Выключите это чёртово Солнце

       — Драться меня научи, — забинтованные ладони со звонким хлопком приземляются на письменный стол. Бумаги от ударной волны брызнули в разные стороны из-под моих рук, словно перепуганные не на шутку дикие кролики, парочка документов даже приземлилась на пол — остальные закружили в воздухе, подхватываемые горячими порывами сухого ветра и поддерживаемые холодными дуновениями со стороны кондиционера. Макулатура просто зависла в воздухе, словно задумавшаяся на лету птица. А я говорила, что мы в ебучей Матрице, а они «психованная» да «сумасшедшая». — Слышишь, Хибари?       У каждого человека иногда возникает дикая потребность в собственном убеждении: реальны ли вещи вокруг него, что вообще происходит и не во сне ли ты бежишь, усиленно передвигая ватными ногами. Щиплешь себя за руку, кусаешь перебинтованное запястье до крови, оттягивая тонкую кожицу и тревожа едва-едва зажившие раны, или просто даёшь себе ощутимую пощёчину, дабы очнуться от долгой дрёмы, в которой себя ощущаешь.       Когда такое произошло у меня, я обнаружила себя в кабинете у Хибари, нахуй пошёл, Кёи, с переломанными пальцами левой руки, вывихом лодыжки и разбитым носом, самозабвенно доёбывая пацана, чтобы тот научил меня давать отпор всем своим обидчикам. Чисто для справки: я действительно не помню, как до него добралась. Расталкивала школьников на своём пути, отмахнувшись от директора, словно от назойливой мухи, я просто доковыляла до тёмной двери с надписью «Кабинет Дисциплинарного комитета», от которого за версту воняло горькой пряностью — что-то вроде корицы — и зелёным чаем.       Отступать было… поздно, конечно. Во-первых, в связи с последними событиями, мне стало ясно, что залупаться может каждый, бежать — тоже, а вот драться… Это уметь надо. И если Сасагава Рёко прекрасно владела парочкой боевых искусств, то у меня было искусство допиздеться и получить по щщам.       Но к Хибари Кёе c этим вопросом мало того, что не хотелось… Это было даже как-то унизительно, особенно, после того, как тот множество раз вбивал моё лицо в пыльную землю, а потом поднимал и на урок отправлял, мол, ноги не сломал — пиздуй. На учителя, тем более, на учителя по самообороне, тот даже со стороны не походил, даже если очень сильно сощуриться и закрыть глаза. Захуярит — не заметит, пнёт ещё напоследок. И, конечно же, в здравом уме я бы к нему не сунулась.       Но вариантов… ну, как не было. Деньги были у меня, деньги были у Кёко, и я уверена, что та навряд ли отказала бы в помощи, однако не выглядело бы это подозрительно? Её самозабвенно занимающаяся боксом любимая сестрёнка вдруг резко просит оплатить курсы по самообороне. Да и меня, как «альфу», туда никто не пустит: подумают, что я приёмы чужие изучаю, дабы подловить беззащитную дамочку (или паренька) в тёмном переулке и, обходя все препятствия в виде сопротивления, изнасиловать.       Конечно же, всё это можно было списать на «приступы», из-за которых кукла мне все мозги высосала через длинную и тонкую трубочку, но опыт-то не пропьёшь, тем более, не забудешь.       Ну, и были в этом, конечно, свои плюсы. Ах, нет, не было. Мало того, что меня в двойном размере пиздить будут, так ещё и благодарность за это требовать — мечта любой гопоты, ей богу.       Кёя закатывает глаза.        — Запишись на секцию вне школы или в клуб любителей бокса. Не мои проблемы, что ты, Сасагава Рёко, всё время попадаешь в различные неприятные ситуации. Застегни пуговицу, — чужой взгляд потемнел, когда паренёк кивнул на мою грудную клетку. Как будто там было что прятать, ага.       