тут же наденут высокие гольфы и открытые блузки. Сезон охоты, что сказать. Возможно, охоты не только на местных авторитетов, но и на Чонгука, которого уже пару раз в туалете чуть ли не изнасиловала вон та девчонка с высоким конским хвостом. Помнится, её зовут то ли Наён, то ли Таён… Это, в принципе, не так важно для Чонгука, но при написании заявления в полицию, в случае чего, пригодится.
Он отгоняет непрошенные и глупые мысли в сторону и сворачивает вправо, за угол, — в том крыле у него должны начаться занятия через… две минуты. Что ж, это рекорд, но ускориться стоит. Может, он ещё успеет занять место на последнем ряду, если его никто не задержит прямо сейчас и… не подставит подножку. А вот это уже стало неизменным: проходить в этом повороте каждый раз и каждый раз спотыкаться о чёрные конверсы сорок второго размера, любезно выставленные Сехуном из-за угла. И ржёт, ублюдок, как гиена, скрываясь в кабинете истории. Чонгук тут же вспоминает, как отец, будучи пьяным, толковал ему о том, что иногда можно и по морде заехать, потому как словами всего не решить. Хотя, это уже от человека зависит, размышляет Чонгук. Отца лишний раз он слушать не хочет, да и не слушает никогда, делая по-своему, назло. Что он ему такого сделал, чтобы слушаться его? Начал пить, довёл маму до нервного срыва, выгонял Чонгука из дома пару раз, пару раз и руку на него поднимал… Список можно продолжать ещё очень долго, вот только надоело. С одной стороны, хорошо, что мамы больше нет, ведь жить с человеком подобным чонгукову отцу невыносимо, особенно, когда тот в нетрезвом виде, а это значит — каждый божий день. Закончить бы поскорее школу и свалить отсюда к чертям собачьим, думает Чонгук. И он бесконечно благодарен за то, что у него нет младших братьев или сестёр, которых пришлось бы защищать от пьяного мужика с немереной силой. Иметь старшего брата тоже как-то не хотелось, а именно — быть его обузой. Про то, что Чонгук родился парнем, а не девушкой также огромное спасибо, иначе неизвестно, сколько бы он протянул, не имея какой-никакой, а своей мужской силы.
А вот и долгожданный звонок на первый урок, который заставляет ушедшего в свои мысли Чонгука крупно вздрогнуть. Что ж, похоже, сегодня не его день — он опять опоздал. А значит, и спешить некуда, верно? На том и порешив, Чонгук медленно движется мимо четвёртого кабинета истории, еле улавливая вдалеке нужную ему дверь с табличкой «Литература. 9 кабинет». Ну хорошо, хоть не та же история, всё-таки, Сехун расплатился за своё действо. Лёгкая улыбка сама по себе трогает уста брюнета, но тут же меркнет, стоит поравняться с открытой дверью «Учительская». Плохи дела. Если оттуда выбежит кто-то из надзирателей школы, то Чонгук может распрощаться с девятым кабинетом и поздороваться с кабинетом директора, а попасть туда в третий раз за неделю не есть хорошо.
Он сглатывает ком в горле и, нахмурившись, медленно выглядывает одним глазом за дверь. Главное — это проверить наличие учителей, а дальше уже решать под каким углом согнуться, чтобы проскочить мимо двери незамеченным. Вот, видна спина в чёрном пиджаке. Либо у Чонгука глюки, либо учитель Ли и правда решил сменить свой безвкусный зелёный свитер на что-то более классическое. Брюнет вскидывает брови и совсем выходит из-за двери, чтобы проверить наличие таких же черных классических брюк вместо джинс и… бледные голубовато-зелёные пряди волос. Болен, подумал Чонгук. Нормальные здоровые люди давно перестали красить волосы в цвета радуги, стараясь подчеркнуть свои естественные и здоровые пряди. Теперь-то точно понятно, что это не тот ворчливый и вечно недовольный господин Ли лет под пятьдесят. Мужчина, стоящий к Чонгуку спиной и протирающий свои лаковые чёрные туфли, был немного худощав и в какой-то мере изящен, что автоматически скидывало ему лет пять-семь. Он находился в учительской один и, кажется, совершенно не замечал Чонгука, в то время как тот разглядывал его от пят до макушки. Что мог забыть такой человек в таком месте? У них в городке и то никто так не одевается. Нет нужды. Хотя, нет, учитель истории как раз таки и пытается выделиться на фоне остальных, вот только никто этого не замечает. Никому это не нужно. Тем временем, синеголовый незнакомец заканчивает свою процедуру чистки и поворачивается лицом, замирая на месте с чёрной губкой для обуви в руках.
