Исполнение заявок

Ньют не знал, что что-то в этой жизни еще может заставить его вскрикнуть. Спокойный и тихий сам по себе, он научился еще лучше держать под контролем свои эмоции, работая с фантастическими и удивительными зверями всех родов и мастей: никаких произвольных движений, ни одного лишнего звука, чтобы не спугнуть и не разозлить. И внезапным вскрикам, воплям не было места в его жизни... ...до тех пор, пока в ней не появился Персиваль Грейвс. Настоящий Грейвс, к которому Ньюта и представили работать консультантом и который безо всякого стеснения затащил Ньюта в свою постель, стоило только Ньюту дать понять, что он не против, пусть это и шло в разрез и с наставлениями Тесея («Нет ничего хуже, чем спать с коллегами, Ньют»), и с рабочей этикой. Но правила Ньюту всегда были слишком безразличны, а Грейвс казался слишком красивым, чтобы упустить такую возможность, обернувшуюся неожиданным открытиями. Ньют правда не помнил, когда он в последний раз вскрикивал, и ему казалось, что его телу даже не знакомы такие громкие, смущающие звуки, полные неподдельного удивления, когда Грейвс перевернул все с ног на голову, сделав это, — совершенно неожиданно он лизнул Ньюта. Лизнул между ягодиц. Все тело Ньюта инстинктивно дернулось, и одновременно со вскриком он отскочил на широкой постели, скользя по шелковой простыне и тут же оборачиваясь на Грейвса. Скрыть собственный шок не получилось бы, даже если бы Ньют решил попытаться. Но и Грейвс был удивлен не меньше Ньюта — полностью одетый в отличие от Ньюта, Персиваль стоял на коленях, вскинув брови: — Я сделал что-то не так? — спросил он осторожно, вытянув вперед руку, но не решаясь прикоснуться. Ньют уставился на нее, словно на ядовитую змею, а после перевел взгляд на губы Персиваля. Как и его собственные, они уже были розовыми и припухшими от поцелуев-укусов, которыми они щедро награждали друг друга, язык Грейвса скользил по ним, заставляя блестеть от слюны, и было невыносимо трудно и откровенно смущающе даже представить, что Персиваль коснулся его своим ртом там. — Ты не хочешь, чтобы я-... — предположил тот, но вместо ответа Ньют только неверяще фыркнул. Персиваль Грейвс и вправду собирался... сделать это? Этот американец явно не видел в подобной ласке ничего такого. Ньюта же от одной лишь мысли неожиданно проняло огнем, полыхнувшим в щеках, груди и низу живота. — Я н-никогда... — Ньют понятия не имел, как назвать то, что хотел сделать с его телом Персиваль, и внезапно, в свои тридцать лет, он ощутил себя неопытным юнцом, будто бы не знавшим ласк других мужчин. Но Ньют ведь знал, был далек от пуританского понятия невинности настолько, насколько возможно: он принимал свою природу, спал с привлекательными (порой не очень) мужчинами по всему свету, волшебниками и магглами тоже, молил «Сильнее, пожалуйста» на разных языках мира, но еще ни разу никто не пытался лизнуть его, словно самец самку перед вязкой. Ньют невольно задрожал от мысленного сравнения, не чувствуя ни рук, ни ног — он и в самом деле горел так, будто голову одурманило течкой. — Это нег-гигиенично, — пробормотал он глупое, и Персиваль фыркнул, запрокинув голову: — То, чем мы собирались заняться, вообще не слишком гигиенично, Ньют, — ответил он с улыбкой, и в напоминание о том, что здесь происходило за минуту до, его ладонь легла на обнаженное колено Ньюта, сжимая. Сам Персиваль словно немного смутился, неуверенно спрашивая. — Мы продолжим? — взгляд Ньюта упал на твердый член, оттягивавший дорогие черные брюки Грейвса. — Клянусь, я не буду делать этого больше, если тебе не хочется или некомфортно. Ньют судорожно сглотнул, краснея и покрываясь испариной от одного воспоминания, фантомного и нечёткого, о языке Персиваля, горячо мазнувшего между ягодиц. Да, это было в десяти метрах за пределами его зоны комфорта, но теперь все внутри него вибрировало от странного желания исследовать неизведанное. Всех мужчин, с которыми он спал прежде, он не любил, просто