Семейные традиции

Делать было решительно нехуй, играть не хотелось, читать тоже, да и учиться. Так что я лежал, как тюлень, на диване с телефоном, Максом и чипсами. Кошак кряхтел, то и дело пытался улечься удобнее, и старательно урчал, показывая, что рад моему вниманию, а я очень осторожно поглаживал его мизинцем, чтобы не перепачкать в приправе и не заставлять вылизываться. Написала мамуля, спросила, могу ли я отвезти к зубному, но только чтобы быстро по пробкам, а то на такси она опоздает. Я ответил, что буду через десять минут, облизал пальцы, аккуратно поставил Макса на пол, чтобы он сам с дивана не прыгал, положил ему корм в миску, на случай, если задержусь. Натянул штаны, выглаженную футболку, обулся. Нагладил кота, пришедшего меня провожать, прихватил шлем с курткой и через ступеньку сбежал во двор. Время позволяло бы дать движку порычать, чтобы прогрелся, но хрен его знает, насколько там реально всё стоит, эти две минуты могут оказаться решающими. Мамуля ужасно не любит опаздывать, а я ужасно не люблю ее расстраивать, так что поехал потихоньку так. Она уже стояла у подъезда в своей экипировке, только шлем надела, когда я уже подъехал. Гарнитура автоматически законнектилась, о чем сообщила слегка противным писком. — Привет, сынок, — пропыхтела мама, устраиваясь на пассажирском месте, — я тебя ни от чего не отвлекла? — Не, мам, все нормально, — я подождал, пока она поерзает и сложит ладошки на баке, — держись хорошо, — на всякий случай напомнил, прежде чем тронуться, потому что у меня тут далеко не как у бати пассажирское сиденье, там как на диване сидеть можно, даже спинка есть, — что, зуб заболел? — Нет, просто осмотр, — я почувствовал спиной, как она вздрогнула, когда я выехал с узкой дворовой улочки на проспект и хорошенько притопил. Тут ещё свободно, а в центре будет стандартная пятичасовая жопа. — Надо будет как-нибудь втроём съездить покататься, — предложил я, обгоняя маршрутку и пристраиваясь в правой полосе, чтобы повернуть. — Почему бы и нет, — мама вполне уверенно наклонилась со мной в поворот, — на выходных твой отец, кажется, свободен. — Тогда созвонимся, — увидев хвост пробки, я понизил передачу и аккуратно вклинился между рядами, внимательно наблюдая за всеми консервами, даже дальний включил, чтобы привлекать внимание. — Очень осторожно, пожалуйста, — нервно попросила пассажирка. Ей в междурядье неуютно, батя так никогда не ездит, потому что его тарантас тупо не пролезет тут. И, если с ней что-то случится на моем мотоцикле, я себе не прощу. А батя мне его в жопу затолкает и ногой сверху утрамбует, так что да, действительно надо очень осторожно. — Тебя подождать? — поинтересовался я, когда до пункта назначения оставалось всего-ничего. — Да домой-то я не тороплюсь, — усмехнулась мама, — хотя я на полчаса, может, поужинаешь дома? — Почему бы и да, — плавно остановившись у клиники, я подождал, пока она спустится на бренную землю и приподнял визор, чтобы мы друг друга слышали, — я тогда через дорогу посижу. Шлем забрать? — Нет, все нормально, — она махнула ладошкой, взъерошенная, как воробушек, и я жестом показал, что с прической не все гладко, — лохматая, да? — Немножко, — улыбнулся я, опустил визор, когда она отошла на шаг и помахала мне, почти по губам прочитал "только аккуратно, сынок". Можно было бы поехать покататься, но не особо хотелось по пробкам. Я не любитель тесноты, не вижу в этом кайфа, мне больше по душе гонять по пустым дорогам, чем толкаться с этими неповоротливыми консервными банками. Развернувшись на ближайшем перекрестке, я припарковался напротив клиники у кофейни, стащил перчатки, шлем, попытался пригладить волосы. Опять забыл, что на днях ебнул стрижку как у бати, раз уж сезон и все такое. А в кофейне пришлось заниматься ровно тем же, чем занимался дома — прихлебывать кофе со льдом и читать всякую хрень в ленте. Я ещё периодически поглядывал на вход в клинику, чтобы не пропустить, когда мамуля выйдет. Ненавижу стоматологов, вот просто до ужаса, это ещё с детства. Так что зубы чищу по четыре минуты утром и вечером, чтобы точно поменьше с этими посланниками Сатаны контактировать. Управилась она действительно быстро, даже получаса не прошло. Зато большая часть пробок уже рассосалась, так что домой мы доехали с ветерком. По пути маме позвонил