Закон моря

      Солнце давно перевалило за зенит, давно перестав палить, и прохладный майский ветер снова обдал по лицу и рукам.       Убрав охотничий нож и покрепче закрепив вторую заячью тушку на поясе, Хэнк поглядел сквозь редкие деревья. Лес здесь так близко подходил к берегу Норвежского моря, что серо-голубая, вечно беспокойная водная гладь хорошо виднелась сквозь стволы, несла сквозь них свой запах, ясно и мерно шумела прибоем.       Хэнк, забросив карабин на спину, поднялся на ноги. Он любил лес, жил лесом и в лесу, и море всегда для него было чуть более чуждым и неизвестным. Но мысль о том, чтобы прогуляться по изрезанному песчаному берегу под обрывом, ополоснуть с себя грязь и следы крови сейчас грела душу почти как тёплое майское солнце.       Он спустился, спрыгнув с метрового уступа, разглядывая прибрежные скалистые камни.       Лес остался рядом, выпустив его из своих объятий. Он тихо шелестел, как будто ожидая возвращения Хэнка, не настаивая, но тихо зовя назад.       Охотник обернулся на густую прибрежную чащу, а потом спустился ниже, к самой воде.       Между камнями виляла полоска песка, и он легко обходил подвернувшиеся булыжники, перескакивая с одного на другой.       Вокруг было привычно тихо и хорошо: ближайшие городки лежали за лесом, ближе к судоходному фьорду, а здесь, на узком берегу, подпираемом чащей, часто не бывало ни единой души.       Хэнк любил своё одиночество, любил своё дело, будь то сезонная охота или же работа руками по дереву. Он чувствовал себя счастливым человеком в единении с природой и заботился со своей стороны о ней уж как умел, не пытаясь взять от неё больше, чем она хотела бы дать.       Его приятель, егерь Джеффри Фаулер, частенько захаживал к нему в домик. За стаканом-другим виски они сидели на веранде и размышляли каждый о своём. Но иногда Джеффри прорывало, и он сам, серьёзный одинокий бирюк, всё говорил Хэнку, что стоило бы что-то менять в своей жизни, куда-то двигаться, кого-то искать. Хэнк отмалчивался или отшучивался, замечая, что это всё надо самому Фаулеру, да вот работа не велит. Впрочем, тот в отместку быстро припоминал Хэнку, как они веселились по молодости, что аж весь их родной городок на ушах стоял, и как в этом деле особенно отличался сам Андерсон, будучи Фаулера на пару лет младше, и как на него вешались и парни, и девчонки, а он всё носом вертел. Вот, мол, и довертелся, закопав себя в лесу.       Охотник ему обычно и не возражал: да, что уж тут юлить, ну зажигал, было дело. И вешались многие тоже, верно. Да и сейчас в соседние городки и деревни, бывало, выбирался не только чтобы очередную поделку покупателям по почте отправить… Но не цепляло, не находилось ему родной души. Никого в дом не приводил, да и не хотелось особо.       “Лес мне ближе”, — обычно заканчивал этот извечный диалог Хэнк, и Джеффри с ним соглашался. Что бы там ни было, именно тут была вотчина у них обоих.       Задумавшись и бредя вдоль берега, Хэнк не сразу отметил, как изменился шум моря.       В шорох прибоя и тихий плеск воды о камни стал как будто попадать высокий скрежещущий звук, но тихо-тихо, на грани слышимости. Привычный к говору природы, охотник замедлил шаг, прислушиваясь.       Скрытый в шуме прибоя, звук между тем был резким, странным, как будто похожим на скрежет или посвистывание какого-нибудь подвисшего электронного прибора, и если бы он стал хоть немного погромче, это заставило бы Хэнка поморщиться.       Насторожившись, он медленно пошёл вперёд. Его походка стала практически бесшумной, он ступал вместе с мерными накатами моря, пытаясь вычленить этот свист из шума воды. Лес в этой части берега отходил далеко, и тот был усеян огромными валунами и камнями поменьше.       Звук становился всё громче, потихоньку нарастал.       