Совершенство

Эррор замер напротив большого зеркала в уборной. Помнится, модный дизайнер, которому мистер Блэк доверил оформление своей квартиры, божился, что пастельный с мягкими разводами кафель возымеет успокаивающее действие. Критик тогда только отмахнулся. Нет в его спокойной и размеренной жизни причин для волнения, так что в услугах психологии цвета Эррор не нуждался и выбрал нежно-лазурный кафель с мелкой крапинкой. Почему-то его вечно тянуло к синему цвету — в вязаных куклах Эррора, например, всегда преобладал этот цвет. Вот и в ванную комнату решил поместить родственный ему оттенок… Кто бы мог подумать, что эта мелкая крапинка может так раздражать. Впрочем, сейчас холодного критика могла вывести из себя любая мелочь, и он неосознанно эти мелочи во всём искал. Завтра же сделает в ванной ремонт. Пусть будет бежевый. Он потянулся за контейнером для линз и, соблюдая ежевечернюю традицию, бросил сожалеющий взгляд на свои чудесные кобальтовые глаза. Этот цвет тоже из семейства синего, и он нравился Эррору… но был таким же поддельным, как и его вежливая улыбка, обращённая к журналистам. Критик знал, что всех впечатляет его необычно насыщенный цвет глаз. О, знали бы они правду. Мужчина привычным движением оттянул веко, с первого раза извлекая из глаза яркую линзу. Давно уже наловчился. Стараясь не смотреть в зеркало, он быстро проделывает то же самое со вторым глазом и почти любовно проводит пальцем по маленькой синей кругляшке на ладони, дабы смыть собравшуюся за день микро-пыль. Не жалея раствора. Эррор ненавидел свой настоящий цвет глаз и был безумно рад тому, что технический прогресс предоставил ему возможность скрыть врождённое уродство за привлекательным кобальтом. Если бы и гаптофобию можно было спрятать так же. Эррор зарабатывал не только своими познаниями в искусстве. По сути, он умело продавал свой идеальный внешний вид, безупречное поведение и кристальную репутацию. Если бы что-то пошло не так и журналисты узнали, что Эррор «не такой как все», если бы где-то раскопали информацию о его заболевании — репутация беспринципного критика претерпела бы сильное сотрясение. Если бы узнали о его асоциальности и весьма странном хобби — вязании кукол художников, чьи карьеры он загубил. Ну не псих ли? Если бы вдруг разнюхали хоть что-то про мальчика в центральном парке. Мальчика с созвездием родинок на шее и растрёпанными льняными волосами. Мальчика с тёмными губами, резко контрастирующими с бледной кожей, и про мерзкое желание Эррора неотрывно на него смотреть. Ведь люди исконно называли мерзким то, что не могли понять. Говорят, глаза — зеркало души. И Эррор, как никто другой, понимал это выражение. Он и сам не заметил, как посмотрел в зеркало. Не бросил мимолётный взгляд, а всмотрелся, чтобы в очередной раз испытать отвращение. Мужчина страдал редким заболеванием под названием «гетерохромия» — она не предполагала никаких физических отклонений, лишь разные цвета радужки. Правый его глаз был не серым и не карим, а каким-то жёлтым, да к тому же ещё и очень светлым, что само по себе смотрелось жутко. Левый же его глаз имел очень тёмный синий цвет — что-то близкое к мутному сапфировому*, перетекающий, к тому же, в жёлтый к краю радужки. Видимо, и этого было природе мало, чтобы посмеяться над Эррором, так что со временем он обзавёлся ещё и анизокорией — отклонением, предполагающим разный размер зрачков. Ещё в подростковом возрасте из-за резкого развития близорукости его сетчатка не выдержала и начала отслаиваться, пришлось поменять хрусталик. Операция прошла успешно, и всё было в порядке, за исключением того, что с тех пор Эррор стал счастливым обладателем резкой дальнозоркости на прооперированный глаз и такой же резкой близорукости на второй. А в довесок из-за искусственного хрусталика зрачок в правом глазу никак не хотел расширяться да так и остался в зафиксированном максимально узком состоянии. Говорят, что глаза — зеркало души. Памятуя об этом, Эррор никогда не забывает надевать по утрам цветные линзы. Не выставлять же на всеобщее обозрение такую душу. Спешно оторвав взгляд от зеркала, Эррор потянулся на верхнюю полку за футляром, извлекая из него узкие очки. Стёкла в красной блестящей оправе опустились на переносицу, возвращая нормальный фокус правому и левому глазам. У Эррора начинались головные боли, если он пытался сфокусироваться