Демоны прошлого - Призраки настоящего

      На следующий день первым проснулся Рейх. Ещё нежась в постели, он изучал классические русские блюда на разные приемы пищи. Оценив всё разнообразие причудливых творений русского, немец решил отсрочить свои мучения на сутки и побыть сегодня кулинаром. Тем более он понимал, что это могло сыграть на руку в налаживании отношений с Союзом, которые ариец не хотел окончательно портить, пока не решил, что же будет делать: помирать или из кожи вон лезть, цепляясь за жизнь и врага. Он верил в бога. От этого становилось как-то не по себе — знать точный день, когда тебе придется расплачиваться за свои грехи, было страшно. Отгоняя от себя дурные мысли, фриц слишком резко встал с кровати, от чего спину неприятно защемило, заставляя мужчину зашипеть от боли и тихо выругаться.       Пройдя мимо спальни коммуниста, нацист подметил одну чудесную вещь — его сожитель ещё дрыхнет, что гарантировало немцу спокойное утро. Спустившись на первый этаж, Рейх принял контрастный душ, почистил зубы, которые казались такими странными, после тех клыков, а на деле были совершенно обычными, и потратил целых пять минут после умывания на разглядывания чужого лица в зеркале. Спустя неделю, это всё ещё казалось чем-то совершенно сюрреалистичным, будто он был не перед зеркалом, а просто стоял лицом к лицу с Советом. Даже во взгляде, Рейх не узнавал себя, но зато видел, как ужасно выглядел русский. СССР не был страшным внешне, хоть шрамы почти по всему телу не добавляли привлекательности, тем не менее теперь немец мог в полной мере лицезреть, насколько побитым жизнью, был Союз, несмотря на то, что являлся сверхдержавой, на нем тоже отражался ход времени и жестокость истории, что не мог не подмечать европеец, находясь в считанных шагах от смерти. — В такие моменты начинаешь ценить жизнь, даже самую паршивую. — Рейх стоял у зеркала в ванной, упираясь руками в раковину и играя в гляделки с отражением. — Псих. — в комнате раздается тихий смех и губы сами растянулись в кривую ухмылку. — Осталось только с вещами заговорить. Хватит. — решил немец, кинув последний взгляд на зеркало. Отражение всё так же покорно повторяло каждое движение мужчины, не замечая его терзаний.        Навесив на себя очередную, из числа заготовленных масок, ариец наконец-то отправился готовить еду. Было решено готовить классический немецкий завтрак: свежевыпеченные булочки с маслом, вареньем и кофе. На кухонных часах было ровно пять утра, поэтому сготовить задуманное можно было примерно к семи часа, что вполне устраивало немца. Занимаясь тестом, ариец стал подмечать, что как бы ему не хотелось отрицать этого, но тело, можно сказать, жило своей жизнью. Это отражалось в некоторых жестах, движениях и желаниях, которых до этого дня не возникало у европейца, например, желание тихо насвистывать мотив какой-то песенки себе под нос. Наблюдение показалось ему занимательным. По крайней мере, оно оправдывало, как в детстве казалось, мифы о переселении душ, которые было до ужаса интересно читать в юности, ещё до появления метки и думать какой же это бред — ненавидеть своего соулмента. Задумываться об этом сейчас, было до ужаса смешно. Рейх помнил, как расстраивался, когда у его сверстников уже проявились метки и они с гордостью хвастались ими и только немец ходил угрюмый как туча, но надежды не терял. Между тем шли года и надежда, а в последствии и желание получить метку угасало с каждым днем. Во взрослом возрасте пришло смирение на пополам с безразличием, появился сын, появились грандиозные цели, думать о отсутствии вечной любви и спутника жизни уже не было времени, да и всем были известны редкие, но задокументированные случаи простого отсутствия родственной души. Мысли о том, что реализация мечты урвать свой кусочек счастья свалилась как снег на голову слишком неожиданно и поздно, при том грозясь вовсе прекратить существование немца, почему-то невероятно смешили арийца, заставляя того невольно улыбнуться. — Чем так вкусно пахнет? Почти в семь на кухне появился русский. Ещё потирая рукой сонное лицо, тот уже присматривался к источнику запаха — Ничего себе. Когда ты успел? — несмотря на то, что сказано это было максимально не выражающим эмоций голосом, СССР всё же был приятно удавлен такой инициативностью фрица. — Рано встал — парировал тот в ответ и всё же был доволен, что его труды оценили. Ты садишься или в душ? — Рейху к тому моменту по-настоящему хотелось есть, но видя в руках коммуниста полотенце и другие банные принадлежности, тот понимал, что поест не раньше, чем через пол часа. — Я быстро. 15 минут. — сказав это, Совет бросил взгляд на часы и быстрым шагом покинул комнату. От нечего делать, я засек время. Как не удивительно, но коммунист лишь на две минуты просрочил обещанный лимит, перед тем, как пулей залететь на кухню, да так, что на секунду немцу показалось, что это сверхскоростное чудо собьет стол, то СССР остановился буквально в двадцати сантиметрах от цели и как ни в чем не бывало сел за стол. — Хм. Немного опоздал. — бросив небрежный взгляд на часы, парировал Союз — Приятного аппетита, Рейх. — немец же на пожелание отвечать не стал. Ели в тишине, и каждый думал о своем, но в целом об одном и том же: как же себя вести? Играть притворные манерно-культурные роли, так же мерзко и странно, как желать вцепиться друг другу в лотки разорвать противника на куски, только ради собственного удовлетворения, но для остальных форм взаимоотношения нужно было время и выяснения на практике личных границ дозволенного, то есть нужно было узнать оппонента лучше и идти на поводу детей. От этого становилось ещё ясней, что оба являлись упертыми баранами, которые ради своей идейности готовы были лечь в могилу. Одним словом — было весело. — Сложи посуду в мойку, я помою. — сразу после окончания трапезы, скомандовал Совет, но нацист промолчал, понимая, что разводить споры нет смысла, особенно только придя к шаткому соглашению. — После, предлагаю отдохнуть тридцать минут и приняться за работу. Быстрее начнем — быстрее закончим. Возражения? — Keine — конечно, Рейху хотелось возразить, что полчаса на отдых мало, за это время разве что набросок можно накидать, но никак не порисовать на славу, но возможность освободиться раньше, или хотя бы слинять готовить обед — немного грела немецкую душу. — Тогда позовешь. Буду наверху.

