You could be all I need
***
Guide me through the life I lost To find these faults in me…
— Не устал избегать нас? — Минхек наваливается со спины, крепко оплетая шею, что и ответить не могу, лишь вздрагиваю, замечая перед собой очень злобного тренера. С прилипалой еще разобраться можно, однако Ю Кихен — противник серьезный. — Сколько еще от тренировок будешь бегать? — менеджер в красном спортивном костюме с полотенцем в руках пугает, словно у него автомат Калашникова или ядерная бомба. Самое странное то, что даже будучи на голову ниже, Ю умудряется равнять с полом взглядом. — Завтра матч с Хансон. Если не придешь — будешь исключен. И не смотри так жалобно, тебя давно пора встряхнуть. — Не будет там Хосока, он все предыдущие встречи игнорировал, — уже нежно ластится однофамилец и отпускает. Кнут и пряник? — Идем, Ли! — и товарищ следует за Ю, взъерошив мне волосы, которые буквально вчера подстриг, оставляя натуральный черный цвет. — Да, командир! — смеется третий номер, вызывая очередную гримасу раздражения у тренера. Ну, словно кошка с собакой. Наверное, к лучшему, если бы Хосок пришел на завтрашний матч. Возненавидел бы я тогда или признался, что жалею о своем желании? Не знаю. Главное — очнулся бы от безразличия. Только сердце шепчет: «Шин сдержит обещание, он все тот же — честный парень», — которому в соперники достался очень лживый и противоречивый человек. Тот, кто в первую очередь врет себе.***
Давно не был в спортивном зале Хансон: здесь по-прежнему отчетливый запах хвои, который всегда сильнее после дождя. Все такие воодушевленные, что чувствую себя неловко — словно груз, тянущий команду на дно, а не к вершинам победы. Высокий дриблинг, обход справа, три очка — все движения четкие, как у машины, и абсолютно лишены живости. Пас Минхеку, с улыбкой бегущему вперед, передающему мяч Джинену, радостно забрасывающему из-под корзины. Я стою — растерян, сломлен, сломан… Просто наблюдаю, как игра разворачивается передо мной и не хочу быть втянутым. Убежать. Подаю знак Ю о замене, и парень с явной неохотой выпускает вместо меня Чанеля. Мне здесь словно не место, а мяч жжет кожу на руках. Будто в аквариуме, где все, кроме меня умеют дышать под водой. Тону, захлебываясь пустотой под толщей воды, и мяч жалит, словно медуза. Больно. Я все-таки убегаю. Думал, что жестоко играть вместе после всего произошедшего, видеть каждый раз того, кто оставил тяжелые воспоминания, и даже не предполагал, насколько больнее — без Хосока. Тот, кто привел на площадку и учил с самых основ. С нуля шел со мной, помогал, поддерживал. Человек, любивший искренне — я и тогда просто сбежал. И что из этого вышло? Годы мучений и противоречий. Мы были счастливы и несчастны, так почему бы не устроить ничью этим чувствам? Отчетливо понимаю одно: мы были вместе и положить конец должны тоже — вместе. Просто Хосок — единственный, кто может спасти меня от самого себя же.You could be all I need To save me from me
***
«Да, только в одиночку по вечерам в зале прозябает», — Хонбин и Хакен словно знали — мне очень пригодится эта информация. Будто бы надеялись, что все так и сложится: приду домой, осознаю, каким способом можно попробовать найти выход из ситуации со старшим, и рвану к метро. — Последний раз… давай сыграем в последний раз, — не сразу поднимаю взгляд на Хосока, прибежав сломя голову и восстанавливая дыхание, согнувшись пополам. Запинаюсь, смотря все-таки на Шина — растерянного, потирающего одной рукой глаза и моргающего часто, словно увидел приведение. — Пожалуйста… Старший отворачивается и бросает мяч в корзину, тот крутится настолько долго, что успеваю заметить, как сильно Хосок потерял в весе, что и без того бледная кожа стала выглядеть слегка болезненной. «Ты заболел? Не высыпаешься и плохо питаешься?» — хочу спросить, однако вместо этого: — Не игнорируй меня, — выпрямляясь и заявляя твердо, желая разбудить, спасти его от себя. — Разве не этого хотел? — абсолютно пустой взгляд обращен ко мне. — Я только привык, а в итоге сам правила нарушаешь. — Ты прав, — искорка жизни сверкнула. Я так редко соглашался с Хосоком последние годы, а стоило бы — с самого начала надо было просто слушать и доверять. — Один единственный матч до тридцати очков. — Если я выиграю, — крутит