Я фыркнула и назло блюстителю дисциплины расстегнула ещё одну, оголяя острые ключицы, обтянутые тонкой смуглой кожей. У Рёко, кстати, внешность была довольно-таки экзотическая: на голове — короткий неряшливый ёжик блядской платины (думаю, ей либо волосы зажигалкой подпалили, либо жвачку прилепили — одно из двух, и каждое омерзительнее другого), а кожа смуглая до такой степени, что её даже загар никакой не берёт, ещё и глаза светлые, цвета расплавленного метала. В клетку сади, приклей таблицу «осторожно, бешеное неизведанное животное» и бабло руби с тычущих пальцами детей.        — Мой запах тебя возбуждает, — Хибари Кёя замер и как-то опасно напрягся, словно пойманный в ловушку волчонок — сейчас напружинит лапы, оттолкнётся от земли и откусит пол лица, после чего будет драть его со своими сородичами. Да, в самом начале игры зашла с козырей. Хотя, это, скорее, можно было описать как «ва-банк»: до конца в этой теории я не была уверена. Ну, чёрт его знает, на что у него может встать во время моего избиения! Может, у него на кровопускание и синяки фетиш? Они, ебанутые садисты, такие. — Обнюхивай меня сколько хочешь, животное, но хер в узде держи.        — Я твои рёбра раскрошу, — пообещал Хибари, медленно поднимаясь со своего места, сделал предупреждающий шаг в мою сторону, и, судя по накалившейся до предела обстановке (хотя тут, конечно, больше подошло другое выражение, так как от раскалённого были только наши общие нервы), говоря такую громкую фразу, он явно не пошутил. Температура в кабинете понизилась.        — Нос отгрызу тебе, — оставалось только боязливо окрыситься и по-животному зубы показать — мол, эй, я тоже не шучу, — чуть приподняв верхнюю губу и нахмурив верхнюю часть лица. Рычания только не хватало, но я, пожалуй, от такой самоубийственной хуйни откажусь: вызов кидать этому придурку у меня пока яйца не выросли. — Руку дай. — не дожидаясь чужого согласия, хватаю его холодную наощупь ладонь и, максимально вдавливая острые ногти в белоснежную кожу, жму. — Ты учишь меня драться, а я соблюдаю правила твоей школы и…       Кёя вырывает руку из захвата и сканирует моё тело задумчивым взглядом, словно оценивая мою «бедовость» от девяносто девяти до сотни (сто двадцать, уёбок, или даже больше), после чего проводит языком по клыкам и окатывает меня максимально холодным, презрительным взглядом, будто вспомнил все мои грешки.        — Прекращаешь использовать в своей речи ненормативную лексику, а так же свою агрессию держишь в себе и…        — А яйца тебе в ванной не помыть? — меня действительно на смех пробивает: может, мне ещё дышать по собственной воле перестать и у него расписание зевков на сегодняшний день запросить?        — Кончаешь кичиться своим запахом. Ты не одна доминирующая альфа-женщина в Японии, — не обращая внимания не мою предыдущую реплику, заключает Хибари. В принципе, про запах я действительно могу в любой момент смолчать. В частности из-за того, что не понимаю, как он вообще действует.       Пацан жмёт протянутую ладонь, а у меня от неожиданности из глаз даже слёзы покатились — по привычке протянула левую руку, которой писала всё это время, забывая как-то о том, что не так давно по фалангам проехался ботинок какого-то вонючего уёбка.        — Пальцы сломаны! — взвыла я, тут же одёргивая руку, словно Хибари брызнул на неё кипятком. Парень поджимает губы и показательно разжимает ладонь, в то время как я свою уже лелела и укачивала, словно разревевшегося ребёнка. — Мы либо трахнем друг друга, либо убьём… Я, кстати, за второй вариант.       Кёя закатил глаза и шумно стукнул неизвестно откуда появившейся пухлой папкой — кажется, то был свод правил «Средней школы Намимори» — по моей голове, заставив шишку на лбу отозваться пульсирующей болью. Мне оставалось только злобно щёлкнуть зубами рядом с его лицом.

***

что за события Х, из-за которых я попросила пацана о помощи? ситуация вышла весьма забавной.