хотел получить разрядку, и с их стороны Ньют не рассчитывал на большее: чисто технический подход — мастурбация, иногда минеты, сам коитус с минимумом подготовки и прелюдий, особенно когда магия все упрощала. То, что Персиваль хотел его приласкать, тем более так откровенно и неприлично, даже когда это было совсем необязательно, словно натягивало очень тугую пружину внутри живота. — Мы продолжим, — подтвердил Ньют, и Персиваль с облегчением вздохнул, стиснув себя сквозь ткань брюк. Кончик языка в сотый раз пробежался по губам, прежде чем Грейвс кивнул головой на самого Ньюта: — Можно? Тебе понравится, — пообещал Персиваль. — Мне говорили, что я хорош в этом. Почему-то у Ньюта на этот счет не было никаких сомнений — директор Грейвс был хорош во всем, за что бы ни взялся. И Мерлин его дери, если Ньют не хотел попробовать с Грейвсом двинуться по этой необычной дорожке, но сомнений... их всегда было много — уж слишком часто Ньют видел, как люди делают то, чего не хотели на самом деле. — Ты не должен, — напомнил он не слишком решительно, в глубине души все-таки надеясь, что Грейвс не пойдет на попятную. Но тот не разочаровал — он усмехнулся, опустив голову вниз, и рассыпавшиеся из укладки тяжелые, густые волосы рухнули на лицо, спрятав глаза, но Ньют вдруг заметил этот легкий румянец, подсветивший скулы. — Погоди, так тебе это нравится? — внезапно осознал Ньют, и Грейвс еще ниже опустил голову, будто Ньют собирался его пристыдить. Это было ложное впечатление — на самом деле Ньют пытался совладать со своими конечностями, которые покалывало изнутри электричеством; о Мерлин, Ньют мог кончить от одной только картинки в голове. Перехватив себя у основания, чтобы отсрочить оргазм, Ньют перевернулся на кровати, снова вставая на четвереньки. Взгляд Грейвса, горячий и тяжелый, уперся в его выставленное напоказ тело, но его руки все еще не решались прикоснуться. Еще явственнее обозначая свои желания, Ньют опустился на локти, вскидывая зад наверх, прижался щекой к нагревавшемуся под телом шелку и завел руки назад, раскрывая себя на чужих глазах. Дыхание Грейвса сорвалось, воздух завибрировал в его груди, напоминая чем-то хищный рык, и на коленях он подполз ближе. Его присутствие позади ощущалось даже без прикосновений — от него разило жаром, нетерпением и желанием, которые он, притворяясь приличным мужчиной, старался сдерживать. — Вперед, Персиваль, — голос Ньюта сорвался на громкий шепот. Он прикрыл глаза, потираясь щекой о простыню и моля Мерлина, чтобы тот дал ему силы удержаться на ногах и не рухнуть вниз размякшей, трясущейся бескостной массой. Собственные слова заставляли его лицо пылать, словно он обгорел под солнцем до ожога, только не было боли — лишь нескончаемые потоки жара, курсировавшие по телу. Этот жар вынудил Ньюта застонать, когда большие ладони Персиваля легли на ягодицы, сталкивая руки Ньюта. Он сам, будто ставил клеймо, сжал плоть до будущих синяков, а потом раскрыл его, смотря. Притерся бедрами и пахом, скрытыми под костюмной тканью, отстранился снова, чтобы посмотреть, накрыл своим тяжелым телом Ньюта, рассыпая поцелуи по шее, между лопаток и ниже, до самой поясницы. Преодолевая смущение, Ньют отпустил свой контроль в свободное плавание, желая наконец подстегнуть Грейвса, — его дырка уже пульсировала и поджималась от предвкушения, а тот лишь дразнил, горячо дыша в спину: — Ну же, мистер Грейвс, — протянул Ньют, подмахивая бедрами. Он не собирался даже маскировать своего желания. — Вылижите меня, как… как перед садкой кобель лижет течную суку… Ну же! Грейвс рыкнул, а после, через секунду, его жаркое дыхание коснулось расселины; Ньют заскулил, точно как сука, жадная до случки, — и снова звуки, которых прежде он не издавал в постели — и чудесноепрекрасноекрасивое лицо Персиваля прислонилось к нему вплотную, между ягодиц. Сам Грейвс застонал, его лицо двинулось вниз, и язык, горячий и скользкий, махнул от мошонки до ануса. Ньют вздрогнул, дергаясь