Пиши свою историю сам

      Цуна зевнул и лёгким движением руки смахнул очки с лица, начиная яростно тереть слипающиеся глаза — из-за усталости он не видел ничего даже сквозь стёкла, что явно говорило о жутчайшем перенапряжении. На часах было давно уже за полночь. Он оглядел тёмную комнату — разбросанные тетради, пачки от чипсов и упаковки от энергетиков, так же несколько элементов одежды, уже явно давно не стиранных…        — И как давно я убирался? — парень почесал голову и откинулся назад, крутанувшись на стуле, который тут же занесло: Саваде пришлось тут же схватиться ладонями за край стола, надеясь не навернуться со своего места, и дёрнул его на себя — с полок мгновенно посыпались ручки и карандаши, на его голову свалился томик какой-то манги, после чего Цуна смог вернуть себе равновесие и вновь поудобнее усесться в кресле, скрючившись в три погибели. Очки оказались погребены где-то под тетрадями, из-за чего парень громко и грустно вздохнул.       Хорошо, уборка нужна была. Но только после того, как он дорисует эту главу! Как он завтра пойдет в институт с чистой душой, если душа нисколько не чистая, а глава оказалась задержана на парочку дней?       Поэтому Цуна покрепче сжал стилус в своей руке, надеясь, что графический планшет не подведёт его в последнюю секунду, и услышал, как пришло сообщение от друга — тот, кажется, жаловался на позднее время и просил побыстрее дорисовать все фреймы, чтобы он мог, наконец, проверить текст на ошибки и лечь спать (на самом деле же его друг — Гокудера Хаято больше предпочитал слово «приятель» — костерил его на чём свет стоит, советуя забить на это всё и идти спать). Саваде на самом деле было его немного жаль: режим у него был совсем другой, а он тут со своим запозданием… Нужно трудиться в два раза больше, чтобы никому больше не доставлять проблем.       Парень потянулся за кофе, едва касаясь подушечками пальцев уже остывшей кружки, и, наконец, почувствовал, как сильно его клонит в сон. Это было несколько странно: он же выпил по меньшей мере три энергетика и пять кружек крепкого кофе, как организм смог дать слабину после такой мощнейшей зарядки на всю ночь? Цуна нашарил рукой телефон и наощупь вырубил звук, где-то на задворках сознания надеясь на то, что эти настройки на будильник не распространялись.       Цуна медленно закрыл глаза и погрузился в глубокую дрёму, отдалённо слыша, как стилус выпал из ослабевшей ладони, а чашка, задетая локтем, полетела на пол, разбиваясь на сотню керамических осколков.       Савада Цунаёши скончался в возрасте двадцати одного года в своей квартире и с осколками от кружки под ногами от остановки сердца. И это — начало новой, более захватывающей истории.

