Dead man's arms

      Спина болит нещадно. Еще бы! Койки здесь оставляют желать лучшего. А что я хотела? Не пятизвездочный отель, в конце концов. Даже не дешевый хостел. Отлично, Мэдисон! Просто замечательно! А ведь так хорошо все шло…       Но просыпаюсь я не только от ноющей поясницы. Беспокойные сны весь остаток ночи не давали нормально отдохнуть. Уж не знаю, были ли это просто нервы от всего произошедшего, или же мое подсознание жаждет мне что-то сказать, но во сне за мной пришел он – Алекс. Черт, в последний момент мне даже показалось, что он вот-вот поймает меня. Готова поклясться, что я даже почувствовала, как его рука с силой сжимает мой локоть… От этого воспоминания меня передергивает. Гребаный Алекс! И что, интересно, я вообще в нем нашла? Хотя и так понятно. Я просто делала то, что делала большую часть своей жизни – искала вариант получше. Сначала, как только подвернулась возможность, бежала из своего задрипанного городишки, оставив позади алкаша-отчима и свою забитую, давно потерявшую интерес вообще ко всему мамашу. Уже стало гораздо лучше. А как только я окончила музыкальный колледж, то и подработки стали лучше.       Я пела всю свою сознательную жизнь, и это было, пожалуй, единственным, что у меня действительно отлично получалось. И со временем я находила все более достойные места для выступлений. Нет, это по-прежнему оставались всевозможные клубы, бары и рестораны. Но менялся их класс, контингент, а с ними менялся и мой заработок. Конечно, разбогатеть с такой работой сложно, но на еду, одежду и аренду мне всегда хватало, и я не жаловалась. А на что жаловаться? Весь кошмар остался позади, я занималась любимым делом, и у меня было все необходимое. Можно ли желать большего? Конечно можно!       И тогда-то я и встретила Алекса. Избалованный мальчишка, сыночек каких-то больших шишек в городе. Он появился одним поздним вечером в клубе, в котором я тогда выступала и, если верить его словам, увидев меня на сцене, оказался просто заворожен мной. Признаюсь, сам он тоже был хорош собой. С этими своими огромными серыми глазами и острыми скулами... И когда он решил сделать меня своей, я не слишком уж и сопротивлялась. Даже не знаю, что одурманило меня больше – его улыбка или то, какую красивую жизнь он мне подарил. Но, когда я говорю, что Алекс решил "сделать меня своей", это буквально значит, что я оказалась его собственностью. Я чувствовала себя красивой куколкой в дорогих платьях, запертой в огромном доме. Куклой, у которой нет своей воли, которая нужна лишь для красоты. Куклу можно переодевать, играть с ней, когда хочется, брать ее с собой на всевозможные, такие же до жути пластиковые, встречи и приемы, показывать всем ее красивое личико. "Улыбайся, Мэдисон". "Будь сдержанной, Мэдисон". "Не говори ничего лишнего, Мэдисон". "Только один бокал шампанского, Мэдисон".       Лучше вообще заткнись и просто ходи с этой тупой натянутой улыбкой, Мэдисон! Куклы же не разговаривают. Да, так было бы правильнее сказать. Никому не интересны твои глупые шутки, Мэдди, держи их при себе и не позорь своего хозяина при всех этих, наверняка очень важных, людях. Никому ведь не нужно знать, что Мэдисон Уорен – просто какая-то дворняжка, подобранная добрым принцем...       Это длилось почти год. Целый год скуки. Никому не было интересно, что я думаю, как себя чувствую, чего я хочу. Будь послушной девочкой, Мэдисон, сиди в своем красивом доме и улыбайся. Но улыбаться мне можно было только Алексу. Или тому, кому он скажет улыбаться. Он говорит мне прыгать, а я спрашиваю: "Как высоко?".       Стоит признаться, на самом деле он вообще не часто обращал на меня внимание. Лишь когда надо было куда-то поехать или ради весьма посредственного секса пару-тройку раз в месяц. Почему я оставалась с ним? Я солгу, если скажу, что любила его. Вряд ли я вообще когда-то кого-то любила. Не буду лукавить – эта жизнь меня устраивала. Пусть даже на тех условиях, что были. Так или иначе, по сравнению с тем, как я росла, это было похоже на сказку. Я спала на огромной мягкой кровати, ела невероятно вкусную еду, какую захочу, и когда захочу; Алекс покупал мне красивую одежду и дарил украшения… Никогда прежде такой жизни я не знала. У меня было все, что нужно, и даже больше. И я готова была на многое закрыть глаза. Пока однажды не увидела его с другой.       