* * *
Дни тянутся однообразно. Я просыпаюсь, немного вожусь с эскизами, без особого энтузиазма берусь за барахлящую швейную машинку, которая работает от силы полчаса, прежде чем отрубается с чавкающим звуком. Потом завтракаю, встречаюсь с Марго и весь день провожу пиная балду. Иногда выбираю момент, чтобы пройтись мимо баскетбольной площадки, но ближе, чтобы перекинуться любезностями с Марком и Трениками, уже не подхожу. Кепки не видно. Сам не знаю почему, но меня это немного, самую малость на краю сознания, тревожит. Пытаюсь как бы невзначай выспросить про него у Марго, но она Кепкой не интересуется вовсе, а идти и спрашивать у Марка — все равно что заранее прописать себе порцию словесного дерьма. Приходится просто забить. За неделю я успеваю затолкать любопытство и смутную тревогу подальше, сосредоточившись на выкройках летних платьев, когда Кепка наконец появляется на горизонте. Утром в воскресенье мама заглядывает ко мне в комнату и сообщает с загадочной улыбкой: — Там к тебе пришли. — Я же сказал ей, что спущусь через час, — вздыхаю, выключая машинку, и сгребаю образцы тканей в коробку. — Это не Марго, — качает головой мама и добавляет, не сводя с меня пристального взгляда: — Там очень милый молодой человек. У тебя что, новый друг появился? — Какой еще… — хмурюсь непонимающе, но тут же подрываюсь, как током ужаленный, от внезапного прозрения. — Черт… — я зачем-то бросаюсь к зеркальной створке шкафа и в панике выпутываюсь из застиранной футболки, чтобы влезть в чистую рубашку-поло. Кудри тут же встают дыбом, но приводить их в порядок уже нет времени. — Как… я выгляжу? Мама тихо смеется, закатывая глаза. — Красивый, красивый, иди уже. Нехорошо заставлять мальчика ждать. — Ага… — отзываюсь напряженно. Не знаю, что на меня находит. Но почему-то я дико нервничаю, минуя коридор и выглядывая в прихожую. Даже коленки подкашиваются. — Привет, — говорю неуверенно, пристально разглядывая замершего у двери Кепку. Он стоит, привалившись плечом к стене в привычной лениво-расслабленной манере и мнет в руках темно-зеленую бейсболку — наверное снял, здороваясь с моей мамой. — А ты... Ты что тут делаешь? — Да вот, пару выходных взял, решил заглянуть, — говорит Кепка бодро и улыбается. — Думал, может, ты захочешь потусить немного? Никак не могу понять, что в нем изменилось. А потом до меня доходит. — Ты голову, что ли, помыл? — спрашиваю, вздергивая брови. Вопрос, как обычно, вылетает из меня прежде, чем я успеваю подумать о такте. — Ага, — Кепка неловко чешет в затылке. Волосы у него длиннее и светлее, чем казались раньше. — Есть такое. Он цепляет на голову бейсболку козырьком назад и сует руки в карманы джинсов. Усмехается криво. — Так что, — Кепка впервые на моей памяти выглядит взбудораженным, даже несмотря на напускную ленцу, — пойдем? — Да. Пойдем. А куда? — спрашиваю и, не дожидаясь ответа, подхожу и начинаю натягивать ботинки. Буквально чувствую затылком взгляд мамы, выглянувшей из комнаты, и предвещаю, сколько на меня обрушится вопросов, когда вернусь. Мама так просто не отстанет. И Марго, узнав, в компании кого я смылся, тоже. — В кафе сгоняем. Суши там пожрем. Тебе ж вроде суши нравятся, — предлагает Кепка, и я чуть не въезжаю затылком ему в подбородок, резко выпрямляясь. — Я плачу. Мы стоим так близко, что я чувствую запах его цитрусового парфюма. До этого Кепка пах разве что потом, одежда его слегка отдавала куревом и по большей части — простеньким стиральным порошком. И футболка на нем новая. Глаженая. — Слушай, — говорю я тихо, глядя в его раскосые карие глаза, — а это часом не свидание? Кепка удивляется так искренне, что мне сквозь землю хочется от стыда провалиться. — Тихон, ты че? — фыркает Кепка, закатывая глаза, и мысль о скрытом подтексте его действий кажется все глупее. — На солнце перегрелся? — Да я шучу, дебил, — буркаю небрежно и несильно пихаю хихикающего Кепку плечом, проходя к двери. Кричу через плечо: — Мам? — Да? — отзывается та. — Скажи Марго, что я с приятелем гулять пошел. — Она же хотела с тобой на выставку сходить, — клянусь, я слышу в этот момент ехидные нотки в мамином голосе. — Так до восьми еще полно времени, — отмахиваюсь и поскорее открываю дверь. — Я ключи не беру, если что. — До свидания, Катерина Андреевна, — вежливо прощается Кепка, выходя вслед за мной. — Пока, мальчики, — мама — само добродушие в смеси с непередаваемой хитрецой. — Хорошо вам провести время. — Ну что, вперед, мсье, — говорит Кепка светски, пропуская меня к лестнице. — Я никогда суши не ел, хочу попробовать. — Никогда? — я испытываю громадное облегчение, когда понимаю, что Кепка не собирается подтрунивать над вопросом про свидание. Он переводит тему легко, и я ему чертовски благодарен. — Никогда в жизни, — пожимает плечами Кепка. — Тогда мы просто обязаны пойти и познакомить тебя с японской кухней! От смущения и параноидальных мыслей, будто испортил все глупым вопросом, я оправляюсь быстро. Стоит только разок взглянуть на то, как Кепка пыхтит, пытаясь справиться с палочками для суши, и я уже смеюсь до икоты и слез, не вспоминая о недавней неловкости. — Чего ржешь? — Кепка весь красный от натуги, даже кончик языка высунул, силясь приноровиться к непривычному столовому прибору. — Это вообще реально? Нет, ну издевательство же какое-то! — Конечно реально, — фыркаю и в очередной раз показываю, отправляя ролл с огурцом в рот, как надо. — Вуаля! Кепка смотрит на мои губы чуть дольше положенного и хмурится. — Сколько