Игра во время

      Чешир казалось, что не засыпала, но смена времени суток слишком внезапная. Глаза закрывала на рассвете, а открывает за полдень. Солнце зимнее, и не греет совсем. Вот сейчас холодно, да так, что лужа крови никак не высохнет. Но всё равно стягивает кожу местами медной корочкой.       Рукав в крови, брючина, волосы — всё. Но Лариты нет рядом. Предсмертное чудо? Решила избавить от тягостей похоронной службы?       Китти недовольно проводит языком по нёбу. Вкус железа не сглотнуть. Всё липкое и ледяное. Снова пробивает дрожь. Эгоистка. Исчезла. Даже будучи мертвой причиняет боль.       Боль... нет её. То есть, есть, конечно, но как от многочисленных ушибов, а не сломанных костей. Девушка поднимается, опираясь ладонью, но тут же одергивает, прижимая запястье к груди. Тоже предсмертный "подарок" старшей. Кажется, это единственная поврежденная кость. Нечего тут расслабляться. Если сестра хотела, чтобы никто не узнал об убийстве, Китти сделает всё, что сможет.       Но спускаясь с чердака, болезненно хрипит, приваливаясь к стене спиной. Слышит как на втором этаже хлопнула дверь, и пересиливая желание так и простоять здесь, пока не врастет в кирпич, быстро, насколько это возможно, спускается на третий этаж. Всё так же держа запястье ближе к сердцу, с трудом отпирает дверь, порезанными пальцами, пачкая ручку полузапекшейся кровью.       А на лестничной площадке мелькает темноволосая макушка Холмса, всё же замечающего руку коллеги, окрашенную в густой темно-алый, словно её в этом утопили. Но ключ в замке не поворачивается, и сыщик спешит постучать в дверь. — Кто там? - голос впервые в жизни подводит не потому что эмоций через край, а потому что несколько часов назад девушку душили с завидным усердием. Что-то точно повредилось. Сухой кашель и удушье. От хрипотцы она теперь в жизни не избавится! — Чешир, что с голосом? - мужчина отпускает взгляд на дверную ручку, такую же вымазанную, - Откройте, - с секунду думает, и добавляет, - Пожалуйста.       Девушка устало вздыхает, даже не пытаясь быть тише или вежливее. В горле першит. — Болею. Не одета, - говорит она, всхлипывая, когда с больного запястья пытается стянуть пиджак, прилипший к рубашке. Лежала на правом боку в крови, но даже левая рука вся в ней, - Как-нибудь обязательно приглашу, - пытается предложить альтернативу, выиграть время, отмыться от этой грязи.       Никогда не отмоется. Кровь Лариты на руках. Никогда ещё не было так страшно. Её вкус, смешанный с собственным, запах... въедается в кожу, никогда уже не выведешь... — Я видел Вас, не глупите! - голос слишком требовательно-обеспокоенный. Чешир снова дрожит, кажется, от холода. Или от боли. Или от того, что пережить эту смерть в одиночестве просто откровенно не в её силах, - Если требуется помощь, я позову Джона. Если нужно, чтобы это оставалось в секрете, сам помогу.       Догадливый. Китти передумывает идти на контакт уже тогда, когда открыла дверь. Туго соображает, в голове всё тот же гул. Она смотрит на сыщика с безразличием, ожидая, что такое количество крови должно бы его доходчиво выставить с третьего этажа, давая понять, что уж он точно ничего здесь не сделает. — Открытые раны есть? - всё же заходит в квартиру, не отступает ни на секунду, - Перелом только в запястье? - прижимает к стене, помогая снять, наконец, пиджак, - И как только умудрились? — В люк на крыше упала, - и Китти конечно же лжет. Как было всегда, как Шерлок привык, про себя довольствуясь тем, что она хотя бы умом не повредилась, - Слушайте, всё, чем вы может помочь в этой ситуации — это открыть кран. Я просто отмоюсь, а остальное — мелочи, но воду в ванну пустить я и сама..., - девушка выпрямляется, демонстративно воодушевленно жестикулирует относительно здоровой рукой, но шипит от боли, когда её цепляют за левую сломанную кисть. — Даже рубашку самостоятельно не снимите, не то, что кран откроете, Чешир, - вот теперь тон откровенно подчиняющий, и Китти, кажется отупленная болью окончательно, не сопротивляется, позволяя детективу расстёгивать рубашку пуговку за пуговкой.       И то, что она полуголая стоит в темном коридоре, то, что ремень, вытянутый из петель, ударяется пряжкой о пол, брюки вместе с остатками белья оставляют винные пятна на паркете — не важно.       Важно то, что это Холмс сидел на коленях, расстегивал брюки, пояс, такой же липкий и мокрый бюстгальтер, расшнуровывал оксфорды, избавлялся от носков, часов, поднимал как котенка на руки, и около часа оттирал кровь с всё такой же бледной кожи, перебирал уже чистые влажные сиреневые пряди, пока Чешир сидела в теплой воде, прижимая колени к груди. Даже не смотрели друг другу в глаза. Китти не выдержала бы — пресловутый эмоциональный дисбаланс был готов вырваться наружу тихой истерикой.       Но в теплой, прозрачной воде, от которой совсем не несло железом и солью, когда горячие пальцы детектива мягко зарываются в волосы, поглаживают, притягивают к себе, чтобы на висок опустились губы сыщика, становится... легче?