Аггел музыки

       Саше почти хватило месяца, чтобы основательно выучиться ненавидеть того, кто раньше был смыслом жизни. Он ушёл, а с ним, казалось, вся прелесть. Она сердилась на него за то, что предавал, говоря о любви. Сначала это получалось довольно неплохо. Девушке почудилось, будто так намного легче: легче без постоянного контроля, редкой ревности, постоянного запаха приторного кофе. Как будто дышать свободнее — никто не мешает. Александра всё так же занималась тем, для чего вообще воспитывалась, постепенно отказалась от алкоголя и даже перестала курить. Однако тихий вечер, переростающий в одинокую ночь, сменяющуюся утром в холодной постели, с каждым новым днём притупляли чувство безграничной власти над своей жизнью. Через двадцать дней она вспомнила его без жгучей обиды, а с грустью, лёгкой и пока ещё спокойной грустью, даже не подозревая, что скоро её ростки возрастут до боли, парализующей остальные мысли. На следующее утро Эрик после бессонной ночи предстал образом не таким уж плохим. Тем самым лучшим другом, с которым и выпить, и посмеяться, и поплакать. Правда, больше захотелось последнего. Она проводила в мыслях о нём всё свободное время, дымя на подоконнике под лунным светом, прижимая замерзшие стопы ближе к бёдрам и проводя пальцами по стеклу — холодному, твёрдому стеклу, по какому редко стекали капли весенних дождей. Призрак смог хладнокровно сделать свой выбор, так почему же она до сих пор не может? Александра ходила от крайности к крайности, то ненавидя его за ложные надежды, до вознося снова на очередной постамент. Женские губы слиплись и побледнели от того, что их никто не касался, кроме рамки стакана. Стройное тело постепенно начинало вопить, бунтовать и требовать тёплых ласк, касаний, чужой кожи. Частое желание сыграло свою злую шутку, отчего героиня медленно лезла на стены, плотнее сводя чресла. Бестия старалась душить в себе эти чувства. Сердце жгла обида куда большая, чем остатки привязанности и бывшей нежности.        Выкинув из головы очередную навязчивую волну черноволосого дьявола, Саша отправлялась, как обычно, на работу. Опера восстановили за несколько недель, благодаря новому инвестору. Директора совсем отчаялись и обезумели, думая, что больше никто не возьмётся за злополучный театр, однако некий месье Вольф — француз немецкого происхождения — согласился, на удивление, с большой охотой спонсировать «призрачную» Гранд. Он выглядел, мягко говоря, странновато, полностью отражая свою «волчью» фамилию — на вид мужчине было около сорока лет, возможно, даже чуть меньше; в таком возрасте он уже был сед: серебристые пряди, не чёрные, но и не бесцветные, в «зализанной» укладке отблескивали от масляных подсвечников, когда Вольф шёл по коридорам. Глаза, взирающие с циничностью и хладнокровной лихорадочностью, готовой при удобном случае выплеснуться, «горели» янтарём — тем самым болезненно острым янтарём, в каком пылала былая лава нежности. Александра откровенно обомлела, когда встретилась с ним взглядом. Новый покровитель посмотрел с томной небрежностью, как бы ставя одними глазами штамп своего превосходства. Говорили, что сначала меценат прямо-таки вспыхнул от информации, что театр самого Призрака остался без двух своих спонсоров. Неужели эту махину с такой историей можно было просто так бросить? Вольф неподдельно заинтересовался злачным местом, как фанатик. Он частенько первое время болтался по тёмным, дальним коридорам в надежде встретить того самого Призрака Оперы, но Эрика уже и след простыл. Также ходила информация, будто месье Вольф собирается проводить тайные раскопки, в желании разыскать таинственное приведение. Весь театр считал его хуже пропавшего духа, но Саша лично ничего такого не заметила. Единственное, что её настораживало больше и больше с каждым днём, так это видок благодетеля. По мимо пронзающего взгляда пугала сама физиономия: на левой стороне лица был небольшой шрам, проходящий прямо на пути глаза и чудом не лишивший мецената зрения. Брови месье всегда оставались в напряжении, как и губы — мягкие и приятные навскидку. Он постоянно сжимал их и кривил на левую сторону, выглядывая небрежно из-под длинных, чёрных ресниц, обрамляющих тонкие бледные веки. Мужчина и сам весь был какой-то болезненный — кожа на руках и начале шеи — мраморная, что, вероятно, вызвано проблемами с сердцем; сам он худой весь какой-то, чуть сутулый. Однако в чертах лица читается определённая решительность, начинающаяся от прямого, казалось, всё время напряжённого носа и заканчивающаяся стальными скулами. Иногда его пальцы подозрительно подрагивали. Кто-то даже догадался выдвинуть версию о пристрастии к наркотикам, но Вольфа как будто только забавляла вся эта ситуация. Он кривил сжатые уста в страшной полуулыбке, смотрел на всё с хозяйской небрежностью и молчал, постоянно молчал. Даже хмык его почти никто не слышал. Единственные люди, с кем мужчина мог немного поговорить, — директора, да и те не особо вникали в такие подробности его фигуры, радуясь спонсорским деньгам, как своим собственным. Малолетние балеринки иной раз собирались своей цыплячьей толпой и бежали к дверям управляющих, чтобы открыть тайну нового добродетеля. Говорили, будто тембр его бархатен, ласков, как настоящий шёлк под женскими пальчикам; что голос струящийся и приятный, немного низкий, но глубокий и тихий, очень-очень тихий. Возможно, какая-то проблема с ранних лет лишила его горлопанства.        Педантичность и ухоженность, заключающаяся в идеально-выглаженных рубашках, в душистых шейных платках, в обилии блестящих побрякушек, в ароматном шлейфе, рождали слухи о нетрадиционной ориентации месье. Он почти каждодневно менял фраки, надевая то лоснящийся чёрный шёлк, то матовый винный бархат, комбинируя различные запонки, заколочки, декоративные уголки на воротник накрахмаленных одежд и цепочки. Один только аксесуар оставался бессменным — брошка размером с фалангу большого пальца в виде серебряного черепка с рубинчиками в глазах. При всем своём мрачном виде месье Вольф казался вполне себе симпатичным. Опасным, зловещим, сложным, но всё-таки противно-привлекательным. Благодаря экзотической внешности он казался ещё более недоступным, чем был на самом деле. Если раньше каждого покровителя видели в компании какой-нибудь приторной девицы или в окружении целой стайки балеринок, то этот стал исключением. Вольф не водил с собой дам, сторонился труппы; единственный раз только мужчину заметили со смеющимся рыжим молодым человеком, да и то мельком. В общем, говоря прямо, Эрика сменила ещё более пугающая и непонятная личность, которая была одновременно везде и нигде.        