Первое, что бросается в глаза — это отсутствие маски, вроде марлевой, но намного практичнее. Обычно, люди, страдающие хоть малой долей болезни, должны носить такие маски, потому как иногда заражение может передаваться воздушно-капельным путём. В левом крыле школы почти все носят такие маски из-за высокого количества заражённых учеников. Не то чтобы это какой-то опасный вирус, совсем нет. Наблюдать за глупыми выражениями лиц немного забавно, когда их волосы внезапно окрашиваются в какой-то яркий цвет, или радужная оболочка становится совершенно другого оттенка, а другие тыкают в глаз пальцем, мол, посмотрите, посмотрите сюда, это снова происходит…
Без внимания не остаются и кожаные чёрные перчатки. Пусть ветреная погода и подразумевает под собой ношение дополнительных аксессуаров, но сейчас это легко можно спутать со способом скрыть то, что не должно отвлекать внимание. Носишь шапку — пытаешься спрятать разноцветные волосы, которые даже с пятого раза не поддаются окрашиванию в натуральный цвет, носишь солнцезащитные очки — скрываешь глаза неестественного оттенка, и т.д. и т.п.
Чонгук всё ещё не двигается с места. По-хорошему, ему бы нужно прикрыть нос и рот хотя бы ладонью, что, вообще-то, не практично и не гигиенично. И вообще, толку от всего этого совершенно нет и не будет, пока страна продолжает бездействовать в отношении всей этой канители с метеоритом. Чонгук снова начал философствовать и винить правительство, отключаясь от внешнего мира, поэтому не имеет понятия, сколько вот так стоит и лупится на неизвестного… парня. Да, теперь, рассмотрев его лицо, можно смело предположить, что это никакой не мужчина, а вполне себе молодой парень лет двадцати пяти, который, почему-то, также бездействует и, кажется, не собирается что-либо предпринимать. Он, видимо, того же мнения насчёт этих масок. Или, может, просто не хочет скрывать своё довольно симпатичное лицо, кто знает…
Нужно срочно развернуться и уйти отсюда, пока не пришёл кто-то из учителей, размышляет Чонгук. Это, безусловно, глупо: подкрасться молча и смотреть в упор до последнего, но брюнета сейчас больше волнует звук шагов из коридора. Так и есть, учитель Ли. Он протискивается между Чонгуком и рамой двери, недовольно смотря на него, застывшего в одном положении. Кажется, мужчина возмущён тем, что у ученика не дрожат при виде него коленки.
— Молодой человек, вы почему не на занятиях? — рявкает он почти в самое ухо, а затем ровняется с парнем в чёрном костюме. Теперь они оба прожигают Чонгука взглядами, что и заставляет проснуться. Проснуться — да, но не открыть рот и не начать оправдываться, лишь моргать ресницами и переключать взгляды с одного человека на другого. — У вас тут… немного… — господин Ли показал пальцем место где-то у себя под носом, намекая на то, что у брюнета там что-то не так.
Чонгук поднимает тяжёлую руку и касается кожи над верхней губой, а потом смотрит на свои пальцы. На них кровь. Ну вот, ещё носового кровотечения ему не хватало для полного счастья.
