Исполнение заявок

Положа руку на сердце и говоря честно, словно под сывороткой правды, встреча с Ньютом — Ньютоном Скамандером — была неожиданной, но совсем неудивительной для их тесного лондонского волшебного общества, и ничего в столкновении в полупустом пабе не предвещало тех последствий, которые повлек за собой невинный разговор профессора Хогвартса с бывшим учеником спустя два года после его отчисления из школы. Все случилось по велению судьбы, когда Альбус решил пропустить стаканчик в честь окончания очередного учебного года в одном из любимых, тихих и неприметных, пабов Косого переулка. Он только заказал кружку маггловского пива, когда на соседний барный стул опустился молодой мужчина, юноша даже, и учитывая, что в пабе было предостаточно места, вечер, как говорится, переставал быть томным. — Эгг-нога, будьте добры, — заказал он, и Альбус мгновенно замер. В этом голосе, акценте было что-то невыносимо знакомое, и прежде чем Альбус смог вспомнить, кому принадлежала такая манера говорить, его глаза уже с жадным любопытством поползли по юноше. Первой в глаза бросилась выцветшая военная форма британской армии, местами небрежно залатанная, и только после нее — лицо с золотистым загаром и целой уймой веснушек, щедро рассыпанных по щекам и крыльям носа. По памяти Альбуса не хватало лишь кудрей, опускавшихся на лоб пышной и густой челкой, за которой было так легко прятаться. С короткой стрижкой его юный друг выглядел совсем беззащитно. — Ньютон, — поприветствовал Альбус бывшего ученика, и тот, словно они снова были в классе, а он не следил за ходом урока (снова), подскочил на месте, едва не соскальзывая со стула. Но спустя мгновение растерянное лицо Ньюта озарила улыбка, кроткая и мягкая, но очень знакомая. — Профессор Дамблдор, — поздоровался он тихо, как поздоровался бы во время встречи в темных коридорах Хогвартса, и все нутро Альбуса омыло теплой волной нежности и облегчения — Ньют, казалось, совсем не изменился. Не то чтобы у него не было права на перемены, но война редко меняла в лучшую сторону. Альбус встречал их, магглов и волшебников, юных и взрослых, с пустыми взглядами и колючими улыбками. Но в Ньюте опыт войны выдавал лишь легкий налет грусти, а еще свежий шрам за розовым обгоревшим на солнце ухом. И, конечно же, солдатская форма и коротко остриженные волосы. Должно быть, он совсем недавно возвратился с фронта. — Нас всех подстригли, — сказал Ньют несколько смущенно, будто пытался оправдаться, когда поймал долгий взгляд Альбуса, устремленный на его макушку. Альбус, чтобы не стеснять своим пристальным вниманием, тут же отвел глаза, но все же успел заприметить легкий румянец на щеках бывшего ученика. Да, так смотреть было совершенно неприлично. — Прости мое пристальное внимание, Ньют, с моей стороны это было крайне невежливо, — покаялся Альбус, но тот только с улыбкой опустил глаза: — Все в порядке. Сам порой не узнаю себя в зеркале. Но это ничего, — он провел рукой по волосам. — Скоро отрастут. Не думаю, что эта стрижка по мне. — И все же тебе идет, — стрижка и в самом деле была неплоха, просто непривычна на Ньюте — бритые виски, на макушке волосы чуть длиннее, но все же настолько коротки, что еще не начинали скручиваться в кудри. Зато лицо было открыто взгляду, и явственнее становились его черты, заострившиеся по мере взросления и, кажется, недоедания. Ушла легкая округлость щек, какой-то художник будто сильнее прорисовал скулы и линию челюсти, и только губы оставил пухлыми; он рано растерял юношескую округлость лица, наверное, как и все, кто побывал на войне в таком нежном возрасте, но от подростковой угловатости избавиться ему так и не удалось. Может, ему и вправду стоило побольше есть, но возможно, что это навсегда останется с ним, как и любовь к животным. На всякий случай Альбус все же заказал новоявленному собеседнику под его тихие протесты ростбиф и пастуший пирог, а вместе с тем убедился в не лучшем материальном положении Ньюта — тот был смущен до красноты, но от Альбуса не ускользнуло, как тяжело он сглотнул, заслышав о еде. — Позволь мне угостить тебя, Ньют, это ничего мне не стоит, — Альбус не стал спрашивать о деньгах, боясь, что Ньют закроется от него, но вместе с тем