***
Александра тем временем взяла в свои осторожные пальчики юбки платья, зло надрывая подол. И как же достали все эти наивные тряпки! Прямо сейчас взяла бы и сорвала с себя объёмную мишуру, чтобы наконец-то освободиться от всех кукольных ярлыков, присущих девушкам того времени. И кто вообще придумал эти ужасные, приторные платьица, узкие до невозможности корсеты и высоченные причёски, от которых так болела голова?! Яро выдохнув воздух через ноздри, Саша тихо прокралась в спальню, где безмолвно покоился Призрак Оперы, подходя к шкафу со своей немногочисленной одеждой. Вытянув оттуда чёрные домашние мужские штаны и свободную белоснежную мужскую рубаху, девушка вернулась обратно в гостиную, стягивая с себя платье. Покончив с «чехлом», барышня изворачивала, заламывала и выворачивала свои чудесные ручки, как только могла, чтобы ослабить тугой корсет, мешающий вдохнуть. Раз теперь платье можно не носить, значит и утягивать себя до последнего вздоха тоже не обязательно. Поймав непослушные верёвочки, балеринка аккуратно ослабила мешающуюся вещь, благоговейно выдыхая. Завязав всё по-новой, она натянула рубашку, ощущая себя в ней очень уютно. «И когда человечество дойдёт до такого, что можно будет преспокойно шествовать по улице не стесняясь наготы ног?» «М-да, а они у тебя по истине прекрасны, дорогая…» Девушка самодовольно вытягивала одну за другой подтянутые икры вперёд, прикусив губку и рассматривая балетные ножки. Непроизвольно поморщившись от вида избитых танцами подъёмов и пальцев ног, героиня вспомнила с какой болью доставалась ей вся эта грация, кучи поклонников и измождённая красота. Она, раба прекрасного, в своё время пахала, как лошадь, чтобы сейчас сидеть и воображать из себя не пойми кого. Усмехнувшись от этой мысли, Саша присела на стул, подтягивая одну ногу к себе. Её тонкие пальчики прошлись по ещё свежему шраму, что остался на память о своём достоинстве; в память о изящном воздыхателе по имени Илер де Ариас, что почти смог влюбить её в себя, но с таким крахом провалился, будучи не совсем разборчив в связях; в память о той несравненной заботе, которую подарил ей Призрак, ухаживая за раной. Мадемуазель подняла слезящиеся очи к потолку, вспоминая их неосторожный поцелуй, хранящийся в самых задворках юного сердца. Алекса машинально коснулась своих губ, неловко их поджимая, краснея от смелых воспоминаний. И всё ещё она могла представить, как чуть припухлые, мягкие уста, что не ответили тогда взаимностью, сейчас податливо приоткрываются, оставляя сочный ожёг на её собственных, вовлекая в водопад интимности, безжалостно накрывающий их с головой. Она буквально слышит тихий выдох, опаляющий её смесью кофе и сигар, говорящий о том, что его хозяин не намерен более ждать. И Эрик склоняется к своей цели. Он ласково проводит костлявой пятернёй по неизменному, млечному стану, не испытывающему на себе никогда ранее подобных откровенных ласк. Жертва чувствует, она ощущает, что едва-едва прикосновения пропитаны наибольшей страстью, чем самые похабные приставания, намекающие лишь на грешную похоть. Они не просто хотят друг друга, а готовы доверится, обнажить души, что уже возлегли на алтарь необратимых томлений и готовы сгореть в этом пламени, если понадобится, — дотла. Но романтическая сказка разбилась о холодные пальцы, которые девушка продолжала держать возле ожидающих губок. Неужели её руки действительно так замёрзли? Да Саша и сама не заметила, что дрожит точно осиновый лист, предаваясь разочаровывающим, но таким желанным, таким нужным ощущениям прошлого. Конечно, всё было не так да и не могло иметь даже аналог подобного. Он уже предан; предан Кристин и подставлен ей же. Окончательно, бесповоротно, необратимо, точно, радикально и как только она пожелает. Тихо выдохнув, героиня поднялась со своего места, заправляя выпавшие пряди за уши. Потупив взгляд в окно, Саша решила, что она должна, просто обязана отпустить