— Мы как раз это и обсуждали, — вмешался незнакомец с довольно низким и глубоким голосом. — частое носовое кровотечение. Поэтому он здесь, со мной. — синеголовый в один шаг преодолевает расстояние, разделяющее его и Чонгука, и достаёт из кармана беленький платок, лично прикладывая его под носом. Брюнета чуть с места не сдуло. Да от этого парня исходила такая холодная энергия, что поневоле кончики ушей начали подмерзать. Да что там уши, пальцы на ногах замёрзли так, что на следующий день можно было запросто подхватить простуду.
— А, ну тогда… что ж, вы закончили? Чонгуку не стоит пропускать занятия, находясь в его положении. — умозаключил мужчина, смеряя брюнета каким-то взглядом сверху. А что за положение у Чонгука такое? Подумаешь, его могут не допустить к экзаменам, всего-то. Больно надо.
Незнакомец снял перчатку с правой руки и потянулся к лицу Чонгука, накрывая его переносицу большим и указательным пальцем. Последнего будто током прошибло, когда он почувствовал эти холодные ледышки на своём носе, но даже рефлекторно не дёрнулся в сторону.
— Да, всё в порядке. И давно у тебя кровотечение? — осторожно спросил парень, слишком долго поддерживая с Чонгуком зрительный контакт. Это смущает и злит одновременно. Чонгук лишь коротко в отрицании покачал головой. — Тебе пора. — ещё тише проговорил он, дёрнув бровями в сторону выхода.
Брюнет, поддерживая пальцами платок под носом, на автомате развернулся и молча зашагал из учительской, чувствуя на своей спине прожигающие взгляды. Кровь больше не отдавала неприятным вкусом в горле, поэтому можно смело решить, что она остановилась. Или кто-то остановил её. Чонгук как никто знал, что один из способов остановить носовое кровотечение — это приложить что-то холодное к переносице. Вот только таким образом ему ещё никто и никогда её не останавливал. Он пару секунд мнётся у мусорного ведра, решаясь — выкинуть платок или нет, и всё же сворачивает его и пихает в задний карман. Мало ли, пригодится.
Наскоро извинившись перед учительницей, брюнет прошмыгивает к пятой парте, где осталось свободное место рядом с, о боги, Чимином. Единственным другом Чонгука, с которым можно поговорить и о школе, и о семье, и обо всём на свете, не страшась того, что на следующий день об этом узнает вся школа.
— Эй, пс, — а ещё он очень болтливый, — второго урока не будет. — Чимин толкает пальцем в плечо и лучезарно улыбается (впрочем, как всегда), дёргая бровями в ожидании того, когда же Чонгук спросит причину отмены урока. Поднятая в немом вопросе бровь вполне его удовлетворяет. — Сказали, что мы пойдём на школьный стадион. Будет какое-то мероприятие, посвящённое единству людей. Ничего нового, ты же знаешь.
Да, ничего нового, повторил про себя Чонгук и поджал губы, прежде чем учительница кинула на Чимина предупреждающий взгляд.
***
— Внимание, класс! Надеваем маски, рассаживаемся на сидения с нашим номером и не толкаемся! — кричит классный руководитель ребятам из класса Чонгука и указывает рукой на нужные места.
Этот стадион слишком большой для их маленькой школы, и зачем его таким отгрохали и для кого до сих пор не ясно. Чонгук с Чимином размещаются на втором ряду с краю, ученики помладше проходят на ряды выше, шумно обсуждая очередные школьные сплетни. Кто-то из учителей гаркает на них, и те, наконец, замолкают, усаживаясь на свои места и окидывая надзирателя раздражённым взглядом. В середине стадиона расположили небольшую платформу с микрофоном, поодаль которой стоят в ожидании три шишки этого маленького городка. Уже третий раз они делают это — выступают с речью о единстве людей перед природой и обществом. Главный посыл, — если человек заражён, то он не становится неправильным или изгоем общества. Эту мысль можно было бы изложить за пять минут, но учителя и приглашённые гости делают из этого целую проблему, отменяя по несколько уроков и выводя всех на огромный стадион, рассаживание учеников на котором занимает времени больше, чем всё данное мероприятие.
