Год спустя.
Открытая платформа готэмского вокзала встречает меня пасмурной погодой, которая буквально бьет по лицу холодными каплями. Дежа вю. Только в этот раз трудно разобрать, что представляет собой эта морось: еще дождь или уже снег? Температура постоянно скачет в районе нуля, а под ногами то и дело собирается грязная ледяная жижа. Самая мерзкая часть зимы. Но меня мало беспокоит погода. Я спешно забегаю в здание, прячась под крышей зала ожидания, и несколько минут раздумываю, что делать с вещами. Взять с собой? Будет не слишком удобно… Бью себя по лбу, вспомнив про камеры хранения. Черт, похоже, я слишком давно никуда не ездила, раз уже начала забывать простейшие вещи. Заталкиваю свое барахло в ящик, оставляя при себе лишь сумку с деньгами и телефоном. Заберу остальное потом. Когда со всем разберусь. Выйдя через главные двери, я благодарю всех богов за то, что несколько такси всегда стоят в ожидании у вокзалов и аэропортов в любом городе и в любое время. С погодой на самом деле я совсем не угадала и теперь, пока бегу до ближайшей машины, в сотый раз проклинаю чертово платье, под которое пробирается холодный ветер, заставляя дрожать даже в плотном пальто. Усевшись в теплый салон, я выдыхаю и тру ладонями замерзшие коленки. Ладно, все путем. Это того стоит. Я улыбаюсь сама себе и называю водителю адрес клуба Пингвина. Такси трогается с места, а я нервно покусываю нижнюю губу. Не думала, когда возвращалась сюда, что так много эмоций сразу нахлынет на меня здесь. Не уверена, что была к этому готова… Но так даже лучше. Сейчас так рано темнеет. Уже с пяти часов вечера кажется, будто за окном поздняя ночь. С тем распорядком дня, к которому я привыкла, зимой я вообще почти не вижу солнца. Но в Готэме это ощущается, будто бы так и должно быть. Странно, но даже когда я была здесь летом и успела застать солнечные деньки, они все равно не воспринимались так, как в любом другом уголке страны. Над этим городом словно нависла одна локальная туча, как в тех старых мультиках, когда грозовое облако висит над персонажем и всюду его преследует, без конца поливая несчастного дождем. Звучит так себе, но мне этого даже не хватало. Дорога занимает не больше двадцати минут. Такси останавливается возле входа в клуб. Я расплачиваюсь, покидаю автомобиль и останавливаюсь перед дверьми. Меня снова бросает в дрожь, но я уже не уверена, от холода это или же от внезапно подступившего волнения. Спокойно, Мэдисон, соберись. Ты ведь ждала этого момента, так сделай же шаг и зайди туда наконец! Я киваю в ответ собственным мыслям и, отбросив все сомнения, направляюсь ко входу. Но не успеваю я сделать и шага, как двери резко распахиваются, и из клуба спешно выходит мужчина. Все в нем, включая походку, выглядит напряженным. Мне кажется, я где-то его видела… Точно! Участок! Джон? Джек? Нет, Джим! Тот полицейский, за которым приходил Виктор. Джим быстро шагает в мою сторону, лишь хмуро глядя себе под ноги. Не знаю, зачем он приходил к Освальду, но похоже, он не получил от визита того, чего хотел. Так и продолжая идти, не обращая ни на что внимания, он сталкивается со мной так, что мы оба отшатываемся. — Ох, простите, — хлопая ресницами, чуть ли не фальцетом пищу я, привычно пытаясь выглядеть максимально невинной. — Нет, это вы простите. Я не смотрел, куда иду. Вы в порядке? — замявшись, немного смущенно отвечает Джим. — Да-да, все нормально. Я киваю ему, и он, вновь нацепив на лицо маску угрюмого копа, уходит прочь. У меня же тут свои дела, и я наконец захожу в клуб. А здесь почти ничего не изменилось. Все та же сцена, та же мебель, тот же свет и все те же очаровательные неоновые зонтики с их волшебным голубоватым сиянием в общем полумраке. Только не видно ни одного знакомого лица. Ничего, это