where are we now?

Если бы Брайана спросили, когда он сделал это впервые, он не смог бы ответить – равно как и на прилагающийся к этому вопросы «почему» и «зачем». Слишком легким освобождением от злости это было – провести куском металла по молочно-белой коже и почувствовать себя чуть-чуть легче. Только вот... Только вот он не занимался этим уже несколько лет, удачно находя другие способы забыться, почувствовать себя – нет, не лучше – проще. У Брайана был алкоголь, наркотики, секс, в конце концов. У него ведь всё хорошо сейчас – и дела группы пошли в гору, и в личной жизни нет привычных проблем, которые приносили партнёры на одну ночь. За всё спасибо мистеру Боуи. Первое время было непривычно быть в отношениях с мужчиной, который видит в нем что-то большее, чем красивую проститутку. Дэвид видит в нем музыканта. Дэвид видит в нем человека. От этой мысли у Молко начинают дрожать руки. Мысль стучит в висках, колотится запертой в клетке птицей. «Он ведь не прав». Он даже не смотрит на лезвие в руке, когда проводит им по бедру – сначала легко, будто бы на пробу, а потом всё сильнее и сильнее вжимая его в кожу, оставляя всё более глубокие отметины. От злости слезы сами наворачиваются на глаза: зачем он такой? Зачем он обращается со мной хорошо, неужели не видит, как я бесполезен? Рано или поздно он это поймёт, но тогда будет хуже, будет сложнее отвыкнуть от приятного тепла поддержки и заботы. Уж лучше самому перерезать те нити, которые связывают с единственным человеком, который видит тебя в тебе, лучше сразу показать свою худшую сторону и дождаться, что он поймёт какой ты отвратительный и уйдёт. Пока ты ещё не успел к нему привыкнуть. Из раздумий парня вырывает звук шагов прямо за спиной и голос, знакомый до боли. — Брай? Что ты здесь делаешь, я думал, вы ушли репетировать. Не то чтобы я не был рад тебя видеть здесь, - в голосе слышится улыбка. Волна жгучей, болезненной нежности накрывает Брайана. Он рад его видеть, черти бы его взяли. Он ведь не знает, кому радуется, стоит показать ему... Боуи пятится от неожиданности, когда перед ним резко поворачивается вокруг своей оси стул, на котором, сгорбившись и приложив руку к бедру чуть ниже края платья, сидит его любимый мальчик. Весь в слезах, со сжатыми до белизны – куда уж бледнее!.. – кулаками. Кровь стекает из прикрытого рукой пореза. У Дэвида нет ни одного слова сейчас на уме. Это первый раз, когда он видит парня в таком состоянии, и позже, когда это произойдёт снова, он поймает себя на мысли, что каждый раз будет цепенеть от страха. Он просто будет молча останавливать кровь, обрабатывать раны и держать Брайана, пока тот не успокоится. Раз за разом, снова и снова. Потом он, естественно, задаст все ожидаемые вопросы. Все эти зачем-ты-это-сделал, все эти что-случилось. Будет с волнением смотреть и касаться Брайана так, будто он сделан из тончайшего стекла. Задолго до того, как всё пойдёт наперекосяк. *** скомканный лист бумаги из отельного блокнота с одной стороны (той, где красовалось незамысловатое название отеля в окружении безвкусного цветочного орнамента) был весь усыпан остатками фраз. послание писалось карандашом, неоднократно стиралось до той степени, что лист стал серым и его абсолютно невозможно было использовать по назначению: где-то проглядывали остатки «люблю» и «пошёл ты», апострофов и гневно перечеркнутых фраз. изнанка листа была более красноречива, хотя и в ней встречались серые пятна под некоторыми словами. Брайан закурил бы, прежде чем начинать это читать, если бы не был уверен, что это ничем не поможет. «господи, да я слышать о тебе ничего не делаю, чёртов избалованный мальчишка, катись ко всем чертям со своими демонами и монстрами, я думал, что смогу тебя спасти, но ты и в самом деле того не стоишь. я не буду по тебе скучать, может быть, у меня даже получится тебя забыть, если ты не будешь иметь наглость появиться на моем пороге. я ведь и правда любил тебя. д.» ну что ж, отстранённо думает Брайан, чувствуя какое-то мазохистское удовлетворение, - вот ты и понял, что я такое на самом деле. давно пора.