responsibility

      Когда Четвертый просыпается, всю комнату заливает яркий солнечный свет. В утренних лучах, которые широкими полосами ложатся на ковер в гостиной, кружатся сонные пылинки. Кажется вот-вот сверху раздастся топот и звонкая перебранка голосов, и на лестнице, ведущей на второй этаж, покажутся веселые и бесстрашные ученики академии, в своей неизменной школьной форме, уже готовые к завтраку. В воздухе витает аромат кофе, ставший уже привычным, после возвращения Пятого в академию. Клаус улыбается вспоминая об этой маленькой зависимости брата. Мальчишка не мог провести ни одного утра без чашки хорошего черного кофе. На кухне закипает чайник, и это приводит Четвертого в чувства. В отличие от Пятого, он гораздо быстрее вспоминает вчерашнее, но это не пугает его, а наоборот вызывает на губах легкую улыбку. Ощущая странный дискомфорт на шее, он тянется и обнаруживает перекрученную ленту галстука у себя под кадыком. Ухмылка Клауса становится шире. Он аккуратно расправляет атласную ткань. Сразу вспоминаются слова Пятого: …где херова солидность, Клаус? где строгий костюм?.. А потом, совсем другое, произнесенное хриплым шепотом: …папочка Клаус дорого бы дал, чтобы снова услышать это слово из уст Пятого. Он приподнимается на локтях и оглядывается по сторонам. Брата нигде нет, но Четвертого это не удивляет. «Что ж, это вполне в его духе.» Он ни секунды не сомневается, что мальчишка свалил при первой же возможности, и Клаус даже знает, куда именно. Все еще лежа на диване, Четвертый закрывает глаза и даёт волю фантазии, представив, как проснувшись, увидит взъерошенный после сна затылок брата на своей груди. Его пульс учащается. — Нет-нет-нет! — Клаус отгоняет от себя этот возбуждающий образ. Он подумает об этом как-нибудь потом, на досуге, а сейчас надо решать насущные проблемы. Четвертый встает с дивана и бродит по комнате, в поисках своих вещей. Яркая цветастая майка находится сразу, а вот шорт нигде нет. — Черт! Да где же они?! - Клаус уже в сотый раз заглядывает под подушку, лежащую на диване, в надежде, что шорты чудесным образом появятся там. Решение приходит само собой. Клаус еще раз нетерпеливо оглядывает гостиную, и его взгляд останавливается на клетчатом диванном пледе. — Таакс… - Четвертый, довольный своей находкой, берет его в руки, расправляет, и ловким движением запахивает вокруг бедер. Галстук он оставляет. Придирчиво оглядев себя в отражение стеклянной дверце буфета, Клаус делает пару шагов по направлению к кухне, но тут же останавливается. А что он собственно собирается ему сказать? «Привет, Пять. Как спалось?» Боже, нет! Клаус чуть не стонет. Это даже смешно. Пятый ни один из них. Это не одна из тех случайных связей Клауса, которые длились не дольше одной ночи. Пятый его брат, к слову, и Клаус слишком хорошо его знает, чтобы думать, что проснувшись сегодня утром Пятый не пожалел о случившемся. Клаусу хочется закурить. Он машинально пытается нащупать сигареты в заднем кармане, совсем забыв про то, что пачка Malboro осталась в утерянных шортах. Его голову занимают мысли о брате. Что это было? Любовь? Боже упаси! Клаус боялся даже называть это слово. Не то чтобы он не верил, а скорее просто не допускал возможным существования такого чувства в сердце Пятого по отношению к нему. Скорее всего это было простое влечение, обыкновенное, чёрт возьми, минутное влечение. Случайность. Во всём виновато нездоровое отношение Клауса к своему «младшему» брату и пагубное влияние алкоголя на детский организм. И не нужно винить в этом несуществующее чувство. Придя к такому заключению, Четвертый немного успокаивается. Всё же так даже проще. Проще, чёрт возьми. На губах у Клауса появляется горькая улыбка. Он подносит руку к голове и ерошит волосы. Есть проблема — нет проблемы. Просто вести себя как обычно, насколько это вообще будет возможно. Сделать вид, что ничего не произошло. Абсолютно. Не зря же он в детстве мечтал стать актером. Клаус тихо смеется и устало трет глаза, еще больше размазывая потекшую подводку. Затем, наконец решившись, преодолевает оставшееся расстояние до кухни. Акт Первый. Блять. Пятый сидит за столом, погруженный в свои мысли. На нем помятая, небрежно застегнутая рубашка, поверх голого тела, края не заправлены в шорты, а рукава закатаны по локоть, обнажая красивые руки. Он не слышит, как Клаус входит. Вся твердая непоколебимость в решение Четвертого «вести себя как обычно» тает при виде брата. Бесшумно подойдя к нему сзади, он порывисто обнимает его за плечи и быстро целует в макушку. — Доброе утро, дорогуша! Клаус тут же отскакивает