поправимо. "Ну привет, приятель! Я вернулась…" — мысленно обращаюсь я к самому клубу, окидывая его взглядом и проходя вглубь. Я едва заметно улыбаюсь. Хорошо окунуться в воспоминания об этом месте. Даже самые ужасные из них все равно отзываются в сердце ностальгическими нотками. Что ж, раз поблизости не видно никого из старых друзей, придется подождать. Я прохожу дальше, устраиваюсь за барной стойкой и заказываю себе выпить. Поможет притупить волнение, а заодно и согреться. Бармен ставит передо мной мой заказ, и я принимаюсь не спеша потягивать свой напиток, продолжая лениво бродить скучающим взглядом по клубу. На сцене никто не играет. Записанная музыка звучит из динамиков. Немногочисленных гостей развлекают девушки в красивых, ярких, немного вычурных и довольно откровенных нарядах. Они пляшут на сцене, лишь открывая рты под звучащие записи известных композиций, но они здесь и не для пения. Это развлечение несколько иного рода. И на мой взгляд, бурлеск — отличный выбор. Неплохо вписывается в общую атмосферу. Я ловлю себя на том, что уже несколько минут неотрывно смотрю на этих потрясающих девушек. Отличная работа… — Могу я вас угостить? Тягучий, приторно-сладкий голос над самым ухом заставляет меня оторваться от шоу и обернуться. Я поднимаю взгляд и вижу перед собой высокого худого мужчину с аккуратно уложенными темными волосами, легкой щетиной на лице, одетого в новенький и, стоит признать, довольно элегантный черный костюм. Он с прищуром смотрит на меня, и от этого взгляда меня едва не передергивает. Мне знаком этот взгляд. В нем отчетливо читается желание обладать и безграничная уверенность в собственном очаровании. От него хочется рассмеяться, и в то же время я чувствую, как к горлу непроизвольно подступает тошнота. — Нет, спасибо. Этого бокала мне вполне хватит, — натянуто улыбнувшись и подняв перед собой свой напиток, отвечаю я. — В таком случае составлю вам компанию. Не стоит пить в одиночестве. Мне кажется, что это какой-то отдельный тип людей, особый вид. Я часто встречала их. Порой было даже интересно, что именно им в детстве говорили их мамочки… Постоянно твердили, какие они обаятельные и уникальные? Вбивали в голову мысль, что они – центр вселенной, что кто угодно должен желать находиться в их обществе? Что намеков и вежливых отказов не существует? Или же их мамочки гнобили и ни во что не ставили свое чадо до такой степени, что теперь они беспрестанно пытаются доказать собственную важность? Так или иначе, трудно избавиться от подобной личности, не потратив несколько драгоценных нервных клеток. Будто бы в подтверждение этой мысли, мой новый знакомый заказывает себе выпить, садится на соседний стул и разворачивается ко мне лицом. Одна его рука комфортно устроилась на барной стойке и теперь самым наглым образом вторгается в мое личное пространство. Еще пара миллиметров и его пальцы коснуться моих. — Мне вовсе не одиноко, и я не ищу компании. На самом деле я кое-кого жду. Я все еще стараюсь улыбаться, потому что грубить не в моей природе, но уголок рта уже ощутимо начинает подрагивать. Но мой собеседник не замечает этот нервный тик, и слащавая гримаса на его лице приобретает лишь более гротескные очертания. — Прошу, только не говорите, что ждете парня. Ни за что не поверю, что кто-то мог оставить такую девушку скучать одну в ожидании. А если и так, то он точно того не стоит. Боже, да этот тип – просто ходячее клише! Больше, чем то, что творится у таких в голове, мне всегда было интересно лишь одно: кто на это ведется? Потому что если таких женщин нет, а парни, вроде этого, все равно упорно продолжаю придерживаться своей беспощадной тактики клубного прилипалы, то это уже попахивает настоящим безумием. — Но так и есть, — отвечаю