его, прекрасно понимая, что по-другому и быть не должно. Есть Кристина, есть Эрик, её любимый таинственный покровитель. Где-то в глубине себя Алекса осознавала своё поражение, но не перед ней, а в его существе. «Ты нашла там гибель, значит найдёшь и спасение. Найдёшь и перестанешь.» «А если не смогу?» «Погибнешь; совершенно и беспрекословно. Кто ты для него? Глупая, бездарная балеринка, готовая повешаться на шею любого, кто более менее по-богаче. Фамильярная, дерзкая и законченная.» «А она тогда кто? Покладистая серая мышь?» «Милая, скромная, тихая, женственная…» «Стоп! И с каких это пор я ищу аргументы за Кристин Даае?!» Тряхнув головкой, барышня подошла к штанам, брошенным ею же на волю случая на диване. Взяв в руки приятную чёрную ткань, девушка молча надела свободные мужские брюки, заправляя в них рубашку, оказавшуюся аж по самые колени; красивые, ровные колени. Вещи, носимые ранее Эриком, теперь пахли лавандой, легкомыслием и непринуждённостью. Возможно, если бы героиня оказалась бездумна, то и непосредственностью. Сожалеюще поджав губы, Алекса сходила в свою ванную комнату, растапливая печь под горячую воду. Самое время омыть господина Призрака тёплой водой. Приготовив ещё немного розовой, пару флакончиков уходового средства и женский крем для поддержания естественной красоты, девушка отправилась в общую кухню. А представила она из себя помещение небольших размеров, наполненное маломальским обиходным гарнитуром в виде нескольких навесных шкафов, обычных для приготовления, входа в подсобку, а по совместительству и что-то вроде холодильной комнаты, средней диагонали стол, устроившийся прямо возле большого окна, выходящего на тихий двор, и пары стульев. Печь здесь оказалась тёплой, видимо, кто-то недавно закончил приготовление своего ужина. Саша, что-то мурлыкая под свой чудесный носик, осторожно подкинула ещё дров, ставя на плиту чайник. Девушка подошла к окну, рассматривая почти ночной парижский уют. Навязчивая грусть заставила её сердце неприятно ёкнуть, отозваться где-то под ребрами досадным покалыванием. Выдохнув, бестия молча направилась в ту самую кладовую, осторожно подходя к своей полочке. Здесь было неприятно морозно, но это пошло усталой от раздумий голове только на пользу. Передёрнув плечиками, Алекса достала яблоко, потирая его о мужскую рубашку. Шмыгнув носом, героиня вышла обратно в кухню, чуть не столкнувшись там с какой-то мадам, что испуганно вздрогнула. Глаза женщины поползли вверх, когда она смела видеть молодую леди в похабных брюках далеко не женственного кроя, свободной рубахе, из-под которой проглядывал кружевной корсет нежно-голубого цвета с рюшечками на лифе. Поражённо ахнув, неизвестная соседка, видимо старой школы целомудрия, хотя мало отличающейся от действующей, одарила героиню вопросительным взглядом. Но девушка лишь прошла мимо, фамильярно покачивая бёдрами и громко кусая кисло-сладкий фрукт. — Добрый вечер, мадам, — пропела она с набитым ртом, всё ещё жуя своё яблоко. Но женщина ничего не ответила, удивлённо хлопая ресницами и, наконец, когда кудрявая головка скрылась за поворотом, тихо выругалась на французском, как только могло простить воспитание. Александра так же невозмутимо прошла в свою квартиру, оставляя еду на столе. Подкинув ещё дров, она потрогала пальчиком воду, кивая сама себе. Взяв небольшой тазик, балерина набрала в него тёплую жидкость, перекидывая через одно плечо полотенце для омывания господина Призрака. И почему-то теперь при упоминании о нём девушка могла лишь тяжело выдохнуть, нервно бросить взгляд в стороны своей спальни и озадачено поджать свои губки. Сглотнув остатки яблока, героиня открыла дверь своей чудесной ножкой, заглядывая внутрь. Убедившись в том, что Эрик всё ещё отдыхает, она прошла дальше, ставя таз с водой на стул, стоявший возле изголовья кровати. Принеся так же запланированные флакончики и прочую нужность, а для этого нужно было сходить в