мяч на указательном пальце, — ты оставишь меня навсегда, — и почему-то это «ты» звучит так значимо, словно не просто придется закрыть дверь в прошлое, а еще забрать с собой тяжелый груз. И его, возможно, мне самому не вытянуть. Впервые за два месяца не хочу проигрывать. Только если в чемпионате на кону была победа команды, то сейчас собственная — и словно вся жизнь на кону. — Хорошо, — соглашаюсь сразу, ведь иначе попросту могу упустить шанс сыграть со старшим. Хосок смотрит выжидающе. У меня не было никаких мыслей, пока бежал в надежде, что Шин здесь. Еще один матч? Продолжать наши жестокие игры? Пока вновь не почувствую жизнь. — Спасешь меня, — невнятно бурчу под нос, наблюдая, как брови парня хмурятся и сводятся к переносице. — Я могу загадать после? — делаю попытку потянуть время. — Без разницы. Ведь я не проиграю в этот раз, — наконец-то Хосок подходит ближе, протягивая руку, чтобы на камень-ножницы-бумагу разыграть первого в нападении. Даже черные, как смоль, волосы больше не играют живым блеском, и у кожи действительно сероватый оттенок. Мощные плечи все также рельефны, однако видно, что их обладатель давно не посещает спортзал. И все же замечаю легкий огонек в глазах — желание победить, связывающее нас обоих. Хосок — первый в наступлении. Я так давно не играл всерьез, что пусть и подаюсь рефлекторно, желая выбить мяч, но не успеваю. Шин обходит и попадает точно в корзину. Не стоит недооценивать его, несмотря на болезненный вид. В отличие от меня парень тренировался, а не избегал игры, с которой связано слишком много тяжелых воспоминаний. Хосок все равно медленнее обычного, и шаг по прежнему чересчур широкий в желании компенсировать рост, однако так страдает равновесие. Перехватываю и забрасываю. 2:3 в мою пользу. По выражению лица Шина не понять — выбивает ли его из колеи мое маленькое превосходство или нет. Видимо, все-таки старший спокоен: ведет мяч, обходя меня каждый раз, проводит обманный прыжок и в итоге бежит, забрасывая слэм-данк. Мы балансируем, никто так и не вырывается с крупным перевесом в счете, только я заметно больше устаю, нежели соперник, а потому слегка начинаю паниковать. Волнение — не спутник успеха, потому, уступая на пять очков, замираю с закрытыми глазами, давая Хосоку обойти меня и почувствовать свое преимущество. Резкий поворот назад — перехватываю мяч и закидываю из-под корзины. 19:22. Шин тоже устает быстрее прежнего: капельки пота стекают по выраженной линии скул, волосы мокрые настолько, что челка легко зачесывается назад, и скорость снижается, а противник и ранее был не самым быстрым игроком своей команды. У меня же ноги дрожат из-за обилия трехочковых бросков, требующих очень мощного прыжка, но все же — без них мне не выиграть, а потому стремлюсь в бой, попадая в корзину со штрафной линии. Несмотря на физическую тяжесть, морально становится легче. Ледяная стена, что была между нами, когда только прибежал со своей просьбой, оттаивает, и я даже замечаю улыбку на лице соперника. Наш баскетбол — вот во что играем. Несмотря на спор и жестокую борьбу, это игра в удовольствие, потому и сами не замечаем, как, приплюсовав в уме мой последний бросок в три очка, счет стал 29:32. Хосок чертыхается, что опять мне проиграл, а у меня… было же время придумать награду за победу, но я так увлекся. — Донеси меня, — сипло обращаюсь к старшему, сидящему на полу, опираясь на руки. — До дома на холме донеси меня, как раньше на спине. На лице Хосока мелькают растерянность и удивление, в какую-то секунду — злость, а в итоге — смирение. — Ты осознаешь, что не пушинка, а до него шесть километров, включая подъем? — вздыхает тяжело, рассматривая дощатый пол. И его не смущает такая просьба? — Хочу, чтобы именно ты принес меня туда, где все началось, — удивительно серьезно для самого себя заявляю. Однако, замечая, как Шин оборачивается ко мне, сразу же спешу в душ. Еще не готов встречаться взглядом. Пока что я все еще сбегаю.***