Александра отчаянно пыталась отвлечься от всего произошедшего, быть более хладнокровной, но седовласый змей с пламенным взором постоянно напоминал о своей ментальной копии. Один раз девушка стала случайной свидетельницей его психоза, когда стул оказался с дикой силой откинут в стену. Балерина вздрогнула, следом за броском наткнувшись на полыхающие взгляд, сменившийся с бесовства на страх. Она быстро удалилась и после сделала вид, что ничего не знает, но этот лавовый взор никак не оставлял мысли в покое. В один из вечеров Александра ощутила перемену саднящей грусти на резкую апатию. Где-то в глубине на самом деле ей отчаянно нужен был Эрик со всеми своими недостатками, с упрёками и возмущениями, с гневом, с усталостью — пусть он просто будет. Тонкие пальцы заворачивали друг друга с невероятным сожалением. Слёзы побежали по щекам, обжигая разрезы глаз. Тридцатый день — пик, пик ощущения болезненной любви, которую пытались закопать на самом дне, заростить душевную рану, выдрать с корнем, но та упорно выжила, разрывая лёгкие от истерии, душа от слёз, вставших в глотке, в немом крике. Она ненавидела себя за слабость, за то, что даже после всего он кажется любимым. Оставалось только до крови закусывать губы и тихо рыдать в подушку, хватаясь за голову и в который раз обещая себе никогда его не прощать. Затем снова пришли сигареты. Курение, танцы, слёзы, сон от усталости. Неделя тянулась невероятно долго. Девушка визуально похудела ещё больше, перестав следить за нормой питания, вместо этого хлебая то яблочный чай, то остывший кофе с остатками сахара. Она выучилась любить такой напиток, любить приторное месиво со сливками. Заварив его, бестия опускалась на стул в гостиной, грея руки о пар. Это был его запах, пропитанный до самой последней молекулы им. Призрак забыл свой халат, а Саша вцепилась в него с таким отчаянием, что как только переступала порог квартирки, ныряла в холодную ткань, на которой оставались последние капли мужского парфюма. Она отправилась в Париж желании забыть прежнюю любовь до конца, но неожиданно для себя нашла новую, ещё более болезненную, дикую и такую острую, что сердце щемили то ли ненависть, то ли обожание. Всё оказалось куда хуже, чем могло бы быть на самом деле. Только начав понемногу отпускать произошедшее, она училась жить без полубезумного обожания; училась жить с обидой и ненавистью к тому, кто стал частью её самой. Танцовщица снова бросала курение и начинала опять, пропадала на тренировках с утра до вечера, забывая про еду, пока не почувствовала дурноту, едва не вывернув в уборной себя наизнанку. Спустя полтора месяца безумной погони от бывших чувств, Саша наконец-то вспомнила об особенностях женской физиологии. Не удивительно, что с таким образом существования цикл мог нарушиться, причем значительно. Однако отвращение к любимейшим пончикам, рвота, превратившаяся из однократного неудобства в, казалось, тысячный раз за день и грудь, которую безбожно сдавливал привычный корсет были слишком подозрительным явлением. Она не знала никаких симптомов, никогда не интересовалась подобным, да и зачем такое развращение мыслей, когда ты ни разу не была замужем и особенно не собиралась? Пришлось ради интереса достать соответствующий справочник, чтобы начитаться всяких ужасов, но в итоге через стыд всё равно сходить к театральному медику, сгорая от неудобства происходящей ситуации. Спасибо на том, что тот хотя бы оказалась женщиной.        — Это всё из-за ненормированного графика, да, мадам Энфан?        — Нет, что вы! — Она усмехнулась. Заметив кольцо на нужном пальце, которое Саша продолжала носить в театре со времен ухаживаний Илера, мадам несколько тепло улыбнулась. Александра не понимала такого скрытного ликования. — Все признаки сходятся, могу поздравить вашу семью.        — Что, простите? — Под ложечкой у балерины неприятно засосало. — С чем это?        — Ну как же? Вы в положении. Осматривать вас более подробно я не имею права, поэтому сейчас напишу вам адрес хорошего доктора и вы с мужем уже сможете сходить. — Женщина принялась строчить на небольшой бумажке обещанный адрес. — Всё, на что вы жалуетесь, идет на протяжении месяца, так что это вряд ли связано с ритмом вашей жизни, будем говорить откровенно. Пожалуйста…        — Спасибо, — шепнула бестия, принимая записку. Она радостно улыбалась, чтобы не скривить губы от слёз, сковавших обручем пересохшее горло. — Господин Покровский будет очень рад.       Девушка не помнила, как вышла в коридор, как прошла по театру и оказалась на улице, как шла сквозь торопящихся прохожих, каждый пятый из которых косо посматривал на изможденное лицо молодой женщины. Саша не поняла, как зашла домой, переоделась в старые вещи бывшего сожителя и присела на кровать, просевшую с тихим, едва слышным скрипом. Она вздрогнула, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы. Бестия примерно посчитала сколько прошло с последнего свидания, прикинув срок. Маленький чертёнок решил зародиться именно в самый неподходящий момент из тех, какие вообще могли существовать. Балерина вспомнила бедняжку Джули, криво улыбнувшись от цикличности ситуации. Вероятно, в театр приехала какая-то новенькая симпатичная танцовщица с необычным вкусом, которая вскоре положит радостный глаз на жуткого покровителя. Теперь в этом колесе была очередь Александры сходить с ума и рвать волосы. Она закусила губу до боли, опустив горячий лоб в колыбель холодных, дрожащих пальцев.        — Почему именно сейчас?! — Шепнула бестия, забираясь на постель с ногами и обнимая колени. В глазах стояли жгучие слёзы, ещё не успевшие разъесть воспалённые веки. — Это просто наитупейшая ситуация, Покровская, в которой ты только могла оказаться.        Танцовщица зажмурилась, сворачиваясь комочком на смятом покрывале и обливаясь слезами. Всхлипнув, девушка с отвращением посмотрела на свой живот, машинально опуская на него руки и тут же отдёргивая, как будто он был раскалённой железкой. Она передёрнула плечами, едва не рыча от произошедшего. И где второй «счастливый» родитель? Почему всё так невовремя, почему одному приспичило прямо сейчас задумать своё появление, а другому непременно потребовалось отдавать дань благородству?! Существо ещё не родилось, а уже в самое яблоко попало, переняв умение своевременности от отца. Отец… Этот инфернальный, эгоистичный и самодовольный дьявол смог зачать своё маленькое подобие! Почему-то иногда, когда полуголый партнёр шастал босиком под боком и перекидывал чернявую гриву, героиня представляла, каким бы мог быть папой Эрик. Ей казалось, что замечательным. Он многого лишился в детстве, почти не проявлял свою безграничную любовь к человеческому роду и умел, наверное, всё, что только подвластно личности. Однако сама она считала себя ужасной матерью. Если даже сейчас Саша чувствовала нужду в соседнем мозге, убедившем её в одной из вещей: либо всё плохо, либо замечательно, то что уже говорить о самом материнстве! С этой проблемой нужно срочно что-то решать. Не факт, что Призрак соизволит появиться в жизни снова, а его чадо… Вдруг оно будет копией отца? Хорошо ещё, если это мальчик, но девочке с таким лицом лучше не существовать…        — Я же терпеть не могу детей! — Прошипела она. Саша нервно дёрнулась, сморщившись и посмотрев на живот. — И ты мне тоже не нужен! Ни отцу своему, ни мне не нужен, понимаешь? Господи, почему именно я?! Почему ты не мог наградить этим другого идиота?! Я бы посмотрела на его лицо, когда тот бы узнал о своём новом положении! Я, благодаря ему, должна воспроизвести вечно орущий комок, потом кормить его и заботиться до своей смерти! «Дети по любви, дети по любви»! — Передразнивала она сама себя. — Как была лицемеркой так и осталась. Сама себе соврала, когда зарекалась про детей, сделанных в любви и ласке! И что теперь?        