ванную ещё добрых раза два, мадемуазель опустилась на колени перед Принцем Душителей, снимая с его обезображенного лика маску. Веки больного дрогнули, но впалые из-за худобы глаза не открылись. Облегчённо выпустив воздух носом, Алекса опустила полотенце в воду, отжала его и приложила ко лбу мужчины. От прикосновения такого тепла брови Призрака расслабились, а лицо перестало выражать какие-либо недовольные эмоции. Омыв такими темпами всю наружность грозы театра, Саша принялась за его по истине красивую, эстетичную шею, чуть приспуская одеяло. Девушка старалась как можно мягче обрабатывать нездоровую кожу. Покончив с освежением, она бережно промокнула салфетку в розовой воде, прикладывая её к повреждённым участкам лица. Подобная процедура длилась уже несколько дней, приводя Эрика в более менее божеский вид, за исключением, конечно, худобы. Хотя с эти героиня так же решила бороться. «Но что-то совсем себя запустил. Не ест ничего, не следит за собой…» «Может потому, что он мужчина? Ты сама-то как думаешь?» «Ну это же не говорит о том, что нужно вконец перестать заботиться о своей коже! Тут делов-то на несколько дней ухода и готово!» «То есть ты всерьёз думаешь, что у Оперного Привидения есть время и возможности покупать себе женскую розовую водичку, крем и разноцветные флакончики?! Вот увидишь, если он узнает, что ты ему мазала, то придёт просто в полнейшую ярость!» «Ну и ладно! Зато будет более менее симпатичным.» «Без носа…» «Со здоровой кожей.» Выдохнув, девушка отложила в сторону небольшую миску, беря в руки тёмно-синий флакончик. Чуть капнув жидкости на ловкие подушечки пальцев, она пропитала кожу вокруг глаз, растушёвывая всё к тёмным, аккуратным бровям. Следующим оказался изумрудный, который помог с лбом, ну и третьим выдался красный флакон, успокаивающий впалые скулы. Специальный крем довёл всё до состояния шедевра, соприкасаясь полностью со всем лицом. Поделив остатки между рук, Саша отправилась на кухню. Шокированной женщины там уже не оказалось, а вот вскипевший и снятый кем-то чайник покорно ждал свою хозяйку. Она молча разлила его в две принесённых с собой чашки, поставила их на поднос и, прихватив кусочки любимого шоколада, отправилась назад. Заварка для предстоящего чаепития находилась на столе в самой квартире, поэтому девушка, что было вполне разумно, делать новую не стала. Сейчас Алекса не так уж и разжилась финансами, чтобы покупать дорогой и вкусный чай, так как другой пить просто не могла: привыкла с детства. Вернувшись, мадемуазель оставила всё в гостиной, ещё раз заглядывая в комнату к некогда предмету своих обожаний. Что бы удивительно — Эрик немного поменял своё местоположение, во сне чуть-чуть перевернувшись набок. Его дыхание значилось ровное, размеренное, а неслышное сопение лишь невесомо опаляло верхнюю губу, по-привычке чуть поджатую. Улыбнувшись от вполне нормализующегося состояния Призрака, Александра прикрыла двери, поджигая свечи в гостиной. Балерина достала какую-то книгу на русском языке, осторожно добавляя себе в кружку непосредственно заварку чёрного чая с кусочками натуральных засушенных яблок. Их бестия сушила и подсыпала сама, чтобы добавить интересные нотки в привкус и запах, уже начинающем наполнять собой всю комнату. Так Саша и провела остаток своего вечера, периодически заглядывая к Эрику и проверяя его состояние.***
