Быть с тобой

На очередное свидание Хуа Чэн зовёт Се Ляня на каток. Тот вовсе не ожидает такого предложения, смущённо пытается выбрать другое место, а потом под мягкими, но настойчивыми вопросами Хуа Чэна признаётся, что ни разу до этого не стоял на коньках. Хуа Чэн улыбается: вовсе не насмешливо, а искренне обрадованный, что он может быть своему гэгэ полезным, и предлагает парочку индивидуальных уроков. Се Лянь не может сдержать ответной улыбки и — едва заметного — вздоха. Тем не менее приглашение принято, и на удивление солнечный морозный день приятно располагает к прогулке. Снег на улице блестит и искрится, хрустит под подошвами сапог, протоптавших ледяные дорожки. Се Лянь в своей бежевой пуховой куртке, белой шапке с помпоном, объёмным шарфом и варежках похож на нахохлившегося воробья, усевшегося на тонкую рябиновую веточку. Его под руку держит Хуа Чэн, в своём красном пальто ярким пятном выделяясь на фоне унылых городских пейзажей. На шее у него чёрный шарф, который каждый раз перед выходом из дома ему плотно затягивает Се Лянь — убедиться, что его возлюбленному не будет холодно, потому что от шапок тот принципиально отказывается. Людей на открытом катке достаточно, чтобы по-настоящему почувствовать зимнее настроение, но не настолько много, чтобы тесниться где-то в своём уголке. На фоне играет местное радио, а Хуа Чэн и Се Лянь уже движутся к домику с прокатом коньков. Получив нужный размер, они усаживаются на скамью. — Гэгэ, позволь мне, — Хуа Чэн опускается, чтобы помочь затянуть шнурки на коньках Се Ляня. Тот даже и не успевает заметить, когда Хуа Чэн завязал свои. От такой заботы, проявляемой в людном месте, Се Лянь заливается смущённым румянцем, но всё равно позволяет помочь себе, тем более Хуа Чэн выглядит совершенно спокойно и не обращает внимания на те немногочисленные косые взгляды, направленные на них. После того, как на обоих коньках уже красуются ловко затянутые бантики, Хуа Чэн интересуется, удобно ли Се Ляню. Тот на пробу двигает ногами и понимает, что затянуто как раз идеально: не жмёт и не слишком свободно. Когда Се Лянь одаривает Хуа Чэна благодарной улыбкой, тот возвращает такую же в ответ и уже подхватывает под руку своего возлюбленного. Они движутся из маленького помещения в сторону катка: Се Лянь чуть неуверенно, с дрожащими от непривычки коленями, но с надёжной поддержкой идущего уверенным шагом Хуа Чэна. Хуа Чэн первым встаёт на лёд, а затем протягивает обе руки вперёд — Се Лянь вкладывает свои в на удивление тёплые раскрытые ладони. Он тоже выходит на каток и не спешит отпускать руки — не сказать, что ему страшно, скорее, волнительно и очень непривычно. С поддержкой Хуа Чэна, он знает, точно не о чем переживать. Они выжидают какое-то мгновение, в которое Се Лянь просто привыкает стоять на кажущихся неустойчивыми острых лезвиях коньков, а затем Хуа Чэн чуть тянет его на себя. Зрачки Се Ляня расширяются, а с губ срывается едва слышный вздох, но Хуа Чэн держит крепко. — Прости, — он улыбается самыми кончиками губ, и в голосе не читается ни капли раскаяния — только явное удовольствие от происходящего. — Давай, гэгэ, медленно двигайся за мной. И Хуа Чэн начинает плавно скользить: задом, утягивая Се Ляня за собой. А тот только и может, что смотреть себе под ноги, пытаясь переставлять их так, как много раз видел, но никогда не пробовал сам. Он не скользит — скорее, шагает по льду, оставляя за собой бороздки, и в стороны разлетаются ледяные крошки. Кажется, будто собственные ноги ему уже не принадлежат, разъезжаются и не слушаются команд хозяина. Он не замечает, как крепко и почти что болезненно цепляется за чужие ладони, даже удивительно, как Хуа Чэн может это стойко терпеть. — Сань Лан… — разочарованно выдыхает Се Лянь, не упав в очередной раз только благодаря надёжной опоре возлюбленного. — Мне кажется, из этого ничего не выйдет. Я безнадёжен. — Гэгэ, не говори так, — брови Хуа Чэна хмуро сходятся у переносицы. Если что-то не получается, то это Хуа Чэн плохой учитель, а не Се Лянь — плохой ученик, так он считает. — Давай попробуем ещё раз. Посмотри на меня. Се Лянь отрывает взгляд от поверхности катка и переводит его на Хуа Чэна. Старается не думать о том, что делает, а просто полностью доверяется человеку напротив и позволяет себя вести. Он сам не замечает, как расслабляются его плечи и хватка рук уже не так сильна. Хуа Чэн смотрит мягко и одобряюще, и лучи морозного солнца играют на его смоляных волосах. Сердце Се Ляня колотится быстро-быстро, и он настолько заворожен, что не сразу осознаёт, что в какой-то момент начинает двигаться без поддержки. И тогда Хуа Чэн практически отпускает его, пристраивается не напротив, а сбоку, одну руку опуская на талию Се Ляня, а другой продолжая сжимать закутанную в варежку ладонь. — Ты справился, гэгэ, — хвалит его Хуа Чэн, и Се Лянь сразу чувствует переполняющее, жгущее грудь воодушевление и начинает смеяться: радостно, звонко, заглатывая ледяной воздух, но вовсе не обращая на это никакого внимания. Они проносятся среди толпы: не слишком быстро, не слишком медленно, в своё удовольствие наматывая круги по катку до тех пор, пока кто-то из них — они не помнят точно — не выдыхается первым. Они останавливаются у бортика и улыбаются друг другу до невозможного широко, и сердца их бьются в унисон. — Спасибо тебе, Сань Лан, — с искренней благодарностью в голосе произносит Се Лянь. — Из тебя вышел отличный учитель. — Это из гэгэ отличный ученик, — возвращает комплимент Хуа Чэн и целует куда-то возле виска. — Ещё кружок? — предлагает Се Лянь, и Хуа Чэн с большим удовольствием снова тянет его на лёд.