      Я подняла руку, растопырила пальцы в разные стороны, позволяя солнечным лучам скользнуть на лицо, и зажмурилась — прижигало знатно, конечно. На дворе стоял чересчур тёплый конец апреля: солнце припекало, словно в июле, вода в озёрах нагрелась и была уже даже не ледяной, в водоёмы вернулись обрадованные ранним потеплением кои. Ебучий Ханами длился уже около двух месяцев, в воздухе сладко пахло цветущей сакурой, а люди всё ещё толпами бежали к каждому деревцу, дабы посидеть либо в одиночестве, либо в компании друзей или второй половинки. И, конечно же, места всем не хватало: приходилось сбегать с последнего урока и занимать законное под любимой огромной старой сакурой, дабы не терпеть на следующий день тут чужого запаха.       Две недели и три дня ровно — время, которое я провела в этом воистину ебанутом мире. Моей отдушиной, что удивительно, стала местная современная литература. Такая Санта-Барбара, что пиздец просто. Нет, я на полном серьёзе говорю, ведь чего там только не было: и про так называемых Истинных, и про доминирующую омегу, и про «совершенно случайно» оказавшегося альфу рядом с мотелем, где главная героиня-омежка проводила свою «течку».       Животные, ей богу. Но за этим было интересно следить с чисто научной точки зрения, как, например, за играющимися в песочнице детьми, которые попеременно кормили друг друга собачьим дерьмом. Местные люди то ли мутировали, то ли этот «мирок» с самого начала был таким ебанутым, однако факт один: как минимум в Японии разделение происходит по четырем вторичным полам. И нет, не ламинатам и профнастилам. Альфа, омега, бета и гамма — хуйня та ещё, конечно, а запомнить кто какую роль играет ещё сложнее.       Например, альфа чаще всего играет роль актива. И, конечно же, чаще всего это мужчина — в редких случаях женщины. И, так как «лидеры» эти играют роль быков-осеменителей, сперма альфы любого пола способна оплодотворить омегу. Но, если у мужчин на члене есть специальный «узел» для сцепки, то женщинам для этого нужно справляться самим.       Организм любой омеги же имеет репродуктивную функцию. И, конечно же, мужчины здесь не лишены возможности обзавестись собственным потомством: во время так называемой течки из отверстий, зависимо от пола, выделяется огромное количество смазки, которая имеет возбуждающий альф запах. Ебать. Как. Это. Мерзко.       Беты — оставшиеся три процента нормального человеческого населения без животных прибамбасов, и я им искренне завидую самой чёрной завистью. Гаммы - чаще всего дети от союза чистой омеги и сильного альфы, которые вобрали в свои тела самое лучшее от обоих полов: от омеги у них прекрасно функционирующая матка, а от альфы - активные сперматозоиды и сильный детородный орган с узлом. Марти и Мэри Сью художественного мира, если говорить честно.       Короче, да, я в ебанутой манге. На понимание у меня ушло около… недели? После чего я с усилием налегла на учебники по биологии и половому воспитанию. Кёко списала это всё на то, что у меня всё-таки началось «взросление», и даже тему подобную не поднимала. Взросление, кстати, реально началось: запахи мало того, что, так ещё появилось вечное раздражение. А ещё мой собственный запах усилился. Сама я учуять его не могла, зато реагирующие на него омеги говорили сами за себя — наверняка, это что-то мерзкое. К сожалению, на альфью вонь я никак повлиять не могу, сколько бы духами не брызгалась, различными дезодорантами и разными другими заглушителями запаха.       У Кёко дела шли… неплохо, в отличие от меня. Ту опять сделали старостой в её классе, девчонка же новое (старое) звание оправдывала: двойки домой не притаскивала, на обычных и обеденных переменах не скучала — ведь каждый считал, что просто обязан поесть в компании идола младшей школы, — после школьных клубов сразу бежала домой, не шлялась по сумеркам и не прятала в портфеле сигареты. Такая скучная, что до пизды.       Больше всего меня смешило то, что эту маленькую сучку выбрали в идолы именно из-за нестандартной внешности, в то время как рыжего пацанёнка-омежку из её же класса здорово так дрочили и каждый день устраивали тёмную перед школы и после неё. Я даже один раз попала на это шоу: выкрикивая грязные словечки, детишки (которые типа цветы жизни) впятером хуярили одного ногами, а тот даже сдачи дать не пытался.       