ты тренировался? — спрашивает он серьезно. — Да не помню. Маленьким научился. Это же не высшая математика, — втолковываю ему мягко. — Не получится сегодня, получится потом. — Я хочу сегодня, — упрямится Кепка. — Тогда давай попросим у официанта вилку или эту штучку, чтобы палки закрепить, — предлагаю в очередной раз. Кепка сощуривается: — Детскую? — вилку он игнорирует напрочь. — Кепарик, ты заебал, — улыбаюсь, не в силах сдерживать веселье. Я ловлю себя на том, что его ворчание мне нравится. Кепка ко всему подходит так вдумчиво, будто его собираются тестировать для работы в НАСА. — Ну или давай я тебя твоими палочками покормлю, если они тебе так уперлись? — Не, — Кепка стушевывается, отодвигаясь вглубь кожаного диванчика, и задевает козырьком бейсболки вычурный цветок. — Это же как-то… Он осекается, и я заканчиваю за него, уже куда менее весело: — По-пидорски, ты хотел сказать? — Прости, — говорит он, натужно сглатывая, а потом вдруг поднимает на меня взгляд, полный не то раздражения, не то осуждения: — Сколько ты еще себя пидором звать будешь? — Кажется, в вашей компании так принято называть тех, кто по мальчикам, — отзываюсь мрачно. Вздыхаю, ковыряя палочками маринованный имбирь. Не смогу. Не смогу дальше делать вид, что ничего необычного не происходит, пока не узнаю. — Ты мне скажешь наконец, почему со мной общаешься? — С тобой классно. Я это тогда еще, на тусе понял, — сознается Кепка, вновь вгоняя меня в краску. Он смотрит куда-то поверх перегородок, расписанных под японские иероглифы, и добавляет с легкой усмешкой: — Тебе же про Марка интересно, да? — Вот, ты и сам все прекрасно понимаешь, — говорю все так же тихо, не решаясь поднять на него глаза. Хочу сказать, что и мне с ним классно. Но все еще боюсь подвоха. Боюсь оказаться неправильно понятым. Боюсь, что либо Марк и Треники выскочат из-за горшков с цветами и навешают мне люлей, либо Кепка подумает, будто я к нему неровно дышу, и испугается сам. — Да похуй на Марка, — кривится Кепка. — Мы с ним поссорились. Он больше не “моя компания”. — Правда? — от удивления я чуть не промахиваюсь и не опрокидываю плошку с соевым соусом. — Похоже, что прикалываюсь? — уточняет Кепка с кислой улыбкой. Молчит немного, а потом объясняет: — Не нравится мне их стиль жизни. Его и Олега, — я лишь спустя пару секунд догоняю, что Олег, должно быть, это настоящее имя Треников. — Дырки в штанах протирают на одной и той же скамейке... Это ж у тебя каникулы на учебе. А им сто лет в обед, а до сих пор у мамки с папкой на шее, все лето квасят без дела, в карты режутся, понтуются. Сразу двух девчонок трахают, обеим лапшу на уши вешая… — он запинается, обращая на меня тяжелый взгляд. — Блин, прости. Не самая приятная тема. — Да уж, — тяну, хватаясь за стакан с колой, лишь бы за что-то схватиться. Почему-то мысль о любовных похождениях Марка меня совсем не трогает. — Не называй себя пидором больше, окей? — просит Кепка тихо, так и не дождавшись от меня внятной реакции. Я просто потягиваю газировку и улыбаюсь, думая о том, что совсем недавно Кепка мне казался блеклой шестеркой, а теперь я в нем вижу больше от личности, чем в Марке и Трениках вместе взятых. — Хорошо, — говорю и понимаю, что действительно больше не буду. — Давай сюда руку. — А? — Кепка рассеянно смотрит на меня, как с мысли сбившись. — Руку давай, — я улыбаюсь. — Я тебе палочки положу правильно, попробуешь снова. Мы торчим в ресторане часа три. Кепка наконец справляется с палочками и требует срочно заснять его подвиг для инстаграма, и я подыгрываю ему, выдавая самые искренние аплодисменты, на которые способен. Фоткаю его, но едва ловлю фокус, потому что руки трясутся от смеха — такое счастливое лицо делается у Кепки, что удержаться просто невозможно. Скованность, сопровождавшая не самые легкие темы, рассеивается, стоит нам начать угорать — ни с кем другим я так не ржал и ничьи шутки еще так не улавливал на полуслове и каверзной полуулыбке. Мне смешно даже от его смеха. От его нелепых улыбок. Наверное, потому время с ним так быстро летит. Милая официантка приносит колбу со свечкой, и я только тогда замечаю, что за окном уже начинает смеркаться. Кепка заказывает нам по мороженому, а я отвечаю на звонок Марго и отхожу к окну поговорить, глядя на лениво ползущие по дороге тачки, осененные паром остывающих дорог и светом фар. — Ты, я понимаю, на выставку не собираешься? — спрашивает Марго без приветствия, но в ее тоне я не слышу обиды. Только любопытство, которое она неумело пытается скрыть болтовней: — Я так и поняла, как с мамой твоей поболтала. Позвала Олю и Аню, че билетам пропадать? Они реально не разлей вода, не поверишь. — Я за них рад, — говорю, продолжая улыбаться, как последний дебил. И я действительно рад. Сейчас я рад за всех счастливчиков во всем мире. — А ну колись, с кем ты на свиданку пошел! — требует Марго, не удержавшись. — Это не… — Свиданка, свида-а-анка, — хихикает Марго, судя по сбившемуся дыханию, приплясывая с телефоном в руке. — Тиша, ну скажи тете Марго, тете Марго интере-е-есно! — Тетя Марго сует свой нос не в свой вопрос, — бормочу, украдкой оглядываясь на Кепку. Тот листает сегодняшние фотки в телефоне, посмеиваясь и качая головой. — Я же все равно узнаю, — фыркает Марго. — Узнаешь. Потом узнаешь. Хорошего вам вечера с девчонками. Пока… тетя, — говорю с мягким смешком, завершая звонок. Иду обратно и сажусь напротив Кепки, а тот, подняв голову, смотрит на меня и спрашивает, напрягаясь