A Taste Of Love

Утро началось с обычного городского шума. Весь Санкт-Петербург начал просыпаться от долгого ночного сна. Люди словно крались по улицам, угрюмые и вечно уставшие. Солнце совсем чуть проглядывалось меж хмурых тяжёлых туч, и свет его свежих лучей отражался в туманных окнах. Ключ еле-еле проворачивался в неподатливой скважине, которая, кажется, с недавнего времени начала ржаветь. Из наушников, повисших на груди, тихо доносились приятные звуки какой-то нежной утренней мелодии. Дверь осторожно приоткрыли одной рукой — внутри всё стояло на своих местах, как и вчера, и позавчера, и всегда. Однако чужой взгляд всё же участливо пробежался вдоль барной стойки, затем по столу кассы и пустым полочкам для десертов, а потом и вовсе юрко пропрыгал от столика к столику. Женские руки якобы невольно огладили спинку одного стула, чуть пододвинул его, и новоприбывшая девушка скрылась в комнате для персонала. На двери всё ещё висела деревянная табличка-перевёртыш с надписью: «Мы закрыты». Утро шло своим чередом — люди сползались к метро целыми толпами, всё ещё будучи угрюмыми и уставшими, будто сон скорее отнимал у них энергию, чем восстанавливал. Девушка часто думала, пока повязывала бордовый фартук официанта на пояс, что у неё, на самом деле, самая лучшая на свете работа и что вот уж она, Микела, никогда от неё не устанет, даже если отработает три смены подряд. Она не хотела уподобляться кислым офисным планктонам и неплохо с этим справлялась изо дня в день, из недели в неделю. Дверь снова распахнулась и на пороге остановился мило выглядящий парень. Он не смотрелся слишком взросло, некоторые не дали бы ему и больше двадцати на вид. Однако всё было вовсе не так. Завидев его, Микела бросилась к вошедшему, и начала восклицать: — Лука, твою же налево, почему так рано? Я могла бы ещё час поспать за барной стойкой, пока время позднего завтрака не наступило, — она зевнула, прикрыв рот рукой. На её лице отразилась слегка недовольная, будто надломленная улыбка, бровь невольно поднялась вверх, — Конечно, я люблю свою работу, но не до такой степени, чтобы мчаться через весь город ни свет ни заря только для того, чтобы подзаработать немного денег в свою копилку. Микела требовательно скрестила руки на груди. Хэнни, до этого смотревший на неё со смешинкой в карих глазах, теперь переминался с ноги на ногу в полной тишине, опустив взгляд вниз. После он всё же решился ответить: — Да у нас тут… — но в этот момент парня прервал ещё один нежданный гость, и в пустое помещение завалился третий. Красная футболка выделялась ярким пятном на фоне серых домов и дорог, видневшихся за силуэтом парня в дверном проёме по другую сторону дверей. Первое, что бросалось в глаза при близком рассмотрении его лица — золотая серьга в левом ухе. Карие глаза то ли сурово, то ли равнодушно глядели на двух друзей, которые собирались обсудить что-то важное, до этого самого момента его совершенно не касающееся. Он кинул рюкзак на один из стульев поблизости, приземлившись на соседний, как ковбой на лошадь, и уже по привычке закинул руки на спинку кресла под взглядами замолчавших присутствующих. — Ну что там у тебя, Лука? Выкладывай как есть, я постараюсь сильно не подслушивать. У вас же с Мики так мно-ого личного, — слегка вальяжно устроившись на стуле с кремовой кожаной обивкой, с сарказмом протянул пришедший. По его виду было заметно, что он страдает той же проблемой, что и большинство работников подобных кафе — недосыпом. Тем временем сам Лука тянул время, предоставляя тишине право голоса. Он явно не хотел сообщать внезапно достаточно большому количеству людей принесённую новость, и судя по затянувшейся паузе, новость была пренеприятнейшая. — В общем, — первые слова отразились особенно громким эхом по всему периметру кафе, — Я собрал всех наших работников здесь как самых интересных и дружелюбных людей сферы обслуживания. Знаком я со всеми давно, и очень ценю это