надеялся, что теплота разговора и немного алкоголя, как раз принесенного для них, расположат Ньюта к нему настолько, чтобы довериться. Рука сама собой накрыла ладонь юноши, лежавшую на стойке, и на секунду Альбус даже растерял все слова, почувствовав под подушечками нежную, но еще прохладную после прогулки кожу тыльной стороны ладони. Только вот пальцы пересекали маленькие, выпуклые шрамы и царапины, на которых руке Альбуса хотелось задержаться. Он едва остановил себя от того, чтобы приласкать их, когда о стол звякнули тарелки с едой. Альбус убрал руку, хватаясь вместо этого за ручку несоразмерно огромной пивной кружки и гадая, почему его сердце вдруг заколотилось в груди. Слава Мерлину, Ньют не заметил ничего из рук вон выходящего, только улыбнулся и принялся за еду, сначала аккуратно и скромно, а через минуту уже жадно. Его звериный аппетит и холодная кружка пива в руках отвлекли Альбуса от собственных спутанных чувств, но притом они росли и множились в груди с каждым взглядом, что Альбус бросал на Ньюта. Это совсем не походило на умиление смышленым ребенком, каким его Альбус увидел впервые, и разнилось с гордостью за достойного, талантливого ученика, каким Альбус его запомнил в последнюю их встречу два года назад сразу после несправедливого отчисления. И пусть Ньют ненадолго стал старше — зимой ему должно было исполниться восемнадцать — странным образом отношение Альбуса к нему ненамного, но изменилось. Не в худшую сторону, о Мерлин, конечно нет. Просто душа отзывалась по-другому. Но тут плавно потекший разговор не дал Альбусу добраться до самой сути чувства и найти ему хоть какое-то название. Не то чтобы Альбус был против — ему, скорее, было боязно копаться в себе прямо сейчас, хотя трудно было игнорировать тяжесть, поселившуюся в груди. На удивление, Ньют не стал говорить о войне. Судя по тому, как он старательно обходил тему, ему вообще не было дозволено говорить о том, чем именно он занимался на фронте, но Альбус и не собирался лезть в чужую душу; у него не было намерений вновь окунать Ньюта в неприятные эпизоды недалекого прошлого, вместо этого они пустились в бесконечные беседы о Хогвартсе, состоявшие из постоянных воспоминаний Ньюта о проведенных там годах и из рассказов Альбуса обо всех смешных происшествиях за последние два года. Смех, горячий ужин, эгг-ног, а также парочка стаканов огневиски расслабили Ньюта, с каждой декадой минут он становился все более открытым и податливым. Беседа перешла на личное, и в конце концов Ньют немного стыдливо признался, что после возвращения с фронта едва сводит концы с концами, — зарабатываемых на лечении питомцев волшебников, а иногда и скота магглов денег хватало лишь на оплату квартиры и на скудный рацион — один сэндвич и стакан эгг-нога в день. Именно эгг-ног — потому что он был сытным. И хотя Ньют старался рассказать обо всем бодро, Альбуса преследовало чувство горечи, примешивавшееся к растущей внутри нежности по отношению к Ньюту. Но и контроль Альбуса послаблялся стакан за стаканом, так что он уже пост-фактум узнавал о том, что его ладонь то накрывала руку Ньюта на стойке, то ложилась ему между лопаток, а когда они оба поднялись, чтобы возвратиться домой по темным затихшим улочкам, Альбус, не думая, накинул на Ньюта собственное пальто. Яркого оттенка синего, оно смотрелось на Ньюте гораздо лучше, чем на самом Альбусе. — Вы всегда были слишком добры ко мне, профессор, — произнес Ньют скромно, но Альбус, последовавший за ним в прохладу майской ночи, был иного мнения. Последний стакан огневиски был тем самым, что позволял признаться самому себе, — совсем не благодетель руководила этим вечером действиями Альбуса. Не удержавшись от того, чтобы проводить своего юного и порядком опьяневшего друга до его временного жилья, он клял себя на чем свет стоит, потому что весь вечер благодаря рассказам Ньюта, его смеху и взглядам, блеску в его глазах, в Альбусе зрело совсем не учительское восхищение. Ньют повзрослел, похорошел, и с трудом Альбусу удалось устоять перед соблазном поцеловать на прощание пухлые губы. Но вселенная все же наградила его за терпение. Ньют остановился перед крыльцом нужного дома и, спохватившись, принялся стряхивать с себя