Хосок заметно тяжело дышит, пока я, честно ощущая одновременно сочувствие и радость, оплетаю чужую широкую шею руками. Парень поддерживает бедра руками, но я все же стараюсь держать их крепко вокруг талии старшего, однако периодически чувствую себя настолько счастливым, что мотаю конечностями, вынуждая Шина остановиться. Бурчит на меня, склоняется вперед и, приседая немного, в итоге резким движением вверх подкидывает сползшего меня на спину. Просит не елозить и держаться крепче. Словно обезьянка оплетаю ногами чужой торс, однако и подобное ему неудобно. Мне стоит быть спокойнее, чтобы не раздражать и без того побежденного старшего, однако чувствую себя ребенком — и хочется вновь быть очень близко, позабыв обо всем. За плечами вновь два рюкзака — мой и Шина — и дорога уже та же самая, что из средней школы до дома. Словно лет десять назад, Хосок несет меня, пока льну всем телом к теплой спине, не смущаясь проявляющихся следов пота. Сегодня жарко и пасмурно, душный воздух полон влаги, оттого старшему должно быть вдвойне тяжелее поддерживать ровное дыхание, тем более с ношей на горбу. Обнимаю крепче — я должен запомнить каждую секунду этого времени вместе — чтобы вновь ожить.Спаси меня от меня же, Шин Хосок
«Своим горячим дыханием растопи ту лавину, которой засыпало; сильными руками вытяни со дна. Я уже плевать хочу на гордость, лишь бы рядом остался, лишь бы снова дышать полной грудью и твоим ароматом», — я все думаю и думаю, как же мне спокойно, несмотря на все произошедшее между нами ранее. Шин же воплощает собой уверенность, даже когда проигрывает. Он умеет принимать поражение гордо. Только однажды не смог — гонясь за мной и совершая ошибки. Теперь моя очередь сходить с ума и вытворять странные вещи? — Спаси меня, — одними губами в чужую шею с нежной солоноватой кожей. Хосок слегка дергается, вновь подбрасывает, чтобы сидел выше, и двигается дальше — точно к цели на холме. — Может, пожалеешь? Обойдемся без подъема… — Шин тяжело дышит, волосы на затылке мокрые, и челка прилипает ко лбу из-за пота — зачесываю ее назад, держась одной рукой. Слишком страшно, что это — возможно, наша последняя встреча, и мне так и не удастся добиться расположения старшего, чтобы хотя бы участвовал в играх. Хотя сам ведь довел до всей этой абсурдной ситуации. — Садист, — вздыхает тяжело, — обхвати ногами крепче, рукам надо отдохнуть. Киваю и вновь сжимаю торс, сильнее ощущая движения грудной клетки. Шин потихоньку двигается вперед, делая зарядку для рук и разгоняя в них кровь, пока наблюдаю за красивыми конечностями с играющими мышцами и венами. Чем ближе мы к цели, тем мне страшнее отпускать старшего из своих объятий. Хочется навсегда заключить в них. И в этот раз — я не убегу. Ладони вновь поддерживают бедра, и я слегка ослабляю захват, носом зарываясь в черные волосы и вдыхая аромат хвои, от чего Хосок ведет плечами — видимо, щекотно. Прижимаюсь щекой к чужому уху и слежу за неспешными шагами, понимая, что мне предстоит самый тяжелый бой на свете — со своей гордостью. — Так, дальше ножками давай, — пытается стряхнуть Шин, но я чуть ли не срастаюсь, так сильно сжимаю в своей хватке. — Не будь ребенком, мы пришли. — Ключи в заднем кармане, — сиплю испуганно куда-то в макушку. — Я не пойду внутрь, перестань издеваться. Я уже повелся… — вымучено обмякает Хосок, приседая, в надежде поставить меня на асфальт — тщетно, сейчас так просто не сдамся. — Умоляю, — потираюсь щекой о его затылок и действительно молюсь всем богам, которых знаю. Спустя тяжелый продолжительный вздох Шин привстает и нащупывает в кармане джинс ключи, вынимая с огромным трудом и старческим кряхтением. Дом пуст и чист, белоснежные занавески на кухне развевает легкий ветерок, который можно ощутить только на холме — внизу воздух словно застыл перед бурей. Старший же, понимая, что нет смысла даже уточнять и пытаться избавиться от меня в прихожей, снимает кроссовки, ждет, пока я свои нелепо скину, помогая носком второй ноги, но сам в мои манипуляции с обувью не лезет. Молча проходит в дом, осматриваясь, вдруг мы просто не заметили кого-то из родителей. И все-таки дом на холме пуст. «Как и мое сердце», — усмехаюсь нервно дурацким символическим мыслям и понимаю, что начинает окутывать страх. — Присядь со мной, — шепотом прошу, поглаживая кончиками пальцев напряженные плечи. Шин вместе со мной опускается на кровать, обреченно выдыхая, словно застоявшийся, воздух из легких и вытягивая руки. Я же свои не убираю с чужих надплечий, успокоительно поглаживая их пальцами, не зная, как