Pure silver

Высуши свои ужаленные дымом глаза, Чтобы увидеть свет И уставиться на небо, Смотря, как звезды сталкиваются. Если ты уйдешь, Когда я иду… Ты найдешь меня На отмели.

      Он облегчённо вздохнул, когда тёплые пальцы невесомо коснулись его плеча, а грудь опалило горячим дыханием. По привычке, в полусонном бреду, Джагхед прижал её крепче к себе и погладил по голове, отчётливо ощущая мягкость волос, чувствуя запах сладковатых духов. Он не двигался и не открывал глаза, боясь лишиться этого ни с чем не сравнимого спокойствия, в которое мог погрузиться только рядом с ней. Чем бы это ни было — наваждением, галлюцинацией, глубоким сном, - он не хотел, чтобы оно заканчивалось. — Джагхед, — послышался её обеспокоенный, тихий голос. — Посмотри на меня.       Он медленно открыл глаза, мгновенно ощущая всю тяжесть густой темноты вокруг. Из крохотного окна с решеткой больше не пробивались лучи уходящего солнца, а значит наступила ещё одна длинная ночь. Она приподнялась на локте и грустно улыбнулась уголком губ. Из-за отсутствия света он почти не мог разглядеть её лица. Она наклонилась ближе, словно наперед зная все его мысли. Изумрудные глаза блестели от слёз, и Джагхеду было горестно видеть её такой — потерянной, измученной и…несчастной.       И пусть ему отчаянно хотелось помнить лучезарную улыбку Элизабет, её горящий взгляд полный непокорности, упрямства и энергии, его память возвращала ему лишь опечаленную тень девушки. Собственное сознание наказывало его, раз за разом напоминая о том, что он сделал с ней. Совесть, о существовании которой он не подозревал до встречи с Бетти, жалобно скулила глубоко внутри, и всё, что ему оставалось — терпеть. День ото дня терпеть эту пытку и просить ещё, только бы увидеть её снова. — Осталось немного, — прошептала она, виновато поджимая губы. — Да, — подтвердил Джонс и не узнал своего охрипшего, безжизненного голоса. Ему хотелось сказать так много, но слова растворялись горечью на языке. Он потянулся к её лицу, аккуратно убрал волнистую светлую прядь за ухо, а затем коснулся щеки, но не ощутил долгожданного тепла.       Она лежала в его объятиях, но Джагхед не чувствовал того, что когда-то было настоящим. Там, в прошлой жизни, он неустанно боролся со своими эмоциями, даже не подозревая, как будет скучать по простым мелочам, теперь неизменно напоминающим ему о ней. Она так любила эти глупые нежности, от которых его воротило, за которые теперь он отдал бы многое, если бы только мог. Она любила говорить, но теперь всегда молчала, устраиваясь рядом с ним на старом прогнившем матрасе, наверное, потому что здесь и сейчас она была лишь игрой его воображения.       Её поцелуи были бесчувственными и холодными, и как бы Джагхед ни старался, ему не хватало сил представить всё иначе. Образ становился размытым, встречи короче, а ощущения всё более фальшивыми. Он знал, что однажды она исчезнет навсегда, его память наполнится новыми, отвратительными картинками и ни одни таблетки, ни одна мучительная ночь в карцере не смогут вернуть ему этот спасительный мираж.       Но пока она здесь. Её взгляд направлен на него. Её руки в его ладонях. Он может крепко сжать её в своих руках, закрыть глаза и позволить себе свихнуться. Только до рассвета. До рассвета он будет спокоен. Он не будет одинок. — Проснись, Джонс, — ласково попросила Элизабет, и Джагхед нехотя подчинился. Она смотрела на него твердо и безжалостно, выпутываясь из объятий, словно из тугих тисков. — Проснись.       Джагхед попытался вновь коснуться её, но она отстранилась и громко крикнула: — Вставай, Джонс!       А затем Элизабет исчезла, растворилась в пустоте серой дымкой, и в сырую комнату проник яркий свет из открытой настежь двери, больно ударяя по его глазам.