на объектах, что находились и не далеко, и не близко, так что без очков он старался не ходить. Возвратившееся зрение незамедлительно уловило белый развод на чёрной керамике умывальника. Это было мыло, неосторожно капнувшее с дозатора ещё утром и оставшееся незамеченным домработницей. Эррор раздражённо цыкнул, искривив брезгливо сжатую линию губ. Ну как можно было не заметить белый развод на чёрном? Он что, так много требует? Этот маленький развод почему-то вызвал в мужчине сильнейшую волну раздражения. И он сосредоточился на этом гневе, на невнимательности Ториэль, на том, что по пути домой ему постоянно светил красный светофор. Он предпочёл волноваться о белом разводе и о противной мелкой крапинке на кафеле, и о недостаточной мягкости ковра в его спальне, лишь бы не думать о завтрашнем дне. Как часто бывает, что заполучив то, к чему мы так упорно стремились, чего так сильно желали и о чем так долго мечтали, мы остаёмся в растерянности. Потому что не продумывали план действий на шаг вперёд после достижения поставленной цели. И предпочитаем раздражаться по мелочам, засесть за работу или сериал, отвлекающий нас от главного. От вопроса, терзающего своей неотложностью: «А что дальше?». Эррор чувствовал себя домашним котом, который поймал невесть как забежавшую в квартиру мышь, придавил её лапой и сидит в растерянности, не зная, что делать дальше с маленьким грызуном. Они оба в одинаково безвыходном положении. Мышь не может освободиться, а кот не может заняться другими делами, будучи прикованным к желанной добыче. Ввиду своей одомашненности он и не помышляет над тем, чтобы съесть что-то живое и шевелящееся. Что-то не наложенное в миску, не порубленное на удобные кусочки да ещё и шерстяное. А милосердно отпустить зверька не позволяют глубоко засевшие инстинкты хищника. Эррор не хотел признаваться юноше в своём отклонении ни сейчас, ни когда-либо. Раньше он не искал тем для разговора, не пытался понравиться пассиям, лишь вёл их в дорогой ресторан и полуотстранённо наблюдал за тем, как на тонкий пальчик накручивается идеально завитая прядь волос, как девушка заливисто смеётся или случайно наклоняется, демонстрируя декольте. Он слушал непрерывное щебетание и вставлял короткие фразы в нужных местах. Критик был многословен лишь когда речь заходила о работе, а во всех остальных случаях предпочитал молчать. Теперь же ему предстоит расположить к себе паренька. Покорить? Соблазнить? Эррор предпочёл остановиться на «заинтересовать». Да, с этим определением ему будет проще. Но заинтересовать, не затрагивая тему искусства, чтобы не возвращаться к той мерзости, которой парень так гордится. И это в разы усложняло задачу. Напряжённо поджав губы, мужчина направился к бару. Хороший виски ему сейчас точно не повредит.

***

— Нет. Нет. Нет. И… Блуберри придирчиво осмотрела джинсы, которые держала в руках, кинула короткий взгляд на Инка и безапелляционно изрекла:  — ...нет. Джинсы полетели на пол, так же как худи, шорты и жакет до них. — У тебя вообще нормальная одежда есть? Девушка энергично развернулась всем корпусом, насмешливо глядя на друга: — Я-то думала, что ты это специально перед нашими встречами как бомж одеваешься, чтобы меня ненароком в себя не влюбить. Не найдя, что ответить на столь гениальное умозаключение, Инк только закатил глаза. — Блу, он видел меня сонным, уставшим, злым, даже болеющим… — А нефиг с простудой в парк переться. Ты себя так угробишь. — Ой, да прошло же. Да и не об этом сейчас. Девушка вздохнула, останавливая рассказ художника. — Да понимаю я, что ты хочешь сказать. Он меня, мол, и кривого и рябого любит. Из-за чрезмерной эмоциональности Блу всегда активно жестикулировала во время разговора. — А о том, что он тебя, голубчика, в место поведёт приличное, ты не подумал? — Ну… — Инк замялся. Конечно, подумал. Но не считал это такой уж проблемой. Сейчас найдёт что-нибудь в шкафу, голову помоет, расчешется, и нормально всё будет. — Да нормально я одеваюсь, — пожал он плечами, — ты, как всегда, преувеличиваешь. И без твоей помощи придумаю, в чём идти, вылазь давай из шкафа. — Нормально одеваюсь? — Блу всплеснула руками. — Инк, я, конечно, понимаю, что красивый мужчина должен быть чуть лучше обезьяны, а полудюймовый слой грязи отваливается сам, но футболка сверху на кофту, шорты на штаны, да ещё и кофту на пояс повязать, длиннющим