всем телом: — Все пучком? — Да, — я сую телефон в карман и говорю небрежно: — Прикинь, отменилась выставка. — Ого, — Кепка неуловимо приободряется. — Ну, что поделать. — Ничего, — развожу руками. Мы едим мороженое, запивая его чаем, в уютной спокойной тишине. Изредка переглядываемся и посмеиваемся, одновременно и молча вспоминая недавние шутки. Когда официантка приносит счет, Кепка расплачивается картой и не дает мне даже взглянуть на чек. — Я же сказал, что плачу, — отмахивается он в ответ на мои неуклюжие попытки достать наличку, которую мама, не иначе как предчувствуя, успела сунуть мне в карман. — Тихон, а ну цыц. Я плачу. Все. Приходится подчиниться: — Твоя взяла, — я наклоняюсь и несильно щелкаю по козырьку его бейсболки. — Ну че… — Кепка заправляет выбившуюся прядь за ухо. — Если выставка отменилась, прогуляемся пешком? Домой тебя провожу. — Пойдем, — отзываюсь с готовностью. На улице душно в преддверии обещанного ливня. Дворы тонут в приятной глухой тишине, прерываемой лишь гомоном птиц и детскими криками с площадок. Мы идем по пустым дорогам спальника, изредка толкаясь плечами и обмениваясь шутливыми колкостями. Дорогу так и хочется растянуть — кажется, даже Кепка подпадает под неясное очарование вечера и путает короткий путь с длинным, выводя нас на большой крюк. — О, привет! Я испуганно запинаюсь о развязавшийся шнурок и чувствую, как кровь отливает от лица, когда навстречу нам выходят Марго, Аня и Оля. В вечерних платьях, на каблуках, накрашенные и надушенные — как с красной дорожки Каннского фестиваля. Марго кидает на Кепку быстрый взгляд и скупо улыбается, никак не комментируя мою компанию. Будто каждый день нас вдвоем видит. Но я прекрасно знаю, что завтра же утром меня поднимет ото сна не будильник, а Марго Вольц, требующая ответов. — А мы на выставку! — делится радостно Оля, и надежда избежать неловкого объяснения рушится у меня на глазах. Поднять взгляд на Кепку мне мешает неконтролируемое оцепенение, охватившее все тело. — Марго позвонила, сказала, билеты достала. Не хотите с нами? — Они не хотят, Ольга, — мило улыбается Марго и хватает Олю за руку. — Нам пора, пойдем. Марго тащит Олю, ничего не понимающую и еле семенящую на здоровенных каблуках, к автобусной остановке. Аня тут же бросается за ними, подхватывая Олю под вторую руку. — Идем? — спрашивает Кепка с легкой улыбкой. — Ага... — шепчу онемевшими губами. До моего подъезда мы бредем в молчании. В молчании же заходим внутрь, и только тогда Кепка останавливает меня в темном закутке перед лифтами, придержав за локоть. — Чего? — спрашиваю испуганно и уже не могу отвести взгляд. Потому что Кепка, улыбаясь, смотрит на меня с незнакомым огоньком лукавства и журящей мягкости в раскосых карих глазах. — Я, вообще-то, понял, что выставка не отменилась, — говорит Кепка тихо. — Да просто Марго позвонила и попросила меня не идти, она хотела с девчонками погулять, давно не виделись и все такое… — слабо оправдываюсь, представляя, как по-идиотски это звучит. — Тихон, — говорит Кепка с нажимом. — Чего? — я слабо понимаю, в какой момент оказываюсь прижатым спиной к почтовым ящикам. В какой момент в голове начинает приятно гудеть, а губы Кепки оказываются так близко, что от его теплого шепота мурашки бегут по шее: — Ты же врать не умеешь, лошара. Кепка наклоняется, мажет губами по моим приоткрытым губам, будто пробуя на вкус, каково это. Ловит мой потерянный взгляд, и я охотно тону в его темных глазах. Козырек его бейсболки съезжает, когда я приподнимаюсь на цыпочках, чтобы быстро и неловко обнять Кепку за шею и притянуть ближе. Поцелуй выходит целомудренным, долгим и сладким. Мой первый в жизни поцелуй.* * *
Наверное, Марго очень многое понимает уже по тому, что дверь ей утром открываю я, бодрый и окончательно проснувшийся. — Только тихо, — прикладываю палец к губам. — Мама еще спит. — Это ты? — Марго смешно выпучивает глаза, проходя за мной в комнату, смотрит на застеленную постель и говорит с театральным придыханием: — Бля, это точно не ты! Кто-то зверски убил и выпотрошил в тебе сову. Я закрываю дверь, улыбаясь как не в себя, и плюхаюсь на кровать. Марго ложится рядом и подпирает щеку кулаком, с прищуром оглядывая мое лицо. — Ну, рассказывай, — говорит она строго. — Как ты умудрился? — Что умудрился? — безуспешно делаю вид, что ничего не понимаю, но не выдерживаю и смеюсь, когда Марго хрюкает от раздражения, закатывая глаза. — Умудрился охмурить Марка, разумеется, — говорит она, а я недоуменно хмурюсь: — Чего? Какого еще Марка? — я даже подумываю с подозрением, что шампанского перед выставкой Марго выпила не один бокал, но она спрашивает с кривой ухмылочкой: — Ты реально думаешь, что я поверю, будто вы мне вчера примерещились? — Ну так это же был… — начинаю я и резко сажусь, осененный самой тупой догадкой на свете: — Так. Не понял. Кепку что… — Зовут Марк, — заканчивает за меня Марго и цокает языком. — Да уж, Тихон. Ну ты дубина. Только ты можешь не знать имя того, кому язык в рот пихаешь. — Ничего я не пихал, — бормочу смущенно. Марго вздергивает бровь. — Ой, да ну, — тянет она с гаденькой улыбочкой и легонько щекочет меня, заставляя взвиться, ругнуться и врезать ей в ответ подушкой. — Так я и поверила, что вы не пососались после свиданки. — Это была не свиданка! — рычу, несильно поколачивая ее подушкой по бокам, а Марго смеется и нараспев тянет: — Свида-а-анка, еще кака-а-ая! — Какая ты противная, — бурчу в сердцах, но тут же снова