пальто. — Я хочу, чтобы ты оставил его себе, Ньют, — Альбус перехватил его руки, и те безвольно повисли, а после юркнули по карманам. Ньют засмущался, но, как и с едой, он едва ли хотел отказываться. Еще по пути сюда Альбус видел, с какой любовью пальцы Ньюта треплют и гладят лацканы и рукава пальто. — Оно идет тебе гораздо больше, чем мне. — Должен признаться, — Ньют хмыкнул без особой веры, — с трудом представляю, чтобы Вам не пошла какая-либо вещь, профессор. — Это пальто совершенно точно мне не идет, — улыбнулся Альбус, и Ньют спорить не стал, только улыбнулся, на мгновение показывая белые зубы, и покачал головой: — Мне даже нечего Вам предложить взамен. «Ты мог бы предложить мне пройти к тебе домой, Ньют, или пройти домой ко мне, если такой вариант по душе больше», — подумал Альбус, и тут же отшвырнул мысль на задворки разума. Он и без того уже чувствовал в теле знакомые напряжение и томление, и хватило бы малого, чтобы его возбуждение стало не по-джентльменски очевидным. У него теперь даже не было пальто, чтобы прикрыться. — Ты уже предложил мне, Ньют. Свою компанию, — улыбнулся Альбус. — Полагаю, что этого мало, сэр. — Что ж, — Альбус сделал вид, что задумался, а после огляделся по сторонам и наклонился ближе. Ньют не отдернулся, и их лица оказались так близко, что Альбус мог почувствовать запах огневиски на губах парня и собственного одеколона на вороте пальто. Вблизи кожа Ньюта казалась невероятно гладкой. Хотелось прикоснуться, чтобы убедиться. — Тогда, взамен на это пальто, ты перестанешь называть меня «профессор» и «сэр». Мы ведь уже не в школе. По рукам? Ньют сильнее прижал подбородок к груди, но его плечи потряхивало от смеха. — Хорошо… Альбус? — произнес он неуверенно. — Альбус. Так-то лучше. Иначе я совсем забуду, что меня зовут не «профессор». — Тогда по рукам, пр-… Альбус, — согласился Ньют, произнося имя вслух, будто не мог поверить, что действительно его произносит. Он уже сделал шаг в сторону дома, когда вновь остановился. — Думаю, Тесей был бы очень удивлен моей просьбой, но… Можно ли обнять Вас, Альбус? В одно движение Альбус ухватил Ньюта за рукав пальто и подтянул к себе. Тот пошатнулся и упал прямо в объятия, обвивая руками в ответ. Его запах, смешанный с парфюмом Альбуса и алкоголем, наполнил легкие. И помня, что Ньют был не слишком тактильным ребенком, Альбус даже в слегка замутненном состоянии мог прочувствовать ценность момента. Его тело, впрочем, тоже реагировало на контакт. Низ живота наливался жаром и тяжестью. — Ты можешь просить меня о чем угодно, Ньют, — признался Альбус, отстраняясь прежде, чем Ньют мог бы ощутить изменения в физическом состоянии Альбуса. Тело задрожало после разлуки с чужим теплым телом. — Значит, я могу писать Вам? — Ньют вскинул одну бровь. Его лицо приобрело хитроватое выражение лица, какое у него делалось всегда, когда он пытался найти границу дозволенного в общении с новым зверем, попавшим к нему в руки, и, о Мерлин, такое сравнение Альбуса ничуть не оскорбляло. — Когда я буду в Хогвартсе, — ответил Альбус, а после добавил. — Пока же я в Лондоне, я… буду надеяться на личные встречи, Ньют. Завтра, например, если ты не занят. Себя Альбус оправдывал тем, что деньги Ньют не взял бы ни за что на свете, а накормить его хотелось. И можно было бы поговорить с ним о работе в Министерстве, которую Альбус мог бы ему найти, немного подергав за нужные ниточки. И пусть это было не пределом мечтаний, у работников Министерства, даже самых маленьких и незаметных, был стабильный оклад. И это не было желанием купить Ньюта. Альбусу просто хотелось возвратить ему все то тепло, которым он наполнил его отсыревшую душу всего лишь за вечер. Ньют же согласился, наверняка и не подозревая ни о намерениях Альбуса, ни о пробудившихся в нем чувствах, но это было к лучшему — это делало его искренним и честным. И это делало желание почти невыносимым: стоило только входной двери за Ньютом закрыться, Альбус в ту же секунду аппарировал в свою квартиру, которую всегда снимал на каникулы, и привалился к стене, сжимая вставший член сквозь брюки. Собрав по крошкам остатки гордости, он аппарировал во второй раз, уже в спальную комнату, и рухнул на кровать. Рукой, дрожавшей