На следующее утро Эрик, продолжая покорно возлежать в самозабвении, не раскрывая глаз, пока его рваное дыхание снова давало о себе знать. Непривычных до этого хрип застаивался где-то в глотке. Мужчина как будто хотел что-то сказать, но всё его существо, весь его внутренний джин застрял в этом ужасном, костлявом теле. Александра это почувствовала, осторожно приподнимая обезображенную голову и поднося к мягким губам чашечку с бренди, чтобы хоть немного помочь ему успокоиться. Девушка аккуратно надавила на изящно выпирающий кадык, чтобы обжигающая жидкость случайно не попала в дыхательные пути. И Призрак пересилил себя, поддаваясь и опрокидывая один тяжёлый глоток спиртного, напряжённо выдыхая подобием носа. Саша оказалась едва поражена, когда её сердце дрогнуло в кувырке сожаления и не более. Она впервые сейчас сама для себя ощутила какую-то не хватающую пустоту по отношению к милому Эрику, любимому мучителю и просто безжалостному Призраку Оперы. Что же это могло значить? Неужели действительно конец любви, а не лёгкой влюблённости? Ведь когда первое сильнее; когда ты сгораешь в своём собственном пламени надежды на что-то более, оно же и сжигает всё дотла, стоит только отвернуться. Балерина до этого момента никогда не любила, была, скорее не просвещена, чем глупа в плане самого светлого чувства на земле. Влюблялась? — да, занималась неприкрытым кокетством — да, любила? — нет. Но Саша как-то слышала от очередной маминой знакомой, приходившей к ним в гости, когда самой героине не было и семи, но то, что рассказывала пришелица, госпожа Веремеева, маленькая девочка запомнила с лёгкостью, не придавая этому значения. И только спустя годы, в свои цветущие двадцать девушка, по привычке горделиво вскинув свою чудесную головку, прокручивала в ней давний диалог двух женщин. — И вы только можете себе представить, моя дорогая Аннушка, — тихо начала вышеуказанная особа, смущённо отводя взгляд в сторону, апосля и вовсе пряча его на дне фарфоровой чашки, омываемой натуральным чёрным чаем. — Вы мне не поверите, моя милая, не поверите ни за что! — Что же с вами стряслось? — полушёпотом вопросила Анна Михайловна, прикасаясь своими обыкновенно тёплыми, мягкими руками к костяшкам пальцев своей товарки. Этот незначительный, мимолётный, ничего не стоящий жест всегда действовал именно на госпожу Веремееву своим особым успокоительным, от которого она моментально расслабляла свои напряжённые брови, в переживаниях всегда сдвинутые к переносице. Гостья, как правило, всегда осторожно выдыхала, как в свои далёкие семнадцать, глядя на знакомую почти с пелёнок приятельницу. Мадам Покровская значилась её единственной товаркой, верно хранящей все секреты сначала нежного возраста, а потом и истинно женские тайны, заканчивающиеся за порогом библиотеки — самой любимой комнаты главной балерины в этой семье, где и происходили подобные посиделки. — Вы, наверное, я так полагаю, будете сердится… — Боже мой, дорогая, что вы такое говорите? Разве я могу вас осуждать? Разве я в праве? — растерянно отвечала госпожа Покровская, нервно сжимая в своих аккуратных перстах остывающую чашечку. — Он снова приходил, — подавляя машинальные слёзы, вдруг произнесла женщина напротив. — Скорее всего, Аннушка, о, моя милая Аннушка! Вы будете меня осуждать, вы будете смотреть на меня, как на сумасшедшую. Кто посмел бы влюбиться в свои тридцать лет, будучи замужем? Только бесконечная гусыня, самодурка и мазохистка! Но вы знаете, Аннушка, знаете, что я не люблю своего мужа и никогда его не любила… — Что он посмел сделать с вами?! — Поцелуй… — восторженно прошептала женщина, смущённо отпивая. — Был лишь поцелуй и не более. — Поцелуй? — О, как же я его любила, Аннушка! Моя милая, моя драгоценная Аннушка, я смела любить женатого мужчину, будучи замужней… — госпожа Веремеева растеряно прикусила свою губу, более не ища поддержки в стогом взгляде своей приятельницы, как-то случалось при их обычных встречах. — Почему вы смели думать, что это любовь? — неожиданно мягко прервала тишину хозяйка дома. — Что? — поражённо вскинув брови наверх, пролепетала гостья. Уж подобного она ну никак не ожидала. Женщина приготовилась к нравоучениям со стороны своей личной «психологини»; к осуждениям, к тому, что её, опорочившую себя саму и эту нравственную госпожу напротив подобными рассказами, наконец, просто выкинут за дверь, более не желая знать. Но совершенно неожиданный мягкий шёпот, ощущение почти невесомого прикосновения на своих пальцах и сожалеющие