улыбаюсь. Невозможно противиться обаянию Марго. Особенно, если она начинает дуть губы и строить глазки. — Кто из нас противный? — сокрушается Марго. — Мог бы и сказать мне, что втюхался в Кепарика. — Ничего я не… — Можешь отнекиваться сколько угодно, — отмахивается Марго. — Ну, мне интересны подробности. Как он целуется? — Классно целуется, — сдаюсь со вздохом, обнимая подушку и с дебильной улыбкой рассматривая кактусы на подоконнике. Губы у Кепки оказались такие мягкие и восхитительно напористые. — Он такой… такой… У меня слов не находится. И всю ночь не находилось слов. Надо сказать, и спал-то я от силы четыре часа перед самым рассветом, все прокручивая в голове этот поцелуй в пьяной дымке воспоминаний и его нежное обнадеживающее “до завтра”. — Такой косоглазый, — хихикая, подсказывает Марго. — Да ну тебя, у него почти незаметное косоглазие, — возмущаюсь, благоразумно глотая подробности. Про то, что мне нравятся его глаза. И губы нравятся — эти нелепые длинные губы. Которые просто восхитительны, когда их касаешься своими. — Ох, Тиша, — Марго тихо визжит, зажмуриваясь, и бурно жестикулирует руками. — Ты такой влюбленный дурачок, ха-ха!.. А в штанах у него как, все на месте? — Ты с дуба рухнула? — у меня аж дыхание перехватывает от смущения, и сердце колотится у самого горла. — Ты меня за кого принимаешь? — Ну вы же пожамкались? — Марго поигрывает бровями и закусывает губу. — Что, ты даже одним глазком не посмотрел? — Мы были в подъезде! — огрызаюсь возмущенно. — Конечно, я никуда не смотрел. И не жамкались мы… Просто целовались. — Это та-а-ак романтично… — Марго отнимает у меня подушку и вместе с ней, мечтательно улыбаясь, плюхается на спину: даже матрас чуть прогибается от силы этого падения. — Тебе нужно научиться описывать подробнее. Мне уже не терпится узнать, как у вас пройдет первый се… К счастью, ее прерывает громкая мелодия моего телефона. Я наклоняюсь к тумбочке, торопливо подхватываю трубку и прижимаю ухом к плечу. — Привет, — говорю, буквально чувствуя, как заливаюсь краской. Учитывая, что Марго только что плела, сознание подкидывает не самые приличные образы. — Я… Э-э-э… — Ты “э-э-э”? — переспрашивает Кепка со смешком. — Очаровательно. Как смотришь на завтрак? — Положительно, — говорю и отползаю дальше от навострившей уши Марго. — Завтрак — самый важный прием пищи. — Предлагаю разделить со мной чудовищно важный завтрак, — бодро говорит Кепка. — Как скоро сможешь быть у меня? — Минут пять, — я чуть не лечу носом с кровати, но меня вовремя хватает за шиворот пижамной кофты Марго. — Сейчас, только оденусь. — Давай, код домофона напомнить? — Да нет. Знаю, — не говорить же Кепке, что я его выучил за ту неделю, что периодически отирался у его подъезда. — Все. Жди. Бросаю трубку и тут же судорожно вскакиваю и начинаю переодеваться. Марго лениво наблюдает за моим копошением у шкафа и уточняет: — Я же могу пересказать наш разговор твоей маме, когда она проснется? — Только не придумай ничего от себя, — бормочу, наконец выбирая любимые короткие шорты и майку с логотипом готовых завтраков — единственную идеально выглаженную и чистую. — Правда, Марго, не говори ей ничего лишнего… Положа руку на сердце — мне не хочется повторения задушевной беседы о половом воспитании, которую мама устроила мне в четырнадцать, сходив на пару сомнительных уроков в прогрессивный центр ЛГБТ-молодежи. — Ладно. Иди со спокойной душой, — пожимает плечами Марго и усмехается. — Уверена, вы там не заскучаете. — Фу, Марго. Держи свои пошлые мысли при себе, — фыркаю беззлобно и, влезая в куртку Кепки, иду на выход. Уже на подходе к нужному дому я замечаю Марка, курящего в непривычной локации — весь прошлый месяц торчал у баскетбольной площадки, а теперь вдруг решил перебраться на лавочку у подъезда Кепки. Явно же не просто так. Замираю на мгновение, подумывая дождаться за гаражами, когда он уйдет. Даже сворачиваю уже в нужном направлении, но мне снова звонит Кепка: — Ты где? — он хмыкает. — Только не говори, что ты там решил сделать маску из авокадо или в ванной поплескаться. — Я у твоего подъезда, — говорю приглушенно и резко вжимаю голову в плечи — мне мерещится, будто Марк на меня обернулся, но он только выкидывает бычок и закуривает вторую сигарету. Безбожно красивый ледышка Марк. Но почему-то теперь я не вижу ни в его холоде, ни в злобном посыле ничего романтического и одухотворенного. Только холод и агрессию. — Так заходи, — смеется Кепка. — Хватит булки мять. — Не могу, — признаюсь, закусив губу. — Тут Марк. Караулит. На секунду на том конце провода воцаряется тяжелое молчание. Я вдруг думаю с упавшим сердцем, что Кепка скажет “тогда встретимся потом”, замнет ситуацию и решит залечь на дно. С поцелуем. С тем, что случилось. Но он спрашивает серьезно: — Мне тебя выйти встретить? — Не думаю, что это хорошая идея, — отзываюсь слабо. Кто знает, что Марк учудит, увидев нас вдвоем? — Я выйду, — упрямо отрезает Кепка и кидает трубку. — Черт... — выдыхаю в нехорошем предчувствии и тороплюсь к подъезду. Дверь открывается с протяжным писком, и навстречу выходит Кепка. С забранными в неряшливый пучок на затылке длинными волосами, в растянутой домашней майке и трениках. “Кепка без кепки”, — так бы я его поприветствовал, если бы не Марк, тут же подрывающийся со скамьи. Он сначала замечает меня, подозрительно сощуриваясь, но тут же отвлекается, услышав оклик Кепки. Медленно переводит взгляд. С меня на Кепку. Обратно. Хмурится и кривит