Хэнк аккуратно извлёк нож из поясных ножен, выглядывая из-за каждого камня. Он сильно сомневался, несмотря на всю кажущуюся искусственность скрежещущего свиста, что там за одним из валунов прячется забредший на берег одиночка с каким-нибудь навороченным фотоаппаратом. Скорее, это была какая-нибудь раненая морская птица, и её бы следовало избавить от мучений, если это возможно.       Проходя мимо здоровенного, почти во весь его рост, камня, спускающегося к морю более пологим краем, Хэнк замер, заметив движение. Что-то качнулось в воде, и свист вдруг оборвался, перетёк в рваный выдох.       Охотник подумал было, что ослышался. Но вскоре раздался второй, более тихий, болезненный, и Хэнк как можно незаметнее постарался шагнуть в воду, обходя камень.       Первое, что он увидел, был хвост. Длинный, бесконечно длинный чёрный хвост, причудливыми петлями виляющий по камню, дёргающийся, чуть заметно подрагивающий. Как будто сплющенный с двух сторон, гибкий, с невысоким голубоватым спинным гребнем по всей длине, он оканчивался маленьким кончиком с острым краем, который плескался уже в воде — даже большого камня ему не хватало. Вдоль всего него шли едва заметные коричневые крапинки.       Хвост этот был пробит. Ближе к концу, в полуметре от него болтался метровый гарпун, глубоко засевший в ране, из которой по капле вытекала на камень и струилась в море синяя кровь.       Хэнк расширил глаза, когда заметил, что рана немного искрила в опасной близости к воде. Он мельком глянул под ноги, где море мягко трогало волнами по его икрам. Раненое существо явно было слабо, но если оно могло выдать хотя бы небольшой электрический удар, в сотню вольт, это в лучшем случае свалит его с ног. Эта огромная мурена или как там их, Андерсон никогда особо не разбирался в морских тварях, была слишком опасна. Не разряд — так скрип мог бы ему навредить, и лучше было бы отступить.       Но… за камнем снова раздался рваный выдох, и Хэнк, укорив себя за бессмысленный риск, осторожно выглянул больше. Если это рыба задыхалась, выброшенная на камень, ей ещё можно было помочь, хотя бы столкнув в воду, пусть даже рискуя получить электрический удар.       За камнем внезапно раздался ответный шорох, и Хэнк было отпрянул, но было поздно. На него уставились два тёмных глаза на остром лице, а потом, сощурившись, быстро оглядели его руку с ножом. Кончик раненого хвоста немного приподнялся, грозя опуститься в воду глубже и создать среду для электрического удара.       — Не надо! — охотник сразу вскинул ладони, а потом спохватился, убирая нож обратно на пояс. — Вот, вот, всё, уже убрал, тише. О боже…       Медленно опустив руки, он во все глаза смотрел на представившуюся ему картину.       Чёрный блестящий хвост без единой чешуйки плавно перетекал в плоский ровный почти человеческий живот, разве что без пупка, и совсем уж мужскую грудь. Крепкие плечи, обычные безволосые руки с короткими чёрными щитками на тыльной стороне ладони, открытое лицо с короткими тёмными волосами и тёмными глазами. Хэнк удивлённо в него уставился, не до конца веря своим глазам.       Да, конечно, он слышал о мерманах — кто о них в прибрежной Скандинавии только не слышал! Но это обсуждалось всегда как миф, как незабвенное лохнесское чудовище: кто-то видел, у кого-то были даже мутные фото, большинство ничему не верило, а настоящей правды никто так никогда и не знал.       И вот он, мерман, живой, прямо перед ним. Хэнк оглядывал его с головы до хвоста, отмечая про себя, что такое симпатичное и совсем человеческое лицо можно было б встретить чуть ли не в любом городе, он удивился раскиданным по белокожей части тела родинкам — и длинному, раза в три длиннее верхней части тела, мощному лоснящемуся хвосту.       