«Кто прочитает это — будет медленно жариться со мной на костре в преисподней».
— ничего не нашли. Хотя, честно говоря — пытались многие. Кто-то даже поговаривал, что только истинный наследник сможет прочесть то, что там написано, но так за несколько столетий никто ничего и не прочёл, а потом все и вовсе забыли. Все — но не домовики. Они из поколения в поколение передавали эту историю, чтобы выполнить наконец желание хозяина — самого могущественного волшебника всех времён — найти его наследника. Причём сына он имел, и тот был его наследником по крови, но не по духу. Всё это домовики рассказывали Блэку и Парсмеи с таким упоением, что те боялись их прервать. Почему они им это рассказывали? Да Мерлин их знает, по их же словам, они никому об этом не говорили. Но что пытаться разобраться в мышлении домовиков? Легче махнуть рукой и согласиться. Но вот Парсмеи, как хоть и далекий, но представитель мышления этого народа, почуял неладное: никому не говорили, а парню с таким же именем, пусть и в прошлом, рассказали — непорядок! — Парсмеи, как, они сказали, звали того почтенного некроманта-самоубийцу? — прошептал Блэк своему эльфу, пока домовики отвернулись. — Гарри Певерелл. — Кхм, как мило. Интересно, почему Джеймс и Лили назвали меня именно так? — пробормотал Кастор, задумавшись. — Дань предкам? — предположил эльф. — Не смеши мои уши, Парсмеи, смех дурно на них влияет — начинают слышать что не надо. Во-первых, Джеймс ненавидел предков; во-вторых, как я понял тогда из рассказов Бродяги, Джеймс искренне удивился, что имя будет таким — видимо, хотел другое, но какое — не сказал; а то, что на гобелене я был как «Гарри», его весьма огорчило, но он, скорее всего, тогда решил, что это дело рук Лили. — Ну, на совпадение это не сильно похоже… — Согласен с тобой на сто процентов — таких совпадений не бывает… — Тогда это магия, а значит, всё не так просто, как мы предполагали до этого. Гарри Певерелл к концу жизни смог создать не только одну комнату, наполненную золотом, которое домовики переплавляли тут же, в кузнице в подземельях, но и ещё пару помещений с драгоценными камнями, артефактами и украшениями; также он значительно пополнил библиотеку рода. Когда Парсмеи её увидел, то чуть не расплакался: по сравнению с ней библиотека Хогвартса — ничто. Нет, серьёзно, если так посчитать, то сюда влез бы ну минимум десяток школьных, если не больше, хотя та являлась одной из самых крупных в Британии. И плюс один подарок от предков некромантов-артефакторов — комната пространственно-временной аномалии: когда в неё попадаешь — время идет или намного медленнее, или намного быстрее. Как так получалось, они, увы, не объяснили, но работала комната только у некромантов — для всех других она самая обычная. Один из Певереллов провёл там несколько лет своей жизни, а оказалось, что снаружи прошло всего несколько месяцев, причём он не изменился ни на год. А когда Блэк задался вопросом: «А что же он там ел и как ходил в уборную?», получил логичный ответ: «Домовик был с ним и во всём помогал: для них эта комната так же была открыта — конечно, если они магически связаны со своим хозяином-некромантом». После этого Парсмеи словно сошёл с ума и просил отпустить его в эту комнатку на «пару деньков», но всё же Кастор решил это отложить до его поступления в школу: мало ли, попадёт на ускорение. Вот после этого пусть хоть неделю там просидит. Но воспользоваться он этой комнаткой на свой страх и риск всё-таки решился, пока Парсмеи выкупал у русских книги. В ней он ознакомился со всем, что было по интересующему их вопросу. Ритуал оказался энергозатратным. Даже очень. Да и решать тут должен был не только он, но и Вальбурга. Минусов в нём было предостаточно, и это если не считать самого большого — Кастор не мог больше использовать привычную магию. Это было самой большой потерей для него: всё то, чему он так упорно учился в прошлой жизни, ушло в небытие в тот самый момент, когда он стал некромантом. Ох, как он кричал! Нет, знания, конечно, остались, но вот направление магии изменилось с точностью до наоборот. «Некромант, в силу своей особенности, не может использовать «светленькие» и «слабенькие» заклинания, коими являются все заклинания магов-простецов, кроме четырёх порочных, кои мы можем использовать для услады души своей», — писал Цефей Блэк в своей книге — наставлении для потомков-некромантов. — «Светленькие» и «слабенькие»? Серьёзно? И что за четыре порочных заклинания? Парсмеи! — нервно прокричал Кастор. Он не мог держать себя в руках с того самого момента, как не смог зажечь обыкновенный Люмос, да и как, собственно, держать себя в