Даже не знаю, что произошло со мной тогда. Ведь, повторюсь, никакой светлой и чистой любви к Алексу я не испытывала. Но, видимо, это стало той самой последней каплей, из-за которой плотину моего терпения прорвало. В конце концов, у меня все-таки есть гордость.       Он застал меня, когда я уже заканчивала собирать вещи. Ох, идея его игрушки уйти ему совсем не понравилась. Он начал кричать, и я, выпустив наконец на свободу свой характер, кричала в ответ. В какой-то момент, когда я развернулась, и уже собиралась направиться к выходу, он резко схватил меня за руку и, потянув назад, с силой впечатал в стену. Тогда в моей голове будто что-то щелкнуло. За какую-то долю секунды перед глазами пронеслись образы каждого случая, когда мне нехило прилетало от пьяного вдрызг отчима… Я, казалось, даже сама не до конца понимала, что делаю. В следующую секунду я уже бежала со всех ног, прихватив сумки и не оглядываясь. Надеюсь, Алекс не сильно обиделся, что я разбила какую-то дорогущую вазу, стоявшую там неподалеку. И еще больше надеюсь, что он не сильно обиделся, что разбила я ее об его голову.       Ядерная смесь из злости и страха охватила меня тогда, и я просто бежала, сломя голову, забрав всю наличку, которую смогла найти, и некоторые свои вещи. Адреналин придавал сил, кровь стучала в висках. В голове оставалась одна пустота, и я только бежала и бежала без продыху. Уж что-что, а это я умею. Добравшись до вокзала, я взяла билет на самый ближайший поезд. Не глядя, и уж точно совершенно не думая. Мне было искренне плевать, куда ехать. Лишь бы подальше. И так я оказалась здесь. В Готэме.       Город встретил меня мерзким моросящим дождем, но в тот момент погода меня совсем не волновала. Даже наоборот, холодные капли, монотонно бьющие по лицу, немного бодрили после долгой поездки. От одной мысли, что я оказалась достаточно далеко от Алекса, будто открылось второе дыхание. Сидя черт знает сколько часов в поезде, выспаться было трудно, да и нервишки пошаливали, но стоило только ступить на платформу и подставить лицо прохладному утреннему дождю, как я почувствовала, что могу вздохнуть полной грудью. Я была готова начать все заново. Казалось, что могу даже горы свернуть. Но горы могли подождать. А мне в первую очередь нужно было что-то поесть и позаботиться хотя бы о жилье.       Наспех перекусив в ближайшей закусочной и потратив несколько центов на газету, я принялась изучать объявления об аренде. И уже к вечеру я стояла перед дверью своей новой квартиры где-то на окраине города. Райончик сомнительный, зато мне хватило денег на залог и аренду на два месяца вперед. Как раз оставалось немного на то, чтобы не умереть с голоду, пока я ищу работу.       К собственной радости, поиски мои увенчались успехом уже на третий день. Я прошла прослушивание в одном из местных клубов. Ночной клуб Фиш Муни... Эта Фиш - непростая женщина, надо сказать. Статная, красивая, а уверенность, исходящую от нее, можно было почуять за версту. Мы немного побеседовали, а потом она попросила меня что-нибудь исполнить. Все то время, что я пела, она словно пыталась прожечь во мне дыру. Что-то было в ее взгляде такое… тревожащее, но манящее. Она будто бы изучала меня, смотрела в самую душу. Но кажется, я ей понравилась. И Фиш взяла меня на работу.       Я готова была плясать от радости. Было даже не важно, что это за клуб, и что же не так с его владелицей. Все складывалось неожиданно гладко, и я решила в ту же ночь отметить это событие. Несколько коктейлей окончательно выбили из моей головы последние мысли и остатки здравого смысла. Хотелось лишь утонуть в играющей вокруг музыке. Она звучала в моей голове, даже когда я уже покинула заведение. Кружась и покачивая бедрами в такт воображаемой мелодии, я не спеша побрела в сторону дома, допивая на ходу бутылку вишневого эля. Когда же чья-то большая ладонь схватила меня за зад, я уже едва отдавала себе отчет в том, что делала. Это действие моментально вырвало меня из моей легкой эйфории, а перед глазами вновь вспышками пронеслись неприятные воспоминания. Не думая ни секунды, я резко развернулась и зарядила недопитой бутылкой прямиком по лбу несчастного мужика. Он так и осел на землю с застывшим удивлением на лице. А я очутилась здесь – в готэмском полицейском участке. Отличное начало новой жизни, Мэдисон, молодец!       