Не холодно.

— Я не хочу домой, — бурчит Чонгук, которого силком затолкали в автомобиль, чтобы доставить домой. Тэхён попросту не мог весь вечер наблюдать, как брюнет трясётся от холода и отказывается покушать или выпить чаю. Дома ему наверняка будет лучше и, самое главное, теплее. Но Чонгук-то не ради этого сорвался сразу после школы к хёну. Стоило один раз его увидеть там, в кабинете… — Я не могу быть всегда рядом, ты же понимаешь, — с сожалением в голосе говорит Ким, восседая за рулём и разглядывая профиль Гука. Ну, а что он хотел? Да, пусть Тэхён и растаял от долгожданной встречи, но менять своё решение он не надумал. Не в их положении. Осознавать это всегда было и будет очень больно, ведь Ким тоже человек и тоскует, возможно, даже сильнее Чонгука. Но он взрослый и сдержанный парень, поэтому не расклеивается, предпочитая держать всё в себе. У Чонгука губы надулись, что говорит о большой обиде. Дети всегда так делают. Он молчит всю дорогу до своего ненавистного дома, прожигая взглядом колени, обтянутые джинсами. В горле снова стоит ком, из-за чего хочется заплакать вот прямо сейчас. Может, хён сжалится… Да ну, будет ещё Чонгук сопли-слюни распускать. Оставим это на запасной вариант. Он почти шёпотом просит хёна остановить за поворотом, аргументируя тем, что хочет прогуляться немного (на самом же деле, чтобы отец не увидел), и тот (не с первого раза, но всё же) сбавляет скорость, останавливаясь у тротуара. Не успел Ким и руки с руля убрать, чтобы потянуться к брюнету и (может, в последний раз) приобнять его, как Чонгук уже захлопывает дверцу автомобиля и, засунув руки в карманы толстовки, молча удаляется. Внутри Тэхёна засела горькая вина. Если Гук обижается на него, то Тэхён злится на самого себя, ведь с одной стороны всё так просто можно разрешить, а с другой вообще не знаешь, что делать и куда податься. Тэхён провожает взглядом чонгукову спину, пока тот не скрывается за поворотом, и кладёт голову на руль, вздыхая. Нужно что-то решать. Либо обрубить всю связь с Гуком, либо… О другом думать тяжело, но мучить себя и брюнета больше невозможно. Ким вдавливает педаль газа в пол, разворачиваясь в сторону своего дома. Чонгук заходит в дом и со скоростью света перемещается сразу же в свою комнату. Как много всего он хочет сейчас сказать хёну! Он понимает, безусловно, что так Тэхён заботится о нём, но иногда кажется, что за этим «Чонгук-и, будет холодно» скрывается «Чонгук, отвяжись». И от таких мыслей хочется выйти в окно, потому что Чонгук уже, блин, не отвяжется и не забудет. Это не так просто, точнее, не просто от слова совсем. Тэхён там, конечно, сможет о себе позаботиться и всё такое, ну, а Чонгук останется гнить с отцом под боком. Ему осталось доучиться месяц — а потом в добрый путь, только неизвестно куда. Отец точно не будет заботиться о каком-то там образовании его единственного сына. Этого Гук и боится — неизвестности перед ближайшим будущим. Ему даже не у кого взять дельный совет, он не уверен сейчас ни в чём. Голова тяжёлая, хочется спать. За дверью мельтешит отец, сталкиваясь со стеной и матерясь себе под нос. Чонгук чувствует его перегар даже через дверь. Запереться бы от греха подальше, да лень. Он не берётся делать домашнее задание, так как школьная рутина его разочаровала, не смогла полностью поглотить, оставляя думать об одном единственном человеке. Когда отец, вроде бы, затихает (может, вообще ушёл из дома), Гук начинает буйствовать. Его так всё достало, на самом-то деле, что одних слёз мало — надо выпустить пар. Первым делом он со всей дури швыряет свой школьный рюкзак с книгами в стену, и тот, столкнувшись с ней, тяжёлым мешком падает на пол. Затем идёт одежда, которая лежала на спинке стула и которая тоже встречается со стеной, через секунду тряпками валяясь на полу. В ход идёт тяжёлая артиллерия: опрокинутый стул, прикроватная тумбочка, цветочный горшок, настольная лампа… Чонгук, задыхаясь от гнева и сжигая глазами всё на своём пути, останавливается посреди своей комнаты. Ему мало всего этого. Мог бы, перевернул весь дом. Грудь тяжело вздымается, руки сжаты в кулаки, зубы скрипят. Внезапно…боль в районе затылка — отец схватил его за тёмные пряди, сжав в кулак. — Ты чё наделал, сукин ты сын?! — орёт он нечеловеческим голосом и швыряет Гука в кучу того бардака, который тот устроил в своей комнате. Сам в шоке озирается по сторонам, стреляя искрами из глаз, а затем останавливается на Чонгуке, сжимая челюсть. Словами не передать, какой страх за свою жизнь испытал в тот момент Гук, медленно поднимаясь с пола. В глазах всё плывёт, хочется плакать, а ещё ударить кого-нибудь. Главный претендент стоит прямо перед ним. Гук, нахмурив брови и злобно зыркая глазами, собирается решительно надвигаться вперёд, но, нечаянно наступив на выпавшую из рюкзака точилку для карандашей, ойкает и хватается за ногу. Боль резкая и острая, но она точно не заглушит ту, которая сопровождается последующим ударом в челюсть. Гук снова отшатывается, на этот раз хватаясь за скулу и опираясь одной рукой об стену. И приспичило же его громить свою комнату! Пошёл бы за дом, поколотил дерево и лёг спать со спокойной душой и целым лицом. Теперь отчитывается… — Ты, — мужчина хватает его снова за волосы и притягивает ближе, — не дорос ещё, понял? Психи свои показывай учителям. — он резко отшвыривает брюнета в сторону, напоследок окинув грозным взглядом, и разворачивается. — И прибери здесь! Дверь захлопывается, а Чонгук оседает на пол. Чёрт, да он везунчик. Отделался царапиной на щеке, хотя могла завязаться драка не на жизнь, а на смерть. Левая сторона лица ужасно болит и жжёт, но даже её соревнуется заглушить боль в ноге от грёбаной точилки, что б её! Гук медленно поднимается, жалобным взглядом окидывая свою комнату, которая превратилась в свалку, и падает на постель. Потом приберётся. А комнату замкнёт, чтобы отец не зашёл и не увидел всё ещё царивший бардак.