шарфом обвязавшись — это не «нормально одеваюсь», это стиль бомжа. Бомжа, который из-за отсутствия гардероба, вынужден таскать все свои вещи на себе. — Да я всего раз в таком виде на пикник пришёл! — вскипел Инк, не выдержав напора. — Всю жизнь вспоминать будешь? Блуберри не удержалась и всё-таки прыснула. Совсем по-детски прикрыв рот ручками. — А ты как думал? Я и фоточки с того дня любовно храню на Гугл Диске. Инк тяжело вздохнул, устало прикрыв лицо рукой. — Ну сколько раз можно повторять? Я тогда не знал, холодно будет или жарко. — Так ты ещё и в метро в таком виде ехал! Милостыню никто не предлагал? — Так, а ну вали! Инк кинулся к шкафу, но юркая девчонка проскользнула у него под рукой да ещё и умудрилась толкнуть в спину, от чего парень завалился на повороте и грохнулся в собственный шкаф. — Ненавижу тебя, — констатировал он, когда на макушку прилетела сорвавшаяся от удара вешалка с джинсами. Впрочем, никакого намёка на ненависть в его голосе не предвиделось. Ей не хватало места из-за возвратившегося веселья. — И как там сатиры поживают? — С улыбкой спросила Блу, по-собачьи склонив голову набок. Шутку про Нарнию Инк не оценил. — Привет передавали, — хмыкнул он и запустил в подругу снятой с макушки вешалкой. Словив джинсы лицом, Блу унывать не стала, а принялась так же придирчиво разглядывать прилетевшую в неё вещицу. — О, а эти ничего, — она подмигнула парню. — Поднимайся, да Винчи, мерить будешь. Все запреты и угрозы оказались тщетными. Неугомонная Блуберри продолжила копаться в шкафу парня, в то время как Инк, сидя на краю кровати в джинсах, носящих гордый титул «пойдёт», завороженно смотрел на незаконченного коршуна на мольберте. Его взгляд был туманен, а лицо застыло. Создавалось впечатление, что на некоторое время Инк перестал существовать, превратившись в предмет интерьера, дополняющий эту заставленную картинами и пропахшую растворителем краски комнату. Наверное, поэтому увлечённая процессом Блу не сразу заметила, как парень начал говорить. — Чего? — переспросила девушка, повторно перебирая лежащие на полу вещи. — Он ведь… ненавидит мои картины, — отозвался тихий, потерянный голос. Эта фраза чётко отпечаталась в наступившей за ней тишине. Конечно, Инк рассказал Блуберри о той критике. Но рассказал давно, недели три назад, когда бранился на преследующего его психа. С тех пор они и не поднимали эту тему, потому что была она уж очень болезненной. А Блу ненавидела болезненные темы. — Ну уж, — бросила она небрежно, невольно передёрнув плечами, — попробуй определиться между гордостью и личным счастьем. Она не смотрела на Инка и хотела услышать в ответ что-то вроде: «Да это ж другое!» или «Ой, блин, сравнила!», но друг молчал. И это было худшим, потому что в напряжённом воздухе витала невысказанная фраза: «Ты не права». И девушка прекрасно понимала это. Она помнила, как Инк стремился рисовать ещё с детства и что значат для него эти картины. Он будто обнажает миру душу через краски… а в неё так спокойно плюют. Будучи оптимистично настроенной по жизни и полностью уверенной в своих силах, Блуберри привыкла с напором и грацией носорога решать все возможные проблемы. А потому ситуации, кажущиеся неразрешимыми, заставляли её нервничать и говорить, не подумав. Как только что, например. Она напряжённо обернулась. Инк сидел всё так же, устремив взгляд на эту чёрную птицу и, кажется, не моргал. Ну блеск! Не дай Господи ещё и в депрессию перед свиданкой скатится. Вряд ли этот богатый и успешный снова появится, если Инк его завтра продинамит. Блу вздохнула и подошла к другу вплотную, загораживая собой коршуна. Она подняла двумя пальцами подбородок Инка и, заметив расфокусированный взгляд, на всякий случай спросила: — Эй, видишь меня? Уловив, что брови друга чуть нахмурились, девушка отпустила его подбородок и как-то по-матерински положила руку на голову. — Не знаю я, что тебе тут сказать. Это паршиво, да, — она закатила глаза к потолку, пытаясь подобрать слова, — но вы ж на выставку с ним не потащитесь. Блу осеклась. — Ну, я надеюсь, что он не настолько дурак. Девушка прочистила горло. — В общем, это просто первое свидание, я уверена, что болезненную тему он поднимать не будет, вот и тебе оно не надо. — Она тепло улыбнулась. — Расслабься, немного выпей, поцелуйся, и будь что будет. Инк несмело улыбнулся в ответ. — Спасибо, — сказал