глаза, в ответ полные слёз лишь заставили её нервно сглотнуть. Сглотнуть не от страха, а от воспоминаний, которые она надёжно стремилась упрятать. Желательно, конечно, навсегда. — Я больше не люблю его, — едва слышно выдохнула мадам Веремеева. — Мне нечем… — Дорогая? — удивлённо шепнула госпожа Покровская. — Они уехали сегодня; мой дрожайший господин N (Алекса так и не могла вспомнить его фамилию, бережно названную маминой приятельницей) и его жена, — так же отстранённо продолжала гостья, утирая слёзы, навязчиво скапливающиеся в уголках добрых очей цвета свинцового неба. — Она беременна, милая Аннушка… Но тогда, буквально пару дней назад, я видела столько боли в его чёрных глазах, когда он сжимал мои плечи от отчаяния, ища ответных страданий, но… Мне оказалось так спокойно на душе, Аннушка. Я до сих пор не вспоминала о нём, лишь только здесь и сейчас я смею предаться всему этому с вами, моя милая… Я не чувствовала ни томящей печали, ни уныния, ничего… Он забрал всё с собой, всё моё нутро, всю душу, дорогая. И я сейчас благодарна ему. Бесконечно благодарна, что я любила его так, что когда обстоятельства нас развели я ощущала лишь пустоту внутри, иначе клянусь вам, я бы покончила с собой в тот же вечер. Я бы не выдержала. — Ты так несчастна, Лиза, — утирая горячую солоноватые дорожки со своих щёк прошептала мадам Покровская, не в силах даже сделать необходимый глоток тёплого чая. — Я очень счастлива, Анна, что имела неосторожность так любить. Лучше я сгорю сейчас один раз и бесповоротно, чем… — Больно обожгусь о тысячи влюблённостей, — закончила себе под нос Александра, шмыгая от отчаяния. Девушка бросила взгляд на покорного Эрика, который, вероятнее всего, так и погибнет в своей неосторожной любви, пропадёт или сойдёт с ума. Навряд ли Кристина просто заберёт его душу с собой, как бы странно это не звучало. Скорее по своей наивности оставит ему хотя бы каплю, которая превратиться в море боли для него. Из ступора бестию вывел шум за дверью, стук, а после откровенный зов по её имени. Балерина встала, уже осторожнее направляясь к самому входу. Открыв, она приметила двух достопочтенных гостей, жестом приглашая их войти. На лице дароги Мазендарна играла такая победная улыбка, что, казалось, он принёс для Призрака не только лекарство, но ещё и новую внешность, чистую душу, а так же несравненную мадемуазель Даае, по уши влюблённую в своего ангела. — Доброе утро, дорогая, — ласково прошептал мужчина, снимая пальто. Покончив с одеждой, он осторожно наклонился к Саше, прося её руки. Оставив невесомый поцелуй приличия, перс достал из кармана пиджака малюсенький флакон с бесцветной жидкостью. — Это его последний шанс на хоть какую-то помощь от препарата. Если не поможет, моя милая, то всё будет только в руках Аллаха нашего. Скептически изогнув бровь, девушка рукой провела мужчин, не припоминая чтобы Дариус так быстро разделся, невозмутимо отдавая её приветственный поклон. Героиня и Надир отправились прямиком в спальню, пока слуга доставал из принесенных пакетов нужные вещи, оставив один в самом углу дивана нераспечатанным. Мужчина аккуратно прикрыл за господами дверь, послушно раскладывая на столе небольшие вкусности, купленные к скорейшему выздоровлению Принца Душителей. Дариус всегда относился к своим вышепоставленным лицам одинаково, не особо различая между ними пола, возраста, цвета кожи и всего другого. Он с самого детства был приучен покорно и невозмутимо прислуживать, но почему-то за теперешнее состояние Эрика ему было более чем обидно. Поистине гениальный, неповторимый, интересный он обращался с ним совсем не как со своим слугой, а, скорее, как с маленьким ребёнком, внимательно слушающим все его захватывающие рассказы о путешествиях обезображенного, таинственного господина, в своём шестнадцатилетнем возрасте объездившего полмира. И Призрак был на пять лет младше Дариуса, но, казалось, знал на пятьдесят больше. Два