О Джиннах и их принцах

Джинн, на самом деле, даже перестал понимать, чего хочет больше — остаться Джинном с Аладдином, или стать свободным. Вроде, все очевидно: свободы Джинн хотел всю свою долгую (даже слишком долгую) жизнь, а с пареньком знаком всего ничего — и двух недель не прошло. А все же решить трудно, по-настоящему трудно сделать этот чертов выбор. Аладдин мог бы, например, вместо последнего своего желания не освободить Джинна, а просто держать подле себя. Ведь мог бы, да? Если бы захотел, мог бы? Джинн вздыхает. Мочь-то он может, да станет ли? Ведь Джинн достаточно надоедлив. Ему так сказал предыдущий хозяин, использовавший все три джинновых желания на банальные деньги. Но ведь он был скупым и скучным стариком, так что мог и ошибиться, верно? Джинн вздыхает еще раз. И тут вдруг он чувствует совсем слабое трение снаружи лампы. Настолько слабое, что Джинн даже думает сначала, что ему кажется, но из лампы все равно вылетает, и… Видит то, что предпочел бы не видеть никогда. Перед ним, под толщей воды, на морском песке, лежит Аладдин. Его Аладдин. Он бледный, как сама смерть, его руки связаны за спиной, а глаза закрыты. Джинн бросается к Аладдину, пытается помочь, но золотые наручи на руках тянут, останавливают, не дают этого сделать. Точно. Алладин не озвучил желание. К горлу подступает паника. Джинн аккуратно, даже нежно, но настойчиво поднимает его лицо и треплет по щекам. Ноль реакции. Тогда Джинн слегка приподнимает его за плечи и встряхивает. Ничего. Паника уже начинает медленно захлестывать, как вдруг к нему приходит идея. Джинн достает из воздуха бумагу и перо, молясь всем богам, которых знает, чтобы это сработало, подплывает к Аладдину сзади и ставит кривую подпись рукой паренька. И, о чудо, наручи уже не противятся ему, и Джинн легко перемещает Алладина в его комнату, бережно усаживает на кресло, и делает магические пасы руками над полумертвым Аладдином, выводя из его легких воду. Все это время он про себя повторяет «Малыш… Ну же, малыш, ты должен справиться. Ты такой сильный, малыш, давай. Малыш…». И ему плевать, если он это иногда произносит вслух. Аладдин вдруг сотрясается, рывками вдыхает в себя воздух, а после закашливается водой. Джинн счастливо выдыхает, только сейчас понимая, что не дышал все это время. Аладдин все еще тяжело дышит и кашляет, уже почти насухую, но все же надрывается, а тело мелко дрожит. Джинн подлетает к нему ближе, и похлопывает по спине, заглядывая в бледное лицо его Аладдина. Парень выкашливает новую, последнюю порцию воды, и затихает, иногда подрагивая. Джинн почти неосознанно тянется к его лицу, и заправляет за ухо мокрую прядь. Аладдин переводит взгляд красных от соленой воды глаз и пытается сказать: — Это… Это был Джаф… — и снова закашливается, спина крупно вздрагивает. — Тшшш… — Джинн чувствует себя беспомощно, поглаживает парня по спине, задерживаясь на выступающих лопатках. Аладдин кашляет надрывно, переходя в хрипы, нещадно раздирая себе горло. Вдруг паренек ужасно хрипло закашливается еще раз, рвано вздыхает, и откидывается на покатую спинку кресла. Джинн, отстранившись от него на минутку, достает из воздуха некое остро пахнущее травами снадобье, открывает его, отбрасывая пробку в сторону, и подносит лекарство к губам Аладдина. — Вот, выпей. Он же лишь тяжело поднимает веки, будто они весят тонну, и смотрит пустыми красными глазами на Джинна. — Аладдин, ты должен выпить это, — Джинн говорит это медленно, четко проговаривая буквы. Аладдин закрывает глаза и отводит лицо в сторону. — Нет, так не пойдет, — Джинн мягко берет его за подбородок, поворачивает лицом к себе, — Аладдин, хей. Посмотри на меня, — парень нехотя открывает глаза, — Ты должен это выпить. Тебе станет лучше, обещаю, — Джинн говорил как можно мягче, пытаясь не отпугнуть совершенно беззащитного сейчас Аладдина. И, видимо, это работает. Аладдин еще раз осматривает его, но все же чуть-чуть подается вперед, прижимаясь губами к стеклянному горлышку. Джинн наклоняет флакон, выливая немного жидкости на язык Аладдина, после перемещая руку на его шею, мягко массируя. Он глотает, совсем немного, но этого должно хватить. Джинн забирает флакон обратно, и ставит на стол, и снова тщательно осматривает своего мальчика. Аладдин лежит на кресле, лицо уставшее и бледное, губы отдают синевой, а на руках красуются красные полосы содранной кожи, которая стерлась о веревку, когда Аладдин пытался выбраться. Злость на мгновение охватывает Джинна, но он глубоко вдыхает, успокаиваясь, убеждая себя, что пока нужно помочь парню, а после наказывать тех, кто был в его ранениях виновен. Джинн достает из воздуха мазь, залечивающую раны, и подплывает к креслу. Мягко, почти нежно берет безвольную руку Аладдина, и аккуратно, но твердо сжимает его ладонь. Другой рукой тянется к баночке, зачерпывая мазь, а после бережно размазывает ее по раненой коже, мельком поглаживая ладонью запястье Аладдина. Совершенно случайно, конечно же. После поднимает вторую руку, и полностью повторяет процедуру, смазывая ранки. Правда, закончив работу, Джинн на мгновение прижимается к запястью губами, но тут же отстраняется из-за резкого звука. Прямо перед ним, на спинке кровати, сидит Абу, и пристально на него смотрит, наклонив голову. Обезьянка словно спрашивает у него жестами, что происходит, тихо покрикивая. — Тише, Абу. Аладдин спит, — говорит Джинн, смотря прямо на обезьянку. Та важно кивает, будто все поняла, разворачивается и уходит. Джинн чувствует некий прилив сил, обращая свое внимание обратно на Аладдина. Тот все еще находится в небытие, поэтому Джинн остается сидеть на уголке кресла, баюкая в руках его руку. Что же. Он справился. : : : Аладдин просыпается спустя несколько часов, резко дергается, хватается за шею и трет ее. После переводит взгляд на Джинна, сидящего в кресле рядом, и говорит хриплым тихим голосом: — Это… Это был Джафар, — и Джинн серьезно кивает, будто подтверждая это. — И что ты будешь делать? — Не знаю, — говорит Аладдин легкомысленно, — Но придумаю, — и улыбается так, что Джинн точно знает. Придумает. Обязательно придумает. : : : Они не говорят об этом случае, и через неделю Джинн выдыхает спокойно: ему не придется лгать своему Аладдину о событиях той ночи. Ведь правду он пока рассказать не в силах.