он кротко и добавил гораздо громче:  — Руку с моих волос убери. Блу хмыкнула и резко толкнула друга на кровать, запрыгивая сверху. Сыграв на элементе неожиданности, она запустила обе пятерни в льняные волосы и принялась интенсивно взлохмачивать и без того далеко не идеальную причёску. — Отцепись, ненормальная! В результате диванных баталий Блуберри полетела на пол, на чём противостояние и закончилось. — Фу, блин, — красноречиво заключила девушка, приподнимаясь на локтях. — Сколько лет прошло, а тебя всё ещё хрен завалишь. — Ну, раньше-то я тебе поддавался, — хмыкнул он. — Ты ж с тех пор подросла чуток. Инк старался угомонить сбившееся дыхание, но на губах его играла широкая улыбка победителя. — Ещё год в военной академии, и будешь сходу меня на лопатки укладывать. — Ещё как! — воскликнула Блу, вскакивая на ноги. — Я уже делаю успехи, знаешь ли. — Я прочувствовал, — не стал спорить Инк, принимая сидячее положение и потирая саднящее плечо. — Ну и зарядила. — А нечего драться с девочками, — пожала она плечами с весьма довольным видом. О том, что Блу сама на него накинулась, Инк решил не напоминать. — Короче говоря, — бодро сменила тему Блуберри, — никакого нормального верха я у тебя не нашла. Значит, не зря захватила. Инк с настороженным любопытством наблюдал за тем, как этот голубоволосый ураган метнулся к входной двери и вернулся уже с пакетом. Вроде бы она с ним пришла. Из пакета было извлечена весьма приличная салатовая рубашка. — Вот, это выходная рубашка Даста, мне она нравится. Девушка встряхнула вещь и с сомнением посмотрела на поднявшееся небольшое облачко пыли. — Пылюка, однако, — грустно заключила Блу. — Надо бы нам почаще в приличные места выбираться, — но бодрый голос быстро к ней вернулся: — Ну да ладно. Сейчас в машинку кинешь — до завтра высохнет. Даст сейчас в клинике, так что мы ему не скажем. Она заговорщицки подмигнула Инку и кинула в него рубашкой. — На вот, меряй с джинсами. Инк смотрел на девушку с плохо скрываемым сомнением. И рубашку держал с таким видом, точно взял её в руки только для того, чтобы в лицо не прилетела. Когда молчание затянулось, девушка произнесла одно-единственное слово: — Что? На её лице всё ещё сияла привычная улыбка, и посторонний наблюдатель ни за что не понял бы, что что-то произошло. Но Инк знал это выражение лица подруги и этот напряжённый голос. Она хочет, чтобы он промолчал. Чтобы не выставлял себя уродом, дав свободу словам, что крутились на языке. В жизни совершенно не тактичной девушки были вещи, о которых она никому не позволяла говорить. Но Инк слишком любил Блуберри, чтобы оставить своё мнение при себе. Чтобы не быть уродом. — Оно тебе надо? — только и сказал он, глядя точно в голубые глаза подруги. В обычно смеющиеся глаза, в которых вмиг разверзлась яростная морская пучина. — А тебе оно надо? — переспросила подруга с нажимом. — Надевай давай, и закрыли тему. Инк молча положил рубашку на кровать, упорно не сводя глаз с подруги. — Он же псих, Блуби, — Инк говорил медленно, чтобы каждое его слово точно дошло до глупой влюблённой девчонки. — А если ему в голову взбредёт напасть на тебя? Или придушить во сне… — Ты не будешь мне указывать, как жить, Инк Бонье, — отрезала Блуберри не терпящим возражения голосом. — Не будешь, пока я сама тебя об этом не попрошу. Все мы психически нездоровы, уж поверь. И ты, и этот твой, в перчатках. Да вы оба отбитые на всю голову. И я не позволю так говорить о том, кого люблю, только потому что у него в медицинской карточке прописана лёгкая форма шизофрении. Ты не представляешь, через что он прошёл, чтобы быть со мной. А теперь надевай чёртову рубашку, или я сломаю тебе руку. --- *Если вдруг вам подумалось, что сапфировый цвет яркий и привлекательный, то попробуйте загуглить. Не сапфирную одежду и не драгоценный камень, а именно оттенок. Это очень глубокий и тёмный цвет, за счёт чего он кажется чуть ли не серым, особенно в сочетании с жёлтым. Заранее хочу извиниться перед теми моими читателями, у которых сложные названия цветов вызывают неудобства. Я пишу от лица художников, передаю их мысли и взгляды, а когда долго работаешь с красками, у тебя стирается понятие просто жёлтого или зелёного, тем более если речь идёт о чистых оттенках. Если что, вы всегда можете воспользоваться гуглом, а я, в свою очередь, постараюсь писать как можно понятнее)