кто-то, так что, когда я припарковался у дома, она все ещё сидела и разговаривала, чтобы не возиться с переключением вызова с гарнитуры шлема на телефон. Мне быстро стало жарко, так что я стянул шлем и поставил его на бак, сложил на макушке руки и просто щурился на солнце. Сзади приближался звук другого мотоцикла, и я даже не удивился, когда он притормозил рядом. Это оказался недавно переехавший к нам чувачок на нейкеде, нормальный, вроде. Я махнул ему, напрягая ноги, потому что мама все же спешилась, мот слегка покачнулся. — Катаешь девочек? — весело ухмыльнулся он, стянув шлем. Дебильная манера ездить без перчаток, не люблю вообще тех, кто пренебрегает обязательной триадой экипировки. — Думаю, девочкой меня уже с большой натяжкой можно назвать, — усмехнулась мама, повесив шлем на предплечье и расстегивая куртку, — спасибо, что подвёз, — меня чмокнули в щеку, — так что насчёт ужина? — Сейчас поболтаем, и я поднимусь, — пообещал я, с улыбкой проводил ее взглядом. — Так что за дамочка? — настырно повторил непрошеный собеседник, даже имя его вспомнить не могу. — Мамочка, — поправил я, с удовольствием наблюдая, как вытягивается его лицо. Мамуля у меня маленькая, худенькая, и на свои сорок с лишним совершенно не выглядит, так ещё и рассекает со мной и батей на мотоциклах. — Продвинутая какая мамочка, — хмыкнул он, а я даже из-за поворота услышал грозное тарахтение одного знакомого чоппера. — Потому что вот мой батя, — я кивком указал вперёд, где он въехал во двор. Как всегда, косуха, камуфляжные штаны. Даже в берцах ещё ходит, хотя для середины мая конкретно жарко, я уже в кроссовки переобулся. Отец припарковался на пару машин впереди. — М-да, тогда понятно, — пробормотал полузнакомец, — ладно, я поеду. Мы хотели толпой погонять часов в девять, собираемся в обычном месте, ты будешь? В обычном, блять, месте. Нахватался уже, а так-то для него это место нихуя не обычное! Не очень люблю таких людей, которые без мыла норовят влезть поглубже в новую компанию. — Почему бы и нет, — пожав плечами, я поставил мот на подножку и спешился, сунул перчатки в шлем, — увидимся тогда. — Какие люди, — остановившись рядом, батя сунул руку в карман, покачал шлем в другой, — мама сказала, ты пожаловал к нам на ужин. Да уж, почти месяц не заглядывал, даже стрёмно. Видимо, это с ним она разговаривала по пути домой. — Ну я просто по учебе занят был, — неловко почесав затылок, я проводил взглядом стопы третьего лишнего, — чего ты сразу так. — Ну ты б ещё реже приезжал, чтобы мама посильнее скучала, — фыркнул батя, сел на лавочку, вытянул ноги, — давай покурим, она пока все там соберёт. Я пристроился рядом, предложил ему свою пачку. Он-то сигареты с собой не носит, только в машине хранит, потому что уже лет двадцать находится в состоянии бросания и курит редко. Я тоже одну-две раз в пару дней, когда за компанию, когда от нервов, без особого фанатизма. — Я постараюсь почаще заезжать, — пообещал я, пока он прикуривал, закрыв сигарету ладонью. Мамулю расстраивать последнее дело, вообще, она же такая... Хорошая. Ласковая и добрая, ну как вот ее обидишь. — Нет, боец, — выдохнув через нос, он до мурашек сурово посмотрел на меня, — теперь каждый четверг ты ужинаешь у нас, понял? — Есть, товарищ батя! — козырнул я, едва не выронив только зажженную сигарету. Да, наверное, проще всего делать это системно, типа как традицию создать. И не по пятницам, потому что и у меня, и у него явно будут гульбища. Удовлетворённо кивнув, он поднял взгляд к безоблачному небу. А я вдруг вспомнил, какой вопрос давно хотел задать. Раз уж у нас спокойная беседа, можно и спросить. Хотя батя редко отвечает на вопросы о личном. — Слушай, а почему вы мне младшего не замутили? — от его лениво-укоряющего взгляда я слегка смутился. Ну а что, блин, интересно же. Я никогда не просил, разговоров об этом никогда не было. — Потому что у нас с первой попытки пацан получился, — все же хмыкнул отец, крепко затянулся. Я усмехнулся, потому что да, у Влада трое девчонок, у Семёна — двое, — а если серьезно, то я даже одно время хотел, — приподняв брови, я не поверил ушам. Я знаю, что до моего появления он был агрессивным чайлдфри, бабушка рассказала, но при этом у меня никогда не было чувства своей ненужности или нежеланности, — ну, знаешь, когда ты уже начал