губы в невнятной усмешке. — И че это за херня? — спрашивает Марк и тушит уголек на конце сигареты между большим и указательным пальцем, даже не поморщившись. Не то позерствует, не то действительно растерялся и ему не до боли. — Вы где двое пропали? Только теперь я смутно догадываюсь, что Марк, будь он хоть трижды козлиной гомофобной натуры, все еще помнит, кто я. Тишка с оттопыренными ушами, с матерью которого дружит его мать. Мальчишка, которого он знает с детства. А Кепка — Кепка его кореш. По крайней мере, им был. — Я ж тебе сказал, — отзывается Кепка спокойно. Он подходит, осторожно берет мою дрожащую ладонь в свою и крепко сжимает, — пока не прикроешь рот по поводу геев и не перестанешь на Тихона огрызаться, я с тобой за один гараж ссать не пойду. Мне хочется спрятаться за спину Кепки и переждать там бурю, но он держит меня, не давая в сторону дернуться. “Шевелись, когда что-то не устраивает”, — вспоминаются мне его слова. И я послушно прекращаю попытки скрыться от проблемы и ее не видеть. — А-а-а, — тянет Марк, постепенно отходя от удивления, и на его красивом лице вновь расцветает ухмылка, которая все портит. — Голубое паломничество нашло своих адептов. Так вот че ты взъелся. Завербовали тебя, братан. — Марго права, — говорит Кепка. Его уверенный голос в противовес подначивающему тону Марка звучит так отрезвляюще и правильно. — Тебе пора повзрослеть. Марк дергается, будто ему залепили оплеуху. — Че ты сказал? — шипит он зло, переводя взгляд с Кепки на меня. — А ты, Тишка? Фетиш у тебя, что ли, на Марков западать? — Закрой рот, — прошу устало. — Семь лет. Семь лет ты об меня ноги вытирал. Хоть бы… хоть бы раз просто сказал, что мне ничего не светит. По лицу Марка пробегает судорога. Он смотрит на меня удивленно и вдруг медленно, как нехотя, разжимает кулаки. Его тело теряет в агрессивном напряжении. Он просто растерянно смотрит на меня. — Я тебя любил, — говорю, понимая, что Марк уже ничего не сделает. Ни мне, ни Кепке. Всего-то и надо было, что поставить его на место, повернуть его упрямый подбородок в нужном направлении, в сторону зеркала. — Правда-правда. Ну казалось тебе, что это неправильная любовь. А я любил. Марк молчит. Под его кожей на подбородке играют желваки. — Пошли, — мягко тянет меня за руку Кепка, и мы идем мимо Марка к подъездной двери, когда тот отмирает и хрипло произносит: — А теперь что? — Что теперь? — переспрашиваю удивленно, оглядываясь через плечо. — Теперь не любишь? Наверное, этот вопрос еще недели две назад заставил бы мое сердце трепетать. Но сейчас не вызывает ничего, кроме легкой придушенной грусти. Мы с Кепкой переглядываемся. И я понимаю по его взгляду, что ему тоже интересен ответ на этот вопрос. — Думаю, ты прекрасно проживешь без моей любви, — улыбаюсь и первым захожу в подъезд. — Счастливо, Марк. Мы поднимаемся по лестнице медленно, как растягивая это время неопределенности и томления. Кепка, конечно же, очень долго возится с кучей замков. А я очень долго вожусь со шнурками ботинок в прихожей и присоединяюсь к нему на кухне, только хорошенько накрутив себя и загнав до состояния нехватки дыхания от смущения и предвкушения. — Он все еще там, — роняет Кепка, отдернув занавеску на окне. Не помню, чтобы у него вообще висели занавески в прошлый раз, когда мы тусили на этой кухне. Как не помню и двух махровых полотенец и кружки с кошачьими ушами в сушке. — Кажется, ты его задел. — Кажется, он не такой сухарь без чувств, каким хотел выглядеть, — хмыкаю, садясь за стол. — Может, подумает хорошенько, что потерял. На плите у Кепки бойко шкварчит сковородка, источая умопомрачительный запах настоящего завтрака. “Деревенского”, как его называет мама — яичница с колбасой, помидорами и специями. — Да, — улыбается Кепка, — я бы тоже задумался, если бы тебя просрал. — Вообще-то я про тебя, — замечаю сконфуженно. — Ты же был его братаном, все дела. — Угу. Хочется верить, что он хороший человек, — вздыхает Кепка и отходит к плите. Ворочает банки со специями, поддевает яичницу деревянной лопаткой. — И что для нас, как для “братанов”, еще не все потеряно. Кепка доделывает завтрак и ставит на стол две тарелки и две кружки — передо мной ту, что с кошачьими ушами. Потом выдвигает из-за микроволновки новенький тостер и отправляет в него два хлебных куска. — У тебя уютно стало, — прерываю затянувшееся молчание. Разглядывая кухню, замечаю все больше свежих деталей. Фикус в горшке, картину с ночным Лондоном в рамке возле настенных часов. — Прикольно. — Не зря на вторую работу пошел, — Кепка накладывает мне и себе яичницу, достает горячие тосты и отворачивается к плите, бормоча еле слышно: — Я типа не хотел водить парня, который мне нравится, в необжитую стремную хату. Мне невольно становится страшно. Что Кепка умеет говорить те слова, от которых у меня мутнеет в голове, на губах расцветает идиотская улыбка, а сердце стучит как ненормальное. — Марк, — зову я негромко. Он вздрагивает, напрягаясь, и я обеспокоенно спрашиваю: — Тебе не нравится, когда я тебя так называю? — Да нет, — говорит он ровно, так и не обернувшись. — Нравится… Просто… — Ну ты же не он, — перехватываю его мысль на лету. Поднимаюсь на нетвердых ногах, подхожу и утыкаюсь носом в его напряженную спину. Вдыхаю полной грудью запах стирального порошка, курева и прозаически простой и приятный запах его тела — ему не нужен никакой парфюм, чтобы вскружить мне голову. — То, что я ему внизу сказал, это правда. Я уже и забыл, почему и зачем любил. Просто продолжал по привычке. Хуевая была привычка. Кепка оборачивается и несмело улыбается. — Но мне нравится и то, как ты меня называешь Кепкой, тоже, — говорит он. — Не сомневаюсь, — фыркаю и невольно цепенею, когда Кепка наклоняется и легонько клюет меня в губы, тут же отстраняясь. Мне хочется приподняться на цыпочках и вернуть ему поцелуй, но он качает головой с лукавой улыбкой: — Не, Тихон. Завтрак — самый важный прием пищи. Пора завтракать. — Козел, — бурчу с ухмылкой, закатывая глаза, и возвращаюсь за стол. — Но за крутую кружку с ушами ты прощен. — Знал, что тебе понравится, — Кепка такой довольный, что на него даже злиться не получается. К тому же для поцелуев у нас будет полно времени.* * *