руках, когда эти самые руки тряслись, как у магла-алкаша! «Нет, эти русские точно уже испортили мне эльфа, а этот эльф меня!» — Успокойтесь, мистер Блэк! Во времена Цефея таких заклинаний было четыре: Круциатус — причиняет жуткую боль, заставляет биться в конвульсиях. Империус — заставляет человека подчиняться заколдовавшему его волшебнику. Авада Кедавра — мгновенная безболезненная смерть. Долорем Мортиферум — заклинание мучительной смерти. — Непростительные и ещё какое-то сейчас простительное? — истерически пробормотал Блэк. Потеря магии его сильно подкосила. Он не мог больше ничего; только и осталось, что знание теории. — Долорем Мортиферум был самым страшным из четырех. Человек в течение нескольких часов испытывал боль, которая была сравнима с Круциатусом, а потом умирал. И никто ничего не мог сделать — ни спасти, ни отменить; даже тот, кто его наложил. Никто не мог даже убить этого человека, чтобы облегчить его мучения: заклинания придумывали специально для публичной казни. Только некромант мог противостоять этому заклинанию и отменить его, но их было настолько мало, что их и не брали в расчёт. — Почему никто о нём не знает теперь? — Блэк пытался отвлечься хотя бы на интересную информацию: обычно это помогало, но сейчас его колотило, и он никак не мог сказать, что понимает то, что говорит ему Парсмеи. — Опять-таки некромант постарался. Элдрич Азкабан — единственный нормальный из всех Азкабанов — он смог поставить блок на данное заклинание, так что даже если кто его и прочитает — ни запомнить, ни выполнить не сможет, а все, кто уже знал или умел, забудут. Ну, опять же, кроме некромантов. — Все, кроме некромантов, — Блэк снова истерически захохотал.* * *
— Леди Вальбурга, мы можем поговорить? — обращаться к ней сейчас было крайне неразумно: состояние у неё было крайне опасное, так что когда Регулус с Мией вернулись домой, буквально через два дня умотали опять куда глаза глядят; но всё же Кастор решился. — Мистер Поттер, я не хочу с вами разговаривать. Во-первых, вы три месяца не появлялись дома, а потом появились и сделали вид, что ничего не произошло! Думаете, это нормально — вот так умотать и слова не сказать?! Хорошо хоть Регулуса с Мией дома не было, и они не знают обо всем этом безобразии! А во-вторых, вы обещали мне спасти Беллу, а вместо этого она умерла раньше положенного срока! — Вальбурга очень злилась, что Белла погибла — она же не знала, что та преспокойненько спала в доме у некроманта — и уже месяц называла Кастора исключительно «мистер Поттер», что выражало крайнюю степень её неудовольствия. — А если я скажу, что у меня есть к вам весьма дельное предложение, да и к тому же Белла жива-здорова? — ох, не стоило ему так резко это говорить: Вальбурга лишилась чувств.* * *
По расчётам, которые проводили Вальбурга с Парсмеи, самым удачным днём для начала проведения воззвания к Госпоже было 25 июля. В целом воззвание к Госпоже в данном ключе — это цепь ежедневных ритуалов, которые каждый день чуть ли не досуха выпивали силы юного некроманта. Первый и последний дни ритуалов — самые сложные. Другие пять дней происходило простое вливание магии в родовой камень. Последний день должен будет выпасть на тридцать первое июля, и если всё пройдет удачно, то гобелен Блэков пополнится ещё двумя именами. В первом ритуале Кастор должен был показать Госпоже намерение спасти членов рода и подарить им новую жизнь, завязанную на нём самом, и если он проявит слабость, то ритуала не переживут ни он, ни Белла с Антонином. Последний же ритуал — суд самой Госпожи; в итоге она вынесет вердикт по положению этих двоих на семейном древе. Чаще всего те, ради кого взывали, становились единокровными младшими братьями и сёстрами взывающего, при этом передавая взывающему всю исключительность своих родов, все способности и предрасположенности, взамен не беря ничего — если, конечно, Госпожа не решит по-другому. А также с них спадали все проклятия и ограничения. Но вот в чём беда: во-первых, те, кто вводятся в род, становились одного возраста с некромантом, причём не важно, младше или старше они были раньше; во-вторых, они теряли всю память. Это и делало ритуал непопулярным. Кто же захочет в пятьдесят-шестьдесят забыть всё — не только как колдовать, но и как вести дела? Раньше воззвание к Госпоже проводили отпрыски некромантов в том случае, если их родственники со стороны матери или отца подвергались смертельной опасности и жизнь их вскоре должна была прерваться. Это давало возможность дать им новую жизнь. Чтобы его провести, нужна большая концентрация сил. А концентрация эта достигает своего пика лишь несколько раз