подрастать, мне захотелось опять пиздюка, чтобы в рот заглядывал и души не чаял, — как-то не особо весело улыбнувшись, батя вздохнул, — но, во-первых, второй пиздюк все равно бы вырос или вообще оказался девчонкой, во-вторых, ты тоже не так плох, — я фыркнул, отворачиваясь, — а в-третьих, посмотри на маму, она же крохотная, от первой беременности чуть на куски не развалилась, хуль ее мучить из-за моей временной блажи. Думаю, третья причина была главной, а остальные просто придуманы им для себя самого, чтобы оправдать решение. Уж маму он точно в обиду не даст и убивать за нее готов. — Может, и хорошо, — высказался я, вспоминая вечные ссоры Ксюши, Ники и Виолетты, — меньше срача в доме. — Во всех смыслах, — хохотнул батя, вставая и выбрасывая окурок в мусорку. Я последовал за ним, по привычке оглянувшись на байк, чтобы проверить, не забыл ли ключ. А то было у меня такое пару раз поначалу, чуть не поседел. Дома благодаря кондеру было божественно прохладно и уже вкусно пахло нашими с батей любимыми котлетами. Мама вышла нас встречать, такая довольная, что я заехал, что мне стало даже как-то стыдно. — Привет, детка, — закатив глаза, я поспешно отвернулся от обнимающихся родителей и пошел мыть руки. Помню, как удивился, когда был малым и узнал, что у других детей мама и папа не целуются, на виду, по крайней мере. Подростком узнал, что у многих родители часто ругаются — тоже знатно охуел. Мои вообще не ссорятся, не то что я просто не слышу — просто как батя сказал, так и будет, хотя мнение мамули всегда учитывается. Они целуются, сидят на диване перед теликом в обнимку, часто держатся за руки, когда гуляют — и это продолжается двадцать с лишним лет брака. Ещё я был в шоке, когда узнал, что у других в доме нет четких и строгих правил, которые нельзя нарушать, помню, как пытался понять, как же они тогда живут. Батя, конечно, устроил тут ту ещё казарму, но при этом я всегда знал, что если получаю пиздюлей — то за дело и соразмерно косяку. И какую атмосферу тайны и благодарность создавало то, что мама меня потихоньку жалела потом, хотя одно из правил запрещало, а ещё я чувствовал себя ещё больше виноватым за косяк, потому что не заслужил мамину доброту. — Слушай, мам, — усевшись за стол, я подпёр голову кулаком, наблюдая, как она наливает суп, — давай я буду по четвергам приезжать ужинать? Сделаем такую маленькую семейную традицию. — Отличная мысль, сынок, — поставив передо мной тарелки, она чмокнула меня в макушку, — только суп посоли, я что-то не рассчитала. — Все равно очень вкусно, — заверил я, вставая, чтобы достать всем ложки и вилки. Мама классно готовит, да и любит потом смотреть, как мы с отцом уплетаем. Особенно классно у нее получаются котлеты и пирожки с картошкой, язык проглотить можно. Мы втроём неторопливо ужинали, договорились покататься в воскресенье с утречка, чтобы прохладно было, поболтали о том, о сем, меня допросили, как учеба. В полдевятого я засобирался, потому что ещё вечерние покатушки, пришлось с большим сожалением отказаться от пары контейнеров, которые мама мне норовила дать с собой, потому что они бы не влезли в плоский рюкзак, в котором только документы и пара тетрадок с тонким ноутбуком помещаются, а маленьких контейнеров в этом доме не водится. Зато всучила пакет домашнего овсяного печенья, чтобы угостил друзей. Угощать, конечно, буду вряд ли, не школьники всё-таки, но дома сам с удовольствием сожру. После плотного ужина я почувствовал, как изменилась посадка в седле, но ничего критичного. Это вот если у Семёна побывать в гостях, потом не выходишь, а буквально выкатываешься за порог. Я приехал без десяти, но, конечно, ещё даже не половина братии собралась. Мы обычно собирались на небольшом асфальтированном пятачке, где раньше была остановка междугородных автобусов, мотоциклов тридцать тут точно помещается. Знакомы мне тут были все, я со всеми поздоровался, спешился и сел боком на сиденье. — Бля, я успею сгонять похавать? — глянув на телефон, мой бывший одноклассник страдальчески вздохнул. — Только обедал, щас живот сам себя съест. — Ну тогда моя мамуля тебя спасла от голодной смерти, — усмехнулся я, доставая печенье. — Обожаю твою маму! — едва не застонал Димас, запуская лапу в пакет и загребая сразу три здоровые печенюхи. — Я ее сегодня тоже повидал, — голос