начать этот тяжелый разговор и что вообще я хотел бы сказать. — Хосок, — робко зову, уткнувшись лицом между чужих лопаток. — Я не знаю, как спасти тебя, — с сожалением отвечает старший. Все слышал и разобрал. — Не понимаю, почему привел именно сюда, — у Шина тоже есть вопросы, вот почему он не убегает, а ждет. Скольжу руками по спине и укладываю вдоль талии, скрепляя замок из пальцев. Хочется заглянуть в чужие глаза, прочитать эмоции, но в то же время чувствую, что в этот момент дам волю слезам. — Тебе нравится баскетбол? Сейчас, — мне давно не было так тепло, как нынче — прижимаясь щекой к чужой спине. Хосок задумчиво молчит, потому продолжаю сам: — для меня он не имеет значения без тебя, — парень явно неосознанно кладет ладонь на мои пальцы и поглаживает. — Слишком многое потеряло смысл, — еле слышно добавляю. — Я жил в учебниках и не мог играть с командой, потому что не имел возможности на матч с тобой. Думал, что со временем… — А оно не лечит, — кивок, и чужие пальцы расплетают мои, сплетая вновь — с его. — Ты же знаешь, что я не умею просить правильно. — Ты смог — мы сыграли сегодня, — усмехается Хосок, поглаживая большой палец своим. — Это тяжело всегда, но ты попробуй. — Без тебя все теряет смысл… постой, не говори ничего, — целую выпирающую косточку через ткань футболки, словно давая знак. — Не могу играть, выкинуть из головы все, что связывало. Правда, искренне думал, что будет лучше никогда тебя больше не видеть… — прижимаюсь крепче, набираясь храбрости, — но все стало серым и безжизненным. Верни меня. — Мы не сможем просто забыть то, что было… Я не смогу, — Хосок, к моему разочарованию, расцепляет пальцы и встает, несмотря на хватку. Кажется, я все-таки проиграл — он уйдет. Шин смотрит сверху вниз без особых эмоций и в итоге подходит к старому магнитофону, грустно улыбаясь. — Подвинься, — тихо кидает в мою сторону и включает «OK Computer» в обратном порядке. Сердце готово выпрыгнуть из груди, пока забираюсь с ногами ближе к стене по покрывалу с ароматом свежести. Словно с чистого листа. Лицом к Хосоку с влагой, но без слез, на глазах. Совсем рядом, а главное — без укоров, выяснения отношений и злобы. Смирение. Абсолютное перед тем, что теряем себя, отстраняясь друг от друга. У меня столько дурацких вопросов — незамысловатых, но очень важных для меня. — Ты похудел, — проводя по некогда более мощным бицепсам пальцами, — как ты? — вместо ответа старший закрывает глаза и спокойно дышит. Комнату наполняет тихо льющаяся музыка, еле слышное дыхание и ощущение спадающего напряжения. — Было похоже, будто я существовал, — поднимает и вытягивает слегка руку, но не решаюсь, пока не смотрит на меня так, словно вот он — пришел меня спасать, а я от протянутой помощи отказываюсь. Подтягиваюсь ближе, и Хосок вновь закрывает глаза, кладя руку поперек спины. Я не заслужил эти объятия, но до слез им рад. — Мы не можем исправить прошлое, — возвращается к тяжелой мысли старший, — но ведь — кто нам запрещает начать все с самого начала? Постараться затмить плохое новыми хорошими воспоминаниями. — С нуля, где я позабуду глупую гордость ни к месту, — обнимаю в ответ, утыкаясь носом в ключицы, немного сползая на кровати вниз. — С нуля, где я больше не буду выдумывать, что меня хотят кем-то видеть, — ощущаю улыбку в макушку вместе с тем, как пересчитывает мне позвонки пальчиками. — А ты — будешь меня слушать, а не убегать от правды. — Быть самим собой. Будь самим собой, Хосок, — целую в шею малейшим, чутким, касанием губ, а у самого фейерверк в груди взрывается. Думал ли я, что один шаг навстречу даст мне возможность снова ожить? Лишь мечтал. — Мы научимся снова быть теми, кто умеет любить и кого любят в ответ, — Хосок и правда вновь стал собой — чувствительный, как и в детстве, первым сдается давлению и выпускает на волю слезинки. — Несмотря на то, что не знаем, какие наши потаенные лица проявятся в будущем, мы уже не убежим — поговорим для начала, — чувствую камень в свой огород, однако полностью согласен с Шином. — Спасибо, что не убежал. — Спасибо за спасение, — словно во сне растворяюсь в аромате и атмосфере, подаренной старшим, теперь я знаю…… Мы сможем С чистого листа. С самого начала. От нуля — в бесконечность отведенных секунд Вместе