Его история

      Фонарь бесшумно качался на верхушке шеста, освещая светом души несколько метров вокруг. Непрерывно шепчущая тьма продолжала преследовать ускользнувшую из ее лап добычу. Законную, готовую стать с ней единым целым и так подло вырванную.       Теперь добыча под защитой света, она уходила прочь, удивленная проявленной к ней добротой бездушного существа, и держала крепко чужую руку.       Той добычей был Даст.       Пыльный и сам не понял, откуда в нем вдруг появились силы бороться и по какой причине он начал рваться к свету. Может, потому что тот свет теплый, а может, потому что фонарь держал веселый и отзывчивый Блуберри. По крайней мере, он раньше был веселым и отзывчивым.       Даст подскочил к нему и обнял:       — Как я рад видеть тебя! Значит, я не один выжил!       Удивился, почему вечно радостный Блу не обнимает в ответ. Наверное, сильно удивлен. Все же не каждый день тебя рад видеть маньяк-убийца, у которого давно и надежно уехала крыша. А может, точно так же растерян и не понимает, где находится.       Будь Даст в родной стихии смерти и разрушения, то никогда бы не пожелал, чтобы этот недо-Санс обнимал его. Но здесь, в странном темном и пугающем до дрожи месте, где даже призрак брата отказывался появляться, он хотел ощутить чужое тепло и услышать слова утешения.       Вот только тело, которое Даст обнимал, не делилось теплом. Оно оказалось неожиданно холодным. Слов утешения и глупых обещаний тоже не дождался. Пыльный поумерил радость и отодвинулся от Блу. Посмотрел на него внимательней и начал медленно отходить назад.       — Кто ты, бездна тебя раздери, такой?!       Он продолжал отходить пока вновь не попал во власть жадных рук амальгамы из тьмы. Но не успела она обрадоваться победе, как ее вновь отпугнул свет души.       Фонарщик Блу медленно шел к испуганному Дасту. В его глазах не отражалось ничего кроме пустоты: точно такой же, как в его грудной клетке.       Он остановился в шаге от Даста. Бездушный, холодный, но, в отличие от тьмы, не желавший вреда, манящий в путь мягким светом души в фонаре. Его ничего не выражающие глаза, казалось, смотрели мимо. В них не светились привычные звезды, и они казались тусклыми в отличие от до рези в глазах яркой души. На вопрос Блу не ответил. Он просто протянул руку. И Даст принял ее.       Так начался его долгий путь через тьму. В молчании, под тихие шепотки из тьмы, под защитой света чужой души.       Даст думал о разных страшных вещах. Например, ему с опозданием пришла идея, будто его окружает нутро чистилища, а бездушный Блу — его проводник в Ад. В более радужную версию, где Блу ведет его к свету и покою, верилось с большим трудом.       Все-таки его мир погиб. Не только мир — вся его мультивселенная канула в никуда. А значит, и он вместе с ней.       Подобные мысли ложились на душу тяжелой ношей, которую хотелось с кем-то разделить. И раз никого, помимо бездушного проводника, нет, то он расскажет свою историю ему. Она длинная, безрадостная, как раз под окружающую атмосферу.       Все начиналось вовсе не плохо. Он был самым обычным монстром в самом обычном мире. У него были брат, работа, друзья. А затем пришел человек и разрушил хрупкое счастье. И пусть бы совершенное им зло осталось на его руках и в накопленной любви — Санс не стал бы ненавидеть его. Он всегда был слишком ленив для ненависти. Решил бы: такова его судьба. Увидеть смерть всех, кто был ему дорог, и умереть следом.       Вот только он проснулся живым и пережил всю боль снова. Снова. И снова. И так больше трех сотен раз.       Никто бы не остался после подобной пытки в своем уме. Санс не стал исключением.       Он просто хотел остановить боль. Но за этой целью забыл о прочих, ставших неважными, вещах. Санс понял совершенную ошибку, только когда его куртка стала серой от праха. Когда его собственные кости пробили грудь горячо любимого брата. Когда человек вышел из руин и впервые ужаснулся…       После своей смерти человек отказался возвращаться. Оставил Санса гнить в одиночестве в разваливающемся на куски мире.       