Что и говорить, он был восхитителен. Не то чтобы Хэнк был так уж падок на подобный типаж с красивым мужественным лицом и влажными карими глазами, пожалуй даже, встреть он такого парня в городе — может, и вовсе прошёл бы мимо… Но это создание во всей своей двуединой сущности его заворожило. Загипнотизировало — так, что Хэнк подумал было, что это ещё одно оружие и не врут, похоже, всякие сказки о русалочьей магии.       Мерман, между тем, поморщился, дёргано сдвинув хвост, оглянулся на свою рану.       — Мне нужна помощь. Если ты и впрямь хотел бы помочь. Прошу.       Охотник вскинул удивлённо глаза, услышав высокий, но как будто слегка простуженный, сипловатый голос, и перевёл взгляд на повреждённый рыбий хвост.       — Да, — кивнул он, делая шаг к плоскому краю камня, — конечно, — потом кинул взгляд на лицо, полное маленьких родинок, покачал головой. — Не знал, что вы есть. Что вы говорите. Дышите, — он описал рукой тело мермана.       Тот аккуратно приподнял хвост и внезапно криво усмехнулся.       — Удивительно, не правда ли? Мы существуем и, кто бы мог подумать, функционируем.       Хэнк, хмуро рассматривающий рану поближе, глянул на него остро. Ну ничего себе! Да они, оказывается, мало что живые, разумные, говорящие, так ещё и язвительные. Или это ему повезло встретить такой особенный экземпляр?..       — И палец в рот вам не клади, ага, — хмыкнул охотник, аккуратно дотрагиваясь до металлической стрелы, боясь потревожить рану. — Выруби свой ток.       Мерман широко улыбнулся, демонстрируя двойной ряд острых сантиметровых клыков и заставив охотника слегка вздрогнуть от этого зрелища на юном невинном лице.       — Да, — мягко, почти ласково согласился он, — пальцы класть не стоит. Без разрешения.       Сосредоточившись и даже немного нахмурившись, он заставил искорки на краях раны погаснуть.       Хэнк хмуро глянул, но ничего не ответил, вернувшись к ране. Гарпун пробил хвост насквозь, не задев позвоночник, и даже его стальной крюк почти вышел наружу — в этом мерману определённо повезло. Но ломать или двигать стрелу было ни в коем случае нельзя, если он не хотел разворотить рану. Охотник потёр задумчиво заросший трёхдневной щетиной подбородок.       — Мне придётся отрезать пластик ножом, — предупредил он, снова снимая с пояса свой нож. — Потерпи.       Мерман поджал губы, моргнул, поглядев несчастно, но промолчал.       Порывшись в поясной сумке, охотник выудил зажигалку и поднёс к лезвию, раскаляя его вдоль по длине, поглядывая искоса на тонкую, но длинную фигуру.       — Только не дёргайся, — предупредил он, крепко взявшись за тупой конец гарпуна и плавя ножом его ручку у самой раны, с которой немного сочилась тёмно-синяя кровь. — Чёртовы дайверы.       С губ мермана сорвался судорожный вздох.       — Это были любители морской экзотики с целой сетью, в которой уже болталось несколько крупных рыб. Я слишком сильно поднялся и приблизился к берегу, когда они меня заметили. Пути назад уже не было, пришлось уйти на мелководье, — повинился он, опустив голову. А потом вдруг хмыкнул. — Они тоже приняли меня за мурену.       Хэнк кинул на него взгляд, снова накаляя лезвие и опуская его на ручку, проплавляя её глубже.       — Что это был за скрип? — поинтересовался он. — Тебя ведь мог кто-то услышать.       Мерман фыркнул с лёгкой небрежностью. Он старался сдерживаться, едва заметно подрагивая хвостом, пока человек работал у самого болезненного места острым, раскалённым оружием.       — Этот крик и должны были услышать. И услышали все, кто нужно. Разве ты не заметил, как умолкли все животные? — мило поинтересовался он, приподняв брови. — Вокруг нас на много локтей нет ни одного существа умнее планктона. Только человек мог быть так неосторожен, чтобы не обратить внимание, — как бы вскользь заметил он, дёрнув плечом.       