Девушка устало встала с места, подходя к зеркалу, но тут же от него отшатываясь, истерично взмахивая руками. Стать инкубатором для дьяволёнка в планы не входило от слова совсем. Может как-то можно отменить всё? Ну может можно что-то выпить или съесть, чтобы оно как-то само прошло? Вздохнув, балерина опустилась на диван в гостиной, скрестив босые стопы друг на друге. Снова слицемерила, соврала и не спросила, как можно избавиться от неудобной ситуации.        — Я тебя ненавижу, Эрик… — Выдохнула танцовщица, смотря в зеркало на осунувшееся лицо, дрожащие бледные веки, искусанные губы и впалые щёки, которые ещё недавно горели от поцелуев и радости. Ужас блеснул в глубине нефритовых глаз. — Слышит бог, я тебя никогда не прощу. Никогда в жизни я тебе не прощу этого, что бы дальше ни было.        Она по-новой молча залилась слезами, сжимая дрожащие губы. Злость кипела в крови, шумя в ушах. Сердце послушно отбивало лишь одно: «ненавижу, «ненавижу», «ненавижу»… Сглотнув, бестия опять посмотрела в зеркало сквозь солёную пелену. И есть ли смысл дальше жить? Она осталась одна, существуя только лишь работой и желанием забыть всё, как страшный сон. Однако теперь кошмар выбрался наружу. Александра села прямо на пол, прижав колени к груди. Снова одни и те же грабли со страшной болью бьют по лбу. Больше никаких мужчин и никогда. Но что скажет мать?.. Девушка представила, как будет с позором носить клеймо куртизанки от собственной родительницы. Уж лучше вообще не жить, чем терпеть её злой взгляд, слышать ругательства и быть затычкой в благополучии других счастливых семей. А если избавиться хотя бы от половины проблемы? Что мешает сходить к выписанному врачу и договориться о преступлении? Танцовщица едва успокоилась, переспав с этой мыслью ночь и решившись на отчаянный поступок. Она постаралась примириться с тем, что это необходимо. Желания дальше жить с огромной печатью прошлого не существовало, как и управления ситуацией здравой частью сознания. Только ненависть к бывшей любви, только обида и разочарование на собственную слабость, как перед ним, так и после него. С какой-то стороны девушка даже поняла Джули, когда та хотела повешать на бедного графа случайное дитя. Как они с Элизабет тогда веселились, щебеча о планах на будущее. А теперь? Теперь уже не так смешно, как было раньше.        Саша еле-еле нашла нужный дом, с потаённым страхом отворяя тяжелую дверь и поднимаясь вверх по лестнице в нужную квартиру. Её открыл приятный молодой человек, посмотрел на рекомендацию и попросил немного подождать, когда доктор освободится. В другой раз бестия бы несколько смутилась тому, что деловитый юноша со сладким шлейфом работает в таком месте, но сейчас её беспокоила лишь собственная проблема.        — Не бойтесь вы так, — шепнула женщина, которую балерина не сразу заметила, присев на диван, точно в трансе. — Месье Тондре очень хороший врач. Вы первый раз?        — И надеюсь последний. — Скривив губы в подобии улыбки, хрипловато мурлыкнула Александра, нервно выдыхая.        — Тогда понятно, — незнакомка немного помолчала. Она окинула взглядом тёмно-зеленые обои в полосочку, темную дубовую мебель и шёлковые картины, которые хозяин квартиры коллекционировал, устроив небольшую галерею в маленькой гостиной, использовавшейся в качестве места ожидания для пациенток. — Ему не интересны дамы, но он редкостный специалист. Не знаю, лично меня это сильно успокаивает.        — Мадам, — юноша нарушил тихую беседу, не догадываясь о её предмете. Сидящая рядом с Сашей женщина немного вскинула брови. — Пойдёмте, — он приулыбнулся, незнакомка встала, а балерина осталась одна, слушая, как громко тикают часы.       Александра уже всячески прокляла себя, пока ждала своей очереди. Интересно, а где сейчас он? Хотя нет, не важно! Сердце ускорилось, стоило только вспомнить причину, из-за которой танцовщица пришла в это место. Молодой человек пару раз предложил ей чай, но оба раза бестия отказалась. Никакой кусок в горло не лез. Вот когда всё закончится, тогда можно будет хоть бренди с ликёром мешать и праздновать, а пока что никакого чая. Незнакомка вышла только минут через двадцать, щедро благодаря месье Тондре. Саша не слышала, что конкретно щебетала женщина, но по радостному голосу поняла, что в отличии от неё та куда более довольна жизнью. Мадам… Ещё и замужем. Наверняка, в счастливом браке с хорошем мужем, а не одна со случайной беременностью от того, кто оказался самым настоящим предателем. Кисти невольно сжались в кулаки.        — Мадемуазель? — Позвал юноша, проводив прошлую пациентку.        — Мадам, — устало поправила Саша, едва раздражённо не вздохнув от накрывающих эмоций.        — Прошу прощения. Мадам, пойдемте. — Он проводил танцовщицу через просторный коридор, увешанный новыми картинами, остановил возле тяжелой двери и, улыбнувшись, стукнул в комнату два раза.        — Проходите! — Послышалось с той стороны.        — Прошу, — Юноша открыл дверь. Саша не видела этого, но он со скрытой нежностью глянул на месье Тондре, смутившись от ответного взгляда.        Танцовщица прошла внутрь просторного кабинета, левую часть которого занимал увесистый письменный стол с небольшой библиотекой у стены, а другую то, от чего по спине бежали мурашки. Доктор лет тридцати пяти очевидно смутил пришедшую девушку, отчего немного улыбнулся и показал рукой на стул перед столом. Александра уже пожалела, что вообще на всё это согласилась. Хотела извиниться и сказать «прощайте», но не смогла, потому что другого выхода не видела. Она послушно села, складывая руки на коленях. Через минуту вернулся молодой человек и передал принесённую записку врачу.        — Благодарю, Луи, — мужчина кивнул, проследив, как помощник удалился, закрыв за собой дверь. — Итак, добрый день, мадам.        — Здравствуйте… — Шепнула бестия, чувствуя, как потеют ладони.        — Вы первый раз, поэтому я, пожалуй, представлюсь для начала, а потом мы начнем, хорошо? — Балерина едва кинула. — Моё полное имя Андреа Тондре де Лебрун, я занимаюсь женским здоровьем больше десяти лет и хочу сказать, что переживать вам не нужно. Мы отличаемся от других врачебных кабинетов тем, что практикуем несколько иной подход к делу. Вы можете говорить мне обо всём, что вас беспокоит, хорошо?        