Умереть немного Встретиться однажды Где на сердце шрамы Не проснуться рядом
Mujuice — Не забудем, не простим
Гай вслух обещает себе непременно научиться радоваться жизни. Обещает себе, что больше не будет боли и разъедающего стенки черепа чувства вины. Обещает себе кучу нелепых глупостей («улыбаться, пока скулы не сведет, навсегда оставляя их в положении красивой лжи»), но Йохан подходит со спины и, не утруждая себя разговорами, без предупреждения берет его прямо на кухонном столе среди полунарезанных овощей для крем-супа. Гай не успевает хотя бы сдвинуть в сторону разделочную доску, потому острые зубцы «томатного» ножа безжалостно царапают ему живот под ребрами. Йохан сжимает пальцы на чужом плече, впиваясь ногтями глубоко под кожу, — сжимает зубы в опасной близости от сонной артерии на и без того покрытой кровоподтеками шее. Гаю не больно. Ему практически не больно, потому что он привык, да и с последнего полового акта прошло каких-то десять-пятнадцать минут, и тело ещё не успело осознать, не успело прийти в себя после произошедшего. Гай поднимает взгляд, пугаясь бездны жестокости в увиденном в отражении отполированного им же стекла взгляде. Время практически замирает. Гай слышит медленные удары своего сердца и чувствует назойливое трение деревянной доски о кожу, и ему кажется, что между его вздохами проходит не один световой день. Он видит, как за окном на небе собираются облака (к вечеру обещали дождь) и закрывает глаза, представляя ритмичный, убаюкивающий стук капель, сталкивающихся с отливом. Гай любит до потери сознания, и потому кричит, не переставая напоминать себе это. Кричит не от боли, а потому что Йохану нравятся резкими движениями выбивать из него эти звуки. Гай любит его. Точно любит, и оттого не противится животным укусам на уже вечно сливовой коже, слишком сильно оттянутым волосам и, мягко говоря, неприятным ощущениям в собственном паху, прижатом к прямоугольному выступу столешницы. Боль все-таки прошибает легионом электрических импульсов, но он запускает ногти под кожу на левом запястье и расслабляется, чтобы его мужчине было с ним хорошо. Он давно выучил собственное тело и знал, что нужно делать, если оно вдруг переставало слушаться. Его голос гулким эхом разносится по вылизанной до блеска комнате, отражается от прозрачных шкафов-витрин и ожидаемо возвращается к нему же. Звуковыми волнами проникает под кожу: глубоко, до самых костей — вибрирует, трепещет. Йохан уходит, схватив напоследок один из уцелевших кусочков моркови, и Гай шипит как прохудившийся вакуумник автомобиля; собирает с пола упавшие овощи и, сделав глубокий вдох, отправляет их в мусорное ведро. Он знает: Йохан проголодается меньше чем через час, а значит, с обедом следует поспешить.***
Гай кропотливо наводит порядок на рабочем месте, то и дело переставляя туда-обратно одни и те же предметы, меняя местами ручки, сортируя бумаги — лишь бы никто не заметил, как сильно у него трясутся руки. Он не в состоянии работать, но и сорваться и поехать домой он не может, потому что его мужчина обещал забрать его лишь после окончания рабочего дня. Гай мог бы попросить его приехать раньше, однако не захотел отвлекать от, возможно, чего-то важного. Гай не знает, где он, с кем он и что он делает, но обязательно спросит об этом вечером. Обязательно спросит, если у Йохана будет хорошее настроение. Он делает глоток так любезно принесенного коллегой кофе (среднего латте, уже успевшего остыть и приобрести ту самую неприятную горечь), и ритм его сердца сбивается окончательно. У него кружится голова и вот-вот хлынет кровь из носа, потому Гай закрывает глаза, вовремя вспомнив о дыхательной гимнастике. Это едва ли помогает, но уж точно занимает какое-то время. Время, которое стремительно несется вперед — к долгожданной встрече. Йохан целует его медленно, будто наслаждаясь исходящим от него почти выветрившимся ароматом кофе, и внутренний мир Гая вспыхивает рождественскими гирляндами, когда, обняв за талию, Йохан прижимает его к себе. Крепко, будто доказывая кому-то: «Он только мой, так что даже не смотрите в его сторону». Гай соскучился слишком сильно: он кладет руки на шею своего мужчины, пока тот ласково гладит его по спине. Йохан предлагает поехать куда-нибудь, прекрасно понимая, что Гай готов отправиться с ним даже дальше чем за излюбленный романтиками край света, потому что скучал слишком сильно. Потому что любит его до потери сознания. Его тошнит от нервно мечущихся бабочек в животе.***