Хэнк вытащил лезвие и поднял голову, долго поглядев на мермана, подмечая на его лице тщательно скрываемую за ироничностью гримасу боли.       — Я обратил, — заметил он и усмехнулся. — У меня неплохой слух. Но я не люблю, когда кто-то гибнет почём зря. Хреново это, и неважно, кто именно. Всем нужна жизнь.       Мерман удивлённо хлопнул карими глазами, не найдя, что ответить. Он так и смотрел на седую макушку человека, который решил его спасти, как будто размышляя о чём-то своём, кажется, даже позабыв ненадолго о своём несчастном хвосте.       **       Солнце грело всё меньше, спускалось всё ниже, пока Хэнк аккуратно и медленно, долго прожигал гарпун, чтобы освободить мермана.       Прошло уж не менее часа, и за всё то время всё внимательнее вглядывался ему в лицо пришедший из моря, сдерживая порой стоны, но доверяя, позволяя крепким и заботливым человеческим рукам ему помочь.       Охотник, между тем, доплавил ручку и выкинул кусок гарпуна. Острый конец стрелы с другой стороны он, крепко придерживая за гребень, выдернул так быстро и аккуратно, как только смог, — но синяя кровь всё равно хлынула ручьём. Мерман вскрикнул так, что захотелось зажать уши.       — От ведь чёрт, — Хэнк сдёрнул с себя шейный цветной платок с грязно-жёлтым рисунком и плотно обмотал им кровящий хвост, а затем встал на ноги, осматривая результат. — Мда.       Мерман с подвязанным хвостом глядел на него снизу вверх и немного дрожал. Он поджал под себя все свои хвостовые петли как мог, и в его тёмных глазах, кажется, стояли слёзы. Теперь по его виду ни в жизнь нельзя было бы поверить, насколько хищным и опасным созданием он являлся, насколько легко он мог бы ранить или убить как в море, так и рядом с ним.       Хэнк глубоко вздохнул, убирая нож в ножны.       — Сожрут тут тебя, осипнешь скрипеть до ночи-то. Тогда и сожрут. Не лесные, так морские. Или ещё какой любитель экзотики наткнётся. И плыть-то не уплывёшь, эх, — он покачал головой, рассуждая вслух, размышляя, что ж ему теперь делать с этим морским чудом, ведь нельзя было тут оставлять, в самом деле. И в общество ни по чьей защите не обратишься, и сородичи его сюда сами не сунутся — небось вообще берега за километры оплывают.       Мерман моргнул и приподнял брови так просяще, что охотник вздрогнул.       — Сожрут, — грустно подтвердил он, кивая. — Наткнётся. Не уплыву.       — Боже ж ты мой, — охотник закатил глаза, чувствуя, как ёкает и сжимается в груди сердце от этого взгляда в самую, чёрт её подери, загрубевшую его душу. — Ладно, ладно. Возьму с собой! Вылечим тебя. Но учти, переться тут километра два, не вздумай мне ныть.       Несчастную мордашку мермана немедленно озарило улыбкой, и он согласно покивал.       Хэнк наклонился, протягивая ладони под гибкое и давно уже тёплое, сухое от солнца тело. Мерман с готовностью обвил его плечи руками, а потом, закусив губу, обвил поверх ещё и раненым хвостом, чтобы не касаться им земли и не напрягать больной конец, уложил его аккуратно поверх своего плеча Хэнку на грудь.       — Эх-х, — Хэнк поднял его с рывка и немного пошатнулся. — Здоровый какой, зараза!       Посопевший ему в шею мерман выглядел подозрительно довольным для тяжело раненного. Судя по совсем исчезнувшим искоркам, он как мог уменьшил чувствительность хвоста.       — Ты сильный, охотник, справишься, — протянул он и немного улыбнулся, кивнув на пояс. — Не только ведь мелочь стреляешь, не правда ли?       Хэнк аккуратно, боясь споткнуться обо что-нибудь, вышел из воды со своей ношей. В любимых трэкинговых ботинках нещадно хлюпало, его куртка на плечах промокла, но это были сущие мелочи по сравнению с его целью.       — Да, бывало дело, — отозвался он, направляясь к ждущему их лесу и размышляя о ближайшей удобной тропе. — Кабанов таскал, они и потяжелее будут.       