раздался за спиной, так что я неприкрыто закатил глаза, Дима усмехнулся, не переставая жевать, — прикольная дамочка. — Вообще мировая, — подтвердил Диман, потому что ещё по школьным временам пару раз занимались всякими проектами у меня дома и ему перепадал обед, — а батя так вообще мужик года, даже сигареты нам покупал. — Только чтобы мы не курили всякое говно, — пояснил я в ответ на вопросительный взгляд этого чувака, сунул в зубы печенье и предложил пакет ему. Конечно, выпечку быстро разобрали, дружно похвалили кулинарные таланты моей мамы, а там и остальные подтянулись. Запив из чьей-то бутылки сладость, я натянул шлем. Кататься долго не стали, часок покружили по городу, беся всех его жителей ревом движков, и разделились на компашки. Мне как-то не особо хотелось тусоваться где-то, так ещё и завтра ко второй паре, хер встану, так что я поехал домой к Максу. Кот приковылял встречать меня, сипло мяукая. — Ну зачем ты ходишь, а? — повесив куртку и положив на полку шлем, я присел и взял кошака на руки, стараясь нигде не давить. — Я бы сам к тебе пришел, глупое ты животное. Он заурчал, обтираясь виском о мое плечо, и я только вздохнул, ласково проходясь ладонью по его спине. Бедный мой, бедный старый Макс. Усыпить бы, чтобы не мучился, ветеринар так и посоветовал, когда я приехал в клинику посреди ночи с натурально плачущим и кричащим от боли котом. Оказалось, что у него ещё и камни в почках, недавно их ультразвуком убирали, теперь ему получше. Глаз один давно слепой, слух хреновый, сердце шалит. Шутка ли — шестнадцать лет, почти семнадцать. Но разве я могу его отпустить? Конечно, он опять не поел ничего из вечерней порции. С аппетитом у него беда, так что я сел рядом с миской, взял чайную ложку и понемногу кормил его. Зубы давно хреновые и редкие, так что корм так же давно влажный, я старался давать ему больше желе и тщательно делил на волокна мясные кусочки, иногда набирал в ложку немного воды, чтобы запил. Ест практически только у меня на руках, только когда я глажу по спине и кормлю с ложечки, что поделать, не хочется ему. — Какой же я уебок, — вздохнул я, пока кот без особого энтузиазма слизывал с ложки желе, — мучаю тебя, Макс, потому что эгоист и уебок. После ужина была ещё желейная витаминка и жидкое содержимое капсулы противовоспалительного. У него начался артрит года три назад, и никакие процедуры не помогают, только обезболивающее и вот это. Оставив его кряхтеть у лотка, я быстренько искупался, вычистил зубы. Потом кот не захотел на руки, шел сам до спальни, даже пытался обогнать меня и потереться о ноги. При наличии прекрасной двуспальной кровати я улёгся на расстеленный на полу спальник, потому что Макс всегда спит со мной, но по ночам иногда ходит шуршать пакетом, который специально для этого на кухне и валяется. А если он будет прыгать с кровати и на кровать, боюсь даже представить, как ему будет больно. — Обещаю, только до лета, — в который раз прошептал я, гладя поредевшую белую шерсть и почесывая за черными ушами, — потерпи до лета, Макс, пожалуйста. И прости меня, ладно? Он что-то мяукнул в ответ, закрыл глаза и заурчал, а я почувствовал, что сейчас зареву. Или встану и повезу его на эвтаназию. От стремных мыслей отвлёк звонок. Ника. — Привет, Жень! — очень весело крикнула она, пытаясь быть громче музыки, явно слегка пьяная. — Ты не занят? Можешь меня забрать? Только для полного счастья пьяной любви всей жизни мне не хватало сейчас. — Могу, конечно, — проворчал я, переворачиваясь на спину и садясь. Было такое уже пару раз, когда ей стрёмно ехать в такси, а из знакомых подвезти никто не может, она всегда просит меня. Пришлось вставать, одеваться, брать ключи от машины и ехать к какому-то клубу. Я вот не люблю клубы, в конце концов, не тот я человек. Мне бы дружеские посиделки с шашлычком, а не орущую херовую музыку и приебнутых подростков рядом. Тем более, я вообще слегка отошёл от общественной жизни, потому что вечером мне надо домой кормить кота. Вероника, как всегда, выглядела потрясающе. Немного макияжа, румянец, искренняя улыбка. Красивая фигурка в обтягивающих джинсах и не менее обтягивающей футболке тоже выше всех похвал. Я все детство думал, что должен на ней жениться. Потом отпустило. А потом на подростковых гормонах я так втрескался, что чуть не