я, все больше теряя терпение. — И думаю, это мне решать, стоит ли он того или нет. — Да бросьте, я уверен, мы с вами сможем провести время куда веселее! Можно свалить отсюда прямо сейчас, и я быстро вам это докажу. Что думаете? Он вздергивает вверх одну бровь, а его ладонь аккуратно накрывает мою, от чего инстинктивно хочется подскочить с места и врезать ему чем-нибудь тяжелым, но в этом нет нужды. Сейчас моя улыбка становится действительно искренней. Правда моему собеседнику она не сулит ничего хорошего. Я слегка наклоняюсь к нему и отвечаю негромко, растягивая каждое слово. — Думаю… что ты истечешь кровью до смерти, — говорю я и поднимаю глаза на человека, стоящего у него за спиной. Мужчина прослеживает за моим взглядом и оборачивается. Вот он, мой любимый момент, когда всего за долю секунды маска сползает, и одно выражение лица в миг сменяется совершенно другим. Мой приставучий друг встречается взглядом с Виктором. Тот угрожающе нависает над ним, и, судя по лицу киллера, он не меньше меня получает удовольствие от происходящего. Мужчина в свою очередь пытается придумать, что сказать, но всем присутствующим вполне очевидно, что подходящих слов здесь не найдется, потому ему остается лишь открывать рот, будто он только что потерял способность разговаривать в принципе. Что еще забавнее, учитывая то, что еще пять минут назад он был, пожалуй, самым красноречивым засранцем во всем клубе. И клянусь, даже в таком тусклом свете я могу различить, насколько побледнело его лицо. — А теперь… беги, — склонившись над бедолагой, негромко и совершенно спокойно, но от этого только более зловеще, произносит Виктор. Мой несостоявшийся ухажер едва не падает со стула, а затем дает деру так, что только пятки сверкают. Не знаю, что забавнее: то, как он спотыкается на ходу или то, как резко из самоуверенного придурка он трансформировался в неуклюжее дрожащее желе. Виктор заходится смехом, провожая взглядом это удаляющееся тело, довольный собой и явно наслаждающийся столь забавным зрелищем. А затем он разворачивается ко мне, и прямо на глазах его выражение лица вновь становится устрашающе хмурым. — Что ты здесь делаешь? Что ты вообще делаешь в городе? — Вот так сразу, да? Не поздороваешься, не обнимешь, не предложишь выпить… — я, как обычно, пытаюсь отшучиваться, но выходит как-то слишком пассивно-агрессивно. — Поговорим в машине, — цедит сквозь зубы Виктор, а потом шагает ко мне и, схватив за руку, грубо тащит меня к выходу. Тишина, воцарившаяся в салоне, оптимизма не добавляет. Виктор всегда был немногословным, но сейчас это особенно напрягает. Впрочем, я была к этому готова, догадывалась, что так, скорее всего, и будет. — Ты злишься? — наконец спрашиваю я. Глупый вопрос. Ну конечно же он злится. Вон как руль сжимает, того и гляди оторвет. — Ты не должна была приезжать. Тут все еще настоящий дурдом. В прямом смысле, учитывая всех этих шизиков из Аркхема. В его голосе отчетливо звучит раздражение. Он не поворачивается ко мне. Не смотрит на меня. Он только неотрывно пялится на дорогу, будто меня тут вообще нет. — Тут всегда дурдом, Виктор. Это Готэм! Здесь ничерта не изменится! Нет смысла пытаться избежать неизбежного. Так больше не может продолжаться. Это просто нечестно! Ты либо сам оставишь это место, либо тебе придется смириться с тем, что я буду здесь, потому что я больше не собираюсь никуда уезжать! Все же в норме… Он не дает мне договорить, резко вывернув руль, сворачивая в переулок, а после так же резко останавливает машину. Ехали бы быстрее – удара головой о приборную панель было бы не избежать. Стоит взять на заметку: всегда пристегивайся, если решаешь с кем-то серьезно поговорить. — В норме?! Уже забыла? Ты целый месяц практически заново училась ходить! — Виктор