— Так, давай еще раз, — деловито говорит Марго с таким видом, будто собралась писать диссертацию и теперь хочет разложить все имеющиеся факты по полочкам. — Не могу еще раз, — тяну со стоном и роняю голову на сложенные на столе руки. — Сколько ж можно повторять? Передо мной — кульки джинсы, шелка и кружев, иголки, английские булавки и обгрызенные карандаши поверх наспех состряпанных эскизов, а позади — Марго, которая меряет комнату крупными шагами, путается ногами в сползающих цветастых шароварах — говорил же ей, что могу подшить! — и чуть руки не заламывает. Не хотел я ей рассказывать. Но, как ни прискорбно это признавать, похоже, мне не сдвинуться с мертвой точки без ее совета. — То есть вы... — говорит Марго, пропустив мои последние слова мимо ушей, — встречаетесь уже месяц... Месяц, Тихон! И вы до сих пор не продвинулись дальше цёмок в губки? Тьфу! — она останавливается и смотрит на меня, как на врага народа. — Как смеешь ты называться моим лучшим другом? — Марго, ты уверена, что пойти на юриста было хорошей затеей? — фыркаю слабо. — По тебе плачет театральный. — Тихон, это серьезно, — говорит Марго, и тон ее это подтверждает на ура. — Это же кошмар какой-то. Он подарил тебе швейную машинку! — Марго кивает в сторону моего новенького немецкого чуда, работающего без перебоев так, что и мне хочется работать и работать над новыми нарядами. В то время, когда мы не с Марком, конечно. — И в твоем крошечном мозге не зародилось идеи его… поблагодарить? — Да я пиздец как его благодарил! — огрызаюсь обиженно. — Нет, братец мой, — качает головой Марго. — Благодарить нужно было так, чтобы он едва мог сказать “пиздец”, выползая из постели. — Марго! — я обеспокоенно оглядываюсь на дверь, но мама, к счастью, делает отбивные и вряд ли слышит наш разговор сквозь стук молотка. — Ну ты потише хотя бы... На самом деле, все не так уж плохо. То есть мы не только целуемся. Когда я остаюсь у Марка на ночь, мы обнимаемся. Крепко обнимаемся под одним одеялом, и иногда он забывается — тогда позволяет залезть рукой в его пижамные штаны и ласкать его до тех пор, пока он не выдохнет расслабленно мое имя и не посмотрит мутными и чуть раскосыми карими глазами. При этом со мной Марк делает куда больше. Гладит меня через одежду, дрочит мне, делает минет по утрам — такой зашибенный минет, что, уверен, мои стоны слышат все его соседи из смежных квартир. А вчера после душа — стыдно и сладко вспоминать — он опустился теплыми поцелуями по моей пояснице и так заласкал меня языком между ягодиц, одновременно поддрачивая мне рукой, что хотелось только одного. Притереться задницей к его паху и умолять меня выебать. Потому что сил больше нет терпеть. Не понимаю, какого хрена он не подпускает меня к себе. Выеживается, когда пытаюсь доставить ответное удовольствие, а на все намеки на секс отзывается одинаково — “ой, Тихон, мы же не ужинали” или “может, прошвырнемся?” Я его обожаю. Глаза его раскосые, светлые волосы, которые он собирает в пучок на затылке или сгребает под кепку. Нежные, полные и длинноватые для среднестатистического губы. Его легкий характер вкупе с вдумчивостью и серьезностью в делах. Его юмор, наши общие шутки, про которые Марго говорит, смеясь, что у нас одна клетка мозга на двоих. И как же мне хочется показать, что он меня привлекает весь. И душой, и телом, будь неладно это тело, до которого мне не дают добраться. — Может, он боится? — предполагает Марго, успокаиваясь и откидывая актерство в сторону. — Чего это? — спрашиваю с подозрением. — Ну, что он тебя не устроит как партнер, — дергает плечом Марго. — Он же раньше с мальчиками не спал. — Как будто я раньше с мальчиками спал, — фыркаю саркастически. — Мы вроде оба новички. — Так может он боится сделать тебе больно, — Марго опускает взгляд, хоть и редко обычно стушевывается при постельных разговорах. И я смущаюсь тоже. Как-то интимно это все звучит. — Ну, хочет, чтобы твой первый раз нормальным был, а не абы как. — И что теперь? — спрашиваю, прокашлявшись. — Он же не может потренироваться с кем-то другим. Ему придется сделать это со мной. Раньше или позже… Лучше, конечно, раньше. — Поговори с ним откровенно, — советует Марго, похлопав меня по плечу. — Вот увидишь, он поймет, что ты готов и что тебе нужно. Словами поговори, Тихон, а не намеками. Он поймет. — Надеюсь, — вздыхаю, благодарно ей улыбаясь, и берусь за английские булавки. — Ладно, Маргарита, встаньте вот здесь... Не могу больше смотреть на ваши шаровары, их надо подшить.* * *