умер. И до сих пор, кажется, люблю. Пытаюсь перебить мысли о ней другими девчонками, но всегда это все возвращается, стоит только наткнуться на ее фотку в ленте или на нее саму. Но мы же с ней лучшие подружки, куда мне лезть к ней со своими чувствами. Не поймет и не оценит, только все испорчу. — Домой тебя отвезти? — пришлось кашлянуть, чтобы скрыть хриплость голоса. — А можно к тебе? — за такую чуть смущенную улыбку даже луну с неба можно. — Не хочу, чтобы папа опять ворчал. — То есть, он не будет ворчать, если ты переночуешь непонятно где? — усмехнулся я, но все же поехал к себе. Она на моей влюбленности и вообще привычке потакать девочкам такие веревки из меня вила одно время, что вспоминаю и поражаюсь. Хотя сейчас немногим лучше, м-да. Ну она хотя бы характером не как Ксюша и Виолетта, они в отца, так ещё и с нотками истеричек, а Ника на маму свою больше похожа, спокойную и мягкую. И немного на мою, потому что никогда не повышает голос. — Ну зато не пьяная домой приду, — хихикнула она, почесывая лоб, — хотя не такая уж я и пьяная. — Просто пить не умеешь, — улыбнулся я, коротко глянул на нее и сразу отвёл взгляд. Эту девочку от двухсот грамм мартини может развезти, поэтому крепче она ничего и не пьет. Хотя зачем пьет, если не умеет? Все время только отговаривается, что любит вкус мартини и хорошего вина. Когда мы переступили порог, Макс вышел посмотреть, кто приперся. Дал себя погладить и безапелляционно ушел в свой домик, где у него мягкая лежаночка. Как стал старым, разлюбил посторонних, даже от родителей моих уходит. — Как он? — мягко спросила Ника, расстегивая ремешки босоножек на каблуке. — Хуево, — вздохнул я, бросив ключи в корзинку. Больше мне говорить об этом не хотелось, и она это явно поняла. Конечно, так хорошо меня знает. Приняла душ, натянула мою футболку в качестве пижамы и как-то с подозрением глянула на крошечный диван в гостиной. Я только фыркнул и поманил ее в спальню. Диван батя специально купил такой, чтобы не раскладывался и я на нем не помещался, а то я бы там и спал, рядом с компом и приставкой. — А чего ты на полу? — Ника стояла спиной, к счастью, и не видела, как жадно я рассматривал ее ноги, едва ли не до колен прикрытые футболкой, и очертания фигуры под тканью. — Чтобы Максу на кровать не забираться, — глубоко вздохнув и сжав кулаки, я отвёл взгляд. Фу, фу, блять! Гребаное животное! Не нужен ей такой как я! Мы же друзья, ну что за... Я успел переодеться, пока она купалась, так что завалился на свою импровизированную лежанку и оставил девушке кровать в полное распоряжение. В спальне прохладно, так что она укрылась простынью, и мне стало чуть полегче. Как все это глупо, господи! Когда уже меня отпустит? Глупо и грубо, она же мне доверяет, а я вынужден на живот улечься, чтобы не палиться. Долбоеб, блять, просто спи! Это только в сказках принцессы мутят с чудовищами, только в фильмах тусуются с бэдбоями на мотоциклах. Она красивая, умная, со стремлениями и принципами. Про меня тоже все это можно сказать, кроме первого, потому что у меня в батю морда чуть ли не пещерного тролля, благо, есть немного маминых черт, облагородили хоть чуть-чуть. И выгляжу я тоже как батя обычно, даром что вместо камуфляжа предпочитаю просто черные-серые штаны с накладными карманами. Ей рядом нужен такой же парень, клубный, привлекательный, без пристрастия к дурацким шмоткам. Что мне рядом с ней делать? Разве что оттенять такую прелесть, но для этого вон уже сколько лет достаточно роли страшной подружки. Я даже не удивился, когда мне приснилось, что Ника оседлала мой живот, обнаженная и прекрасная, поцеловала меня. Я с удовольствием касался гладкой теплой кожи, глубоко и жадно целовал ее, прижимал к себе, стараясь впитать то, на что придется дрочить утром в душе. Сон был охуенно реалистичным, и я думал, что нахуй уничтожу телефон, если он посмеет меня разбудить, пока поднимался с пола и опрокидывал ее на постель, хрупкую, стройную, податливую. Она цеплялась за мои плечи коготками, подставляла шею под поцелуи, шептала, как сильно любит меня, и в голове все плыло. Я трахал ее и не мог остановиться, не мог насытиться тихими стонами, ощущением ее тела в руках. Правда, когда действительно проснулся по будильнику рядом с Никой на кровати, обнимая ее, по спине побежали ледяные