Ничего нового никто, вероятнее всего, не услышат, и всё будет проходить своим чередом, думает Чонгук. Однако появление синеволосого парня в чёрном костюме развеивает все его ожидания. Тот становится рядом с директором школы у микрофона и, видимо, ожидает своей очереди для выступления с речью. Знать бы ещё, кто он такой и какое отношение имеет ко всему происходящему, ведь раньше как-то и без него справлялись. Волнение накатывает второй раз, когда Чонгук вспоминает, что именно этот парень помог ему в учительской и он не выглядел таким уж интеллигентом, каким предстаёт перед публикой сейчас.
Двое мужчин — местный полицейский и мэр городка, — максимально медленно прочитав свои речи по листочкам и иногда бросая взгляды на учеников, отходят в сторону, уступая микрофон директору школы. Тот расправляется со своим посланием публике довольно быстро и коротко, а затем вызывается представить особого гостя сего мероприятия.
— …Ну и отдельное внимание хотелось бы уделить нашему сегодняшнему гостю — главному заведующему отделением нашей местной больницы — Ким Тэхёну. — трибуны взрываются аплодисментами, большинство из которых, скорее всего, принадлежат лицам женского пола. Сам же Чонгук первый раз слышит про заведующего отделением их скромной больницы и удивляется от того, как этот молодой парень смог достигнуть такого статуса. Синеволосый улыбается и многократно кланяется ученикам, кидая смущённые взгляды на директора, пока тот не продолжает. — Молодой человек сумел найти немного свободного времени и посетил нас с целью показать живой пример. Прошу вас, доктор Ким. — директор проводит рукой к микрофону и уступает место синеволосому. У Чонгука немного взлетают вверх брови, хочется хмыкнуть и закатить глаза: парень слишком смущается учеников и не перестаёт смущённо улыбаться у микрофона.
— Что ж, привет, ребята. — начинает доктор, застёгивая одну пуговицу на пиджаке. — Я многое услышал от тех, кто выступал до меня, — он кидает взгляд на троих мужчин, что стоят сбоку, — и хочу сказать, что они правы. Вам не стоит пропускать это мимо ушей, лучше просто задумайтесь над теми словами. — он кивнул сам себе. — Ещё я хочу добавить от себя. Вы, наверно, уже успели заметить мой цвет волос. — Ким улыбается и слегка треплет свои синеватые пряди, а с трибун разносятся девчачьи смешки и вздохи. — Я тоже болен, как и некоторые из вас, — он окидывает учеников быстрым взглядом, улавливая некоторых с яркими оттенками волос, — но это не мешает мне строить карьеру, общаться с людьми, жить нормальной жизнью. И вам не должно мешать. То, что вы такие необычные — не ваша вина. Я считаю это уникальностью с точки зрения медицины и индивидуальностью с моей собственной точки зрения. Вы должны гордиться своей непохожестью на остальных. — Доктор Ким стал более серьёзным и даже слегка нахмурил брови, а затем расслабился и издал смешок. — У вас ведь не три руки, верно? Две руки, две ноги, одна голова. Вы совершенно нормальные люди. Не делайте из этого проблему, гордитесь собой, своей внешностью. Не тратьте на это своё свободное время и свою юность. — Он замер на пару секунд, обводя взглядом затихшие во внимании трибуны. — Спасибо за внимание, это всё.
Стадион наполнился громкими аплодисментами. Чонгук обернулся: даже Сехун, поджав губы, хлопал в ладоши, что уж говорить про Чимина, который зачем-то кивал сам себе и аплодировал стоя. Эта речь была намного искренней, чем остальные до неё, прочитанные по измятым бумажкам. Брюнет кинул на синеволосого последний взгляд, перед тем как их класс мощным потоком двинулся на выход. Директор энергично пожимал Киму руку, что-то шевеля губами, а затем похлопал по плечу и поравнялся с остальными гостями мероприятия.