***

      Проснувшись, Цуна едва смог поднять голову с подушки. Было так тепло, уютно и мягко — трудно было оторваться от кровати, ведь последние два месяца он даже не доползал до неё, засыпая за столом и просыпаясь там же, тут же собираясь и убегая на занятия.       С утра до середины дня — пары, затем курсы, рисование манги… Кто удивится, узнав о его смерти? Ей богу, этот парень был из тех, кого однокурсники ожидали увидеть в новостях мёртвым, ведь такие не доживают до двадцати пяти. Вот и дождались.        — Ой-ёй… — тут же пробормотал Цуна, оказавшись на полу. С кровати его явно столкнули — он почувствовал ощутимый пинок в бок, который отозвался болезненным покалыванием где-то под рёбрами. Однако самым интересным было то, что он всё же как-то оказался в постели — неужели Гокудера выбил дверь в его дом, чтобы поквитаться за нарушенный режим, и нашёл его спящим, а потом кинул на кровать, чтобы утром Савада в очередной раз не разваливался и скрипел от боли, словно старый конструктор? Комната, вроде как, была его… Ну и где тогда сам парень? Цуна подумал, что именно друг столкнул его с кровати, и перевалился на другой бок, мысленно кивая самому себе. — Хаято, — жалобно протянул он. — Хаято-о… Принеси мне мазь из аптечки, пожалуйста, у меня поясницу ломит. Она в левом шкафчике, я её никуда с твоего прошлого прихода не убирал.       Друг молчал, и Цуна решил взять всё в свои руки.        — Никакой помощи в этом доме, — кряхтел он, вставая с колен, и тут же почувствовал, как кто-то тихо усмехнулся в ему затылок. В надежде увидеть Гокудеру за свой спиной уже с мазью, Савада попытался обернуться, однако сделать этого ему никто не дал — чужие руки мигом вернули его голову в исходное положение, из-за чего шейные позвонки звонко хрустнули, а по спине пробежался холодок. Это не Хаято? Значит, ограбление. Но красть у него нечего, кроме графического планшета… Даже стилус уже старый, его максимум за пару сотен йен на озоне продать можно.       Заранее готовясь к своей смерти и к тому, что прямо сейчас холодное лезвие приставят к его шее с вопросом «где самое ценное, фрик?», Цуна вдруг обомлел, когда его нежно потрепали по волосам. Холодная ладонь медленно спустилась с головы на лицо — оглаживая стёртыми подушечками его надбровные дуги, скулы и щёки, курносый нос с россыпью едва заметных веснушек, пальцы остановились на губах — после чего, словно в нерешительности застыла. Савада шумно сглотнул, и фаланги вновь метнулись вверх — огладили тонкую чёрную оправу и аккуратно потянули за заушники, заставляя очки легко сползти с его лица.       Это было страшно, смущающе и совершенно непонятно — его ещё и изнасилуют перед убийством?! Отбросив подобные мысли, Цуна открыл рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, однако глубокий голос прервал его даже не начавшуюся речь:        — Ку-фу-фу! — кто-то тепло, мягко засмеялся над его ухом, после чего холодные руки обвили его вокруг пояса и дёрнули на себя, заставляя врезаться в чужое тело. — Мой милый Цунаёши-кун, зачем же ты зовешь меня чужим именем?       Цуна испуганно подскочил на своём месте, прижимая к себе планшет, который нащупал рядом, и уставился на двух мужчин в своей комнате. Они стояли пафосно: так, будто прямо сейчас где-то в углу сидит фотограф и ловит момент, чтобы запечатлеть этот момент надолго.       Они оба направляли друг на друга оружие: один — пистолет, практически упираясь холодным дулом прямо в лоб, а второй — выставив перед собой трезубец, концы которого, Савада мог поклясться, могли спокойно разорвать одежду или кожу, как это обычно происходит в аниме, стоит полоснуть им по воздуху.        — Отпусти его, — холодно прервал чужой монолог глубокий бархатистый голос.       Перед ним стоял один из персонажей его манги — Реборн (мало кто знал, но в официальном датабуке Цунаёши прописал его как Ренато Ольбано), учитель главного героя и любитель садо-мазохизма, который свои наклонности проявляет весьма агрессивно — то зажмёт главного героя где-нибудь в коридорчике, то пистолет к виску приставит, то спасёт от очередного любовного интереса и позволит спрятаться за своей спиной, принимая на себя все удары.       Цуна повернул голову и наткнулся изумлённым взглядом на два гетерохромных глаза: один — нежно-голубой, казалось, излучал бесконечную любовь одним только прищуром. Другой же, словно застыв каменным изваянием, слепо смотрел вперёд и внушал некое волнение.       Эти глаза тоже оказались ему знакомы. Рокудо Мукуро (в датабуке имена тоже разнились: Клето Скварчалуппи против торжественного «Рокудо Мукуро» никак не шло, верно?) приятно улыбнулся, расхохотавшись своим знаменитым смехом, и прижал его к себе ещё ближе, а сквозь лёгкую футболку и латексные штаны парня Цуна легко почувствовал твёрдый живот и что-то… э, большое, прижимающееся к его ягодицам, мигом пожалев о том, что слишком сексуализировал этого персонажа.       Он что… попал в собственную мангу? Ками-сама, храни его.