***
Избегать друг друга — "очень по-взрослому", и если Шерлоку это было непростительно, в случае с Чешир, всё обстояло куда проще. Вот ей можно рефлексировать, оседать на пол, прижиматься спиной к ледяным батареям до следов параллельных позвоночнику, вцепляться в волосы на голове, выть от собственной бесконечной, неконтролируемой помешаности. Жалеть. Только Китти сейчас, на третьем этаже, самозабвенно долбит по клавишам медленную, убивающую изнутри композицию. Она почти вся состоит из того, что девушка подолгу не отнимает пальцев, ждёт, пока не стихнет само, жужжа по нескольку минут. Холмс вот-вот решит, что девушка знает, что это сыщик рвет кудри, хрипит от её "Не дождётесь", отключил отопление, чтобы снова ощутить холод, характерный для коллеги холод, не отрезвляющий, душащий лед в каждом вдохе. Знает, и поэтому мешает гудение в его голове с нервирующе-тихими предсмертными завываниями низких нот. Это не больно, это не задевает. Просто это это-самое невыносимо. У Китти не было контроля над тем, что случилось семьдесят шесть часов назад. Теперь у неё есть всеобъемлющая, безраздельная власть над детективом. Это Чешир — самое крупное, нерешаемое преступление в его жизни. Это Чешир плохой манипулятор — не неумелый, а безжалостный. Это Чешир сбой в его личном превосходном механизме работы-работы-работы. Нужно избавиться от этой дряни, выкурить, выколоть. Было выкурено четыре с половиной пачки сигарет, дальше этого не получилось — легкие, казалось, истончились в лист бумаги, как и горло. Было вколото четыре кубика семипроцентного раствора кокаина. Только зря потраченные ещё трое суток. Холмс не избавился от навязчивой мысли о том, что его единственная слабость, непозволительная роскошь в ежедневной мясорубке, почти войне, живёт этажом выше, не звонит, не является в Скотленд-Ярде, даже когда подворачивается интересная работенка. Даже не появляется на этаже сыщика — может стало бы легче. Она бы наверняка была обложена динамитом, который не заденет её, но точно взорвет всё в радиусе одного Холмса. Она бы демонстрировала чудеса сдержанности и установки дистанции. Шерлок бы увидел, как она даже не догадывается, что теперь является к нему единственным рычагом. Да. Стало бы легче. Вообще-то, было бы легче, если бы Холмс не промахнулся в оценке собственного цинизма. Ему не наплевать. На то, что Китти не противоречит его укладу жизни не наплевать, на то, что её хочется застрелить, порой, не наплевать, не наплевать и на то, что она язык не прикусит, и ему единственному, видимо, хватило бы наглости это сделать. Он чувствует. Огрубевшие кончики пальцев и мягкие кисти, хриплый голос, шепот, вдохи и даже выдохи. Ледяные кудри снаружи, и теплые волны, если запустить пятерню чуть глубже. Вечно загнанное дыхание, чересчур медленное биение сердце, отмеряющее её шаги, неспешность пластики, вперемешку с нервным тиком. Ускоренный пульс Шерлок буквально слышит, видит, как её пробивает тремор от того, что ничерта не выносливое сердце долбится о реберный остов, грозя стереть грудную полость до дыр. Чувствует, как стремительно кипятится кровь, и так же быстро стынет в жилах. Чтобы ощутить довольно бы просто коснуться её. Он же провел в её объятиях, в схватке с Чешир опасно много времени. Времени, которого катастрофически не хватило. Времени достаточно, чтобы обзавестись ещё одной зависимостью, в ряду с курением и психотропными. Холмс переоценил свою выдержку. Холмс переоценил свою самодостаточность. Ему всегда будет мало. Ему всегда будет голодно. И он загнан в эту клетку потому что возомнил, будто способен упрятать за решетку Китти. Джон будет доволен: "Это доказывает, что ты человек", - так он скажет об ещё одном "не раскрытом преступлении".***