Грех, сожаление, боль и одиночество давили на скелета многие годы, усугубляя давно появившуюся шизофрению. Санс уже не знал, что реально, а что родило его больное сознание. Вот, например, призрак Папайруса точно настоящий, он не дает ему забыть грехи, а вот этот осьминог, появившийся из портала точно глюк. Глюки надо игнорировать.       — Я с тобой говорю, коврик уличный! — не выдержал Найтмер и поднял щупальцами игнорирующего его скелета. Встряхнул, рождая густое облако праха, за которым на пару мгновений скрылся Санс.       — А, так ты настоящий? Хотя нет, точно нет. Откуда взяться кому-то живому? Я же всех убил!       Найтмер с сомнением изучал образец психического расстройства, до последнего не был уверен, нужен ли ему такой шизофреник. Но сыплющийся с куртки безумца прах и улыбка, полная затаённой боли, заставили сделать выбор:       — Ты мне подходишь, пыльный. Если присягнёшь мне на верность, я заберу тебя в свой замок.       — Пыльный? Ах, ну да. Я же пылевой коврик! — Санс захохотал.       Найтмер скривился и решил получить ответ, когда безумец немного обуздает симптомы и уверует в реальность больше, чем в больные фантазии. Унес его к себе, где уже ждали ранее присоединившиеся к нему отщепенцы.       — Босс, это кто? — Киллер взирал на принесенный пыльный субъект с нескрываемым отвращением.       — Это еда? — вечно голодный Хоррор достал топор.       — Нет, болваны. Это ваш новый боец! — сказал Найтмер и поставил Санса на пол. Тот осмотрелся по сторонам, увидел две версии себя и заговорил с кем-то невидимым. Еще и на пол сел, раскачиваясь из стороны в сторону       Киллер и Хоррор переглянулись и с одинаковыми выражениями непонимания на лицах посмотрели на босса. Тот ответил им точно таким же непониманием. Затем будто смутился и обратился к команде:       — Он не в себе…       — Мы заметили!       — Так что вы за ним присмотрите и позовите, когда мозги этой пылевой тряпки встанут на место. Ну, или когда он будет более вменяемым, — Найтмер поспешил удалиться к себе, не желая и дальше быть участником разворачивающегося цирка.       Бойцы скривились, но перечить не стали.       — Может, огреть его чем-нибудь потяжелее и сказать Найту, что он самоубился? — предложил с улыбкой Киллер.       — Или сожрем втихую, а Найту скажем, будто он убежал, — поддержал идею избавиться от безумца Хоррор.       Они говорили достаточно громко, но реакции от нового Санса не дождались. Тот как сидел, раскачивался и говорил с невидимкой, так и продолжал сидеть, раскачиваться и говорить с невидимкой.       Его ничем нельзя было заставить воспринимать реальность. Хоррор даже кусок мяса предложил, почти от сердца оторвал (не своего). Не помогло. Киллер потыкал между ребрами ножом. Тоже ноль реакции.       В конечном итоге его оставили в покое и очень удивились, когда через пару часов тот встал и сам подошел. Вопросов задал немного. Уточнил, не спит ли и где он? Ничуть не удивился, узнав, что не спит, окружен альтернативными копиями себя и вообще в другом мире. С Найтмером в тот день не смог поговорить, неожиданно ушел в себя от обилия информации.       Поговорить с новым боссом ему удалось лишь через пару дней. Как выразился Киллер, крыша хоть не плотно, но на место встала. Правда, черепицы на ней осталось не много.       К идее терроризировать миры в компании таких же отребий, как он сам, Санс отнесся спокойно. К прицепившейся к нему кличке — Даст — тоже. У него вообще было три состояния функционирования: всех убью, говорю с братом и я цветочек. Последнее — самое спокойное. Даст отключался от реальности и уходил в себя. А первое проявлялось, когда Найтмер давал команду «Фас». В такие моменты некогда миролюбивый Санс мечтал лишь повысить уровень любви. Во втором же состоянии Даст был общительным и неагрессивным. Так как Папайрус не любил насилие.       Медленно, но черепица возвращалась на положенное ей место. И Даст начал больше интересоваться происходящим вокруг.       Не сказать, чтобы это происходящее ему нравилось. Когда-то он хотел защитить друзей и себя от хаоса и боли. А что в итоге? Он сам сносил оборону таких же, как он, Сансов и рушил их мечты. Он будто стал Чарой.       Может, это правильно?       