Мальчик не плакал, когда его избивали. Только живот руками прикрывал, словно боялся потерять возможность в будущем выносить ребёнка — мелкое хулиганье, однажды заметив этот жест, стали перенаправлять удары с ног и рук на мягкое беззащитное место. Мне даже пришлось настучать Кёе, словно случайно проболтавшись. Мелкие пиздёныши специально били рыжика по животу, а это было хуже.       Хибари, конечно, вдруг резко начал совершать обходы рядом с тем местом, но крысёныши выбирали момент, когда взрослых нет, и в один раз моё терпение просто лопнуло.        — Хуи обломаю всем, — рычание из-под верхней губы вылетало само собой — даже как-то смешно стало.       Дети, даже не успевая подхватывать с земли собственные школьные сумки, бросились кто куда. Мальчик, когда мы остались совершенно одни, посмотрел на меня красными глазами, которые слезились от боли, однако я в его сторону даже не глянула: проснувшейся совести мне ещё не хватало. Рыжик, вроде как, после этого всё-таки перевёлся в другую школу, и больше я его в «Младшей Намимори» не видела.       Я опустилась на землю рядом с корнями сакуры, которые кое-где торчали из-под земли, словно старые рёбра какого-нибудь мёртвого худощавого животного, и бросила сумку рядом — парочка дешёвых значков затряслись и жалобно зазвенели. За них я, кстати, очень много раз получала пиздюлей от главы местной дурки ебаной, именуемой «Дисциплинарным кабинетом», однако тщательно скрывала их.       Один — заказной, с расписными буковками «У Хибари Кёи маленький хуй» и изображением «бебби-банана» — Кёя заприметил сразу же, сорвал с моего портфеля и раскрошил в пыль одной ладонью. Другие были очаровательны и безобидны, поэтому в этот раз я отделалась предупреждением и взглядом, будто меня дерьмом облили.       Под сакурой валялось множество уже опавших из-за ветра нежно-розовых лепестков, поэтому я просто собрала их в одну кучку, устроилась на ней, словно на троне, и откинула голову назад, опираясь на старый ствол дерева, покрытый бурой корой, которую влюблённые парочки исцарапали вдоль и поперёк надписями о своих розовых соплях. Я закрыла глаза и, притянув сумку поближе, провалилась в короткую дрёму, которую тут же быстро прервал грубый дребезжащий голос:        — Э, пацан.       Загораживая солнце, надо мной склонился высокий парень лет семнадцати — плечи широкие, стрижка короткая и виски выбритые, рожа бандитская и уж очень подозрительная. Старшеклассник.        — Слышишь меня, мелкий? Мы это место занимали, сдриснул отсюда по-быстрому. Алё, родной!        — Глазные капли не пробовал покупать?       Несмотря на довольно-таки мальчишескую внешность, голос у меня был женским и звонким — парни тут же поменялись в лице и потеплели взглядами. Скользнув по мне внимательным взглядом, рослый амбал всё-таки понял, что на месте грудной клетки у меня всё же что-то было. И нет, это что-то — не грудь, а просвечивающий кружевной лиф. Сиськи? А это что?        — Прошу прощения, леди, произошла ужасная ошибка, — парень ухмыльнулся и сделал шуточный поклон, после чего расхохотался. — Мы можем вместе полюбоваться сакурой.       Второй поддакнул:        — Ты ниче такая, в принципе-то. Сисек нет, зато моська милая и задница классная, — парни вновь захохотали и принялись с упоением хлопать шутника по плечу, а мне оставалось только вскинуть брови. Я присоединилась к смеху и, якобы не в силах отсмеяться, весело добавила:        — И ещё у меня хер до колена.       Парни резко скривились, будто проглотили целый бутылёк с рыбьим жиром. Кто-то принюхался, остальные в омерзении завыли и зарычали. Животные, блядь.        — Ебать его в рот! Это реально альфа, нос прочистите, идиоты! Всё-таки пацан! Трансвестит ебаный, — парень брезгливо сплюнул рядом с моими ногами, после чего его вновь перекосило от отвращение. — Ещё и уродливый.        — Ну уж явно покрасивше тебя буду, — огрызаюсь я. Воздух вокруг даже как-то подрагивать начинает — резко оглушительно запахло мускусом и яростью.       