Тихонько кряхтя себе под нос, я привожу свою несчастную тушку в сидячее положение, убираю с лица щекочущую нос черную прядь волос и тру глаза, в которые будто насыпали песка. Так себе выдалась ночка, конечно… Взглянув на свои руки, я тяжело вздыхаю. Подушечки пальцев оказываются покрыты размазанными остатками вчерашнего макияжа, про который я напрочь забыла. Боюсь себе представить, что же теперь творится на моем помятом лице.       Склонив голову и зарывшись пальцами в волосы, я пытаюсь привести мысли в порядок, а заодно и прикинуть, сколько мне тут еще сидеть. И тут я понимаю, что что-то здесь не так. Все звуки в участке резко стихли. Никто не шуршит бумагами и не разговаривает. Тишину нарушает лишь одинокое и настойчивое дребезжание телефона, которое почему-то все игнорируют. Я поднимаю голову, оглядываюсь, и мои слипавшиеся до этого момента глаза распахиваются сами собой в неподдельном изумлении. Абсолютно все копы вокруг побросали свои дела и теперь лишь молча, с нескрываемым опасением в глазах, смотрят на одного человека. И человек этот выглядит действительно как-то пугающе. Одетый во все черное, с полным отсутствием волос на голове и даже лице, и этой жутковатой улыбкой, которая, кажется, в любой момент может смениться злобным оскалом.       За его спиной я замечаю еще двух девушек, которые, очевидно, пришли вместе с ним. Во всяком случае, мне так кажется, судя по их одежде, да и в целом, такому виду, будто они пришли на рок-фестиваль. Странно, но глядя на них, первая мысль, которая посещает меня: "Где, интересно, они одеваются?". Я всегда отвлекаюсь на что-то совершенно дурацкое, когда нервничаю. А нервничать я начинаю еще больше, когда мужчина, немного пройдясь, залезает прямиком на стол посреди зала. Полицейских же будто парализовало. Иначе я не знаю, как еще объяснить то, что они все еще ничего не делают с этим. Меж тем, этот жуткий тип заговорил.       — Привет всем! Меня зовут Виктор Зсасз. Я прислан сюда лично самим доном Кармайном Фальконе по важному для него вопросу, так что проявите уважение.       В моей голове тут же один за другим начинают возникать тысячи вопросов. Кто это, блин, такой, и почему он чувствует себя в участке как у себя дома? Дон Фальконе? Здесь что, в самом деле живет и процветает классическая итальянская мафия? Ну и наконец, главный вопрос: какого дьявола тут вообще происходит? Пока я безуспешно пытаюсь придумать сама себе ответы на них, мужчина продолжает вещать со своего импровизированного пьедестала.       — Я пришел за Джимом Гордоном. За ним одним. Остальные могут заниматься своими делами. Так где же Джим?       В этот момент происходит что-то совершенно невероятное. Во всяком случае, по моим меркам. В зале повисает напряженная тишина. Никто по-прежнему ничего не предпринимает, никто не встает со своих мест, никто ничего не говорит. Но одновременно, будто заранее договорившись, пугающе медленно все оборачиваются назад. Десятки полицейских просто смотрят на кабинет капитана, безмолвно выполняя просьбу этого психа.       — Спасибо, — совсем тихо произносит он в ответ на этот жест массового психоза, а затем, уже переходя на крик, начинает звать того, за кем он сюда пришел, — Эй, Джим! Джи-им!       Дверь кабинета на втором этаже распахивается, и на балкон, с которого открывается вид на весь холл, выходят, надо полагать, сама капитан полиции и пресловутый Джим Гордон. Зсасз расплывается в довольной улыбке и, как-то совершенно по-дурацки в данной ситуации, машет ему рукой.       — Привет, Джим! Расслабься, я должен привезти тебя живым. Дон Фальконе хочет поговорить.       — Передай Фальконе, что мы поговорим. Но не сегодня.       "Привезти живым"? Живым?! Реально?! То есть в иной ситуации действительно были бы другие варианты, и меня сейчас слегка потряхивает совершенно не зря? Гордон же, в отличие от меня, выглядит спокойным, как скала. Даже, кажется, немного раздраженным. А вот Зсасза его ответ, судя по всему, огорчил.       — Ну не надо так, Джим… Живой – понятие растяжимое. Человек без обеих рук все еще может быть живым.       Я изо всех сил стараюсь подавить рвущийся наружу смешок, но у меня ничего не выходит. Знаю, это совершенно неуместно, и эта его фраза, очевидно, была произнесена для пущего устрашения, но у меня абсолютно отбитое чувство юмора. Да… Помню Алекса это всегда раздражало… Но, черт, это и вправду прозвучало забавно. Однако я тут же успеваю пожалеть о том, что не сдержала этот смешок. Мне-то он показался не громким, но вот во вновь образовавшейся тишине его, похоже, услышали все. Осторожно оглядываясь, я замечаю на себе несколько взглядов и нервно сглатываю, потому что лысый психопат тоже повернулся в мою сторону. Всего секунду он смотрит на меня, а затем вдруг его губы растягиваются в некой полуулыбке и… Стоп! Может быть, мне показалось? Нет, не показалось. Он подмигнул мне.       Странно. Сейчас мне одновременно страшно и любопытно. Страшно от того, что на меня вообще обратили внимание, и любопытно узнать, что же произойдет дальше. Это похоже на то, как если пред тобой, например, вдруг внезапно разгорается пожар. И стоило бы уносить ноги или предпринять что-то для того, чтобы его потушить, но огонь так красиво горит. Знаю, не все поймут подобное чувство, но есть все же такие люди. Вроде меня. Которым иногда хочется стать свидетелем начала катастрофы.       Однако мои переживания, ожидаемо, никому не интересны. Все мгновенно про меня забывают и возвращаются к проблемам насущным. На лице Джима появляется выражение какого-то отвращения. Сам же он пытается выглядеть максимально уверенным, хотя даже отсюда я вижу, как эта маска трещит по швам. Но он начинает говорить, и я слышу сталь в его голосе.       — Здесь полсотни копов. Попробуй выкинуть что-нибудь.       — Выйти всем! — совершенно спокойно, не сводя глаз с Гордона, произносит Зсасз. Все вокруг замирают в нерешительности. Никто не двигается, но и не отвечает, и он срывается на крик, от которого по коже тут же разбегаются сотни мурашек: — Пожалуйста!       И тут я уже готова бить себя по щекам. Потому что похоже, что я сплю. Или у меня просто горячечный бред. Нет, я слишком мало выпила, чтобы бредить… Но как еще объяснить то, что происходит? Все, абсолютно все копы попросту встают и уходят. Я лишь провожаю их взглядом, в котором сейчас наверняка одна лишь паника. А как же я? Эй! У меня тоже нет никакого желания тут оставаться! Но про меня все благополучно забыли. Или забили. Кстати, как и на мужика бомжеватого вида в соседней камере, который, к моему удивлению, так и не проснулся за все это время. Мда, этот тип явно выпил побольше моего.       Капитан смотрит на Гордона, и в ее глазах отчетливо читается беспокойство.       — Вперед, капитан, уходите.       — Джим…       — Идите, я сам справлюсь.       Женщина тоже покидает помещение, а Гордон возвращает все свое внимание на Зсасза, который выжидающе смотрит на него.       — Ну, что теперь, Джим?       На мгновение Джеймс замирает, но по его нахмурившемуся лицу, я начинаю понимать, что ничего хорошего ждать не стоит. Так и есть. Чертовски быстро он достает пистолет, и раздается выстрел. Он звучит просто оглушающее в опустевшем помещении, и я подпрыгиваю на месте. Зсасз же, будто какой-то хренов ниндзя, уворачивается от пули, спрыгивая со стола, делая сальто назад. Либо он нереально хорош, либо нереально любит выпендриваться. Впрочем, одно другому не мешает.       Я же, ведомая инстинктом самосохранения, быстро теряю интерес к происходящему. Быть случайно подстреленной мне совершенно не хочется, поэтому, дрожа, я просто сползаю на пол и под звуки собственного сердца, стучащего у меня в ушах, забиваюсь в самый дальний угол за койкой и изо всех сил пытаюсь максимально вжаться в стену.       Господи, куда же меня занесло?