Не холодно.

Не прошло и получаса, и Чонгук опять сидит на той же скамейке в парке. Он обводит взглядом дома напротив, не замечая, как всё дольше и дольше всматривается в окна дома хёна, которого там точно нет. Тэхён на работе. Помогает очередным пациентам, которые приползают к нему каждый день и просят, кажется, слишком многого, а может и невозможного. Брюнет замечал это по глазам хёна, в которых иногда плещется усталость и безвыходность. Он отличный врач — Чонгук уверен, иначе Ким не таскался бы с ним как с ребёнком, не делал уместных замечаний. В голове снова прокручивается на повторе эпизод, когда Тэхён покидал дом. Чонгук уже извёлся весь, он хочет знать больше. Знать о том, как хён заболел, отчего у него пальцы синие, а кожа холодная. Он кусает губы и с нетерпением ждёт, когда придёт время идти в больницу, хотя и знает, что смелости у него не хватит расспросить обо всём Тэхёна. А может тот и сам не решится рассказать, ведь вспоминать такое не каждый захочет. У брюнета в запасе есть целый час до времени, на которое он назначен в больницу, поэтому он просто зависает в телефоне, узнаёт состояние Чимина и радуется тому факту, что тот вернётся в строй уже послезавтра. В социальных сетях больше нет ничего интересного, поэтому Чонгук ставит на телефон блокировку и откидывается на спинку скамейки. Всю дорогу в парк он прокручивал в голове их разговор с Сехуном и теперь у него только один вопрос: неужели это так выглядит со стороны? Он не видит ничего такого в том, что хён подвозит его до школы, но неужели кто-то решается считать по-другому? Скорее всего, Сехун просто пытается его разозлить. Он часто так делает, неизвестно какого результата пытаясь добиться, но Чонгук игнорирует его. Помнится, его как-то на повороте у дома поджидали Сехуновы друзья. Брюнету тогда здорово досталось, к отцовским синякам прибавились содранные об асфальт ладони и фингал под глазом, зато придурки добились своего — вывели Чонгука из себя, что и обернулось для них самих огромными увечьями. Брюнет иногда вспоминает этот случай и лишь усмехается Сехуну в лицо, зная, что тот на него с кулаками уже не полезет. Сам того не замечая, Чонгук проваливается в размышления на долгие двадцать минут. Телефон вибрирует, оповещая о сообщении от Чимина, и Гук решает ответить ему уже по пути в больницу. Пак рассказывает о том, как ему плохо, и что родители всё равно заставляют его зубрить предметы и готовиться к экзаменам, хотя Чонгук уверен, что Чимин преувеличивает. Он в этом мастер. Хотя его родители и правда не особо внушают доверие, хоть брюнет и видел их за все одиннадцать лет учёбы только три раза. Он прячет телефон в карман толстовки, когда заходит на территорию больницы, и инстинктивно поправляет маску на лице. В коридоре помещения людей не так много, но и их хватает, чтобы задеть некоторых локтём. Чонгук улавливает на стене круглые часы и только сейчас понимает, что пришёл на десять минут раньше. — У доктора Кима идёт приём? — спрашивает он у Сэён на ресепшне, и та сразу одаривает его полным внимания взглядом. — Пациент покинул кабинет несколько минут назад. Следующий приём… — она глянула на экран компьютера, — …в четыре часа. Вам назначено? — женщина склоняет голову к плечу и начинает отстукивать по столу гелиевой ручкой. — Да. — Тогда пройдите дальше и дождитесь своего времени. — Сэён развернулась к монитору компьютера и начала быстро клацать по клавиатуре. Чонгук, кивнув, разворачивается и шагает к кабинету хёна. Всё равно его приём следующий, а стоять под