Мерман обвился поплотнее, втеревшись ему носом в шею, и издал странный тихий курлыкающий звук. Лицо Хэнка невольно загорелось от этого движения, хотя, кажется, само морское создание даже не понимало, насколько интимен такой жест и просто старалось держаться покрепче.       Хэнк вздохнул, перехватывая его под спину удобнее и упрямо шагая к лесу. Лес зашелестел кронами, приветствуя его, встречая и как будто радуясь его возвращению. Вот только теперь он входил в него не один, он вносил в него чуждое создание моря.       — Вот что б ты ноги отращивать умел, а! — проворчал он, выглядывая тропку. — Вот как в наших сказках. У какой-нибудь морской ведьмы, там, попросил или превращался в человека от поцелуя…       Мерман аж выпрямился у него на руках, вскинулся весь, затрепетал, яростно, возмущённо на него глядя.       — Даже не думай так говорить, человек! — кончик раненого хвоста с коротким десятисантиметровым плавником задрожал на груди у Хэнка, сверкнув голубоватыми искорками. — Ноги умеют отращивать только девианты, предавшие море и выбравшие землю! Изменники, ушедшие к людям!.. А я — настоящий мерман, и никаких земных конечностей у меня быть не может! Потому что не должно быть никогда!       Хэнк удивлённо посмотрел в полыхающие карие глаза, прямо обомлев от этого бурного всплеска.       — Ладно, хорошо, как скажешь, — пожал он плечом. — Настоящий ты, настоящий, успокойся. Полноценный и стопроцентный. Чудушко морское, — фыркнул он себе под нос.       Мерман, ещё с секунду поглядев на него с лёгким подозрением, расслабился, чуть-чуть поёрзав, и тут же широко улыбнулся.       — Но ты вполне можешь меня поцеловать, человек, — довольно прищурился он.       Хэнк заалел от такого прямого предложения, даже забыв как-то про бритвенно-острые зубы, глянул мельком на узкие губы мермана и тряхнул головой.       — Потом как-нибудь, кхм, — пробормотал он. — Лучше скажи, как тебя звать-то. Имена же у вас есть?..       Мерман отвёл немного лицо, поглядев на охотника изучающе.       — Есть, — кивнул он. — Хоть и не все предпочитают их носить. Меня зовут Коннор, — очаровательно улыбнулся он.       Хэнк поглядел на него коротко.       — И ты мурена, посланная мне из моря. На мою седую голову, — он покачал пресловутой головой, виляя между деревьями по тропинке и стараясь не цеплять злосчастным чёрным хвостом за кусты и стволы. — Можешь звать меня Хэнком.       Мерман кивнул с самым серьёзным видом.       — Фактически, — заметил он, — моя природа значительно ближе к электрическим угрям, а не муренам. За исключением некоторых деталей, — он снова улыбнулся, показывая самые кончики зубов. — Но в целом, многое наш народ почерпнул от самых разных существ, и вы тому не исключение. Так что называть нас муренами, даже электрическими, не совсем корре...       Хэнк закатил глаза и приостановился, тут же быстро, коротко поцеловал неугомонные губы, прижавшись к ним своими, чуть сжав нижнюю и отпустив. Он глянул ещё раз на него коротко, продолжив путь.       — Фактически, — тон в тон отозвался Хэнк, — ты болтливая русалочья задница, Коннор.       Мерман заворожённо посмотрел на него, медленно облизывая тонким языком свои губы несколько раз подряд и замолкая.       Охотник хмыкнул с некоторым смущением, а затем облегчённо выдохнул, увидев впереди собственный дом.       Он перехватил мермана поудобнее, стараясь не задумываться о том, как сильно изменится его жизнь, когда они вдвоём перешагнут порог его веранды. Стараясь не задумываться о том, как он сейчас рискует, внося в свой дом — пусть и ненадолго — настолько чужое, странное, опасное, но доверившееся ему создание. Стараясь не задумываться, как, возможно, хотелось бы его оставить насовсем.       Лес согласно прошелестел им вслед.