напряжённых лица осторожно склонились над безносым: один проверял пульс и частоту, а другая, судорожно отнимая пряди от глаз, ждала ответа от первого. — Возьмите, — наконец проговорил перс, протягивая прохладный стеклянный шприц и флакончик с ядовито-красной, чуть вязкой жидкостью. Девушка вопросительно глянула на дарогу, откладывая вещи на своё трюмо. — Это натуральный стимулятор для сердца, дорогая, — пояснил мужчина, как по волшебству доставая из другого кармана своего универсального пиджака другой шприц и другой бутылёк. — Если вот эта вещь не подействует в течении десяти минут, то ту отраву, которую я вам дал нужно будет поставить при приближении к остановке. Держите её если что наготове, хорошо? Кивнув, Алекса тяжело вздохнула, смотря, как Надир одевает на своего друга маску, закатывает рукав рубахи и несколько раз сжимает запястье, проверяя пульс. Мазендарн откупорил бесцветную колбочку, набирая тугим шприцем всё содержимое, приспускает воздух, чтобы тот не попал в кровь, и нащупывает нужную вену. Миг и острая игла со странным звуком прокалывает бледную кожу. Месье Хан ловко помогает лекарству или не лекарству, вообще, наверное, только сам Бог и дарога знали, что за гремучая смесь сейчас путешествует по слабому организму, хорошенько усвоиться. Главное, чтобы Эрик не оказался физически не готовым к такому, иначе он либо умрёт от перекачки, либо… Глухой, глубокий гортанный вздох резко нарушает напряжённую тишину. Поражённая девушка прикрывает рот ладошкой, наблюдая, как худощавая грудь начинает тяжело подниматься и опускаться, пока спустя где-то пол минуты движение не приходит в норму. Эрик дышит и дышит уже совсем по-другому, болезненно фыркая. Единственное, что он пока начинает понимать, так это то, что яркий свет неприятно доходил до глаз через тонкие веки и неприкрытые шторы, или занавески, ой, да ему вообще без разницы через что! Главное, что это ужасно раздражало, заставляя в защитном жесте поднять слабую кисть к лицу. Машинально нащупав маску, Призрак заметнее расслабился, начиная хлопать ресницами так неумело, как будто делая это в первый раз. — Ну здравствуй, дорогой, — расслабленно выдохнул Надир, убирая мед.предметы в бумажный пакетик, а после и вовсе к себе в карман. — Пошёл ты к… — фантом запнулся, наталкиваясь на невозможную боль в горле. Его драло на право и налево, а потом наискосок, оставляя просто ужасающий хрип. Но паника, охватившая Эрика, скоро стихла. Точно — ему больше не для кого петь и незачем. — К чёрту! Саша тем временем неслышно подошла к персу, заглядывая через широкое мужское плечо на фантома. Он начинал потихоньку привыкать к обстановке, наконец, совсем открыв глаза и мягко приняв полу сидячее положение. Всё-таки было ещё трудновато. — Эрик, милый мой, — начал месье Хан, шутливо бросив взгляд на друга. — Может ты чего-нибудь хочешь? Воды например? Есть? Призрак аккуратно поднял руки вверх, сгибая их в локтях так, что залежавшиеся кости захрустели. Девушка поморщилась от этого звука, но сие жест не ускользнул от ещё опьянённого болезнью взгляда Принца Душителей. Мужчина ловко завязал маску на затылке, с любопытным прищуром рассматривая этих двоих. О, перс узнал этот взгляд! — Чего же ты хочешь? — продолжил дарога, поджимая в ответ губы. — Я хочу курить, кофе и чтобы она ушла, — на одном дыхании выпалил Эрик, хрустя теперь ещё и шеей. — Что? — выдохнула героиня, ещё толком от этой чудодейственной штуки не отойдя, так тут ещё и новая пища для размышлений подъехала! — Что? Нет? — театрально расстроенно проговорил фантом, с наигранным сожалением продолжая испепелять взглядом знакомых. — Тогда я сам уйду, заварю себе кофе, а заодно и подымлю. Вы не против? Merci beaucoup! Удивительно невозмутимо встав с кровати, Призрак, чуть пошатнувшись, вышел в гостиную, оставляя за собой совершенно коматозного состояния девушку и ухмыляющегося Надира, с восторженной улыбкой на смуглых губах.