Игра во время

      "Только одиночество меня и бережёт", - Холмс прав абсолютно. Всё именно так. До Китти он спокойно мог работать, до Китти он не срывался в агрессию, до Китти он не пытался понимать никого вокруг. И, чёрт бы её побрал, ему было наплевать какие проблемы он приносит в жизни других. В её жизнь.       Детектив это отчетливо видит: она как извечные запреты. В школе запрещено качаться на стульях, и это непонятно до тех пор, пока у него не отвалится ножка, и ты не полетишь вместе с ним на пол. Шерлок сорвётся в пропасть как только решит переступить через этот запрет.       Хуже всего то, что он неизбежно увлечёт коллегу за собой...       Чешир сидит в его кресле, работает за ноутбуком.       Ей идут костюмы. Двоечка из мягкой тёмно-графитовой шерсти, тончайшей. Свободно расстегнутый воротник рубашки, сиреневые, а в сегодняшнем свете почти ртутные пряди рассыпаны по плечам. Девушка явно расслабленна, когда сыщик кладет руку на плечо даже не оборачивается.       Она ведь довольно ясно дала понять, что не доверяет. Всё же, Китти простой человек с обыкновенной биохимией — она была права на счёт окситоцина. Она была Не права, позволяя Холмсу иногда, пускай только иногда, но наблюдать за своей слабостью.       Шерлок сомкнул пальцы больнее крепче, выходя из-за спинки кресла, стоит Чешир возразить, сыщик впивается в губы. Это не поцелуй — это сущая паника, крик ненависти и нежелания уступать. Детектив кусает губы, даже не пытаясь быть нежным осторожным, выдергивая Китти из кресла. Наплевать на рухнувший с колен ноутбук — мужчина не отказался бы всё снести в руины.       Пиджак откидывают в сторону, заламывая руки, оставляя синяки на запястьях, предплечьях. Чешир сопротивляется, рычит, выдирается. Холмс слышит всхлипы, загнанное дыхание. Вот оно — бессилие — отпираться только больнее. Китти затихает, противоборствует только потому что гордость не позволяет сдаться.       Лопатки больно ударяются о бетон, сыщик же стирает костяшки кулака, в котором стискивает руки девушки. — Шерлок, - шепот не передаёт и малой доли надтреснутости голоса, поэтому Чешир переходит на него, - Пожалуйста, - вот и всё, что она может. Действительно просто человек. Физически слабая девушка, девочка, вообще-то.       Первый гвалт одержимости идеей разорвать в клочья и избавиться от проблемы разбился, как волны о скалистые берега. Но Холмсу не хочется решать эту проблему. Ему необходимо разрушить всё, поэтому следующий поцелуй почти ласковый, на грани извиняющегося. Он поддается желанию запустить пальцы в тёплые пряди на затылке, отпустить её руки и притянуть за талию.       Секундная слабость, и вот уже Чешир кусается, бьёт наотмашь, пытается убежать в спальню, запереться, но её опережают, выкручивая руки, срывая пуговки слишком маленькие, которых слишком много на рубашке.       Это не так страшно, если не думать, что за спиной Шерлок. Это не так обидно, если не думать, что синяки на всём теле, следы укусов на шее оставляет Шерлок. Проклятые слёзы застывают, но готовы вот-вот сорваться вниз, потому что доверие, которое Китти всеми силами пыталась вытравить из себя, рвет в клочья Шерлок. Это должно было освободить её от постоянного самоломания, но становится даже больнее, чем когда девушка намеренно избегала детектива. Лучше бы это был кто угодно, только не он.       Теперь сыщики лицом к лицу и Холмс видит разочарование, застывшие слёзы, которые Чешир упрямо не смаргивает. Она в ужасе не потому что всё это причиняет боль — бывало хуже — это разбивает всякую надежду на то, что она попала в мир, где смогла бы урвать хоть немного... счастья?       Счастьем было за полдень просыпаться потому что до рассвета отрабатывала всевозможные теории об убийствах. Счастьем было знать, что если и умрешь здесь, то от пули или инфаркта, но по-настоящему. Без иррациональных вмешательств. Счастьем было жить здесь, жить с Холмсом. Десятки лет отдалённости и холодности ко всем вокруг сменились чисто профессиональной, почти дружеской привязанностью. В большем Китти не признается, потому что в своих чувствах она уже зашла опасно далеко.       Отвратительнее всего то, что детектив испытывает ровно то же самое. Он не восполнит потребность в том, чтобы утопить Чешир в ласке, нет. Сыщик навсегда загубит любую их возможность на хоть какие-нибудь отношения: дружеские или коллегиальные.       Нельзя думать о чём попало, когда пытаешься "убить" — становишься оглушающе ласковым. Губы переместились на линию челюсти, шею, на впадинку у её основания, Шерлок в курсе, что девчонка невозможно тактильная, и настолько же упрямая. Как только становится хоть немного приятнее, она стискивает зубы, считай не дышит, только бы сквозь стену сопротивления не просочилась исключительная падкость её нервной системы. Физически. Ничего не стоит доставить ей удовольствие, но не тогда, когда минуту назад рисковал сломать Чешир кость.       К Дьяволу, он убьёт её позже, может даже по-настоящему. Правила игры изменились: детектив прежде выведет её на чистую воду. Потому что это почти интереснее, и однозначно сложнее распутывания очередного громкого преступления.       Китти до одури чувствительная, закончив с шеей, впиваясь в губы снова, Холмс сомкнул пальцы на горле девушки, чувствуя клокочущий, задушенный гордостью голос. Она не отвечает на поцелуй, но воздуха на сопротивление уже не достаёт.       