***

      С первых же минут, уборка обещала быть веселой. Буквально первые разногласия, подстрекали обоих на то, чтобы всё бросить и тихо ненавидеть друг друга. — Хватит вечно мной командовать. — угрожающе шипел немец, после того, как Союз по обыкновению попытался строить свои порядки и подгонять под них арийца. — Сам говорил о перемирии и соглашение, а в итоге просто пытаешься в одиночку диктовать свои условия. Ты знаешь, я этого не люблю, СССР. — Русский слушал, не выдавая ни одной эмоции, его лицо было нечитаемым, что не позволяло фрицу понять, к чему следует готовиться. — Прости. — такое простое слово, для нациста, прозвучало, как гром средь ясного неба. Он был готов ко всему, но не к подобному. — Хорошо, я понял тебя. Признаю свою ошибку, постараюсь впредь так не делать. — слова давались русскому тяжело, и всё же тот осознавал, что моментами мог перегнуть палку, своей любовью держать всё под контролем и вообще быть главным. Сейчас приходилось подвинуть свою гордость, идти на компромисс и учитывать, что он сожительствует с тем, кто сам под «чужую дудку не пляшет». Это было интересно и занимательно, настолько, что Совет был готов пренебречь своим эгом. — Предлагай свои варианты и давай приниматься за дело.       После разрешения последних разногласий, работа пошла хорошо. даже быстро, что было не удивительно, учитывая, что оба мужчины являлись любителями порядка и чистоты. Союз, казалось вообще восхитительно скооперировался с новым телом, что позволяло ему скакать, почти, как горный козел, вытирая пыль с самых верхних полок, легкое и изворотливое тело подходило для этого наилучшим образом, чем нельзя было не воспользоваться. У немца же, от повышенной активности в виде мытья полов, болела спина, немного рука и ребра — последнее его особо удивило. — Слушай, почему у тебя всё болит: рука, ребра, спина? Разваливаешься, что ли? — не выдержав, поинтересовался ариец. Нет, боль не была невыносимой, скорее просто раздражающей, как комар над ухом в летнюю ночь, но немцу просто хотелось узнать причину таких особенностей. — Ну… — протянул русский, пока залезал на табурет, чтобы вытереть пыль с притолоки. — Спина — грыжа и пару старых компрессионных переломов времен войны и за ребра, кстати, можешь себе лично спасибо сказать. Поганые оскольчатые переломы! Лечил их целую уйму времени, а рука… сколько же раз я её ломал? Три. Три раза за всю жизнь и всё почти на одном месте, короче — многострадальная конечность. — Рейх был в ауте. Пока сам не знал от чего: от того, что Совет решил поделиться такой личной информацией или, от того, как эту самую информацию ему преподносили. Коммунист рассказывал это почти как будничную историю, произошедшую с ним в отпуске, что точно не вязалось с её содержанием. — Ещё вопросы?       По итогу уборка заняла больше времени, чем планировалось, но оба были очень довольны собой, настолько, что даже отсутствие нормального ужина не могло испортить их настроение. Перекусив какой-то стряпней, совместно придуманной в ближайшие сроки, мужчины разошлись по своим спальням. Уже вечером Союз считал, что день прошел как нельзя лучше. Ему нравилось находиться в чистых помещениях от которых пахло свежестью, в такие моменты у русского, вопреки безысходности всей ситуации, поднималось настроение, но перед тем, как окончательно отправиться в царство Морфея, ведь часы уже показывали двенадцать, коммунисту захотелось на последок выпить стакан теплого молока, о чем в последствии он успел сто раз пожалеть.       Спустившись на первый этаж, первое, что увидел Совет, был немец, который в абсолютной темноте сидел в странной сгорбленной позе на полу кухни с чем-то напоминающим блокнот в руках, при том шепча себе что-то невразумительное под нос. «Это точно не нормально» — лишь успело пронестись в голове СССР, перед тем, как немец медленно повернул голову в его строну и ошалелый взгляд впился в Союза.