словно срывается. Не припомню даже, чтобы раньше он хоть раз повышал голос, и от этого сама выхожу из себя. — Перестань кричать на меня так, будто это моя вина! — Черт, прозвучало паршиво. Я тут же замолкаю и делаю глубокий вдох, прежде чем снова заговорить. Виктор все еще не смотрит на меня, и это невыносимо. — Слушай, все ведь обошлось, — уже спокойно продолжаю я. — И полгода все было в порядке, пока ты не решил сослать меня подальше. Не пойми меня неправильно, твоя бабуля – просто нечто! Мы отлично проводили с ней время, но сколько раз за эти месяцы ты приезжал? Три? Он наконец поворачивается ко мне. Я не могу удержаться и тянусь к нему, касаюсь ладонью его щеки и, слабо улыбнувшись, говорю еще тише: — Ты нужен мне, Вик. Так что посмотри мне в глаза и попробуй сказать, что не соскучился. Наши взгляды встречаются, и я окончательно осознаю, что теперь уже точно не смогу его отпустить. Ума не приложу, как же так вышло… Виктор по-прежнему хмурится, но по-моему это больше из упрямства. По глазам вижу, что он все же рад меня видеть. И я оказываюсь права, потому что вместо ответа он притягивает меня к себе и целует. Целует жадно, глубоко, вкладывая в это всю свою злость на то, что я его ослушалась. Мое тело тут же прошибает дрожь. Я слишком изголодалась по его прикосновениям за эти недели, и мне нужно больше. Не думая больше ни о чем, не отрываясь от его губ ни на секунду, рукой я пытаюсь нащупать рычажок, откидывающий сиденье, чтобы после спешно перелезть. Торопливо и немного неуклюже я перебираюсь к Виктору на колени, и мне просто сносит крышу от того, как его руки ложатся на мои бедра и пробираются под подол платья. Я едва не стону, когда его ладонь крепко сжимает мой зад, и прерываю поцелуй. — Думаю, стоит продолжить в другом месте. Тут не слишком удобно, — переводя сбившееся дыхание, бормочу я, а затем хитро улыбаюсь. — Тем более, дома есть, где развернуться. Я тут по дороге встретила одного твоего знакомого детектива – Джима… Угадай, что я у него стащила? Я запускаю руку в карман расстегнутого пальто и с торжеством великого фокусника достаю оттуда наручники. Виктор усмехается в ответ. — Если хотела поиграть, могла просто сказать об этом. Уж подобных игрушек у меня в избытке. — Да, но так ведь гораздо веселее. Ну так что, поехали домой? Он недолго лишь молча глядит мне в глаза, а потом нежно касается моего лица, очерчивая большим пальцем контур моих губ. — Ты права. Я скучал по тебе, — совсем тихо произносит он и вновь утягивает меня в долгий поцелуй.___
Для многих рождество представляет собой нечто волшебное, сказочное, но для меня этот день таит в себе совершенно особенную магию праздника. Наверное, потому что раньше я никогда с этим волшебством не сталкивалась. В детстве глупо было даже думать о чем-то подобном. Рождество было лишь днем, когда в школе начинались каникулы. А это значило только то, что придется сбегать из дома куда-то еще. После я так или иначе встречала любые праздники в одиночестве. Пару раз пыталась украсить очередную съемную квартиру и даже приготовить себе праздничный ужин, но готовка у меня всегда заканчивалась довольно плачевно. Да и сидеть в гордом одиночестве с тарелкой сгоревшего пирога за просмотром заунывной экранизации Диккенса – не самое веселое занятие. Несколько раз встречала рождество на работе. Громкая музыка, шум толпы и море выпивки действительно создают иллюзию отличной вечеринки, но все равно явственно ощущалось в этом что-то чужеродное, не настоящее. Даже несмотря на развешанные повсюду гирлянды и мишуру. А Алекс… Он в тот декабрьский вечер предпочел уехать по каким-то делам, хотя сейчас мне кажется, что он просто решил хорошенько повеселиться с кем-то другим. Но сегодня все иначе. И чувства переполняют меня