дверью пустого кабинета будет глупо. Он коротко стучит в дверь два раза и, не дождавшись разрешения войти, открывает скрипучую дверь. Хён сидит в своём кресле, закинув ноги на стол, и попивает чай, держа кружку в руках, обтянутых белыми больничными перчатками. У брюнета невольно поднимаются в удивлении брови. — О, Чонгук, — Ким опускает ноги и улыбается, отставляя чашку с чаем на край стола, — ты рано. Гук неуверенно мнётся у двери, сжимая лямку рюкзака, и думает, что заявиться раньше времени было плохой идеей. — Чем раньше начнём, тем быстрее закончим. — оправдывается брюнет. — Ну, это от тебя зависит. — пожимает плечами хён. — Садись. — он кивает на второе кресло перед собой и выдвигает ящик в своём столе. Чонгук послушно присаживается на предложенное место, снимает маску и ждёт. Он понятия не имеет, что ещё можно проверить и обследовать, но у Тэхёна, кажется, на каждого пациента приём расписан по пунктам и цифрам. — Итак, — начинает Ким, доставая ртутный градусник, — сейчас мы проверим, насколько ты горяч, в прямом смысле. У брюнета на мгновение уши вспыхивают от такого заявления. Он кивает и принимает градусник, сразу же отодвигая горло толстовки и пихая его под подмышку. Тем временем Тэхён снова принимается хлебать чай. — Прости, не могу предложить тебе. Сильно обжёгся? Чонгук сразу вспоминает, как пил вчера чай. Точнее, вылил его в раковину, как только убедился, что горячие напитки ему нельзя, поэтому он кивает хёну и вздыхает. Во рту до сих пор неприятно щиплет. Ким сочувствующе поджимает губы и отставляет чай в сторону, подпирая кулаком подбородок и сканируя взглядом Чонгука, у которого, кстати, до сих пор горят уши от чего-то. Наверное, его болезнь тоже сказывается на этом. — Как дела в школе? — резко меняет тему хён. — Я знаю, что скоро у вас экзамены. Чонгуку хочется скорчить болезненную гримасу и закрыть уши, потому что экзамены и правда скоро. Он тяжело вздыхает, выкладывая всю свою безвыходность, и пожимает плечами. — Не думаю, что сдам их. — и этим всё сказано. Ким поднимает брови в искреннем удивлении. — Почему? У тебя плохо с базовыми предметами? — Не плохо, но… — «да». — Скажем так, математику я вообще не понимаю, а с учителем корейского у нас натянутые отношения, так что… — Чонгук снова вздыхает и кусает щёку с внутренней стороны. — Я мог бы объяснить тебе математику. У меня по ней высший балл на экзамене был. — говорит хён, и брюнет восторгается мысленно. — А вот отношения с учителями… Тут нужно искать причину. Какая у тебя? Гук прикусывает язык. Рассказывать Тэхёну о своих прогулах не хочется совсем. Он вовремя вспоминает про градусник. — Ой, а градусник разве не нужно доставать? — Чонгук быстро вытаскивает его и вглядывается в полосочку красной ртути, которая достигает отметки в сорок градусов. Глаза лезут на лоб. — Это что, шутка? Тэхён берёт градусник в свои руки и вглядывается в отметку. — Совсем нет. — он достаёт какую-то тетрадь, вписывая в колонку полученные данные. — Это ещё мало. Я думал, будет сорок два, но это уже не важно. — закрыв тетрадь, Ким встаёт из-за стола и берёт с полки тонометр. — Давай измерим давление и сердечный ритм. Чонгук видел раньше этот прибор несколько раз у себя дома, когда мама была жива. Она почти каждый день измеряла себе давление, пока ей не измерили его в больнице. Последний раз. Брюнет закатывает рукав толстовки, но лишь до локтя — выше не получается, потому что рукава довольно длинные, а ткань толстовки плотная. Несмотря на это, Гук всё же пытается задрать рукав выше, чтобы