от напряжения, он расстегнул ремень и пуговицы ширинки, приспустил сразу с бельем и обхватил себя уже без всяких преград. О, всего одно объятие с Ньютом сделало его член таким твердым, и трудно было не представить с огневиски в голове, долбящим по вискам, как иначе мог бы закончиться этот вечер. — Это пальто совершенно точно мне не идет, — улыбнулся Альбус, и Ньют спорить не стал, только улыбнулся, на мгновение показывая белые зубы, и покачал головой: — Мне даже нечего Вам предложить. — Как насчет еще немного потерпеть компанию своего старого надоедливого профессора, Ньют? Признаюсь, я бы не отказался выпить с тобой по чашке чая. У меня дома целая коллекция, и ее даже некому оценить, если говорить откровенно. Да, чашка чая всегда была отличным предлогом, чтобы пригласить в гости. Ньют, разморенный теплом и хмелем, непременно согласился бы, наверняка не видя в предложении ничего, кроме искреннего желания устроить чаепитие, но Альбус знал, как все это должно закончиться. — Вы ведь не чай позвали меня пить, Альбус? — спросил вдруг Ньют, когда Альбус действительно поставил чашки на стол. Он почти не удивился — Ньют не был наивен и всегда отличался сообразительностью. — Ты ведь не чай пришел пить, Ньют? — спросил в ответ Альбус, но ответа не дождался — пальцы Ньюта обхватили его запястье, и вместе они упали на кровать после прыжка аппарации. Ньют был хорош в аппарации с первого урока в Хогвартсе — у него был несомненный талант. И такая маленькая деталь в воображении делала картинку перед глазами по-настоящему реалистичной. Губы Альбуса дрогнули в улыбке, он перехватил член крепче. — Так, профессор? — Ньют совсем забыл, что Альбус попросил его называть по имени, но когда рука Ньюта обхватывала его член, его можно было называть как угодно. Сухая узкая ладонь двигалась вдоль длины, было самую малость дискомфортно, зато реалистично. Альбус подкидывал бедра, чувствуя каждую неровность на ладони Ньюта, каждую мозоль. — Да, Ньют, так, — одобрение бывшего ученика подстегнуло, заставляя быстрее двигать ладонью вдоль длины. Он прекрасно смотрелся на кровати Альбуса, между его раскинутых ног, до того старающийся, что на его висках поблескивали капли пота. Ньют никогда не делал ничего спустя рукава. Представление в голове было до того красочным, что чудилось, будто слышно чужое дыхание в комнате. Альбусу всегда было сладко обманывать себя, тем более когда обман был таким безвредным. От заклинания его рука стала скользкой и теплой. Альбус туго обхватил себя ладонью у головки. Бесстрашный исследователь, Ньют медленно, но с любопытством опускался на член Альбуса, словно смакуя ощущение. Он метался, то прикрывая глаза от удовольствия и растяжения, то опуская голову и клонясь вперед, чтобы видеть, как длина погружается, сантиметр за сантиметром, в его проход. Альбус дышал уже сквозь зубы, шипел и выдыхал, когда жар обхватывал его все больше. Член с трудом раздвигал едва растянутые заклинанием стенки, но эта упоительная пытка не прекращалась — Ньют упорно сдвигал бедра все ниже и ниже, пока его ягодицы не коснулись паха. Альбус был в нем полностью. Даже лишенный Ньюта настоящего, Альбус не смог бы продержаться долго. Он принялся дрочить себе, быстро и резко, набирая темп — просто он видел, как юный Ньют объезжает гиппогрифов и лошадей. Кто сказал, что с человеком все будет иначе? Ньют не стеснялся двигаться все быстрее. Альбус чуть-чуть поддерживал его ладонями за бедра, подталкивая вверх и вниз, но Ньют всю работу делал сам — скакал на члене Альбуса так быстро, что кровать ходила ходуном, жалобно скрипела и негромко стучала о стену. Его поджарое тело блестело от пота, а ладонь лежала прямо напротив бешено бившегося сердца Альбуса. — Я так близко, Ньют. Он только улыбнулся, и через пару фрикций опустился полностью, замирая. Его сфинктер сжался, обхватывая член еще сильнее, и Альбуса сотрясло оргазмом… …вышибившим его из собственной головы, где он был в постели не один, а семя разливалось не у него на ладони и костюмном жилете, а внутри Ньюта. Ему потребовалось еще несколько минут на остывавшей кровати, чтобы просто прийти в себя. Да, господин Дамблдор, такого поворота событий действительно ничего не предвещало.