— В первый раз я добровольно хочу пойти в нашу сраную больницу, лишь бы попасть к нему на приём. — щебечет Чимин и взрывается смехом, когда они с Чонгуком забирают из раздевалки рюкзаки и намериваются прогулять последние два урока.
— Даже он тебе не поможет, Чим. — буркает Чонгук, получая от друга толчок в плечо и возмущённое «Заткнись!», когда они скрываются за школьной дверью.
***
— Почему не в школе? — раздаётся грозное бормотание отца, как только Чонгук пробирается мимо гостиной в свою комнату.
Он оборачивается: отец раскинулся на диване с пустой бутылкой в руке, подложив под спину декоративную подушку, чехол для которой сшила мама. Сердце ёкает от воспоминания, когда брюнет, будучи десятилетним ребёнком, сидел в ногах у мамы и наблюдал за тем, как ловко и искусно она расшивает синюю ткань узорами.
— Уроки отменили. — бурчит Чонгук и разворачивается в коридор, намереваясь как можно быстрее закрыться в своей комнате.
— Я не договорил. — прилетает от отца, когда брюнет не успел сделать и пару шагов. Он замирает, становясь спиной к дивану, и вздыхает, заставляя отца продолжить. — Купи две бутылки соджу, деньги на холодильнике.
— Мне не продадут. — с раздражением вздохнул брюнет, намекая на свой возраст.
— Значит, сделай так, чтобы продали. И побыстрее. — отец рявкнул на последней фразе достаточно громко, чтобы дать понять Чонгуку не возвращаться домой без спиртного.
Тот влетел на кухню и, со злостью схватив купюры и сжав их в кулак, выскочил на улицу, хлопая входной дверью так сильно, насколько ему позволяла сила.
Чонгук пробежался до ближайшего продуктового, но с удивлением заметил, что тот закрыт. Выдохнув со злостью, он облокотился о кирпичные стены магазинчика, скрипя зубами и крепче сжимая деньги в руке. Будто всё назло ему делается. Судьба будто смеётся над ним, проверяет, как далеко зайдёт Чонгук. Лёгкий привкус железа в горле вырвал из размышлений и заставил немного нахмурить брови. Почти невесомо проведя пальцами под носом, брюнет не заметил кровотечения, хотя и был уверен, что ждать его оставалось недолго. Лёгкое головокружение заставило его окончательно облокотиться о стену, даже припасть к ней. Футболка неприятно липла к телу, а дыхание становилось всё более учащённым, что навеивало на Чонгука непонятное волнение и тревогу. Какая-то непонятная сила заставила его опуститься на землю полностью, а на губах почувствовался вкус крови из-за носового кровотечения. Чонгук с испугом прижал ко лбу дрожащую руку и подметил, что у него жар. Да ещё какой. Всё тело пылало, будто в огне. Брюнет не успевал стирать под носом кровь, вовремя вспомнив про оставленный в кармане джинс платок и впопыхах приложив его над верхней губой. В надежде успокоиться, Чонгук согнул ноги в коленях и приложился к ним лбом, закрывшись согнутой в локте рукой. Темнота и правда успокаивала, а дыхание выравнивалось. Спустя пару минут волнение ушло на нет, хотя руки ещё немного подрагивали, а сердце колотилось как бешеное. Брюнет не сомневался в том, что заражён. Он медленно поднялся на ноги и сделал дыхательное упражнение, послал отцовскую просьбу купить алкоголь и побрёл домой.
Хорошо, их скромное жилище было не двухэтажным, и Чонгук с лёгкостью смог прошмыгнуть в свою комнату через окно. Предвкушение злости отца заставляло сердце отбивать чечётку, ведь прошлый раз непослушания оставил на рёбрах и животе брюнета огромные синяки, большинство из которых до сих пор украшают его кожу. Ещё и отцовские деньги лежат в его кармане — несчастные гроши, за которые тот переживает больше, чем за собственного сына. Но сейчас Чонгуку просто не до этого, поэтому он запирает дверь своей комнаты изнутри и падает на кровать, надеясь, что завтра всё пройдёт.