надеть на предплечье манжету тонометра. — Хватит мучать рукав. — подаёт голос хён, наблюдая за провальными попытками брюнета. — Просто сними толстовку. Гук уже не знает, в какой раз вспыхивают его уши, но мучать себя, Тэхёна и рукав толстовки он не хочет, поэтому согласно угукает. Толстовка оказывается на спинке кресла, высвобождая поток сердечных лучей, что вспыхивают и днём, и ночью. Он позволяет хёну надеть манжету на свою руку и ждёт, пока прибор пикает и начинает жужжать. — Ты каждый день дерёшься что ли? Синяки не сходят. — озвучивает факт Ким и давит на синяк на рёбрах с левой стороны. Чонгук болезненно корчится. — У меня есть хорошая мазь, подожди. Хён снова рыскает на полке, где стоят несколько пустых колбочек и какие-то тюбики с мазями. Схватив один из тюбиков с жёлтой этикеткой, он возвращается к брюнету. — Помажешься потом этим, быстро помогает. Тем временем показатели чонгукова давления уже высветились на сером экранчике тонометра. Сам Гук вообще не разбирается в этом и не знает, какие цифры для него норма. Зато Тэхён, кажется, знает, и результат исследования его не радует. — Двести один на сто семь… — Ким на мгновение встал в ступор. — Тебе… нормально? Как себя чувствуешь? — он перевёл взгляд на Гука. В его глазах мелькнуло беспокойство. А Чонгуку что, ему нормально. Вот сейчас оденется только, прикроется, успокоится, и будет ещё лучше. — Всё хорошо. — он пожимает плечами, мол, ничего необычного. Тэхён принимается расстёгивать манжету тонометра. — У тебя ещё и аритмия. — подытоживает хён. Он вздыхает и откладывает в сторону прибор, раскрывая ту же самую тетрадь и вписывая туда показания. В чонгуково светящееся сердце впервые закрадывается испуг за своё здоровье, и он даже не хочет думать о том, что на пути лечения могут встать какие-то неожиданные проблемы. Он хочет уже поскорее одеться и закончить с процедурами. — Куда разогнался? Я мазь кому дал? — останавливает его Ким, как только Гук начинает натягивать толстовку. Он и дома может спокойно обработать свои синяки, но вслух этого, конечно, не скажет. Не хочется припираться с хёном, да ещё и возражать — он врач, он знает, как будет лучше пациенту. Чонгук лишь незаметно закатывает глаза и кладёт свою одежду обратно на спинку стула, следя взглядом за Тэхёном. Тот что-то и пишет, и пишет в тетради. Почерк у него, кстати, разборчивый: Гук может легко прочитать «Показатель систолического давления: 201», «Показатель диастолического давления: 107», «Частота сердечных сокращений…»… — Чонгук. Названный мгновенно отводит взгляд от тетради и начинает откручивать крышечку тюбика с мазью, но вот беда: зеркала здесь нет, а найти синяки на ощупь точно не выйдет. Тем более на спине. — Э-э, хён, — тот поднимает на Гука полный внимания взгляд, — как я смогу без зеркала… я же не знаю… — боже, и как это сформулировать? У Чонгука словарный запас быстро кончается, но Тэхён вовремя соображает. — Да, прости, я и не подумал об этом. — он встаёт из-за стола. — Встань прямо, я помогу. Чонгук в тот же момент жалеет, что оказался таким честным и просто не намазался мазью, где придётся, а уже дома, перед зеркалом, разобрался бы с синяками как следует. Он тихо вздыхает и встаёт к хёну спиной, отдавая тюбик с мазью. Сзади слышится неприятный шелест медицинских перчаток, и Гук догадывается, что Ким их снял. — Прости, можно я… — Тэхён, кажется, тоже растерял весь словарный запас. — У меня руки холодные, тебе будет неприятно. — он медлит ещё пару секунд, а затем, всё ещё находясь у Чонгука за