общество. И я хочу, чтобы сейчас именно вы вдвоём первые узнали эту важную новость, — Хэнни помедлил, тяжело сглотнув, и, видимо, собравшись с мыслями,  — У нашего кафе появилась конкуренция. Это кафе Du Nord на Лиговском. После повисшей секундной паузы Микела немного наигранно прыснула от смеха, прикрыв рот рукой. Вскоре её смех стал еле контролируемым, и оттого нервным, она согнулась вдвое от истерики. — Алессандро, ты слышал? Du Nord, блять, на Лиговском! Du Nord! Сука… На Лиговском. Конкуренты заебись! — она чуть не свалилась на пол, и если бы не барная стойка, она бы продолжила свою истерику уже на полу. — Ой, да подумаешь, велика беда! — Махмуд, которого непривычно для всех назвали по имени, вскинул руки, скрываясь за дверью служебного помещения, — Что мы там такого не видели? Лавандовый торт? Старый бабушкин паркет? Сто слоёв лака на этом самом паркете? Смех да и только, Лука. Молодой парень кисло улыбнулся, пытаясь изобразить веселье, но выходило плохо. — Вообще-то, Норды столько денег гребут, а всё из-за того, что работу начинают раньше и расположены прямо у вокзала! — он тяжело вздохнул и потёр длинными пальцами переносицу, поняв, что снова остался один на один с Микелой, — Ну допустим, это ладно, но только нам в подмогу хозяин нанял ещё одного работника… В этот момент все театры мира позавидовали бы настолько красноречивой и богатой эмоциями реакции. — О, я ебала! — слитно проговорила Микела и со всей силы зарядила себе ладонью об лоб, — За что нам такое… Наказание?! — продолжала она ворчать сквозь зубы. — Чего блять?! — Махмуд высунулся из-за двери, с передником, перекинутым через плечо, с таким измученным выражением лица, будто его заставили перемыть все тарелки за посетителями в час пик. — Ребят, я всё понимаю, но у нас нет другого выхода. Это вопрос решал не я, а наш хозяин. Если ему что-то не понравится, то нас по щелчку пальца закроют, так что… Он не успел договорить. Входная дверь уже в который приоткрылась. Алессандро, Микела и Лука замерли в театральном наигранном испуге, в то время как в кафе спокойно зашёл Сергей Лазарев, единственными всех в этом кафе кровно русский, с бумажным стаканчиком кофе из Старбакса и чёрным наушником в правом ухе. — Тьфу, блять, — Алессандро бойко тряхнул головой в сторону, — Серёж, напугал. — Извините, ребят, но вы слышали про Du… — Да, — хором отозвались все присутствующие и Лазарев, поняв, что не принёс друзьям ни одной свежей новости, смиренно замолчал и, сопровождаемый такой же тишиной, пошёл переодеваться в ежедневную форму. Спустя полчаса, который каждый из пришедших провёл в относительной пустоте и одиночестве, без всяких лишних разговоров, деревянная табличка на двери перевернулась стороной «Мы открыты» и работа начала кипеть — приходили все, кому было не лень: обычные столичные работяги, путешественники, подростки и прочие. Однако, трудно было не заметить, что каждый член персонала то и дело поглядывал на вновь и вновь открывавшуюся дверь, стараясь первым хоть мельком взглянуть на новенького. Хэнни даже не отходил от входа, вежливо подсказывая гостям, за какие столики им будет удобней усесться — провожала их до мест Микела. У бара и автоматов с кофе дежурил Махмуд. Он лениво наполнял кружки, одну за одной горячим крепким содержимым, таким нужным для настоящего бодрого утреннего пробуждения. Всё вокруг пришло в обыкновенный темп. Машины заполонили дороги, люди продолжали сновать туда-сюда, то и дело краем глаза смотря в уютное кафе «Север» и носом вдыхая его приятный, чуть пряный и сладкий аромат, который кротко и осторожно просачивался сквозь щель входной двери на улицу. Новый гость и взгляды двух официантов, одного баристы и директора зала снова направлены ко входу. Вместе с сильным порывом ветра в кафе забежал запыхавшийся молодой паренёк, еле-еле девятнадцати лет. Его волосы цвета морской воды, волнистые, длинной до середины шеи, беспорядочно трепал