***

Утро встречает будильником, ярким солнцем за окном и невыносимой болью. Чонгук, чуть ли не плача, отрывает лицо от подушки, ощупывая кончиками пальцев левую скулу. Наверняка синяк на пол-лица, но в школу надо, как ни крути. Если не сам уйдёт, так отец вышвырнет в окно, быстро почуяв, что сынок прогуливает. Гук сменяет толстовку, в которой уснул, на тёмно-серую, закидывает в рюкзак чудом уцелевшие учебники, приглаживает волосы и, заперев комнату изнутри, лезет через окно на улицу. Ну, а что такого? Встречаться с отцом где-нибудь в коридоре после вчерашнего — себе дороже. На свежем воздухе Гук более-менее приходит в себя и начинает смотреть на вещи под другим углом. Комнату жалко. И всё-таки не нужно было поддаваться эмоциям и громить всё подряд. Сегодня вот придётся убираться, потому что находиться в таком беспорядке тоже не прельщает. Брюнет доходит до школы поздновато, потому и людей у входа и в коридоре толпится много. Он пытается прикрыть пострадавшую сторону лица капюшоном и как всегда игнорирует взгляд охранника, провожающий его до самого кабинета. Ну уж нет, Гук возьмёт сменку только под страхом расстрела.

***

— Я просто подумал, может, ещё кому понадобится помощь, а я тут такой, знаете, уже на месте, — нервно улыбается Тэхён, сидя на кушетке в кабинете школьной медсестры. Приехал он сюда совсем не за этим, а чтобы увидеть Чонгука и убедиться, что с ним всё в порядке. Ну, и что он не обижается…сильно. А тут в коридоре эта медсестра его хватает под руку и тащит к себе, под предлогом «коллега» уговаривая на чай. И вот, спустя десять минут, Ким держит в руках белую чашечку с чаем, громко отхлёбывая. Ну ладно, можно и посидеть, а заодно и вытащить полезную информацию из очень разговорчивого человека. — А тот ученик, Чонгук, кажется, часто в драки ввязывается? — и невинно хлопает глазами, делая ещё один громкий «хлюп». Медсестра оживляется. Хорошая, кажется, тема для разговора. Она отставляет свою чашку на стол, вытирая ладони о белоснежный халат с голубым воротником. — Знаете, доктор Ким, он у нас довольно несговорчивый, ещё и учится…мягко говоря плохо. Такие ученики обычно проблемные. Она снова тянется к чашке и, посматривая на Кима, вопросительно поднимает вверх брови, ожидая следующего вопроса. Тот собирается начать заваливать медсестру другими интересующими его вопросами, как вдруг она резко привстаёт со своего рабочего места, открывая окно. — Чон Чонгук! Опять лицо разукрашено? Ну что же такое… Тэхён вообще не в курсах, откуда там взялся Гук и почему у него опять (!) разукрашено лицо. Отставив чашку, он тоже вытягивает шею и видит, как на школьном стадионе собрались школьники. Сегодня некоторым из них вручают награды за успеваемость в спорте и учёбе. Но Гука уже и след простыл. Медсестра с тяжёлым вздохом опускается на своё кресло. — Что, опять драка? — едва дрогнувшим голосом спрашивает Ким, нахмурив брови. — Может, стоит уже предпринять какие-то меры по поводу тех школьников? Я думаю… — О, нет, дело не в обучающихся. Главные бунтари так и вообще сейчас на больничном… — поджимает губы и качает головой. — Знаете, отец