***
Время, будь оно человеком, интересовалось бы другими людьми. Время алгоритмично, циклично, практично. У него нет ни шага в лево, ни шага вправо — только вперед, только по непрерывному кругу. Время, окажись оно человеком, хотело бы наблюдать за другими людьми. Подопытные крысы, носящиеся по дну клетки ради подачек и права попасть на вивисекцию в последнюю очередь. Время, имея волю и полномочия, пришло с предложением альтернативы трагичному исходу дуэли. Каждому своё время. У каждого оно хрупкое и не терпит надругательств. Отнять у сестры миг смерти, спасти от шпаги, на которую левое лёгкое наладили как на пику, избавиться от мук совести, от ранящей скорби — это надругательство над её временем, непростительное и наглое. Но оно это пересилит. Оно выдержит, если научить. Кидать из стороны в сторону, обрывать, помещать в новую колбу — страну, эпоху, социум — это поможет. Время, будучи человеком, обещало. И Ларита выполнит его условия.***
Возлюбленная двойняшка теперь лет на десять младшая — ей пять. Китти пухловатая, но с уже с тонкими ручками. Она ещё не доросла до возраста, когда станет похожа на спичку, когда все до единой маленькие девочки становятся тростинками. И уже до смешного серьезная. Уиттейкер нет необходимости растить новую, маленькую, Чешир. Она была рассудительной, даже в детстве, раньше, она такая и сейчас. Ничего не изменилось. Итак, всё предельно просто: Китти нужно взрослеть заново, претерпевая переносы в разные "реальности" в сопровождении сестры. Сейчас это сродни психологической терапии, где мир становится на порядок стерпимее, после лечения депрессии, например. Так это объяснили бы. В механические перемещения во времени мало кто поверит, в этом и нет необходимости. Нужно приучить время Китти Чешир рваться, скакать, сглаживать провалы и терпеть пробелы. Это не трудно. Это не трудно, когда рядом старшая, радующаяся просто тому, что кровь не останавливается в твоих жилах, не остывает, не покрывает тело трупными пятнами. Трудно расставаться. Эдинбург, Бруклин, Копенгаген, древняя Индия, Рим за пол сотни лет до развала, викторианская Англия... везде были дети, такие же как Китти, такие же дружелюбные. Первые новообретенные друзья кормились сказками о переезде, на деле же расставание затягивалось до бесконечности. Прощания были всё болезненнее. В одиннадцать лет Чешир посчитала... Два года там, полтора здесь, три тут, по пол года в разных местах, месяц, ещё пара лет, ещё три... годы, проведенные в разных странах вразброс давали в сумме куда больше шести лет. Больше десяти. Ребенок, проживающий жизнь, не ведя счёт времени. Эта беззаботность, эта халатность притупила понимание того, что Китти далеко не одиннадцать. Это перечеркнуло всё. Дети, дружившие с девочкой, привязывали к новому месту жительства с силой, равной, клокочущей в горле Уиттейкер, ревности. Все новые приятели младшей воспринимались как личная угроза, как оскорбление. Так дети начали пропадать. Сломал ногу, уехал на лечение в столицу, упала с велосипеда и ударилась головой... Врезалась в дерево, свернула шею, упал с сарая в кусок бетона с торчащей арматурой. С каждым разом методы ужесточались и риск разоблачиться, потерять доверие Китти окончательно обостряется. Ларита боится. Ларита трусливо пропадает.