мурашки. — Блять, — вышел только невразумительный хрип, я рывком отстранился и разбудил ее тоже, — блять, ой дура-ак... Спрятав лицо в ладонях, я с усилием потёр его и тяжело вздохнул. — Почему сразу блядь? — весело-оскорбленно хмыкнула девушка, села, придерживая простыню на груди. — И вообще, почему нет? — Ник, я... — сжав переносицу, я попытался сформулировать. — Ничего хорошего не выйдет, понимаешь? Мы же друзья! — Ну ты, может, и друг, а я давно в тебя влюблена, — фыркнула она, — ну и пошел ты, блин! Я не навязываюсь! Охрененно не навязывается, залезла ночью голая ко мне в постель и поцеловала. Обиделась, конечно. Вот и вылез смысл всех этих "давай поговорим", "забыла, что хотела сказать" и прочих попыток признаться. Тоже думала, что я просто дружу с ней. Но блять, как теперь это все в голове перестроить? Как принять, что я для нее действительно не просто друг? Как поверить в то, что она сейчас сказала? Да просто не может быть! Она закрылась в ванной, не давая обсудить произошедшее, так что я, немного покрутившись под дверью, все же занялся делами. Положил коту корм, поставил чайник, сделал себе смузи из сельдерея с яблоком и морковкой, для привереды, которая не любит сельдерей, сделал из яблока и банана. Собрал нужные тетради и ноут в рюкзак, поставил у входа. Осталось принять душ, одеться, и можно выходить. Но я уже давно встаю с расчетом на кормление одного старого засранца. Усевшись с Максом на коленях рядом с нетронутой миской, я взял все ту же ложку и приступил к делу. Ника вышла из ванной уже в своей одежде, но ничего не сказала. Только присела рядом на корточки, сфоткала нас и устроилась за столом пить свой коктейль. — Дай мне немного осмыслить это все, ладно? — тихо попросил я, зачерпнув немного воды. — Слишком все внезапно. — Я тоже, наверное, не лучшее время выбрала, — вздохнув, девушка потерла лоб, — просто уже так давно хотела сказать, и все время было страшно, что пошлёшь. — Не думаешь, что отношений не получится и дружба будет потеряна? — я коротко глянул на нее и вернулся к делу. — Я уже давно не думаю о последствиях, когда дело касается тебя, — печально улыбнулась Ника, — например, если папа узнает, он тебе лицо откусит. — Так ты избавиться от меня решила? — фыркнул я, поглаживая кота. Да уж, Влад не то что лицо мне откусит, он его же мне потом и скормит за свою среднюю доченьку. — Я вызову себе такси, чтобы тебе крюк не делать, — сменила тему она. Видимо, на пары сегодня не пойдет. Я только пожал плечами, потому что так даже лучше — если бы повез ее, Макс бы остался недокормленным. На парах я все никак не мог собрать себя в кучу, все время думал либо о Нике, либо о кошаке. Рано или поздно придется решить что-то и с ней, и с ним, хотя небольшую отсрочку для обеих проблем я получил. Но, когда я приехал домой, кот буквально выполз в прихожую, хрипя и натурально рыдая. Я бросился в ванную, где у меня хранилось его обезболивающее, приготовил шприц, сломил верхушку ампулы. Руки тряслись так, что никак не получалось попасть иголкой в горлышко. И потом, перехватывая шприц, я выронил в раковину и его, и ампулу. — Блядство! — рыкнул я, потому что успел набрать только треть дозы, а все остальное утекло в трубу. Как назло, это была последняя ампула. Я сделал укол тем, что было, и хотел было поехать купить ещё, у меня есть рецепт. Но замер на пороге, держась за ручку. Имею ли я право так мучить его? Все эти уколы, слезы, боль при каждом движении — почему я упорно заставляю его это все испытывать? Почему я не могу сделать, что положено? Это, блять, настоящая жестокость. До лета я хотел? Ещё две недели страданий? — Ладно, — пробормотал я, поднимая его на руки и меняя ключи от мота на ключи от машины, — ладно, я смогу. Это мне жалко на него смотреть. А ему больно! Ему мучительно больно каждый чертов день! Макс почти не шевелился, наверняка не было сил, так ещё и больно. Я просто положил его на переднее сиденье и ехал так аккуратно и быстро, как только было возможно. — Здравствуйте, Евгений Вадимович, — приветливо улыбнулась администратор. Да, мы тут очень частые гости, — вы разве записаны на процедуры? — Усыпите его, — прохрипел я, бережно прижимая к себе все ещё плачущего и вздрагивающего кота. Сидящие в ожидании своей очереди люди возмущённо закудахтали, но я не слушал. — Вы