грозящий вот-вот пролиться дождём шторм. На загорелом лице сияла яркая улыбка, а карие тёмные глаза светились каким-то счастьем, что ли. — Билал, ты опоздал на целый час! Первое предупреждение за месяц, после третьего начну снимать проценты с зарплаты! — грозился Лука, недовольно глазея на друга, — И сними… Кхм, парик, пожалуйста, — эту часть фразы он произнёс гораздо тише, как бы извиняясь. — Слушай, можно с тобой об этом поговорить? Эти парики — они ведь часть меня, я не могу просто… — Знаю, поверь мне, знаю. Но мы ведь не во Франции, Билли. Это Россия, и лучше бы тебе ходить на работу и в университет так, будто ты не отличаешься от остальных. Я боюсь, мы потеряем клиентов из-за… Извини, «пропаганды гомосексуализма». — Я понимаю, ничего. Сейчас переоденусь и всё сниму, — он заметно погрустнел, начав перебирать своими длинными пальцами одну из крашенных прядей. Уже парочка гостей отпустили в сторону француза свои осуждающие взгляды — от этого ему стало ещё больше обидно и горько. — Кстати, тебе идёт твой настоящий цвет волос, — отозвался внезапно оказавшийся рядом Серёжа, — Такой тёмный… Тебе стоит чаще ходить без парика. — Спасибо, — Ассани мило улыбнулся и, немного помедлив, проскользнул мимо гостевых столиков в туалет, чтобы, видимо, снять с себя то, что в России, в этой дурацкой дыре старых принципов и убеждений XIX века считалось постыдным, каким-то уродским психическим отклонением, а не способом самовыражения. Луку это тоже знатно бесило. Также злился на такой менталитет и Алессандро, нервно протирающий стаканчики за стойкой. Микела терпеть не могла такое отношение, а Сергея так вообще выводило из себя — и он всё время рос в этой ненависти? Нет, его родители были отличными людьми, честными и открытыми, но все вокруг, всё остальное, что вплетается в повседневные будни и сейчас, всегда было просто на грани абсурда. И, конечно, Лазарева удручало положение Билала — его друга, которому было комфортно носить парики, который мог совершенно спокойно самостоятельно накраситься, которого на улицах путали с девушкой. Никто не знает, как удалось в одном кафе собраться такому разноплановому коллективу. Даже сами ребята не знали, как так получилось. Но тем не менее, все знали истории друг друга и часто даже подшучивали над этим, так, совершенно по-дружески. Первым в это заведение устроился Лука. Он гордо носил звание лучшего работника целый год — у него хорошо получалось быть официантом, затем бариста. Он отличался от остальных тем, что всегда улыбался, был со всеми вежлив и очень тепло относился к своей работе. Помимо регулярных чаевых (причём немалых), Хэнни получал и скромные премии от скупого начальства, ну, а вскоре его повысили до администратора зала. Если бы все знали, что скрывал он за той самой улыбкой, то они могли бы только трогательно посочувствовать. Свою родину парень никогда не видел — только знал, что он швейцарец. Так, пустое определение, незримое и ненужное для такого, как он. Из-за ссор и разладов в семье приходилось переезжать снова и снова, менять страны одну за другой. Он до сих пор все мог пересчитать по пальцам: сначала два года в Швеции, полгода в Финляндии, недолгое пребывание в Италии, переезд в Данию, длительное время в Латвии и Литве, меньше года в Болгарии и вот последний переезд заграницу. В итоге Лука остался-таки в России, потеряв нормальную связь с родителями и возможность поболтать по душам окончательно. Те были против выбора сына — как он мог променять свою «семью» на страну дикарей, постоянной непогоды, пьянства и беззакония? Сначала парень пытался до них дозвониться, слал бесконечные смс-ки, которых со временем становилось всё меньше и меньше — никто не отвечал. А позже, как он догадался сам, его номер телефона был занесён в чёрный список. Не хотелось мириться с таким раскладом дел, однако пришлось. Иногда Микела, совсем расчувствовавшись от одного бокала вина, называла его «брошенкой» и «потеряшкой». Лука научился мириться и с этим, хотя иногда подругу всё же приходилось затыкать. Уже пять лет Хэнни жил в Санкт-Петербурге и любил город всем своим сердцем. Он даже не особо разочаровался в русских людях — по крайней мере, не во всех. К его большому сожалению, работники кафе постепенно уставали от работы, и когда-то хозяину чуть было не пришлось закрыть на время «Север» из-за дефицита персонала, если бы не череда приятных случайностей, совпадений, которые просто так уж точно не случаются. В институте Хэнни часто пересекался с Алессандро Махмудом. Это был парень итальянец-полукровка, с первого тогда ещё курса архитектурного направления. В нём бурлил твёрдый и серьёзный подход к учебе, к каждой её мелочи, и кофе в термосе, который он таскал с собой постоянно. Однажды Махмуд даже признался, что до жути не хочет учиться на выбранном по желанию родителей факультете, но продолжает только из-за того, что те его убедили получить второе высшее, а с первым образованием повара он даже не знает, за что браться в будущем. «Я даже не знаю, что и делать. Я только кофе умею варить. Единственная потеха в свободное от учёбы время.» — криво усмехнулся он тогда. Ну, собственно говоря, не предложить такому золотому человеку работать в кафе баристой было бы грехом. Кстати, прозвище он получил тоже от Микелы — «золотой заучка» — только потому, что его загорелый оттенок кожи переливался в лучах солнца как настоящий драгоценный металл. А учился он всегда на отлично. С разницей в три дня на работу добровольно устроились Сергей с Билалом. Лазарев поначалу был довольно скромен, однако вскоре он влился в небольшой коллектив настолько, что передумал увольняться с испытательного срока. Первое время вся женская половина посетителей строила ему красивые накрашенные глазки и вместе с чаевыми прикладывала записочки с телефонными номерами в надежде получить ответ хоть одно милое слово, на что тот в ответ лишь смеялся. Через месяц реже стали попадаться ему подобные клочки с аккуратными округлыми цифрами среди немногочисленных цветных купюр. Билал нередко посмеивался над своим другом. Однако, если никто не шутил, то в остальное время милый француз, издалека так напоминающий девушку, был каким-то осторожным, боялся сказать лишнего. Ему ведь всего девятнадцать лет, как никак. Он рос в Париже. Блоггер, любящий путешествия, вкусную еду, красивые виды и… романтику, как ни странно. Для современного мира у него были довольно неординарные увлечения. В самом начале и самому Луке было в диковинку видеть парня, который не боится ходить в разных париках изо дня в день, с аккуратно наложенной на лицо косметикой. Билли, как его звали на американско-британский мотив, всегда выглядел очень ухожено, подчёркивая свои хрупкие черты лица и линии тела. Всё же им, таким необычным, невольно даже восхищались все в команде, его смелостью противостоять стереотипам, привычкам, произраставшим в России из самой древней древности. Через месяц случилось ещё одно важное событие, которое подарило сплочённому персоналу ещё одного хорошего работника. В одном из питерских баров, куда Лука с Алессандро как-то раз решили зайти, они оба одновременно услышали чью-то игру на гитаре в испанском стиле и низкий мужской голос. Немного посидев и послушав, как на маленькой деревянной сценке, покрытой жирным слоем лака, сидит парень почти тридцати лет, в полосатой рубашке, накинутой поверх простой белой футболки, и играет на старом заливисто распевающем свои партии инструменте, Хэнни решил спросить официантку, которая принесла его другу мохито, кто этот музыкант, разжигающий внутри всех слушателей неслабый пожар интереса. «Это наш бармен. Славный парень, по субботам на гитаре для всех играет. Правда, скажу по секрету, хозяин зарплату ему урезал за то, что он вступился за новенькую хостес, вот и старается заработать теперь, как может.» — быстро пояснила девушка, пытаясь переболтать звук