и соскальзывая по простыням, но чужие руки так вовремя его перехватили за бедра, фиксируя. Не убежать. Не очень-то и хотелось. Грейвс вылизывал его снаружи, водил языком вокруг прохода, словно играючи, но только он раззадорился, замычал от удовольствия, он толкнулся вперед, прижимаясь носом к пояснице, и кончик его языка проскользнул в сфинктер, самую малость раздвигая нерастянутые мышцы. Ньют затрепетал и шумно задышал, ища взглядом палочку, чтобы отпустить напряжение мышц, но Грейвс зарычал, застонал, еще пару раз пытаясь протолкнуть язык, и отстранился сам, подув на сжимающуюся дырку. Она была теплой и мокрой, пульсировала до невозможности, и Ньют заметил, что впервые был так возбужден до самого коитуса — он весь блестел от пота, дрожал и просто хотел продолжения; сил найти палочку не было. Грейвс раздвинул его ягодицы пальцами снова и, припав в этот раз, ввинтил язык внутрь, пробился тремя мощными толчками языка через мышцы, и тело Ньюта с радостью поддалось, пропуская его. Язык задвигался внутри, проходясь по пульсирующим стенкам, и Ньют вскрикнул снова, а потом еще раз, подаваясь задницей назад, навстречу ласке, и с каждой секундой все больше казалось, что с их обоюдной увлеченностью это не прелюдия, а сам акт. Глянув назад, Ньют уловил движение руки Грейвса в его штанах — нетерпеливый — и обхватил себя тоже, резко проводя вдоль длины с каждым толчком языка внутрь. Тот будто нарочно остановился, усмехнувшись недовольному стону Ньюта, и пустил слюну на дырку, потекшую по деликатной коже вниз, к яичкам. Глядя через плечо, Ньют видел, что Грейвс завис, глядя на его сжимающийся сфинктер, он облизывал губы и дрочил себе все быстрее. — Пожалуйста, Персиваль, — попросил Ньют, толкаясь бедрами назад и лаская себя. Еще немного — ему не хватало самую малость. Грейвс только самодовольно усмехнулся и приник губами снова, в этом странном, извращенном, но восхитительном подобии поцелуя; его язык толкнулся в дырку и задвигался, словно маленький, скользкий поршень, а Грейвс при этом стонал, и вибрации от его глубокого голоса передавались телу Ньюта. Им обоим хватило половины минуты, чтобы с громкими стонами одновременно спустить себе в руки, упуская сквозь пальцы капли на постельное белье. Ньют рухнул вниз, а Грейвс опустился рядом, и Ньют задрожал от одного его вида — весь всклоченный, с блестящими губами и слюной на подбородке, с расстегнутым воротом безупречно белой рубашки и раскрытой ширинкой. — Профессор Дамблдор предупреждал меня, что вы, американцы, сумасшедшие и бесстыжие, — припомнил вдруг Ньют странный блеск в глазах своего наставника и усмешку, приплясывавшую на его губах, но тогда Ньютом не понятую — он ведь просто рассказал, что встретил реального Грейвса, а не его подделку. Теперь же все вставало на свои места. — Тебе нужно было раньше заглянуть к нам, американцам. Мы знаем толк в веселье, — Грейвс растянул в улыбке губы, потянулся до прикроватного столика, схватил сигареты и засунул одну между распухших темных губ. Он еще не зажигал ее, только покатал на языке, пристально глядя на следившим за ним Ньютом. — Полагаю, — Ньют сглотнул, кутаясь в отброшенное покрывало, чтобы укрыться от подступавшего холода. — Если бы я только знал, я сразу бы распознал в том Грейвсе Гриндевальда. Не то чтобы мы были вместе... — добавил он быстро, покраснев при воспоминании о поползновениях Гриндевальда, скрывавшегося под чужой личиной. И пусть не дал ничему зайти слишком далеко, даже так было ясно, что Грейвс вел себя совсем иначе в делах интимных. — Да, — подтвердил Грейвс и наконец чиркнул маггловской зажигалкой, и с конца сигареты потекла седая струйка дыма. — Я в этом деле гораздо веселее его. — И скромнее, — пихнул его в плечо Ньют, улыбаясь. Губы Грейвса скривились в усмешке. — Не веришь мне, спроси Альбуса. Ньют закашлялся в следующем клубе дыма, и это совсемникапелькиникоимобразом не было связано с картинкой, возникшей перед глазами. Мерлинов плут Дамблдор!