Как говорится, набирайся ума в учении, а храбрости — в сражении. По крайней мере, я успокаиваю себя народной мудростью, начитавшись с дюжину статей в интернете и решив, что пора от теории подготовки переходить непосредственно к практике. И кто только мог подумать, как сложно на час запереться в ванной от собственного парня? Марк, привыкший к тому, что может в любой момент зайти ко мне в душ и облапать меня всего да еще и минет сделать напоследок, начинает что-то подозревать уже с закрытой задвижки. А уж через час его терпение тем более дает слабину. — Ты там не утонул? — спрашивает он громко из-за двери, перебивая шум воды. — Мне бежать за спасательным кругом? — Кепарик, отвянь, а? — кричу в ответ, силясь подогнуть ногу и поставить на бортик ванной так, чтобы не грохнуться задницей на кафель и еще, желательно, нормально себя растянуть. — Дай человеку помыться. Понятия не имею, все ли делаю правильно. Но судя по тому, что умудрился минут пять назад случайно проехаться пальцем по простате, поплыв рассудком в плену раньше не опробованных ласк и влажной взвеси пара, неправильность заключается только в том, что меня не ебут. — Такое ощущение, что ты там не моешься, а варишься на медленном огне, — фыркает Марк. Похоже, вытяжка двинула кони и пар таки хлынул в квартиру. — Сейчас, — шиплю, толкая пальцы в дырку и силясь не мычать громче допустимого. Мне до одури хочется, чтобы во мне оказались пальцы Марка, а еще лучше — его член. Образы, которые подкидывает подсознание, заставляют чувствовать себя одновременно дурно из-за резкой неудовлетворенности и дико хорошо — от предвкушения. — Уже выхожу. — Русалка, епта, — Марк сдается, и я слышу его удаляющиеся шаги в коридоре. Приободрившись, что мне дали минут пять форы, я спешно заканчиваю дела и вылезаю из ванной, обматываясь полотенцем. Сейчас или никогда, Тихон. Сейчас или никогда. Шлепаю в спальню и обнаруживаю Марка в кровати, уже переодетым в пижаму и бездумно листающим журнал по строительству. — С легким паром, кучерявый, — говорит он с усмешкой, поднимая взгляд, и снова утыкается в глянец. — Ну что, спать или глянем фильмец на ночь? — Может, что-то другое на ночь сделаем? — спрашиваю, вырубая верхнюю лампу и в полутьме, разгоняемой лишь блеклым светом прикроватного торшера, не придумываю ничего лучше, чем скинуть полотенце на пол. Марк поднимает взгляд медленно, будто в замедленной съемке в кино. — Тихон, — говорит он хрипло и тихо, но отвести потемневших глаз, засранец, не может. — Давай поговорим. Как взрослые люди. Обстоятельно, — предлагаю серьезно, на что Марк удивленно вздергивает брови: — Я не могу говорить обстоятельно! — фыркает он. — Когда ты передо мной стоишь, такой… — Какой? — подбадриваю я язвительно. — Голый, — произносит Марк глухо и садится в кровати. Забытый журнал шлепается на пол. — И соблазнительный. — То есть ты все-таки считаешь меня соблазнительным? — уточняю невозмутимо, хоть спокойствие и дается огромным усилием воли, и подхожу ближе. Теперь Марку еще труднее отвести взгляд, и я вижу, как бьется жилка у него на шее. Как дергается на судорожном глотке воздуха кадык. — Конечно, считаю, — говорит он мягко и просительно. — Тихон, ты головой поехал? Конечно. — Тогда в чем проблема? — хмурюсь. — В том, что… — Марк осекается. Смотрит на меня чуть ли не с отчаянием и говорит: — Я боюсь сделать что-то не так. — Приехали, — вздыхаю, садясь рядом на кровать. — Марго оказалась права. — Ты говорил об этом с Марго? — возмущается Марк. — А с кем мне было говорить, если мой парень ссытся и сбегает от меня, когда я хочу ему даже, блин, подрочить? Марк шумно выдыхает сквозь зубы. Опускает голову, так что несколько прядей из пучка выбиваются на его нахмуренный лоб. — Прости, — говорит он твердо. — Я дебил. — Похвально, что ты это признаешь, — я ловлю краем глаза его жадный взгляд, поднимающийся вверх по моему бедру. — Чтоб ты знал, Марк, у меня есть рот. И я могу сказать, если мне будет больно или некомфортно. И я… — Ты? — переспрашивает он, когда я не заканчиваю мысль, смутившись. — Готовился я, — буркаю. — В ванной. Пока кто-то пыхтел за дверью и мне мешал. — Бля, Тихон, — кажется, вся хваленая выдержка Марка сейчас трещит по швам. Он медлит всего мгновение, прежде чем хватается за полы пижамной кофты и стягивает ее через голову. Смотрит на меня, улыбаясь еле заметно. И я понимаю, что наш серьезный разговор сейчас перетечет в другую серьезную плоскость. Я забираюсь к нему на колени и тянусь к его губам, вовлекая Марка в глубокий и далекий от обходительной скромности поцелуй. Втягиваю его язык себе в рот и легонько посасываю, глядя из-под ресниц в его широко открытые темные глаза. Руки Марка скользят по моим бедрам, оглаживая. Он знает, как мне нравится — с прелюдией, сладко и неторопливо. Я трусь вставшим членом о его стояк, скрытый тканью штанов, и Марк тяжело дышит, роняя голову мне на плечо. Не спрашиваю разрешения и не боюсь отказа, запуская руку под резинку его трусов и обхватывая его член рукой. Веду указательным пальцем по головке, смахивая каплю смазки, растираю ее по стволу, скользя по линиям вздувшихся вен. Марк ластится щекой о мой подбородок и шепчет на ухо, зовет меня по имени. Перед глазами — темнота и пляска огней. Мне уже так хорошо, что хочется просто отдаться моменту. Марк, к счастью, больше не медлит и берет процесс в свои руки. Он опрокидывает меня спиной на кровать и поцелуями спускается по моей груди, мягко щиплет губами соски, тут же их зализывая. Волна жара и приятных мурашек окатывает тело, когда Марк накрывает ртом мой член и посасывает, подталкивая головку языком к небу. Он смотрит мне в глаза, и я готов кончить от одного только вида его