Избавившись от остатков одежды Чешир, мужчина сжимает губами сосок, задевая зубами, прикусывая кожу рёбер, свободной рукой скользит по внутренней стороне бедер, не давая свести их, вклинивая колено между её колен. Ладонь на шее душит, но не даёт отключиться — только головокружение и кипячение крови в жилах.       Пальцы Китти, держащиеся за руку мужчины, холодные, а ладони горячие. Пальцы Шерлока горячие, опаляющие кожу.       Идиотская нервная система устроена явно не в пользу Чешир. Она с самой собой всегда в ладах, но сейчас отвращение к тому, что спину приходится напрягать до боли в позвонках, чтобы не выгнуться на встречу, заставляет задыхать даже больше, чем раньше. Ещё Холмс в непосредственной близости, и собственный пульс ударяет в голову напоминанием о том, что у неё вышибает почву из под ног, когда он нарушает личные границы, начинает вести себя как глупый мальчишка, задирающий того, чьё внимание хочется обратить на себя, только на себя, сконцентрировать, получить всего и побольше. Сама спровоцировала. Сама попала под горячую руку Вселенной.       Это Шерлоку тяжело даётся, давался контроль? Забавно. Китти чуть умом не тронулась, когда вместо того, чтобы подойти ближе, запутать пальцы в темных кудрях, припасть к губам, чёрт бы его побрал, делала ровно наоборот, а закончив с препирательством, отсаживалась дальше, самозабвенно возводила новые стены вокруг себя.       Извращенка. Долбанная голодная, маниакально-тактильная извращенка. Это изнасилование, а она прикладывает усилия не для того, чтобы избежать его — чтобы не дать понять, что тело подводит и подаётся навстречу недозволительно, необоснованно собственническим прикосновениям.       Это помешательство вышибает из головы, когда Холмс входит одним пальцем, пока одним, но этого достаточно, чтобы понять одну простую истину: — Девственница, - улыбка насмешливая, но вскоре сменяется одержимо-ликующим блеском в глазах. Не потому что сыщик из помешанных консерваторов, лелеящий надежды утопить постель в первой крови. Это просто связывает. По крайней мере, опыта контроля таких ситуаций у коллеги нет, и она действительно напугана, выбита из колеи.       К первому пальцу добавляется второй, Чешир словно током прошибло, голос сорвался, так и не повысив тона больше, чем на жалобный всхлип. Он добрался до чего-то слишком чувствительного, слишком глубокого, не только физически. Это по-настоящему невыносимо сдерживать. Вот именно это и есть плохая манипуляция.       Мышцы сводит до кончиков пальцев ног, тепло рождается в теле несмотря ни на страх, ни на холод спальни, но как только чувство падения фантомно оставляет поцелуй на шее, подталкивая к пропасти, детектив отстраняется, глуша невольный недовольный стон Китти поцелуем.       Детектив поддерживает Чешир под поясницей. Проникновение почти безболезненное, медленное и считай заботливое. Ждать Шерлок умеет, а Китти отказать себе в том, чтобы пугливо зажмуриться, уткнуться в шею, притянуть к себе, обнимая, да, проклятье, обнимая (!) — нет. Шерлок единственный, кто довел её до такого полубессознательного одурения, что девушка забыла о сестре.       Сестра. Чешир содрогается, вспоминая её, на что Холмс отвечает поцелуем в висок. Она узнает, и убьет его, точно прикончит и Китти тоже, поэтому девушка кивает, позволяя сыщику сделать первый толчок. Нет больше смысла притворяться или прятаться. Они всё равно не доживут даже до полудня.       Движения медленные, выверенные, попадающие по тому самому нерву. Чешир понимает, что мало что слышит, зрение рассеянное, но она чувствует всё остро и почти ощущает вкус. Зарывается пальцами в тёмные кудри, как и хотела, отвечает на каждое точное движение Холмса всхлипом, стоном, прижимается, как и хотела, вспоминает, что не помнит ни как детектив избавился от своей одежды, ни как темп из щадящего перерос в этот быстрый, подчиняющий, вдалбливающий в постель, вышибающий из головы страх, как она хочет, как ей жизненно необходимо. Завтра наступит завтра.       Мир схлопывается до одного ублюдка, и это "завтра" посылают к дьяволу, отдаваясь, целуя, наконец, в ответ, вдыхая, пробуя запах, до этого неиндифицируемый. Запах солнца, ветра, соли, свободы, железа, всего вместе.       Падение в ту самую пропасть чувствуется именно как падение — страх, прошивающий ветер, неотвратимость, адреналин, та самая свобода. Дух захватывает, тело напрягается и моментально расслабляется, оставляя отголоски судороги. Пропасть приняла усталостью и негой, а не переломанным скелетом.       Чешир всё ещё прижимает к себе, не выпуская из объятий, но Шерлок не испарился, пол под ними не превратился в разевающую пасть Преисподнюю, огненная Геена не поглотила Лондон, Ларита не пронзила их ножом — одним на двоих, одного сквозь другого. В Китти просыпаются здравость и эгоизм, от которых не спасёт ни Шерлок Холмс, ни Господь Бог, ни сам Дьявол. Если старшая решит убить их, Чешир собирается пережить это безразлично и так холодно, как только сможет. Она встаёт с постели, заимствует рубашку детектива, в замен порванной своей, пуговицы на которой он сам и застегивает, подбирает костюм с пола, и собирается уходить, но её окликают: — Останься, - это смешно. Китти и усмехается, не оборачиваясь бросает злое "Не дождётесь".       Это ещё одна чушь, которая была почему-то важной — остаться в постели, не сбегать. Именно поэтому Чешир уходит. Хватит с неё поблажек. Больше пощады не будет.