Дело в том, что объяснять Лестрейду почему они с Шерлоком простаивают без дела уже около месяца, на зло переполненного специфическими преступлениями, не хотелось. Отчитываться ещё! Проще было возобновить поисковые работы, и замять это дело, чтобы слухи не ползли. От инспектора к доктору Ватсону, от доктора к Миссис Ватсон, а уж Мэри позаботится о том, чтобы Чешир в её подозрениях утопла, как трупы в Темзе — повезет, если хоть тело на берег выбросит. Она молча спускается в 221-b, раскладывает на столе результаты собственной экспертизы и высказывает первые догадки на счёт останков жертвы. И у неё убийственно ограждающий взгляд. Ничего-не-случилось-и-не-случится-никогда взгляд. Мужчина поддаётся. Играет в самого себя неделю назад. Это всё наслаивается, наслаивается, наслаивается. Холмс продолжает морально выматывать свою визави, но обороняется за её половину траншеи. Нервирует и ничуть к себе не располагает по-мелочам. А потом какая-нибудь собака намекнет на то, что девчонка, ребенок, просто напросто прибилась к знаменитому Шерлоку Холмсу, и этот самый мистер-звёздный-детектив, плюя на заносчивость, высказывается, отмечая, жирно подчеркивая, и обводя в большой красный кружочек тот факт, что последние пол года изворотливых криминальных крыс он выковыривает из нор и ям Англии только потому что появилась коллега с куда более тонкими чутьем и пальцами. Пускай она и была только пытливым медиком, просто образованным антикварщиком, и ещё с дюжину профессий по мелочи и почти без толку. Он не меняется. Она не меняется. Всё происходит ровно так, как и было неделю назад. До их общего срыва. Нервная сейчас, выведенная из равновесия, Китти самой себе не друг, потому что при внешней недосягаемости, она вышла из воды далеко не сухая. Её смешала с солью, пережевала и выплюнула эта морская пучина. Воды слишком глубокие, чтобы их вкус не продолжал чувствоваться в горле, даже если уже прокашлялся, чтобы обсохнуть хоть когда-нибудь, чтобы хотя бы гробовая доска не отсырела. Она стирает кожу до красных пятен, сидит в ванной по пол вечера, но на выходе ей всё равно мерещатся соль, дорогая шерсть пальто, металлические нотки крови, буря. Фантомные прикосновения, как когда всю жизнь носишь кольцо, но даже потеряв, чувствуешь его на пальце. И они вот именно, что "почти", "вот-вот". Ей не хватает ни воздуха, ни холода в квартире — окна все семь дней нараспашку, ни воды, ни соли в пище, ни перца в мясе, ни сахара в чае. Назойливое "Тебе Шерлока как не доставало, так и не достает" шумит в голове, хоть об стол бейся. В очередной раз, когда Холмс был слишком близко, прямо за спиной, Чешир чуть ли не его электромагнитное поле чувствует, которому её собственное симметричное сопротивляется, девушка сатанеет, намереваясь перерезать его горло канцелярской гелиевой ручкой из кармана, оборачивается, преодолевает шаг, разделяющий их, и ещё три до стены, чтобы ощутить на языке смесь специй "Дежавю" и "Реванш". Но ярость сегодня "на первое". — Подонок, - злое, почти выплевывает. — Сквернословите, Чешир, - ещё одна наглость, которую детектив себе позволит, которая ему жизненно необходима — он прерывает коллегу на полувдохе, впиваясь в губы успевая поймать язык зубами. Вот и прикусил, как собирался сделать не так давно. Длинные тонкие пальцы вцепляются в чужой пиджак, притягивают за воротник рубашки, шею, мягкие кудри. — Хватит! - требует девушка, в коротких перерывах для вдоха. Поцелуй не может быть таким разбивающим вдребезги, сносящим прочь почву из под ног, калящим воздух в горле. И он всё равно именно такой вредоносный, вот совсем летальный, непереживаемый, невыносимый, несносный, как и хозяин. — Отпусти... Губящий плоть, кожу губ. — Сейчас же... — Я не держу. Пощечину даёт мысль о том, что это Чешир держится за Холмса так крепко, что вот-вот следы на шее останутся, что это Чешир тянет вниз, по мере своего роста, это Чешир продолжает подставляться, позволяет кусать. Она отрывается от губ, но сбегать сил нет. Китти утыкается макушкой в грудь Шерлока, тяжело дыша. Детективы так и стоят у стены, пока пульс не затихает насовсем.