Парень без слов кинулся на меня и даже как-то показательно замахнулся правой рукой. Я как-то недоумённо увернулась от удара, пригнув голову, после чего обернулась и глянула на оставшийся от его кулака след на коре дерева — вмятина казалась более, чем внушительной. Меня затрясло. Если бы на месте сакуры была я, то от моего черепа только каша и осталась бы…       Коленом хуярю его по паху и тут же пяткой в чужую челюсть — слышится громкий хруст. Парень удивлённо взвыл и сложился пополам, прижимая руки к причинному месту.        — Ха… Ха! — чёрт возьми… Да! Кто-то зарычал, однако меня это совсем не волновало.       Чужая сила… пьянила. Я почувствовала, что могу буквально всё: и этих уёбков, и даже ублюдка Хибари Кёю, который возомнил себя не понять кем, и весь мир. По венам быстро-быстро бурлила горячая энергия, которая буквально переполняла всё тело: это то, что Рёко называла «экстримом». У Сасагавы была сила. И её было очень много, что не могло не радовать.       Пока я ликовала и восхваляла себя, на место ещё не оклемавшегося парня подоспел другой — и с силой впечатывает сжатую руку в моё солнечное сплетение, заставляя меня жалобно захрипеть и начать хватать воздух распахнутым ртом. Грудь спёрло. Не успеваю вновь научиться дышать и отойти от предыдущего, как тут же схватываю по ебалу — тот самый шутник с упоением потирает кулак с покрасневшими от силы удара костяшками и смотрит на то, как я отлетаю в сторону дерева и шумно ударяюсь затылком об торчащие корни. Во рту мигом появился металлический вкус, а в ушах зазвенело — перед глазами картинка расплылась, словно круги по глади озера от брошенного в воду камушка.       Остальные парни тут же окружили меня и начали попеременно с замаха пинать по разным частям тела — да так, что у меня даже свет вырубало перед глазами. После пятнадцатого удара в живот вместо зелёной травы у меня были кровавые разводы. Из носа хлестала кровь, губы тоже слипались от горячей бордовой жидкости.        — Он сейчас сдохнет, — вдруг разрезал тишину, нарушаемую только моими хрипами и пинками со стороны старшеклассников, чужой голос. Парень пнул меня напоследок в живот, вызывая приступ кровавого кашля. — Валим.        — Драться научись, а потом залупайся, — хохотнул кто-то сверху.       Я показала ему средний палец и сплюнула дурную кровь, которая мгновенно вновь заполнила весь рот. Кто-то наступил на мою кисть и с силой вдавил в землю до хруста — сил на крик больше не было, поэтому мне оставалось только заскулить и впиться зубами в землю.       Единственное, чем я могу гордиться, так это тем, что текущие по щёкам слезы были не от обиды, а боли. Сейчас я невольно сравнила себя с тем самым рыжиком — тоже избитая, валялась в луже собственной крови и харкалась ей же в страхе захлебнуться.       Стоило голосам окончательно замолкнуть, трава вновь зашуршала под чужими ногами — меня вновь начало пробивать на истерический смех. Кровь заливала глаза, поэтому я не могла увидеть лица подошедшего человека, однако учуять — раз плюнуть.        — Давно, кх, наблюдаешь?       Кёя промолчал. Значит, давно.       Без слов пацан беззвучно чуть присел рядом со мной и протянул ладонь, дабы помочь мне подняться. Смешно! Эй, сучёныш, разве не ты недавно вбивал моё лицо в землю?       Я хохочу и плююсь в него кровью — Хибари тут же одёргивает руку, подскакивает и начинает дышать глубоко-глубоко, чтобы заглушить ледяную ярость. Похолодало, воздух пропитался горьким запахом корицы.       Кёя пинает меня в живот, вызывая у меня повторный приступ надрывного кашля, после чего показательно брезгливо вытирает мою кровь со своей щеки. Пинок с бока перевернул меня на спину, из-за чего я стремительно начала захлёбываться кровью — рот мгновенно наполнился вкусом металла и соли. Вновь возвращаюсь в прежнее положение.        — Хороший удар, уебок, — вновь хохочу я, вытирая рукавами некогда белоснежной рубашки лицо. — Может, добьёшь меня, а?        — Мазохистка умалишенная.       Несмотря на слова, сказанные до зубного скрипа брезгливым тоном, Кёя осторожно подсунул мою же сумку мне под голову и, кажется, вызвал скорую.