Чонгука иногда… выпивает. Ну, как бывает: напился, разозлился из-за чего угодно, а там уже… — она поднимает взгляд на ничего не понимающего Тэхёна и снова вздыхает. — Мы пытались помочь, но никак особо не получилось повлиять на ситуацию в семье. Тэхён смотрит в одну точку и не моргает. Чонгука бьёт отец. Более того — он напивается и бьёт его. В голове просто не укладывается мысль, что все те синяки на теле Гука могли быть оставлены не какими-то отбитыми школьниками, а взрослым мужчиной. Отцом, мать вашу. У Кима сразу возникает главный вопрос: почему Чонгук не рассказал ему? Неужели, Тэхён бы не помог выйти из ситуации? Ему хочется просто плеснуть себе в лицо этим горячим чаем, потому что не догадался сам, не спросил сам. Он только сейчас понимает, что ни разу не поинтересовался у Гука о его семье. А как представить, что этому беззащитному ребёнку может причинять боль какой-то мужик, так вообще сердце падает в пятки. -…вот этого я тоже не понимаю. Может, ещё чаю? Доктор Ким? Господи, да отвяжись ты уже. Тэхён переводит суровый взгляд на медсестру, и та заметно меняется в лице, ставя чашку со своим чаем на стол. — Что случилось? Вам плохо? Ким резко встаёт, твёрдой и решительной походкой покидая кабинет и громко хлопая дверью. Нужно срочно найти Чонгука и вытрясти из него всю правду. Тэхён выходит на улицу, поворачивая налево к стадиону. Ему навстречу идут небольшие группы школьников: видимо, линейка уже закончилась, и все начинают расходиться по своим классам. Чонгука нигде не видно. Что раздражает, так это почти одинаковые толстовки на подростках, потому их легко можно спутать друг с другом — особенно, если они в капюшонах. Тэхён добегает до скамеек стадиона и теряется. Тут дела обстоят ещё хуже: школьников не просто много — их дохрена. Большинство встали со своих мест, а теперь стоят в очередях и ждут, когда пройдут другие, чтобы выйти отсюда. Тэхён снова теряется и начинает вертеть головой, надеясь увидеть Гука, но всё тщетно. Если не пойти напролом, то можно до вечера простоять здесь, поэтому, нагло растолкав парочку старшеклассников, Ким протискивается через всю очередь, сразу вспыхивая, когда видит знакомую тёмную макушку. — Чонгук! Парень оборачивается, встречаясь глазами с Тэхёном. И правда, Гук. И правда, синяк под глазом. Он раздражённо вздыхает и начинает спешно проталкиваться назад, в противоположную сторону от Кима, у которого уже руки трясутся. — Чонгук, Чонгук-а… — тот не обращает внимания на плохой, казалось бы, настрой брюнета и пролезает ещё через нескольких подростков, получая в ответ громкое цоканье и закатывание глаз. И вот он, момент: Тэхён уже почти добирается до своей цели, хватая за запястье, но его с силой вырывают. — Отвали, Тэхён. Отстань от меня! — У Гука в глазах злость, смешанная с обидой. — Чонгук, почему не сказал… послушай, давай отойдём и… Побои на лице Гука вызывают боль в груди. Тэхён запыхался, а ещё не знает, как подступиться и выразить свои мысли правильно, но его уже не слушают. Он замечает только тёмную макушку, стремительно удаляющуюся вперёд, а вскоре и вовсе исчезающую в толпе школьников.