назад, боясь, как бы брат не окатил его горячим кофе. Пятый вздрагивает и замирает, вобрав голову в плечи и зажмурив один глаз, словно стараясь спрятаться от этого неожиданного порыва нежности. Все слова, все убедительные, тщательно подобранные фразы и выражения, которые он собирался сказать Клаусу, моментально испаряются у него из головы от одного этого прикосновения. Пятый тщетно пытается сосредоточиться. Он обхватывает чашку второй рукой, потому что сосуд заметно начинает подрагивать в пальцах одной левой, норовя выплеснуть всё кофе на него. Мальчик медленно опускает его на стол и также медленно поворачивается. Первое, на что он натыкается взглядом, это странная набедренная повязка Клауса, которая едва доходит ему до середины колен. Пятый смотрит на неё и думает, что этот новый элемент гардероба брата ему что-то смутно напоминает. — Что это на тебе? Пятый тычет чашкой в сторону Клауса, вопросительно приподнимая брови. Чёрт. Это совсем не то, что он хотел сказать. Его взгляд невольно скользит дальше. Пятый замечает свой галстук на шее у Клауса, и его скулы заливает предательский румянец. — Это? — Клаус улыбается, довольный так просто и легко завязавшимся разговором. — Мой новый наряд! Я недавно узнал, что у меня в роду были шотландцы. Представляешь? Пятый закатывает глаза. Клаус решил взять на себя роль невинного ребенка. Как мило! Что ж, видимо ему самому придется изобразить строгого папашу, ведь кто-то же должен взять на себя ответственность за случившееся. Поборов первое смущение, Пятый хмурит брови и в упор смотрит на Клауса, пытаясь угадать, что тот задумал. Четвертый чувствует, что фальшивая улыбка жмёт ему, и он больше не в состоянии удерживать её на лице. Он делает резкое движение в сторону, и рывком открыв холодильник, засовывается в него практически с головой, пытаясь укрыться от изучающего взгляда брата. Когда Клаус снова показывается на божий свет, он сжимает в руке жестяную баночку пива, а на его лице блуждает абсолютно безучастное выражение. — Будешь? — он вопросительно смотрит на Пятого: — Первый раз вижу, чтобы кто-то опохмелялся с помощью кофе. Пятый морщится и отрицательно мотает головой. Он не собирается отсчитываться Клаусу в том, что добавил пару капель вчерашнего виски в свой напиток и чувствует себя уже относительно бодрее, поэтому глушить дешевое пиво не имеет никакого желания. — Как хочешь. - Клаус ставит пиво на стол, захлопывает холодильник. Он придвигает себе стул и садится рядом с Пятым. Поводит плечами, не глядя на брата, пытаясь расслабиться, затем берёт баночку в руки и с шипением открывает ее. Какое-то время они сидят молча. Взгляд Пятого напряжённо блуждает по комнате, брови сведены на переносице, руки сжаты в замок. Казалось можно услышать как в его голове вертятся шестеренки мыслей. Клаус делает большой глоток пива, не находя в себе сил продолжить этот глупый, ничего не значащий разговор. Но к его удивлению затянувшееся молчание нарушает сам Пятый. Он выдыхает, как будто что-то решив для себя, и слегка склонив голову в сторону Клауса, произносит: — Номер Четыре, нам нужно поговорить. — Да? - Клаус вздрагивает. Он не знает, что больше его пугает: смысл сказанных слов или этот жуткий, официальный тон, которым они были произнесены. Где-то на подсознании он понимает, что наступил тот самый момент, когда братишка собирается сейчас всё испортить. Поборов в себе желание заткнуть Пятому рот рукой, а лучше всего поцелуем, Четвертый поднимает на брата вопрошающий взгляд, ожидая продолжения. Пятый медлит, заметно нервничая. Его пальцы, сжатые в замок, бледнеют, а на лице играют желваки. Он не смотрит на брата, уткнувшись в свою чашку, боясь или не желая встречатся с Четвертым взглядом. Спустя секунду, показавшуюся им обоим вечностью, Пятый наконец произносит непривычно хриплым для него голосом: — То, что было вчера… это ошибка. Клаус едва заметно бледнеет. В наступивше тишине, слышно, как тикают часы в гостиной. Каждый удар эхом отдается у него в голове. «Ошибка» Четвертый молчит, понимая, что возражения бесполезны. Пауза длится не долго. Пятый делает глубокий вдох, и закрыв глаза, выдает внушительную по своим размерам и значимости тираду. Он говорит быстро, как будто боясь, что его перебьют. Слишком много и слишком правильных слов. Поток нескончаемых доказательств того, что их близость была абсолютно случайной и как следствие ошибочной. С каждым словом Пятый говорит все увереннее, с каждым доводом он сам начинает верить в неопровержимую правоту своих слов. Но самое страшное: Клаус тоже понимает, что Пятый прав. Полностью. Каждое