Я тебя не знаю

— Я его... — Лена знает, что она скажет, и заранее прижимает Верку к себе. Гладит тёмные пряди, успокаивает, греет. Вера обжигает ей плечо горячими и быстрыми дорожками. У Лены в горле встаёт комок, а во лбу застревает пуля от контрольного в упор. Ее Верочка п л а ч ет. Серьёзно, кроме шуток, она вздрагивает всем телом, слезами заливает ленину домашнюю кофту, хрупкая и совершенно хрустальная сейчас. Сильная, непрошибаемая, язвительная Вера всхлипывает, как маленькая, понемногу умирая внутри. Лена стискивает зубы, мягко касаясь губами виска. Она знает, как это бывает. Когда рассыпаешься от любви. И дело даже, неожиданно, не в роли Рем. Она просто... з н а е т. Кирилл, он хороший и замечательный, тёплый, красивый, но ч у ж о й. У него на каждого по отдельному сорту шуточек — для Сашки гербертовские, для Наты хайдовские. Для Веры эдмоно-дантесовские. Кирилл любить кого-то из своей среды не х о ч е т. Не "не умеет", просто ему так некомфортно и не нравится. Верка таки выдыхает глухое упрямое "люблю". Лена с тоской думает, что в их сумасшедшем треугольнике ни одной обоюдной замкнутой цепочки не выстраивается. Одни сплошные оборванности. — Тише. Чшшш, — Газаева ей на ухо шепчет успокаивающе, гладя по плечам, почти задевая острые лопатки. Главное — чтобы Вера не плакала. Остальное она уж как-нибудь сама. — Не плачь. Чай хочешь? Вера отстраняется, кивая часто и сверкая зареванными опухшими глазами. Сердце колет. Не плачь, слышишь, милая девочка? Я в с е сделаю, лишь бы ты счастлива была. Ты только б у д ь. Милая, пожалуйста, только улыбайся. Ленка чайником щёлкает, суетится возле холодильника, доставая какие-то съедобности — время одиннадцать на часах, и она к таким визитам от дорогих ей людей пусть и привычная, но еда свойство портится все же имеет. Свешникова обнимает со спины, тюкается лбом в плечо. Лена жмурится, представляя то, чего н е т. Чего н е б у д е т никогда. — Спасибо, Лен. Ты знаешь, я... он... Он иногда смотрит... Так, смотрит, что мне кажется... Видишь, Лен? Н е б у д е т. Она же — н е т в о я. Ленка на стол ставит две чашки с чаем, протягивает Вере сахарницу — от соприкосновения пальцами разряд, но от него уже даже не вздрагивается. К хорошему — а Вера в её локальности это уже потрясающее — быстро привыкаешь. — Ты моя лучшая подруга, Лена, знаешь? Она говорит неожиданно и очень торопливо, словно боится испугать и испугаться сама. Газаева концентрируется на двух первых. Ты м о я. И с этим спорить бесполезно, она действительно вся — её, с самого первого, наверное, взгляда. С первой встречи. У них троих все с той самой первой встречи — у Веры лампочка на Гордеева зажглась, Лену Верой закружило, завертело водоворотом. Синхронизация. Полная. Свешникова с любопытством косится на грязные кружки в раковине. Лена отмахивается заранее — избегая лишних вопросов, избегая ненужных тем. — Это Ярик забегал вечером. Часов пять назад. Верка тушуется от осознания, что пять часов назад был уже вечер, а сейчас дело и вовсе клонится к ночи. Лена, на самом деле, в их компании всем и каждому (почти) за мамочку играет. Слушает, обнимая, обещает, что все будет хорошо и улыбается, улыбается, улыбается. Искренне тянет накрашенные губы, знает, что в уголках глаз разбегаются морщинки. Различие в одном. От Ярика её не клинит, как его самого. От д р у г о г о. А от Веры — от Веры у неё голова кружится, и мир замирает в её тонких чертах и мягком голосе. Так же, как у самой Веры от — Ты прости, что я так поздно, Лен... — она тянет виновато, опуская карий взгляд. Лена гладит её по руке. — Тебе тут рады, — она улыбается и, вставая, быстро целует Верку в лоб, — в любое время дня и ночи. Ляжешь на диване? Вера кивает. Ленке спокойнее на сердце. У Веры мир замыкается на образе Кирилла Гордеева. Кто виноват, что её, ленин, циклится на ней?