уверены? — осторожно, но без неприязни уточнила девушка. Уж она-то знает, что у этого кота история болезни толще его самого. — Я больше не могу его мучить, — мотнув головой, я прижал комок белой шерсти к груди покрепче, — что для этого нужно? — Запись на прием, для начала, — с сожалением покачала головой администратор, глядя на экран, — на сегодня свободных мест, к сожалению... — Ну хотя бы обезболивающее можно уколоть? — попросил я, понимая, что сам дурак, припёрся без звонка. — У меня закончилось, ему очень больно. — Да, конечно, инъекцию можно сделать, — кивнула она, начала заполнять что-то. — Он аж плачет, бедолага, — я дернулся, потому что не ожидал услышать рядом незнакомый голос, бедный Макс захрипел, — девушка, а можно уступить мою запись? Нам-то что, только зубы почистить, запишите на другой день. — Спасибо, — пробормотал я, не глядя на мужика с переноской в руках. — Спасибо вам, — повторила администратор, — тогда подпишите согласие, я сейчас распечатаю. Пока я заполнял данные свои и кота, они обсуждали необходимость эвтаназии для тяжело больных, в целом, одобряя мое решение. Запоздалое, мать его. Давно пора было освободить кошака от этих мучений. — Ему ведь не будет больно? — уточнил я прежде чем поставить свою подпись в конце. — Разумеется, нет, сначала его погрузят в сон, а после уже введут соответствующий препарат для эвтаназии, — кивнув, я все же подписал, — подождите несколько минут, пока доктор закончит предыдущий прием. Кто-то смотрел на меня с осуждением, кто-то с жалостью, но я присел на стул и осторожно гладил льнущего ко мне кота. В груди было тяжело и горько, руки дрожали. Столько лет вместе, столько любви и царапин он мне подарил. А я не могу даже артрит ему вылечить, бесполезный какой-то хозяин. Когда меня пригласили в кабинет, я был готов разрыдаться. — Постарайтесь сохранять спокойствие, чтобы он не нервничал, — может, хорошо, что попался тот самый врач, который тогда предложил его усыпить. Макс уже хорошо знаком со столом ветеринара, кажется, не особенно волновался. Ну или просто ему было не до того. Я проследил за введением наркоза и гладил его, пока он не заснул. Когда меня попросили выйти, я упёрся, потому что хотел быть с ним, но врач настоял. Я выполз в приемную, свалился на стул, спрятал лицо в ладонях и больше не смог сдерживаться. Разрыдался, как девчонка. Все тело ломило, как будто у меня тоже артрит. Как будто меня тоже сейчас убивают. Но ему хотя бы сейчас не больно, он просто спит. Просто уснул навсегда, и я был с ним рядом, пока он засыпал. Ему больше не будет больно. Я не понял, сколько времени прошло. Просто силы кончились ещё и на слезы. Я встал, утер лицо рукавами футболки, расплатился. Мне отдали небольшую картонную коробку, похожую на обувную, выразили сожаление, но я почти не слышал. Заложило уши, болели глаза. В груди больше не было тяжело, там появилась сосущая пустота. Я толком не понимал, что теперь делать с этой коробкой. Невольно вспомнилось хорошее и красивое место за городом, в роще. В багажнике всегда лежит саперная лопатка, так что достаточно глубокую ямку я выкопал без труда. Почему, блин, нет такого кладбища, где можно было бы нормально похоронить питомца? Отметить могилку было нечем. Ни камней каких-нибудь, ни ещё чего-то. Надо сделать что-то сейчас, потому что потом я не смогу вернуться. Вот просто не смогу себя заставить. Нарвал одуванчиков поблизости, аккуратно разложил на холмике. — Покойся с миром, верный друг, — прошептал я, поглаживая слегка влажные комья земли. Потом провал. Очнулся уже в лифте, двери открылись. Сам не заметил, как приехал домой. Домой, к родителям. Ключей с собой нет, пришлось звонить. Увидев батю, я не смог ничего ответить на его вопросы. Просто уткнулся лбом ему в плечо и вздохнул, ощущая нихрена не ласковые, но искренние поглаживания по затылку и шее. И мамуля обняла. Кажется, они и без слов все поняли. Мне налили пятьдесят грамм, долго пытались покормить, но при виде еды начинало подташнивать. — Оставайся сегодня, — предложила мама, гладя меня по плечу. Да, они бы отвлекли меня, все такое. Но дома ещё остались незавершённые дела, которые потом все равно напомнят. — Я... — покачав головой, я кашлянул. — Я хочу немного побыть один, ладно, мам? В четверг приеду на ужин. — Можешь и не только в