слово — это грёбаная правда, на которую Клаус ничего не может возразить. Ему нечем крыть. Он понимает, что это конец, потому что если сейчас он ничего не сделает, не заткнет его… — Пять! — Клаус почти кричит. Он хватает Пятого за плечи и рывком поворачивает к себе. Он сам не знает зачем сделал это. Мальчик резко замолкает. Клаус слышит его прерывистое дыхание. Он смотрит брату в глаза и видит в них упрямую, непоколебимую решимость порвать с прошлым. Их прошлым. Клаус в отчаянии сжимает пальцы, комкая ткань белоснежной рубашки. Он лихорадочно пытается найти хоть какое-нибудь логическое объяснение своему поступку и слова, которые смогли бы переубедить Пятого, хотя в глубине души он понимает, что это невозможно. Что ты делаешь? Чего ты хочешь этим добиться, Клаус? Все же и так очевидно. Он сожалеет, что вообще связался с тобой. Будь это любой другой на месте Пятого, Клаус скорее всего не предпринял бы никаких попыток сохранить отношения. Он считал их обузой, они скоро надоедали ему, и в большинстве случаев он первый делал шаг назад. Но сейчас все совсем по другому, и Клаус хватается за последнее, что у него осталось. То, что казалось ему раньше невозможным, сейчас становится его единственным оружием. — Пять, — повторяет он уже тише, — посмотри на меня. Он делает над собой усилие, чтобы его голос звучал твердо. Пятый слегка ошарашенно смотрит на него. Снова оказавшись в такой опасной близости от Клауса, он ощущает волнительный холодок внизу живота и нервно сглатывает. Четвертый чувствует себя не лучше, он делает глубокий вдох, как будто задыхаясь, готовый в любую секунду сорваться на нервный смех. Он понимает полную абсурдность своих действий, но ход уже сделан. — Ты любишь меня? Слова зависают в воздухе. Он что, ослышался? До Пятого не сразу доходит их смысл. — Что? — тупо переспрашивает он. — Скажи, ты любишь меня? — повторяет Клаус, уже мысленно проклиная себя за то, что вообще задал этот вопрос. Пятый удивленно моргает, раз, другой. Значит не ослышался. Он всё ещё не верит. Клаус что, действительно думает, что он испытывает к нему какие-то чувства. С губ Пятого срывается нервный смешок, о котором он тут же жалеет. Этот звук находит странный отклик в глазах брата, едва уловимый излом где-то на конце радужки. Пятый замечает это. В то короткое мгновение он замечает всё: смертельную бледность Клауса, светящиеся неподдельной тревогой зелёные глаза, искусанные в кровь губы, напряженую складку на лбу. И тогда он понимает, что допустил ошибку. Ошибку в расчетах. Упустил одну маленькую, но как теперь оказалось очень важную деталь. Четвертый оказался прав. Он не учёл чувства. Пятый не мог предположить, что это окажется такой большой проблемой. Он никогда не придавал им значения. Да, он допускал своеобразную привязанность к членам своей семьи, которая, если и таилась у него где-то глубоко в сердце, то никогда не имела внешних проявлений. Но сейчас это не была простая привязанность, это было нечто большее. Клаус как будто затронул потаенную струну в его сердце, и её звук сейчас отдавался болью в груди. Так вот значит как звучит любовь. Мальчик вдруг отчётливо понимает, что никогда не сможет сказать это короткое «нет». Оно застывает у него на губах, не успев сорваться. Пятый опускает глаза, не в силах выдержать пронзительный взгляд изумрудных глаз. Он сокрушительно качает головой, признавая свое поражение. — К чёрту Клаус, я не знаю. Уголки губ брата трогает неуверенная улыбка. Он поднимает руку и нежно гладит Пятого по щеке. Мальчик поднимает взгляд. Прохладные пальцы касаются его пылающий кожи, и от этого по всему телу разбегаются мурашки. Клаус наклоняется вперёд, удерживая Пятого за подбородок. В его горящих глазах застыл немой вопрос. Пятый в ответ слабо улыбается и оддавшись безотчетному порыву, тянется навстречу. Он чувствует, как ладонь Клауса скользит ему на затылок, а пальцы вплетается в волосы. Он сам кладет руки Клаусу на плечи, невольно снова повторяя свой собственный жест. Их губы почти соприкасаются в поцелуе, как вдруг на лестнице раздаются шаги. Пятый реагирует мгновенно. Он отталкивает от себя Клауса, и растворившись в голубом тумане, появляется в противоположном конце комнаты. Его щеки заливает румянец. Шаги приближаются, теперь отчётливо слышен стук каблучков, и через секунду в дверном проёме показывается улыбающаяся Грейс. Немигающим взглядом она смотрит сначала на улыбающегося Клауса, а затем на взъерошенного и раскрасневшегося Пятого.  — Доброе утро, мальчики. Клаус со стоном закрывает лицо руками. Он не в силах сдержать разбирающий его смех.