из напольных колонок. Лука дождался конца живого выступления, и, когда все разошлись, наконец увидел гитариста в полный рост. Тот не отказал ему в разговоре, что очень обрадовало администратора. Они стояли в компании молчащего Алеса на улице, слушая поздние гудки машин, и говорили по душам. Вот так у кафе и появился новый бармен — Чингиз Мустафаев. Он стал настоящей изюминкой компании, тем, кто мог поддержать абсолютно любой разговор на самые разные темы. Ну и потом в их жизнь ворвалась Микела. Яркая девушка в горчично-жёлтой милой водолазке, прилетевшая из солнечной Мальты — студентка по обмену на последнем курсе МГИМО. Конечно, о девушке в коллективе из одних мужчин, правда, пошли не очень лестные слухи среди посетителей, однако вопреки этому внутри команды всё было просто прекрасно. Мика — как сокращённо её называли все, кому не лень и кто был с ней знаком — приходила раньше всех, трудилась, как пчела, не жаловалась на трудности и любила свою работу всем сердцем. Она старалась помогать друзьям и не только в официальной обстановке: мирила всех, находила компромиссы, как в той песне Би-2, которую переодически напевал проходящий у стойки заказов Серёжа. Благодаря ей, за несколько месяцев коллектив превратился в сплочённую команду, скреплённую прочной дружбой. «И как только судьба таких дебилов сводит?» — смеялся иногда Лука, сидя в компании коллег и одновременно лучших, самых родных людей для него во всём мире. Это была вторая семья для каждого из них, но для Хэнни она имела особое значение — семья, где тебя все понимают и всегда поддержат, что бы ты не натворил, где бы не ошибся. Случайности не случайны. Такая идея нередко всплывала в голове в начале рабочего дня. Однако, парень выплыл из воспоминаний и мыслей, смешавшихся друг с другом. Было уже за пять часов вечера. Вторая половина дня проходила успешнее первой: клиенты стали дружелюбнее, заказы больше, а чаевые крупнее и щедрее. Над дверью задребезжал приевшийся слуху колокольчик и на пороге застыл молодой паренёк с вьющимися непослушными волосами, кое-как закинутыми назад, и ухоженной щетиной на мягких щеках. Худое тело скрывал большой белый свитер с вязаным орнаментом по рукавам, ноги были облачены в свободные льняные штаны рыжего цвета с подворотами, а весь образ завершался замызганными чёрными кедами. Он растерянно оглядывался по сторонам, пока Лука не спросил: — Здравствуйте, позвольте предложить вам столик, — спиной он чувствовал на себе сосредоточенный и серьёзный взгляд Алессандро, заискивающий, заглядывающий за плечо на пришедшего. — Н-нет, я не думаю, что… Я тут… — парень путался в словах, у него от волнения заплетался язык. Незаметно для обоих к ним поближе подкралась Микела, — Меня пригласили сюда на работу, — на секунду Хэнни выпал в астрал и ответил новому коллеге очень холодно и строго: — Имя, фамилия? — Дункан Лоуренс, из Нидерландов, — опешив, рассеяно ответил тот, и тут к ним в такую натянутую беседу вклинилась Мика. — Не переживай, Ханни, я покажу ему, где можно переодеться, не отвлекайся, — менеджер недовольно хмыкнул в ответ на своё прозвище «сладенький». Девушка приобняла Дункана за плечи и развернула того на все сто восемьдесят градусов. Ей так нетерпелось избавить нового знакомого от общества внезапно забухтевшего Луки, что напоследок она крикнула лишь: — А после закрытия не расходимся! Все будем играть в весёлую игру для сплочения коллектива! — с разных концов зала послышались недовольные звуки и Микела гордо направилась к комнате персонала. — А у вас тут все такие… Недружелюбные? — скромно поинтересовался Дункан, то оглядываясь назад на Хэнни, то рассматривая итальянца и пару официантов, беседующих рядом со стойкой заказов. — Нет, даже не волнуйся, им просто нужно привыкнуть, вот и всё, — она водрузила на руки новоиспечённому официанту передник и отправила того переодеваться, пока сама вынуждена была вернуться к работе до конца вечера.