четверг, — улыбнулась она, крепко меня обнимая, — давай я тебе с собой твои любимые котлетки дам? Вдруг захочется? Я пытался отказаться, но батя одним только взглядом приказал не мешать маме заботиться, пришлось брать. Я боялся, что он будет насмехаться, у меня ж глаза красные, видно, что ревел, но нет. Постоял со мной у машины, молча покурил, похлопал по плечу. И немного отпустило. Он понимает, как много для меня значил Макс. Спасибо ему, что он понимает. Я благодарно сжал его руку, и получил улыбку в ответ. — Терять близких больно, — тихо сказал батя, отщелкнул окурок куда-то в клумбу, — но лучше так, чем мучиться, верно? Я только кивнул, поджимая губы. Если не я один так считаю, значит, наверное, так и есть. Значит, так правда лучше. Дома пришлось выкидывать запасы корма, миски, лоток, игрушки. Не хотелось оставлять на память, потому что я и так его не забуду, а болезненные напоминания ни к чему. Не стал оставлять в ведре, сразу вынес. Так будет легче. Скатал и убрал спальник, поставил мамины контейнеры в холодильник. Выкинул кошачьи лекарства. Вроде как, уже стемнело, надо было бы сделать задания на завтра и ложиться спать. Но я просто сел на диван в темноте и тупо уставился в темный телик. Пусто как в квартире стало. От трели звонка я аж вскочил на ноги, сердце чуть не выпрыгнуло. С трудом переведя дыхание, я сначала хотел забить, но потом все же пошел глянуть, кого принесло. Ника. На пороге стояла смущенная и встревоженная Ника. Пошарила взглядом у меня в ногах, словно хотела увидеть Макса. И приглашающе раскрыла объятия. Я не удержался, прижал ее к себе, уткнувшись носом в шею. Ее тепло успокаивало. Думаю, дома тоже было бы спокойнее, зря я уехал. Такое в одиночку не переживешь. Она включила свет на кухне и усадила меня за стол, вручила молочный коктейль. Я отставил его, но она настойчиво впихнула его мне в руки. — Не хочу, Ник, — поморщившись, я опять убрал стакан от себя подальше. — Ну хоть немножко выпей, наверняка же целый день ничего не ел, — девушка мягко погладила меня по плечу. — Как ты узнала? — все же сделав глоток, я отодвинул коктейль. Безвкусный какой-то, будто жидкого картона отхлебнул. — От знакомой, — лаконично ответила она, засовывая в микроволновку контейнер с котлетами и пюре. Я приподнял брови, и она со вздохом скинула мне что-то. Пересланное сообщение от какой-то девчонки с текстом "Пришла на прием к ветеринару с Масей, а там этот бугай с котом на руках бегал. А потом сидел плакал, потому что кота усыпили, представляешь?" и фоткой, как я сижу на стуле, закрыв лицо и сгорбившись. Даже без лица меня можно стопроцентно узнать по рукаву, в принципе. — Везде эти ебаные папарацци, — хмыкнул я, убрав телефон. Прославился, бля. Другое дело, что она здесь. Как узнала, сразу примчалась меня жалеть. Как подруга или как влюбленная — не столь важно. Отложив себе в тарелку котлету и немного пюре, остальное она поставила передо мной. Села напротив и спокойно разломала все на кусочки, смешала их с пюре. Всегда так делает, извращенка. От запаха любимой еды заурчал живот. Я вдруг почувствовал себя на месте Макса — и есть хочется, и возможности нет. Пусть кто-нибудь покормит меня с ложечки, гладя по голове. Я знал, что его не станет, но как теперь с этим быть? Вздохнув, я все же взял вилку, положил в рот немного хреново погревшегося пюре. Ком подкатил к горлу, и вдруг отпустило. Я почувствовал вкус маминого пюре с подливкой и сразу захотел котлету. И ещё одно важное дело. Если я, вроде как, люблю Нику, а Ника, вроде как, любит меня... Хуль тут ещё думать? Все мы смертны, и умереть можем в любой момент. А умереть, проебав шанс, кажется глупым. — Прости меня за утреннее, — тихо попросил я, отламывая кусочек котлеты, — я просто считаю, что не подхожу тебе. Но люблю тебя. — Всё-таки попробуем? — уточнила она, не поднимая взгляд. — Если ты все ещё этого хочешь, — вздохнул я. Может и не хотеть, потому что я повел себя как мудак и обидел ее утром. Но наверняка хочет. Все же посмотрев на меня очень красивыми светлыми голубыми глазами, Вероника улыбнулась. Мы молча доели, а потом просто легли спать. Я обнял ее, прижал к себе покрепче и закрыл глаза. Как показала практика, я умею отпускать тех, кому приношу только мучения и боль. Вернее, я научился. И ее отпущу, если надо будет.