Не очень, доказала ему группа защитников миров: Инк, Блу и Дрим. Однажды пришли и хорошо их всех потрепали.       Вначале Даст даже благосклонно принял идею существования этой тройки. Но затем спросил себя: а где они были, когда страдал он? Почему не помогли? В одном из боев он задал этот вопрос Инку.       Полученный ответ надолго выбил почву из-под ног:       — Санс, такова твоя судьба. И ты должен был принять ее, а не якшаться с дурной компанией. К тому же я не имею права вмешиваться в естественный ход вещей в мирах. Так что прости.       Не простил! Как можно было простить того, кто открыто предлагал вернуться к жизни, полной боли и одиночества? Судьба? А может, вот его судьба: помогать нести хаос, творить зло и преумножать боль!       Из тройки хранителей миров лишь Блу оказался приятным собеседником. Узнал Даст об этом, когда младший хранитель оказался у них в плену.       Блу с пониманием отнесся к истории Даста и подарил ему сочувствие. Он просил бросить Найтмера и попытаться найти новый путь.       — Каждый может стать лучше, если только попытается.       Эти же слова произнес его брат когда-то. И сразу после них умер.       Блу не умер. Его спасли. А Даст начал задумываться над иными вариантами своей судьбы. Может, правда, стоит уйти из команды? Однако, прежде чем пыльный принял окончательное решение, произошел ряд событий, которые стали началом конца.       Найтмер убил Дрима. Съел яблоко его души, как спелый плод.       Баланс пошатнулся, стал хрупким, как скорлупка яйца, и Найтмер воспользовался возможностью, начал завоёвывать мир за миром. Делал мультивселенную темной и нестабильной. Стали пропадать яркие эмоции, зато темных стало с избытком. Хранители уже ничего не могли сделать ему. Им оставалось лишь наблюдать за крахом.       А затем мультивселенную постигло новое потрясение: Эррор убил Инка.       Больше некому было защищать миры. Блу не смог защитить даже себя и едва сам не последовал за друзьями — вот только именно в тот момент что-то произошло. Что-то пугающее.       Киллер уже поднял нож на давящегося слезами последнего хранителя, как все услышали жуткий голос. Он будто прошибал насквозь, заставлял пот течь по спине, а душу биться в предсмертной агонии.       — Вы не оправдали возложенных на вас ожиданий!       Бой остановился. Никто, даже Найтмер, не мог продолжать. Каждый ощутил жуткое давление неведомой силы. А еще нечто иное. Будто не только радость пропала из мультивселенной, но любой намек на эмоции, стремления, желания и веру в лучшее.       Впервые Найтмеру было страшно, и он впервые пожалел о смерти брата. Даже Эррор притих, неожиданно забился в свои чертоги, как черный кот в темную комнату, и перестал выходить. Остальные же будто потеряли себя, стали призраками в поисках потерянного покоя.       Даст видел Блу в последний раз в пустоте Инка. Он стоял молчаливой статуей и смотрел в нарисованное небо опустошенным взглядом ярких глаз. Заметил Даста и подарил ему слабую улыбку:       — Это ведь конец, да? — все, что он сказал тогда.       Даст не ответил. Лгать не пожелал, обещать не любил, что происходит, не знал. Просто подошел и тоже уставился на нарисованное небо.       Так они стояли, пока не пришел ОН!       Пришло… неописуемое нечто. Будто кто-то ранил сам мир. И рана разошлась по форме живого существа. В нем были и свет, и тьма, и жизнь, и смерть, и все, и ничего. Все это было внутри. Мерцало, словно звездочки, и меркло.       Никто ничего не мог ему противопоставить. Стоило им только приблизиться, как их засасывало внутрь этого существа: туда же, где покоились сотни миров.        Оно пришло, и мультивселенной просто не стало. Никого не стало. Даже пустоты не стало.       Даст думал, его тоже не стало. Он лежал во тьме и пытался осмыслить произошедшее, когда тьма вдруг заговорила с ним. Она окружила его и начала обещать покой. Цеплялась за него сотней рук и звала тысячей голосов.       — Присоединяйся! С нами будет хорошо! Ты никогда не будешь одинок!        — Не трогай меня!!! — закричал Даст и попытался отбиться магией. Но та покинула его, ее больше не было. Против этой твари физическая сила значения не имела.       