настолько, что все утро я без конца напеваю веселые песни, кружа по дому, наводя порядок и готовя еду. Впервые все кажется таким правильным, что даже верится с трудом. Черт, да Виктор даже елку притащил! Ну, как елку… карликовое деревце в горшке, едва с три фута в высоту. Очаровательное растение. Украсить его особо не получится, да и нечем, но атмосферу создает. И, что немаловажно, эта елка не помрет и не окажется на помойке сразу после праздников. Весь день Виктор пропадает в подвале, занимаясь своими делами. Я, кажется, уже даже привыкла к тому, что есть такая работа, которая может в любой момент нарушить всякие планы. Нет покоя грешникам*, как говорится. Но мое стремление провести сегодняшний вечер так, как давно хотелось, куда сильнее любого самого ужасного преступника Готэма. Я спускаюсь в подвал. На самом деле я тут впервые за все время. Двери лифта открываются и впускают меня в маленькую пустую бетонную коробку. А тут довольно прохладно. Мой выбор уютной домашней одежды в виде мягкого свитера и коротких шортиков явно не соответствует климату в этой части здания. Спасают только теплые носки с дурацким праздничным узором из снежинок. Голые коленки тут же покрываются мурашками, но я уже устала ждать. С обеих сторон от лифта находится по двери. В какую из них мне нужно, я без понятия, поэтому, как только лифт закрывается, и наступает тишина, я прислушиваюсь. Звуки голосов доносятся справа. Подойдя ближе, я вслушиваюсь внимательнее. Ничего не могу поделать со своим любопытством. — Какую руку тебе отрезать? — голос Виктора звучит раздраженно. — Чего? Голос второго мужчины мне не знаком. Я слышу, как он дрожит, и в то же время слышу в нем нескрываемое удивление. Будто бы они тут все время мирно беседовали, а потом разговор внезапно свернул совершенно не туда. — Какую руку? Давай, выбирай быстрее! Ты не хочешь говорить, а у меня не почасовая оплата, знаешь ли… В этот момент я решаю прервать их и вхожу в комнату. Виктор резко замолкает, и взгляды обоих мужчин оборачиваются ко мне. На секунду становится даже неловко, что я так нагло вмешиваюсь, но уже почти девять, и ужин скоро остынет. — Мэдди... что ты тут делаешь? Виктор точно не ждал меня тут увидеть. Это немного потерянное выражение на его лице чертовски милое, и я не могу сдержать улыбки, подходя к нему ближе. — Ты вообще следишь за временем? Уже девятый час. Поднимайся наверх, ты же мне обещал, — нарочито обиженно тяну я, дергая его за руку, после чего тут же отпускаю, потому что его руки все перепачканы чужой кровью. Заметив это, я перевожу взгляд на связанного мужчину рядом. Да… не слабо его потрепало. От носа так вообще одно месиво осталось. Мужик глядит на меня ошалевшим непонимающим взглядом. В его глазах застыл немой вопрос, но озвучивать свои мысли он не решается. Виктор же на время словно забывает о его существовании, ну или, во всяком случае, полностью его игнорирует. Он достает телефон, на секунду хмурится, а затем набирает кому-то сообщение. — Хорошо, — отвечает он мне. — Девочки приедут и закончат здесь. — Отлично! Только ради бога, сходи в душ. И не смей заляпывать кровью пол – я только с утра все надраила. — Я приподнимаюсь на цыпочки и коротко целую его в губы, а затем едва ли не вприпрыжку возвращаюсь назад к лифту. Тихий и спокойный ужин в компании кого-то, кто дорог моему сердцу, был моим главным желанием в этом году. Прошлое рождество я встретила в больнице, но это просто обязано было пройти по плану. Ничто и никто не остановил бы меня на этот раз. Объедаемся мы в итоге до отвала. Отдельных вкусняшек перепадает и моему пушистому Пирожочку, который уже основательно успел обосноваться в доме на правах полноценного жителя. — Так, и с каких пор ты у нас готовишь? Без взрывов, пожаров