Саша тихо сглотнула, еле кивнув головой. Он улыбнулся, опустив взгляд на записку, и сжал губы. Андреа на самом же деле было сорок пять лет, однако выглядел он куда лучше хотя бы благодаря свежему взору светлых глаз, которые моложаво блестели от света, проникающего в комнату. В них читалась скорость мыслей, выстраивавшихся в цепочку предстоящих действий. Лишь лёгкий прищур, собравший мелкие веера морщинок у концов глаз мог иной раз выдать настоящий возраст врача. Месье Тондре вздохнул, расслабив красиво очерченные губы. Островатые скулы его, какие удачно сохранились с юности, напряглись. Он был брюнетом, не скрывая едва проявляющейся седины и совершенно спокойно проводя пальцами по виску прилизанной причёски.        — Проходите, пожалуйста, за ширму. — Мужчина кивнул головой в сторону широкого полуовала, скрывающего один из сильнейших страхов. — Скажите, как будете готовы.        Девушка встала, на дрожащих ногах подходя к ширме из прочной ткани. Она заглянула внутрь, увидев жуткое кресло с простынью и едва не залилась слезами. И благодаря кому это всё? Она снова поклялась себе в ненависти к возможному бывшему мужу, закусив губу. Какой позор! Расстегнув платье, танцовщица дрожащими пальцами стянула его с тела, оставшись в одном нижнем белье. Что может быть ужаснее? Саша вытерла слезы, тихо сообщив, что готова, хотя она даже спустя вечность не смогла бы быть готова к предстоящей процедуре. Доктор попросил подождать, обработал руки карболовой кислотой, надел белый фартук и прошел за ширму, даже не взглянув на дрожащую балерину. Подстелив простынь, он попросил сесть, поставив ноги на специальные подставки. Бестия с отвращением к собственному существу послушалась, зажмуриваясь от страха и стеснения. Месье Тондре накинул на её острые коленки другую простынь, опустившись на очень низкую табуретку. Саша чувствовала, как сердце колотится в самом горле, что она почти задыхается и вот-вот умрет, сгорев со стыда.        — Всё, — просто сообщил он, скоро вставая с места и уходя обратно в зону кабинета. — Переодевайтесь и возвращайтесь сюда, пожалуйста.        Утерев новые слёзы позора с лица, она встала с места, едва не упав от беспокойства. И чего такого веселого было в этом, что развеселило предшествующую мадам? Передёрнув плечами, танцовщица скорее вернулась в свою одежду, чувствуя, как горят уши от смущения и злости. Она осторожно прошла обратно на место, со стеснением смотря на невозмутимого доктора.       — Могу вас поздравить, всё хорошо, — уголки красивых губ дрогнули в подобии улыбки. Сильные жилистые пальцы взяли перьевую ручку со стальным стержнем, обмакнув его наконечник в чернила. — Срок знаете?        — Вроде, полтора месяца, — шепнула Саша дрожащим голосом. — Я действительно в положении?        — Да, всё верно, — месье Тондре взял лист бумаги, начиная запись. — Судя по симптоматике и жалобам, я могу ещё раз смело вас поздравить и назначить следующий приём приблизительно через месяц. Осмотра не будет, мы просто будем наблюдаться, хорошо? Я говорил про иной подход, так вот его смысл направлен на выявление отклонений на максимально ранних стадиях, которые мы можем себе позволить на сегодняшний день.        — Помогите, прошу вас, — вдруг горячо прошептала Саша, решаясь уже на всё. Её только что осматривал чужой мужчина, которого она видела впервые, так что бояться более нечего. Она продолжала дрожать, чувствуя степень своей развращённости. — Мне это всё не нужно…        — В каком это смысле? — Андреа остановился, посмотрев на сумасшедшую девушку.        — Я не хочу… — Саша ощущала, как с ресницы сорвалась слеза, но не стала её утирать. — Я не хочу всего этого… Это… Это всё нежеланно, я не… — Закусив губу, балерина старалась не всхлипнуть, тяжело дыша. Казалось, она сама не слышала того, что говорила.        — Тише-тише, — врач протянул ей платок, но бестия не взяла его. Месье Тондре, скривил губы в сожалении. — Я… Я понял, куда вы клоните, но я не смогу вам помочь, мне жаль. Я не занимаюсь такими вещами.        — А кто может мне помочь? — Вдруг резко переспросила танцовщица. — Скажите, умоляю вас…        — Я не знаю таких людей, мадам, — холодно прошептал мужчина, сворачивая рекомендации и убирая их в маленький конверт из жесткой бумаги кремового цвета. — Пожалуйста, возьмите. Повторюсь, мне очень жаль, но я действительно не смогу на себя это взять. Если это… Если наше с вами… Я лишусь репутации и не смогу боле её вернуть. Пользоваться средствами для защиты от нежеланных детей обычно начинают в куда более позднем возрасте, когда уже имеют несколько потомков. Сожалею.        — И что мне делать? — Едва шевеля губами, прошептала Александра, ощущая уже до боли знакомый острый обруч слёз в горле.        — Я выпишу вам успокоительные, мадам, которые не повредят здоровью. — Врач взял маленький прямоугольник из бумаги, скоро написав что-то и после расписавшись. Он положил его всё в тот же конверт, кладя его перед Сашей. — Пожалуйста. Я впишу вас в список пациенток, мадам По… Покр…        — Покровская, — тихо выдохнула Александра.        — Совершенно верно, прошу прощения. — Кивнул Месье Тондре. — Луи вас проводит. До свидания.        — До свидания… — Для неё как будто оборвалась вся жизнь.       Луи вежливо проводил бледную пациентку до двери, приняв мешочек с деньгами и пожелав всего хорошего. Саша спустилась по ступеням вниз. На улице начинался дождь. Танцовщица не торопилась домой, как все остальные. Она одна, как городская сумасшедшая, медленно брела под тучами. Небесные слёзы скрывали её собственные. Какие уж там успокоительные. Девушка выкинула конверт в ближайшую урну, вернувшись домой в самом отвратительном состоянии. Казалось, последняя надежда уже была безвозвратно утеряна, но Александра вспомнила про недавнюю покупку. Её кисти задрожали, как в лихорадке. Выудив купленный чудом справочник, она чувствовала, как бешено бьется сердце. Листы с невероятной скоростью запорхали в худых похолодевших пальцах. Ранний срок, горячая ванна, джин — и всё, можно существовать дальше. Саша решительно отложила книжку в сторону, шествуя к ванной комнате, даже не дочитав абзац про последствия. Бестия деловито распахнула дверь, наткнувшись взглядом на главную цель. Только набери воды и налей джин, и дело сделано! Она нахмурила брови, открывая кран одним быстрым движением. Прозрачная жидкость с бульканьем начала заполнять ванну. Александра тяжело дышала, двигаясь спиной к двери. Героиня остановилась у самого порога, глядя на набирающуюся воду. Удушливая слеза скатилась по раскрасневшейся щеке. Девушка вышла снова в гостиную, роясь в ящичках. Должно что-то остаться от вечерних попоек! Героиня еле нашла полупустую бутылку джина и почти полную бренди. Какая разница, правда? Если сработает, то совершенно не важно. Взяв сосуды за горлышки, она вернулась обратно, ставя алкоголь возле изогнутой ножки и выключая воду. Из ванной шёл мокрый, тяжёлый пар, невидимый, но быстро наполнивший небольшую комнату. Он опускался где-то в легких, затрудняя дыхание. Бестия стянула платье, вздёргивая голову и смотря на край бортика.        — Да брось, ну что ты творишь? — он рассмеялся, прикрываясь руками. — Прекрати брызгаться, любовь моя!        — В прошлый раз ты не особо заботился об этом, когда мокрыми ручищами схватил меня! — Девушка наигранно-обиженно стрельнула водой с пальцев.        — Ну ты сама нарвалась! — Призрак быстрым шагом прошёл мимо ванной, опуская кисти в тёплую воду и тут же хватая её за бёдра и изгиб спины. Саша взвизгнула, выворачиваясь в горячих, мокрых руках. Бестия недовольно фыркнула, заливаясь смехом.        — Эрик, ты невозможен!        — Я знаю, — шепнул он, улыбнувшись и куснув балеринку за плечо. Она усмехнулась, обнимая его шею и утыкаясь носом в любимую грудь. — Мой барашек…        — Ты дождёшься, я начну называть тебя козлом.        — Хоть чёртом, любовь моя, — Эрик осторожно поднял девичье лицо за подбородок, нежась фарфоровым кончиком носа о её. — Для тебя всё, что угодно.        — Обожаю тебя, — Алекса хихикнула, позволяя себе провалиться в умопомрачительный поцелуй с привкусом его любимых крепковатых сигар.       Перед глазами в душной ванной комнате встал этот улыбающийся образ: мягкие, искусанные губы, пламень счастливых глаз, мелкие морщинки у их уголков, появившиеся осторожной паутинкой, пока он продолжает смеяться и беспардонно тискать. Ненависть запульсировала в висках вместе с кровью. Девушка попыталась отогнать образ предателя.       — Милый Эрик, — остановившись у косяка пролепетала балерина, складывая руки в замок под подбородком. — Настоятельно рекомендую помыть свою зубную щетку перед использованием. Так уж вышло, что я совершенно случайно уранила её…       — В таком случае, я прошу тебя распрощаться со своей пудрой, дорогая Александра, — сладким баритоном пропел он, закрывая дверь уборной.        Саша вспомнила его запах, сводящий с ума, пропитанный, казалось, самой настоящей магией. Она увидела в дымке худые, жилистые руки с длинными пальцами и космическими переплетениями вен. Как они касались её самой, как согревали вечерами, обжигая откровенными прикосновениями.       — Идём ко мне, — мурлыкнула девушка, протягивая влажную руку к улыбающемуся фантому.       — Ванная слишком маленькая для двоих, — с многообещающей хрипотцой констатировал Эрик, любовно поглаживая костяшки её кисти. — Боюсь, мы не поместимся вместе, барашек.       — Ничего, я подвинусь, — прикусив губу, продолжала танцовщица, чувствуя предательский румянец на щеках.        Всего несколько минут, и бестия с пеленою новых болезненных слёз сползает спиной по стене ванной комнаты, глядя на остывающую воду и в мыслях сдирая ногтями кожу с лица. Она содрогалась в беззвучном плаче, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы. Эрик… Любимый, ласковый и нежный демон её души, который раздирал лёгкие вместо кислорода. Это его маленькая частичка — результат сумасшедшей, полубезумной любви, созданный совершенно случайно, но на ложе искренности, доверия и взаимности. Девушка опустилась на скомканный возле раковины халат, судорожно обнимая свой живот и перебарывая новый позыв рвоты. Солёные капли продолжали опалять пунцовые щёки, скатываясь по шее к груди.        — Прости меня, — хватая влажный воздух обветренными губами, прошептала Алекса, чудом не срываясь на крик. Она снова плакала от собственной слабости, потому что не могла больше отрицать очевидного. — Прости меня, маленький чертёнок… Я слишком обожаю твоего отца, чтобы освободить твою крохотную, невинную душу от своего безумия. Нам придётся жить дальше, учится обходиться без его помощи и думать дальше, что делать, искать более приемлемый вариант, раз уж ты так настоял на выборе неудачных родителей. Надеюсь, когда-нибудь ты всё же сможешь простить меня…        А перед пеленой слёз так и чудился этот нежный, похабный в своей романтике ласковый образ послушного дикого зверя, прирученного одним единственным человеком. Он стоял, растворяясь во всём своем безумии, доводя её до срыва и жалкого сипа вместо крика, раздирающего гланды; он стоял и улыбался, плавил янтарными глазами, добивал каждый нерв любящим, глубоким вздохом, душил от невозможности ухватить себя. Саша велась на собственное ведение, полулёжа на скомканном платье на полу в ванной комнате, захлёбываясь в беззвучных слезах и задыхаясь от влажного пара, который чудился ей его прикосновениями. Она приняла степень своего помешательства, закрывая глаза и сияя бесконечным отчаянием, размазанными по щекам и подбородку. А бедное маленькое существо, глотающее один кофеин и табак? Что с ним? Бестия о себе-то позаботиться не вольна, а тут ещё один полноценный, настоящий человек, со своим характером, со своими вкусами и предпочтениями, которого мало сделать — его нужно ещё создать как личность.        — Надеюсь, ты не будешь таким сложным… — Прошептала девушка, осторожно ладонью накрывая живот и стараясь не отдёрнуть её. — Что-то я совсем сошла с ума. Слышу, как будто кто-то стучит в дверь… Но кому я нужна, правда? Разве что только тебе, да и то временно. Потом ты узнаешь, что я хотела с тобой сделать и… — Она замолчала, кусая губу и игнорируя действительный стук в прихожей. Саша вздохнула, сворачиваясь прямо на полу комочком. — Я приму любое твоё «и». А с твоим отцом-предателем мы, похоже, встретимся уже после долгой и счастливой жизни. И то, если этот мракобес не попадёт в Ад, да и я тоже… По всем правилам я теперь почти убийца, знаешь. Не ангелы, так аггелы вздёрнут меня за одни только помыслы о твоём убийстве. Всё зависит от того, какую сторону выберет твоя душа. Мы вот слишком грешны, росточек. Мы начали свою жизнь во грехе, сделали там твою, а потом возненавидели друг друга. Но тебе ещё рано это всё, что же я! Просто я надеюсь, что ты будешь куда умнее, чем он и чем я…       В дверь кто-то навязчиво стучал, пока Саша могла слышать лишь звон в собственных ушах. В глазах потемнело, когда бестия попыталась встать с места. Схватившись за горло, она припала к туалету, хватаясь за бортик и низвергая примесь кофе и желудочного сока. Её теперь тошнило от недостатка еды, от волнения и от отвращения к собственной жизни, к телу, к мыслям. Поплевавшись и поморщившись от ужасного дурмана во рту, перекатывающемся на языке кислотным привкусом, балеринка еле поднялась на ноги, хватаясь за стену, будто боясь упасть. Нет, ей нельзя больше падать, не теперь, когда на женские плечики легла ответственность за ещё одну маленькую настоящую жизнь. Прополоскав рот, Александра взглянула в зеркало, упираясь ладонями о раковину. Дрожащие губы, почти что бескровные, болезный румянец на бледных, горячих щеках, синяки под тёмными изумрудными глазами масляными от слезливого блеска нисколько не обрадовали свою хозяйку. И когда это она стала такой страшной? Отвратительное зрелище! Накинув халат на плечи, героиня вставила босые стопы в тапочки, кутаясь в остатки эрикова запаха и запахивая вещь. В прихожей продолжали тарабанить, действуя на нервы.        — Кто там? — Как будто чужим голосом, осипшим, грубым, «шершавым» спросила девушка, прикасаясь ладонями к двери.        — Добрый день, — почти неслышно раздалось за своеобразной баррикадой. — Мадам Александра Покровская? — её имя и фамилия прозвучали на ломанном русском, причем довольно ужасном. Значит, точно пришёл кто-то из местных.        — Прошу прощения, кто вы? — Чуть дерзко переспросила барышня, начиная раздражаться.        — Я месье Вольф, Бертольд Вольф… — Тихо ответил мужчина. Саше пришлось напрячься, чтобы суметь расслышать то, что он говорил. — Новый меценат Гранд Опера. Я бы хотел с вами поговорить.        — Я не в состоянии. — Едва не всхлипнув, прошептала бестия, вспоминая блеск его янтарных глаз. Ну уж нет — это зрелище добьёт её окончательно. — Прошу прощения, месье.        — Это очень важно! — Едва громче воскликнул пришелец.        — Ничем не могу вам помочь, — отрезала девушка, вздыхая и закусывая фалангу дрожащего пальца. — Уходите. Можете даже не пугать увольнением, в случае неподчинения вашей просьбе, — вдруг добавила она. — Я всё равно собиралась уйти по собственному желанию из труппы.        — Мадам, пожалуйста! — Настаивал он. — Я могу вас запугать тем, что буду стоять здесь так долго, пока вы не откроете.        — Я никуда не собиралась в ближайшие дни, — начиная уставать, ответила героиня. — В театре у меня официальный выходной. Стойте, ежели угодно, месье.        — Дело касается Призрака Оперы, мадам, — грустно вздохнул новый меценат. Саша дрогнула, подумав о том, что Эрик мог остаться. Вдруг он действительно передумал в самый последний момент?! Эрик… Она как под гипнозом приоткрыла дверь, не снимая с неё блокирующего замка и выглядывая в коридор. — Добрый день, ещё раз!        — Сегодня самый ужасный день на моей памяти, — ответила барышня. Вольф поджал губы, опуская глаза в пол и как-то странно подёргивая плечами. — Что вы хотели, месье Вольф?        — Извините, что побеспокоил, мадам, — Саша прикусила внутреннюю сторону щёк, когда пламенный взгляд виски столкнулся с ледяными залежами изумрудов. Это был Эрик. Начиная с уверенного взора и заканчивая кошачьим переливом от света по радужке. Бестия уставилась на два горящих огонька напротив, как будто от них зависела её жизнь. Едва поборов желание кинуться на шею Бертольда, балерина сглотнула, сжимая в отчаянии дверь похолодевшими скользкими пальцами, потными от волнения. — Дело, повторюсь, касается некого Призрака Оперы. Вы та из немногих, кто согласились работать в театре дальше, после страшного триумфа. Остальную половину, к вашему сожалению, я найти не смог, а другие не хотят даже рядом проходить со мной, что уж там говорить о беседе… — Пришелец невесело усмехнулся.        — С чего вы понадеялись, что я стану с вами об этом говорить?        — Я просто решил попробовать. — Честно кивнул мужчина, немного теряясь от навязчивого взгляда героини прямо в глаза. — Так что вы скажете?        — У меня не прибрано, — сухо призналась девушка. — Я выгляжу не лестно и совершенно не готова к приёму.        — Меня не интересуют ни убранство вашего дома, ни вы сами, — шепнул мужчина. — Только то, что вы можете мне рассказать.        Саша ещё раз пристально на него посмотрела, закрывая дверь перед прямым носом пришельца. Сняв блокировку, девушка пропустила его внутрь. В сравнении с ней Бертольд был выше только лишь на половину головы. Он выглядел весьма опрятно, стягивая с бледных, мраморных рук бархатные перчатки, шляпу с головы и укладывая всё вместе на полочку возле входа. Мужчина осторожно снял с сутуловатых плеч весеннее пальто, сначала долго созерцая крючок вешалки, а после с некоторой робостью вешая туда вещь. Серые волосы блеснули от окна. Вольф выпрямился, рассматривая потрёпанную Александру и тактично умалчивая о беспардонности её вида. Про себя месье отметил, что она действительно выглядит ужасно. Снисходительно сощурив глаза, он наклонился вперёд, самостоятельно беря холодную влажную руку хозяйки квартиры и прижимая к своим сухим, матовым губам в почтительном поцелуе.        — Обувь можете не снимать, месье, — шепнула барышня, отходя к косяку дверного проёма в зал и запахивая по-сильнее халат. — Проходите…        — Спасибо, что разрешили поговорить с собой, — торопливо-тихо проговорил мужчина, послушно следуя за плетущейся бестией в залу. Она схватила справочник, закрывая его и кидая на кровать в спальне, прикрыв за собой дверь в опочивальню. — К сожалению, я вынужден извиниться за то, что могу заставлять вас напрягаться, чтобы расслышать мои вопросы. Просто я с самого детства вынужден разговаривать полушёпотом… — продолжил гость, присаживаясь на указанный балеринкой стул. — Спасибо. Поэтому, я…        — Вам не за что извиняться, — тут же перебила барышня, садясь на стул напротив вместе с ногами. Бертольд деликатно отвёл взгляд от показавшихся щиколоток, странно ежась на месте. — Вы такой, потому что вы такой. Людей в высшем свете принимают с лицемерием, с прекрасным умением врать, подставлять и вести себя, подобно курицам в загоне. И более того они становятся чуть ли не центрами внимания на торжествах. Я буду говорить тише, чтобы вам было комфортней.        — Спасибо. — Кивнул меценат, поджимая губы.        — К сожалению, чай предложить не могу — закончился, — Саша пожала плечами, протягивая руку к тоненькому мундштуку, но тут же вспоминая о своём новом интересном состоянии и убирая её назад. — Так что у вас были за вопросы?        — Ах, да… — Нашёлся Вольф, перекидывая ногу на ногу и укладывая руки на бёдрах. — Вы были на премьере Дон Жуана, который подкинул Призрак Оперы. Говорят, что он сам даже соизволил выступить на сцене. Вы видели его?        — Это высокий, черноволосый мужчина в маске. У него красивый голос, чарующие ноты и великолепная музыка, — выдохнула ровным голосом бестия, тупя взгляд на плече гостя и едва не срываясь на оскорбление в сторону бывшего любовника.        — Мужчина? Вы уверены? Не иллюзия, не дымчатый образ, а настоящий мужчина?        — Сколько вам лет, Бертольд? — Беспардонно спросила бестия. — Призраков не существует. Не стоит путать сказки для непослушных балеринок и реальность. Он двигался, взаимодействовал с предметами этого мира и жил в подвалах под Оперой.        — Вы знали его?        — Нет, — соврала Саша. — Его настоящего я не знала.        — Вы лжёте, — улыбнулся мужчина, залезая рукой во внутренний карман пиджака. — Вы лично знали Призрака, либо его таланту можно позавидовать. Но я не верю в талант.        — Это ваши проблемы. — Шепнула балерина.        — Тогда что вы скажете на этот счет? — Вольф вытащил сложенный в четыре раза листок, которые передал Саше для изучения. Девушка со скепсисом приняла из дрожащих рук вещь, разворачивая её и находя великолепное изображение молодой, красивой кудрявой барышни. — Я нашёл его в застенках, путь к которым откопал с великим трудом. Не думаю, что простой художник заплутал в подвальном лабиринте, закрытом для простых людей. Тем более, если вы выражаетесь о том, что Призрак — живой мужчина. — Бертольд сощурился, рассматривая поплохевшую со времён портрета девушку напротив. — Признайтесь, что знали его лично и куда более глубоко, чем остальные.        — Это не я, месье, — слабо улыбнувшись, ответила Алекса после того, как внимательно изучила изображение. — Девушку, изображённую на данном листке, утащил в свои подвалы Призрак Оперы ровно месяц назад в ночь с пятницы на субботу. Та, которую вы ищете, давным-давно покинула Париж, растворившись в неизвестности.        — Простите? — Не веря, переспросил мужчина.        — Это молодая прима Гранд Опера — Кристина Даае, — бесцветно проговорила бестия, возвращая портрет назад. Горло снова сковал чёртов обруч слёз. — Думаю, информация о ней должна была остаться в архиве.        — В том-то и дело, что ничего насчет её существования нет, кроме редких пересудов, затихающих при моём приближении. А у жандармерии и спрашивать нет смысла. Я пытался, говоря между нами, выкупить сведения, если вы, конечно, понимаете… Но мне даже не согласились их продать.        — Призрак отлично подготовился, помогая организовать ей побег, — усмехнулась героиня. — Неужели вы никогда о ней не слышали?        — Я не интересовался театром, до того как узнал, что в нём обитает приведение.        — Зачем вам знать настоящую историю Призрака? — Вдруг спросила Александра.        — Видите ли, я впечатлён его работой. — Кивнул мужчина. — Те уровни, которые он оборудовал ловушками, вся эта история с выманиванием денег у директоров, с необычайным влиянием меня удивила и привлекла. Могущество Призрака безгранично.        — Он просто жулик, — выдохнула девушка, кутаясь в его же халат. — Фантом всегда был человеком, убийцей, вымогателем. Но вместе с тем он был творцом, регулируя работу театра, помогая подбирать касты актёров и контролируя прослушивания. При его абсолютной монархии Гранд Опера процветала. Призрака боялся весь театр. Но ни один из них не знал, что за невидимым духом скрывается реальный гений. Вернее, знала лишь та самая Кристина Даае, да и сам гений был больше сумасшедшим. — Саша помолчала, сложив пальцы в замок на закинутой на стул коленке. — Он обучал будущую приму с малолетства, так что ничего удивительного в том, что девушка в столь юном возрасте добилась влюблённости тысячи поклонников от мала до велика нет.        — Призрак Оперы был учителем той барышни? — Нахмурившись, переспросил Бертольд, поджимая губы. — Я вас правильно понял, мадам?        — Да, — кивнула Алекса. — Он был более, чем её учителем.        — В каком смысле? — Прищурившись, спросил Вольф, едва скрывая улыбку.        — Не любовником, месье, — хрипловато рассмеявшись, продолжила балерина. — Хотя, быть может, всё было куда обширнее и серьёзнее, чем просто дружба молоденькой хористки и взрослого, талантливого мастера. Однако, тонкости их грязного белья мне не известны, да и вам, вероятно, куда интереснее послушать про его гений, нежели любовные интересы.        — Мне интересно даже это, — тихо возмутился гость. — Он был великим человеком…        — Ох-ох-ох, поклонник! — Прокурено усмехнулась Саша, закусив губу. Она едва не плакала, решаясь куда увести вереницу подозрений: в совершенно противоположную от Эрика сторону или на него наводящую. Насколько знала танцовщица, за его тощий зад обещали круглую сумму, объявив неизвестного жителя подземелья в государственный розыск. — Он был бы в восторге, — спустя минуту молчаний, наконец ответила героиня. — Это самое тщеславное приведение на моей памяти, месье Вольф. Не то, чтобы я каждый день с ними виделась, но Призрак Оперы определённо индивидуален и неповторим. Причём, начиная от умения управлять целым театром с помощью угроз на бумаге и заканчивая той удивительной музыкой, выходившей из-под его пера. К сожалению, даже если вы поймёте, как пройти к подземному озеру и пройдёте все ловушки до него, вам, вряд ли, удастся найти хотя бы что-то целое от его творений или вещей.        — Вы знаете пусть к подземному озеру? — Вдруг спросил Бертольд.        — Откуда же мне знать, месье! — Улыбнувшись, соврала бестия. — Я всего лишь простая балерина в Гранд Опера, которой известны нашумевшие сплетни прошлого. Если бы мне удалось привлечь внимание Призрака, то я бы не сидела сейчас напротив вас, рассказывая про его великолепие. Он был, действительно был, причём в самом настоящем человеческом обличии, не хуже, чем я или вы.        — Вы случайно не знаете, мадемуазель, остался ли кто-то из родственников мисс Даае здесь, в Париже или Франции в целом?        — Насколько я помню, Кристина Даае лишилась отца, когда была ещё совсем маленькой девочкой и её приютила некая мадам Валериус. После будущая прима окончательно поселилась в театре под крылом мадам Жири и её дочери Мэг. Они были подругами. — Тихо ответила Алекса, припоминая истории про певичку, рассказанные Эриком. — С Мэг, простите, Маргарет Жири одно время водилась моя бывшая подруга, но она уже как месяц является женой одного аристократа. Они покинули Париж.        — А Маргарет Жири? — Не отставал Бертольд.        — Её судьба и место жительства мне неизвестны, — честно кивнула Саша. — Если в архиве работников театра ничего насчёт неё нет, то… — Она почему-то была уверена, что Эрик позаботился и о конспирации подруг своей обожаемой певички. — Значит нет. Я рассказала вам всё, что знала сама.        — Я безмерно вам благодарен, — улыбнулся Вольф. — Честно, не представлю, что бы я делал без вас. В любом случае вы сегодня рассказали мне больше, чем я нашёл за несколько недель. Говорят, за дело Призрака возьмётся какой-то детектив.        — Прошу вас, — Саша села правильно, уставившись на мужчину. — Не говорите обо мне ни слова, месье! Мне не нужны подобные расспросы, в ближайшее время я всё равно уйду с работы. Хотелось бы сделать это спокойно.        — Конечно, мадам! — Кивнул гость. Он положил дрожащие кисти на стол, так что от Саши не увернулись мраморные, нетерпеливые пальцы. Они осторожно взяли её руку, легко пожимая. — Скажите, быть может, я смогу вам чем-нибудь помочь? Почему вы уходите?        — Вряд ли, вам удастся мне помочь, — невесело улыбнулась Алекса, снова откидываясь на спинку стула. — Только если подпишите увольнительную по доброй воле.        — Вы боитесь, что вам не дадут жизни в Гранд Опера, если узнают о ваших сведениях?        — Нет.        — Тогда почему? — Не отставал мужчина.        — Я в положении. — Сразу за ним выдохнула девушка, обыденно пожав плечами. Хотя бы раз стоит сказать окружающим правду. — Так вышло.        — Я вас поздравляю! — Улыбнулся меценат. Саша увидела обнажившийся ровный ряд зубов кафельной белизны. Ухмыльнувшись, она кивнула головой, сделав вид, что уголок глаза зачесался. На самом же деле тонка фаланга утёрла очередную слезу от таких поздравлений. — Может, стоит тогда сейчас оформить бумагу, а я подпишу.        — Мне нужно к директорам с ней.        — Я не хуже их, поверьте… — Тихо рассмеялся мужчина.        — Не стоит, месье Вольф. Мне всё равно нужно идти за зарплатой.        — Сколько? — Настойчиво спросил он. Саша удивилась. — Мадам, сколько?        — Месье…        — Сколько? — Почти таким же властным голосом, какой был у Эрика, когда тот пытался запихать деньги, продолжал меценат. Александра ощутила, как по щеке скатилась одна слеза, обжёгшая холодную, бледную кожу. Она неуверенно посмотрела на Бертольда, прикусывая губу. Он смотрел выжидающе-стойко, бесстрастно кривя губы в издевательской улыбке и сохраняя молчание. Устав ждать ответ, мужчина вздохнул. — Мадам, пожалуйста, давайте не будем друг друга задерживать. Я смогу подписать вашу вольную и выдать зарплату прямо сейчас.        — Вы очень похожи на него… — Шепнула Саша. — Очень. Если бы он не исчез, то, возможно, сумел бы с вами найти общий язык.        — Откуда вы знаете? Призрак не погиб?        — Нет, ни в коем случае.        — Откуда знаете? — Повторил Вольф.        — Де-факто, — с тусклой улыбкой выдохнула героиня, посмотрев с подслеповатым прищуром на Бертольда. — Такие личности просто так не погибают, это было бы слишком опрометчиво с его стороны. Я бы больше поверила, что он на время схоронился в подвалах, выжидая, пока шумиха вокруг таинственной примы утихнет, но раз вы смогли пробраться в застенки, то его, вероятнее всего, уже нет ни то что в театре — во всем Париже. — Бестия утерла нос, понимая, что Эрика нет, он не остался. Она с минуту помолчала, размышляя о ближайшем будущем. — Знаете, месье Вольф…        — Я вас слушаю.        — Давайте вы всё-таки подпишите моё заявление! — Саша с энтузиазмом взялась за перо, убористым почерком выводя отказ от работы балерины Гранд Опера. Бертольд кивнул, подписывая просьбу танцовщицы. — Зарплата моя небольшая, можете посмотреть в журнале. Всего двести пятьдесят франков.        — Берите пятьсот и считайте это благодарностью за то, что вы сохранили некоторые сведения о Призраке Оперы. — мужчина протянул Алексе мешочек. Подсчитав, что отказываться в таком-то положении это всё равно что сойти с ума, героиня неловко приняла деньги, в ответ получая благодарную кафельную улыбку мецената. — Я хочу, чтобы на всякий случай вы знали, что ту информацию, которую я получил сегодня, выйдя за пределы вашей квартиры, я сохраню бережно и надёжно. Она не пойдет на растерзание следователям и жандармам. Не после того, как я был выставлен и ещё и обвинен.        — Не в ваших интересах мешать удовольствие от единоличного расследования с гражданскими сухими бумажками. — Понятливо кивнув, заключила бестия, немного улыбнувшись.        — Вы совершенно правы! — Тихо восхитился Бертольд, рассмеявшись крошкой печенья. Это был по-истине тот смех, который можно сравнить с крошкой печения. Частый, чуть хрипловатый, очень тихий и по своему вкусный. Есть разный смех: какой-то отталкивающий, зловещий; есть смех просто приятный и заразительный, но есть именно вкусный смех, от которого поднимаются мурашки, который заставляет к себе прислушиваться и замолкать, чтобы позволить полноправно заполнять тишину только собой. Такой смех имел господин Вольф. И Саша сама невольно улыбнулась, чего не делала с того момента, как последний раз веселилась с Эриком в тот вечер перед скандалом. — Однако, смею откланяться. — Произнес мужчина, после секундной передышки. — У меня ещё были дела, да и вам, вероятно, так же не очень удобно мое присутствие.        — Не думала, что когда-либо так скажу, но тем не менее, господин Вольф…        — Я вас слушаю.        — Я буду рада вам всегда, — удивляясь от собственных мыслей, выдохнула героиня. — Просто знайте, что где бы нас с вами не связала судьба вновь, я всегда буду рада поболтать хотя бы несколько минут с вами. Спасибо.        — Взаимно, мадам Покровская, — он неловко выговорил фамилию, так что девушка снова улыбнулась.       Она согласилась любезно проводить нового знакомца до двери, напоследок вдохнув приятный шлейф его парфюма. Наверное, если все более менее влиятельные и таинственные мужчины носили один аромат, то им оказалась бы туалетная вода Бертольда. Саше показалось, что он и есть настоящий джентльменский. Да и сам гость, не смотря на некую болезненность, выглядел вполне себе благородно. Он практически встал на одну ступень с Эриком. Алекса горько усмехнулась. Бывшему любимому душителю такое распределение мест точно бы не понравилось.        Утром следующего дня героиня принялась собирать вещи, чтобы наконец-то впервые за долгое время отправиться на Родину. Маленький Эрик внутри несколько тяготил существование, так что бестия облилась диким потом, пока смогла уложить в одиночку все сумки. На полочке с нижним бельем Саша замедлилась, случайно наткнувшись на то самое злосчастное кольцо и стопочку купюр, оставленных ещё одним сожителем. Подумав, бывшая балеринка осторожно надела на безымянный пальчик колечко, удивившись тому, что возможный будущий муж угадал с размером. Однако горло снова сдавил обруч слёз. Она ведь могла быть сейчас рядом с ним, радоваться скорой свадьбе и не думать о той речи, которую придется говорить матери, когда она увидит наличие ещё одной жизни. Но нет, это теперь доступно только Кристине Даае. Александра сжала со злости скулы, стягивая с пальца ненавистное кольцо, не принёсшее ничего, кроме боли. Она выдохнула, сев на кровати. Теперь она никогда не будет одна, благодаря хорошей работе нового бывшего. Что же, тогда остаётся только один выход — сделать так, чтобы этот ребёнок обязательно стал очередной возможностью хорошей жизни. Его мать больше ненавидит как его самого, так и его отца, чем любит, а ненависть куда прочнее и страшнее любви. Взяв оставленные деньги, бестия сложила их с деньгами Бертольда, отметив, что по финансам все вполне не так уж и плохо. Сжав в руке ручку чемоданчика, Саша оставила ту квартиру, в которую в первый раз залетела с диким энтузиазмом, ещё не зная лично кто такой этот Призрак Оперы и грезя его победить, разгадать тайну. Хотя кого тут обманывать? Она хотела просто жить и работать здесь, чтобы потом вернуться обратно и найти самую выгодную партию из всех возможных. Вручив ключи соседке и попросив передать вместе с оплатой хозяйке, героиня ни о чем более не беспокоилось. Через пару часов отошёл нужный поезд, через вереницу станций и пересадок вернувший Александру Покровскую назад, в почти что летний Петербург, полный её будущих слез и оставшихся надежд. Ну а всё, что было в Париже, навсегда останется в Париже.