влажных губ, скользящих вверх-вниз по моему члену, но Марк вдруг отстраняется и шепчет с усмешкой: — Ну нет, кто-то хотел пойти до конца. Я едва могу что-то возразить или ответить колкостью. Просто откидываюсь на подушку, наблюдая в мареве колотящего меня возбуждения, как Марк стаскивает штаны и трусы, как ложится сверху, целуя меня, устраивая одну ногу между разведенных моих, и притирается всем телом, разогревая меня для продолжения. — Растягивал себя? — спрашивает, покусывая мои скулы, и касается пальцем моего влажного входа, ощупывая податливые края. — И как давно ты смазку купил? — Недавно, — выдыхаю, подаваясь бедрами навстречу. Марк не томит, проталкивая в меня палец и следом, внимательно вглядываясь в мое лицо, добавляя второй. — Не осторожничай, — прошу сбивчиво, обнимая Марка за шею и касаясь губами его солоноватого от пота плеча. — Пожалуйста… Марк проталкивает в меня пальцы на длину двух верхних фаланг, и я только теперь понимаю, что существует огромная разница. Между тем, чтобы делать это самому, и чтобы позволять это делать ему. Марк целует меня в мокрые волосы, в ухо. Продолжает двигать во мне пальцами и дышит тяжело. Представляя. Наверняка представляя, как и я, умирая от ожидания большего. — Давай, — всхлипываю, чувствуя, что мне невмоготу. Марк убирает пальцы и осторожно подтягивает меня за бедра ближе, пристроив член между моих ягодиц. Я смотрю в его глаза и, кажется, даже вижу в них свое отражение. Встрепанный, распятый на кровати, жаждущий его ласки. — Тихон, — говорит он, входя в меня. Запрокидывает голову и рассеянно гладит мою коленку, привыкая. Во мне становится так полно, что я чуть не задыхаюсь, попробовав его разок в себе сжать. Марк дергается и стонет, а у меня срывает крышу, когда вижу, как его контроль разбивается вдребезги. Как он смотрит на меня застланным удовольствием взглядом. Я вскидываю бедра и ерзаю, и Марк, склоняясь надо мной и коротко целуя в губы, входит глубже. — Все хорошо, — обещаю я, улыбаясь от переполняющих меня эмоций. Так чертовски хорошо. Так много его внутри. — Давай, Марк, ну же. Давай. Он закидывает мою ногу себе на плечо. Подхватывает меня под ягодицу и чуть приподнимает, насаживая на себя сильнее. Как током прошибает первый настоящий виток наслаждения. Я кричу, руками пытаясь нащупать позади себя изголовье кровати, найти хоть какую-то опору. — Бля, Марк… — из меня вырывается такой стон, когда он начинает двигаться, множа эту первую кроху удовольствия до растущей оглушительной волны, что, кажется, все соседи теперь знают, чем мы занимаемся. Марк откидывает волосы со лба и не отрывает от меня завороженного взгляда, когда берет меня тем сильнее, чем громче я об этом умоляю. С каждым новым толчком я подмахиваю ему, едва чувствуя собственные ноги, слабо цепляясь руками за прутья изголовья. Марк срывается первым. Я чувствую, как он вздрагивает, как произносит протяжно и с мольбой — будто гребаную мантру — мое имя и в бессилии, спустя еще пару движений внутри, выходит и изливается мне на живот. Мне хватает одного его влюбленного взгляда и его ласковых нежных губ, которые знают как надо, на изнывающем члене, чтобы дойти следом. И только тогда, падая в истому с головой, я еле шепчу: — А ты боялся, дурила.* * *
— Какой прекрасный день, — шепчет Марго, подставив лицо солнечным лучам, и с наслаждением жмурится, — чтобы сойти с ума! — Что-то случилось? — спрашиваю, провожая ленивым взглядом школьников, гуськом бредущих за гидом с флажком к экскурсионному автобусу. Сам я сошел с ума пару раз за утро, не без прямого участия Марка. И уже представляю, как сойду еще и еще, когда он вернется со смены. А пока мне нужно доделать рукав куртки. В перспективе — закончить подарок ко дню рождения Марка загодя, завтра или послезавтра. Нужно еще обдумать финальный вариант нашивок и купить другие пуговицы. В общем, тьма работы. — Случилось, — вздыхает Марго. — Я влюбилась. — О боже, — бормочу с улыбкой. — Бедняга знает? Кто он вообще? — Не знает пока. Он начинающий актер, мы виделись в театре и перекинулись парой слов, — Марго мечтательно смотрит вверх, на мерно качающиеся на ветру ветви клена. — Он был так галантен. И сказал, что я создана для сцены. Просто душка! — Я тебе постоянно твержу, что ты создана для сцены, — фыркаю, закатывая глаза. — Но почему-то я козел, а он душка. — Не говори глупостей, Тихон, — Марго сочувствующе похлопывает меня по плечу. — Просто пойми… Это была химия. Диалог утонченных натур, слияние душ… — А может, тебе лучше стать писательницей? — раздумываю вслух. — Женские романы у тебя бы точно отменные вышли. — Фу, — говорит Марго, но я вижу, что она прячет улыбку. — Фу быть таким занудой. Как тебя Кепка терпит?.. Кстати. — Что? — я немного напрягаюсь, видя, что Марго серьезнеет, но она лишь говорит: — Братец мне утром сказал, что хочет пойти с Кепкой на мировую. И даже мимоходом обмолвился, что и у тебя бы неплохо прощения попросить. Прикинь? — Надо же, — не сказать, что я сильно удивлен. Каждый раз, как мы тащим к моему Марку баулы из продуктового, срезая путь мимо баскетбольной площадки, видим, как он провожает нас долгим задумчивым взглядом. Похоже, он притерпелся с мыслью о том, что бывает и другая любовь. Или скучает. По своему верному Кепке и, быть может, знакомому с детства Тишке. — Скажи ему, что мы будем рады, — говорю уверенно. — Пусть в гости к нам заходит. Нехрен дуться. — Конечно нехрен, — подтверждает Марго миролюбиво. — Не чужие люди.