Тьма все тянула его вглубь себя, сжимала в смертоносных объятиях и давила обещаниями. И Даст был готов отдаться ей, но увидел Блу. Ощутил его яркий теплый свет и рванулся из обжигающих объятий.       Вот так пыльный стал бредущим через густую тьму новым жителем нулевой бесконечности, которого за руку вел когда-то жизнерадостный хранитель, ныне бездушный проводник, чья душа заключена в клетку фонаря. Рассказывал ему свою историю и не получал отклика. Куда его ведут и для чего, Даст не знал. Просто шел, держался за руку Блу и думал, что ладонь проводника неожиданно холодная, неживая. Наверное, он тоже таким станет.       Взгляд сам собой зацепился за дыру в груди. Неровные края ткани, пугающий оскал поломанных ребер и тьма в глубине тела.       — Это было больно? — спросил Даст. На ответ он не надеялся. — Ты ведешь меня к тому, кто сделает со мной так же? Вырвет мне душу и заключит ее в клетку?       На мгновение зрачки Блу дернулись в попытке стать звездами, и он будто успокаивающе сжал руку Даста сильней. Хотя может, то пыльному привиделось. Он вообще не мог гарантировать, что все, что он видит сейчас, не выверт его сознания. Может, он где-то в замке Найта забился в угол и пускает слюни, пялясь в стенку?       Ах, если бы только это было так! Но нет, все с ним произошедшее — горькая реальность.       — А ведь я думал: хуже быть не может. Ведь я убил всех в своем мире. Сошел с ума. Попал в банду Найтмера. Нес смерть и хаос в чужие миры. Помог пошатнуть баланс и увидел смерть своей мультивселенной. И теперь я боюсь говорить, что хуже быть не может. Верю — может! А вот куда хуже, узнать страшно.       Ему не показалось. Блу и впрямь сжал его руку сильней на мгновение, а в тусклых глазах будто мелькнул знакомый успокаивающий огонек.       — Спасибо. Ты всегда умел подарить надежду, Блу.       Они шли бесконечно долго. И Даст устал. Он сам не понял, как в один момент упал без сил на покрытый камнями пол. Они впились в его кости острыми гранями.       — Странно. Откуда тут камни? Здесь же ничего нет. Только пустота, чернота и амальгама, — ему показалось все это странным. Неужели кто-то строит здесь дома, и они разрушаются со временем?       — Откуда здесь камни, Блу?       Отвечая на вопрос, Блу увеличил яркость души в фонаре и поднял ее повыше, освещая заполненное статуями пространство.       Даста прошиб холодный пот. Вокруг него развернулось настоящее кладбище. Вместо могил — изваяния, вместо пыли — камни. Жуткие скульптуры последних мгновений жизни. И всех покойных Даст знал. Вот Найтмер закрыл лицо руками, вот его брат застыл, не успев выплакать последние слезы, вот Хоррор жрет собственную руку, вот Киллер вонзает в свою грудь нож, вот Инк лежит и бездумно смотрит во тьму потолка, вот Чара сидит, облокотившись на статую Азриеля, вот Эррор застыл с безумной улыбкой на лице, а это… он сам. Стоит и улыбается кому-то невидимому.       Даст подошел ближе к своему изваянию. Серый камень, холодный и безжизненный. Его идеальная копия. Вот только… Даст посмотрел на свою куртку и сравнил ее с той, что на каменной статуе. Они немного отличались формой карманов. Затем всмотрелся в лицо копии и увидел тонкую линию шрама, такого у него не было. А еще у статуи не хватало пальцев — Даст же сумел сохранить полный набор.       Пришло осознание: он видит не себя, а одну из своих альтернативных копий.       — Верно. Если есть альтернативные миры, то почему бы не быть альтернативным мультивселенным? Мы в одной из них?       Блу не ответил: он смотрел на собственную статую.       Каменный Блу лежал в стороне. Сразу видно: он прошел через море невзгод, и они оставили на его теле жуткие следы. И однажды каменный Блу сдался. Он лег и больше не смог встать. Это испытание малышу оказалось не по силам.       Даст посмотрел на каменное тело с затаённой грустью и попросил:       — Прошу, куда бы ты не вел меня, давай двигаться дальше.       Фонарщик едва заметно кивнул и вновь протянул руку, дождался, когда ее примут, и продолжил путь через тьму. Свет его души дарил надежду, давал силы продолжать нелегкий путь.