и прочих чрезвычайных ситуаций… На тебя не похоже. — Виктор как обычно продолжает подтрунивать надо мной. — Твоя бабушка не выпустила бы меня с кухни до тех пор, пока я не научусь. Она часами вдалбливала мне в голову все секреты своего мастерства. Особенно щепетильно с теми штуками из мяса и капусты, у которых совершенно непроизносимое название. Но, справедливости ради, она то и дело подливала мне своей фруктовой самогонки, так что процесс на самом деле был довольно увлекательным. — Да, — смеется в ответ Виктор. — Бабуля может быть очень настойчивой. Она всегда была строгой. Честно говоря, она, наверное, единственный человек, который все еще способен меня напугать. — Не, она классная. Мы обе любим хорошие истории, и у нас обеих за жизнь накопилось их достаточно, так что время мы провели действительно неплохо. Кстати, было и еще кое-что, чему она успела меня научить! — Я подскакиваю из-за стола и бегу к оставленной у входа сумке, которую недавно забрала с вокзала. — У нас нет ни камина, ни носков, но рождественских подарков это не отменяет. Я достаю аккуратный сверток из цветастой подарочной бумаги и отдаю его Виктору. Он с подозрением оглядывает его, затем разрывает бумагу и заливается хохотом, когда извлекает то, что я ему приготовила: черный вязаный свитер с изображением скелета оленя с характерным красным носом. — Это просто очаровательно! — отсмеявшись, наконец говорит он. — Ты серьезно сделала это сама? Теперь еще и вяжешь? — Говорю же, времени было вагон. А какое рождество без дурацких свитеров? Я знаю, ты любишь черепа, так что решила совместить. Тебе нравится? — Да. — Правда? — Правда. — Виктор подходит ко мне, обхватывает мое лицо ладонями и быстро целует меня, не давая больше ничего сказать. А потом улыбается и говорит: — У меня для тебя тоже кое-что есть. Там, возле окна. Он кивает в сторону, а я на секунду застываю, только удивленно выпучив на него глаза. Когда до меня окончательно доходит, что мне в самом деле светит настоящий подарок, я бегу к окну, чтобы обнаружить там, под журнальным столиком, длинную коробку. Пока я вскрываю ее, опустившись на пол, Виктор снова говорит: — Но это только при одном условии. — Каком? — я оборачиваюсь, не понимая, что он имеет ввиду. — Что ты сыграешь для меня, — отвечает Виктор, и, повернувшись обратно к коробке, я открываю ее и вижу вполне компактное новехонькое электронное пианино. Дар речи на мгновение полностью пропадает. Я не знаю, что сказать, поэтому говорит снова Виктор, медленно приближаясь ко мне: — Прости, что сжег то, которое было у тебя до этого. Вместе с квартирой… Так уж получилось. Он пожимает плечами, а я просто поднимаюсь на ноги и бросаюсь ему на шею. Он обнимает меня, и в этот момент за окном откуда-то издалека раздается приглушенный грохот. Я разворачиваюсь и вижу, как где-то далеко на другом берегу реки запускают фейерверки. Теперь вид из окна стал еще более волшебным. Не могу оторвать глаз. Виктор прижимает меня спиной к себе. Он опускает голову мне на плечо и вместе со мной смотрит на красочные вспышки в небе. Его руки крепко обхватывают мою талию, ладони забираются под свитер и ласково поглаживают живот, а пальцы аккуратно касаются небольшого выпуклого шрама. — Не жалеешь, что решила остаться? — тихо спрашивает он. — А должна? — Я несу за собой только смерть… — Смерть прекрасно справляется и без тебя, Виктор. Я могу выйти из дома, и кирпич упадет мне на голову и убьет меня… Но ты, в отличии от того же кирпича, по крайней мере, нравишься мне. Я улыбаюсь, а Виктор усмехается и прижимает меня к себе еще крепче. Мы продолжаем смотреть за яркими взрывами над горизонтом, а я лишь думаю о том, что в этих объятиях и правда куда больше любви, чем я когда-либо могла себе представить.