Этого мужчину зовут Йохан, и его имя означает «благодать», «решительность», «своеволие». У него широкий открытый лоб, темные, аккуратно уложенные волосы и спокойный — уравновешенный — взгляд, под которым Гай тает. Он чувствует, что его раздевают глазами, и знает, что Йохана ничто не остановит, если он захочет его прямо здесь и прямо сейчас. Не остановит никто и ничто, и все-таки ему не хочется проверять. Йохан заказывает говяжью печень с красным луком, в то время как его спутник давится безвкусным салатом. Порция оказалась слишком большой, и его желудок, за последнюю неделю едва ли не сжавшийся до размеров теннисного мяча, недоволен. Он болит, возмущается, отказываясь пропускать в себя салатные листья и кусочки томатов, но Гай смущенно улыбается и кладет в рот разрезанный пополам ломтик сыра. Ещё один. И еще. Йохан пьёт гранатовый сок, потому что он за рулем, проводит языком по губам, слизывая карминовую каплю, и Гай чувствует, как сильно он его любит. Чувствует физически, потому что на разрывающийся желудок вдруг опускается что-то тяжёлое, что-то куда тяжелее его собственного беспокойного сердца. Оно давит, душит, оттого ему тяжело дышать, но, увы, Гай не в состоянии отвести взгляд от ритмично двигающихся под смуглой кожей челюстей, влажных, слегка блестящих в приглушенном «романтическом» свете губ и поднимающегося при каждом проглатывании адамова яблока. — Тебе надо научиться это готовить. — Йохан хвалит принесенную печень, предлагает попробовать, получая в ответ вежливый отказ. — Давай же. Как ты будешь готовить, если не знаешь вкуса? Гай послушно приоткрывает рот, и ему на язык опускается кусочек ароматного мяса, и он жует его, пожалуй, куда тщательнее, чем следовало бы, ведь знает, прекрасно знает, что его желудок иначе просто не справится. Приходится признать: печень прекрасна. Гай опускает столовые приборы, улыбается, сжимая рукой колено, что дает Йохану понять: ужин окончен и они могут отправляться домой. Мужчина промакивает губы салфеткой, аккуратно складывает приборы и поправляет рукава своего синего пиджака. Его зовут Йохан Майер, и его имя означает «сила», потому руки Гая начинают дрожать, когда он просит официанта принести счёт. Его сердцебиение учащается, и кровь мгновенно приливает к щекам, когда до его ушей доносится этот тихий коньячный голос. Голос, «включаемый» лишь на публике, очаровывающий с первой ноты, вьющий из собеседника веревки, так, что он потом и не вспомнит, что вообще-то не собирался делать то, что все-таки сделал. Гаю как никому известно, что последует дальше. Ему не страшно, и он почти с нетерпением ждёт. Ждет, потому что любит до потери сознания. Во всех смыслах этого выражения.***
Йохан открывает перед своим партнером дверь, и, поблагодарив, Гай делает небольшой шаг вперед. Он открывает шкаф, чтобы повесить куртку, когда, потянув за волосы, Йохан прижимает его к себе. Он вытягивает из брюк аккуратно заправленную в них рубашку, и Гай чувствует, как адреналин разливается по венам, разгоняет густую кровь. Йохан проводит языком по мочке его уха, запустив руки под ремень, впивается ногтями в выступающие кости таза, и Гай невольно наклоняет корпус вперёд. Йохан тянет его голову назад, разворачивая в сторону для поцелуя. Поцелуя-укуса с металлическим привкусом крови, выступившей на нижней губе. Гай разворачивается в сильных руках, делает шаг назад, и его мужчина с радостью вжимает его в закрывшуюся дверцу шкафа. Гай чувствует физическую потребность прижаться к чужому телу – такую же ясную, отчётливую и требовательную, как голод или жажда — прижаться ближе, еще ближе, чтобы было нечем дышать. Его тело не готово к ещё одному сексу, впрочем, прошло всего восемь с чем-то часов, и мышцы болят не так сильно, как могли бы. Не так сильно, как будут болеть на следующее утро. На утро ещё через день. Завтра Йохан должен будет уйти на работу, улететь на другой конец Земли по делам, и Гай не увидит его, наверное, до четверга, поэтому, разорвав поцелуй, медленно опускается на колени и поднимает доверчивый взгляд. Весьма смелый поступок, не так ли? Йохан запускает пальцы в растрепанные им же волосы, кивает, и, прикрыв глаза, Гай целует его член через грубую ткань брюк. Наибольшая сентиментальность, что он может себе позволить. Он приоткрывает рот, как делал уже тысячу раз, и успевает расслабить язык за мгновение до того, как головка довольно сильно ударяет его в заднюю часть неба. Гай знает, что нужно контролировать зубы и не забывать дышать через нос, но уже через пару минут ему начинает казаться, что его лицо и шея в огне. Впрочем, и к этому он довольно скоро привык (не то чтобы у него был выбор). Йохан крепко держит его за волосы, грубо трахая в рот, и вскоре к нейтральному вкусу слюны и чужого члена добавляется соль от стекающих по щекам слез. Гай открывает глаза, но видит только мутную пелену, слышит пошлый чавкающих звук и шум кровотока в собственных сосудах. Если бы движения не были такими резкими, возможно, все было бы иначе, однако увы. Гаю кажется, что он вот-вот потеряет сознание, однако все заканчивается быстрее, чем темнота перед глазами успевает его поглотить. Йохан застегивает брюки и уходит вглубь квартиры, оставляя мужчину одного восстанавливать дыхание, сидя на полу в коридоре. Дыхательная гимнастика: вдох, досчитать до семи, выдох. Завтра вновь придётся собирать себя по частям.