спиной, просовывает свои руки вперёд, обнимая брюнета за грудную клетку, сразу же перемещая ладони влево — к сердцу. Гук даже пискнуть не успевает, как чувствует на своей горячей коже холодные как лёд ладони. Пальцы у хёна снова бледно-синие, и Чонгук думает, что они тоже светятся в темноте, скорее всего звёздными, космическими переливами голубых и синих оттенков. Его тёплое, даже горячее сердце начинает светиться ещё ярче, окутывая красивые длинные пальцы своими лучами и будто растапливая на них лёд. Кожа снова приобретает нормальный оттенок. Чонгук судорожно делает вдох и выдох, прикрывая глаза. Какое-то непонятное ощущение всегда сопровождает этот душераздирающий момент, посылая еле ощутимые разряды тока по всему телу, и Гук списал бы это даже не мимолётное возбуждение, отчего тут же бросает в пот. — Спасибо. — брюнет не видит за спиной хёна, но уверен, что тот сейчас улыбается. По коже проносится лёгкий холодок. На спине, в районе правой лопатки, начинают чувствоваться пальцы, что старательно втирают холодную мазь в горячую кожу, заставляя брюнета задержать дыхание. И тут Чонгук вспоминает. — Хён, — голос звучит неуверенно, — можно спросить? — Гук не знает, почему решился сейчас на допрос, но слова сами вырвались наружу. Тэхён угукает, продолжая втирать скользкую мазь в синяк на пояснице, заставляя своего пациента до боли прикусить нижнюю губу, чтобы голос не дрожал. — Расскажешь, как это случилось с тобой? — под «это» брюнет подразумевает заражение хёна радиацией. Движения пальцами на мгновение прекращаются, а затем возобновляются снова. — Тут и рассказывать нечего. — Ким пожимает плечами, с лёгкостью идя на контакт. — Я тогда возвращался в Пусан и выходил из аэропорта. Недалеко собралась какая-то толпа людей, ну я и подошёл поближе. — Чонгук уже предчувствует подвох в этой истории. — А там, ну… и упал метеорит, совсем рядом, километрах в двух-трёх. — у брюнета невольно открывается рот, он боится даже думать о том, что случилось дальше. — Помню только, как произошёл взрыв, а потом всё покрылось синим и чёрным дымом. Некоторых потом госпитализировали, но… Развернись, ко мне. — хён останавливается на своём рассказе, пока Гук разворачивается к нему лицом, чтобы тот продолжил обрабатывать синяки на прессе и груди. — В общем, большинство погибли, а те, кто выжил, не подлежат лечению. — Чонгук замирает как вкопанный. Он бегает глазами по лицу Тэхёна, замечая, как посерьёзнел тот, усердно втирая мазь в кожу на левом ребре. Это ужасно. Первая фраза, что приходит брюнету в голову. Получается, хён никогда не вылечится, зато он помогает другим людям. Чонгуку хочется зажмуриться, зарыться в свои волосы руками и осесть на пол, но вместо этого он просто опускает голову. И кто его за язык потянул? Должно быть Ким сейчас прокручивает в памяти ужасные отрывки с того дня, хоть и не показывает эмоций. — Прости, хён, я… не хотел… — тихо бурчит Чонгук. — Не извиняйся, всё в порядке. Я уже давно перестал загоняться по этому поводу. — на последних словах Тэхён давит улыбку и опускается рукой ниже, на синяк, что в районе аппендицита. Гука будто током прошибает. Мягкие пальцы начинают медленно втирать мазь в кожу, задевая кромку чонгуковых джинс, и брюнет, не в силах больше на это смотреть, задирает голову к потолку. А Тэхёну нормально. Он заканчивает с процедурой, показательно закручивая крышечку тюбика. — Спасибо. — тихо булькает Чонгук, срываясь к своей толстовке. Он заметно расслабляется, когда мягкая ткань приятно окутывает кожу. Правда, не такая мягкая, как чужие недавние прикосновения. — Не стоит благодарностей. Будешь сок? Брюнет слегка мнётся от неожиданной смены темы и не сразу соображает, и тогда Ким берёт всё на себя. Он достаёт с полки два прозрачных стакана и ловко разливает апельсиновый сок из прозрачного стеклянного кувшина с ручкой. Затем непринуждённо садится в своё кресло, закинув ноги на краешек стола, и жестом приглашает Чонгука сесть напротив, пододвигая ему второй стакан с соком. Когда-нибудь Гук перестанет удивляться такому поведению, но точно не в этой жизни. Он послушно опускается на кресло и дрожащей рукой обхватывает стакан, делая один глоток. Холодный. Должно быть хёну нельзя пить холодное, как и Чонгуку горячее, но он почему-то пьёт. Наверное, смирился со своей безвыходностью, хоть такие действия и не сказываются на нём нейтрально: его ногтевые пластины тут же слегка синеют, как и самые кончики пальцев. Брюнет размышляет над тем, какие ощущения испытывает хён во время всего этого. Когда у него самого засветились пальцы в первый раз, их слегка покалывало, но боли не чувствовалось. С тех пор они и не светились. Наверное, у Чонгука не сильная доза радиации, хотя хён записал её, как пятую степень… Гука отвлекает от глубоких размышлений внезапный и приглушённый смех Тэхёна. Он сразу же с непониманием смотрит на него, и тогда Ким убирает ноги со стола и отставляет стакан с недопитым соком. — Ладно, Чонгук, только без паники. — тот хмурится, всё ещё не вникая в суть. — Твои волосы, они… — хён не продолжает фразу дальше, заставляя Гука забеспокоиться. Желая узнать, что же там такое с его волосами, он быстро вытаскивает из кармана телефон, смотря на своё отражение. С волосами, и правда, что-то не так. Двумя словами — они светлые. Чонгук в ужасе опускает телефон и смотрит на хёна, который прыскает в кулак. — Это как? — хочется повысить голос, но Гук вовремя себя одёргивает. — Как, как… Ты сидишь прямо напротив окна, а там — смотри, какое солнце жарит. — Тэхён пожимает плечами, мол, сам виноват. А Чонгук и правда не заметил, как в его спину и макушку упираются лучи, проходящие через открытое окно больницы. Внутри закрадывается паника — он не хочет быть блондином, не в этой жизни, нет. Завтра ведь в школу, а каникулы только через пару недель — тогда бы Чонгук мог отсидеться дома до тех пор, пока не поправится. Сейчас же дома сидеть нельзя, ведь он итак много пропустил. Гук пропускает светлые пряди сквозь пальцы, а затем потирает висок. — Я смогу перекраситься? То есть… в первые дни ведь можно ещё вернуть свой цвет? — спрашивает он с нескрываемой надеждой в глазах. Тэхён суживает глаза. — Не хочешь быть блондином? — Нет! — выходит громче, чем хотелось. Гук с психу швыряет свой телефон на стол. — Мне завтра в школу. Да меня же засмеют! — Чонгук пытается доказать хёну весь ужас ситуации, вставая на ноги и потирая лоб. Ким снова пожимает плечами. — Перекрась волосы в свой цвет. В первые дни такое, и правда, возможно. Гук бы с радостью, но его опять резко осеняет, и тогда он возвращается на кресло. — Ты можешь покрасить меня? Сейчас. — Ну, а что? Его не учили красить себе волосы, да и краску нужно купить, и кисть… Ким, мягко говоря, удивлён. — Ты никогда не красил свои волосы? — конечно, нет, хочется сказать Чонгуку, но он лишь отрицательно качает головой. Скорее бы уже вернуть свой натуральный цвет, не дай бог, его кто увидит со светлыми волосами. — Просто… у меня нет в кабинете краски. — обнадёживает его хён, и плечи Гука опускаются. — Но она есть у меня дома.