за всю жизнь некроманта: во время его становления — одиннадцать-пятнадцать лет, но ритуалы они не проводили, так как делать всё должны были сами, причём чётко и отлаженно, а у детей не было таких познаний в ритуалистике; если это девушка, то во время беременности, причём обязательно первой — с ребёнком-некромантом; после рождения наследника-некроманта, за десять дней до становления нового некроманта, за неделю до передачи титула лорда и за три дня до встречи с самой Госпожой, то есть до их смерти. Иногда маги шли на хитрость и увеличивали количество магии смерти за счёт убийств. Чаще всего в Британии это практиковала семья Азкабанов, реже Блэки и никогда Певереллы: они считали это доказательством собственной некомпетентности. Именно поэтому Певереллы в конце концов оказались сильнейшим родом некромантов на территории Европы. Ведь если учиться колдовать с костылем, трудно потом научиться колдовать без него, а если уметь изначально без опоры, потом справиться с костылем гораздо легче, да и получится сильнее. Таких же устоев придерживались многие азиатские некроманты, которые иногда были даже посильнее Певереллов. Одним из таких родов были русские некроманты — Кощеевы. После того как один из их потомков накликал беду на фамилию и раскрыл её принадлежность к некромантам, они быстро сменили её на Рюриковичей и стали князьями на Руси. Но им буквально за пару столетий разонравилось править государством, так что, оставив правление самому неспособному ребёнку в семье — сквибу, они удалились в недра Сибири, где снова сменили фамилию и затерялись. Но с тех пор некроманты Сибири считались самыми способными и сильными — а Долоховы, кстати, родом были как раз из Сибири. Первый ритуал Кастор начал проводить ровно в полночь. Длился он шесть часов, но вроде бы как всё получилось — первый бастион пройден. Белла и Антонин на всём протяжении ритуала всё так же спали и излучали сияние: Белла — шартрез (1), а Антонин — маренго (2). У Кастора же было ощущение, что его душу выворачивают, препарируют все чувства и желания, проверяют на прочность каждую клеточку тела. Сияние вокруг него было разноцветным: лиловые лепестки нежно укутывали толстые сапфировые нити, которые переплетались с такими же толстыми изумрудными канатами, образуя невероятной красоты узоры с вплетенными в них пепельно-серыми и кромешно-чёрными нитями. Все шесть часов, что он читал просьбы и воззвания к милости Госпожи, он чувствовал, как магия вытекает из его тела, а узоры и сияние истончаются и теряют яркость. С последним словом ритуала Кастор потерял сознание и ушёл в небытие. Проснулся он только в полдень и сразу стал готовиться к следующему ритуалу. Пусть они и были легче, но магический потенциал восстановить требовалось. Вальбурга вместе с Парсмеи готовили убойное зелье для его рекреации. Последний день ритуала проходил 31 июля, в день его рождения и вхождения в род Блэков, и длился он восемнадцать часов. Тогда Кастор впервые увиделся с Госпожой. — Заклинаю душой моей и душами тех, кто дорог мне, взываю к тебе, о Великая! Прошу, помоги сохранить те крупицы родной крови, что остались в этом мире; согласен я взять их под свою опеку, научить всему и оберегать от покушения на них нечистых. Кровь в них течёт моя, как и во мне твоя, только спит она; дай благословение и не убей детей своих! — с последним словом он рассёк себе обе руки на запястьях. Теперь всё зависело от решения Госпожи: решит, что достоин — раны затянутся и начнутся превращения, а если нет, то Кастор истечёт кровью и умрёт вместе с родственниками. — Гарри, ты нравишься мне, — раздался вдруг женский голос, который веял такой силой, что дрожью разливался по всему телу. — Ты рискуешь всем, чтобы спасти оступившихся… Ты готов умереть, но спасти любимых, — это понятно, но умереть, чтобы подарить новую жизнь тем, кого ты не знал… Похвально. И твой эльф, он мне нравится. Да, не зря сестрица выбрала тебя ещё тогда, в прошлой жизни. Тогда ты не был достойным сыном Смерти, но моя сестра была уверена, что именно ты дитя, способное возродить род истинных некромантов, её наследников. Да, сестрица, ты права. — А я говорила, — весело и беззаботно проворковал другой голос, — доверяйте мне, и всё будет хорошо. Вот в прошлый раз вы меня не послушали, и что вышло? — Если бы я тебя всегда слушал, то мир бы поглотил хаос! — обиженно фыркнул ещё один голос. Этот не был по-детски беззаботным, от него не веяло могуществом, но он был свеж, ярок, и при этом принадлежал определенно парню. — Хватит! — третий женский голос был властным и холодным, и всем живым от него хотелось бы спрятаться, укрыться где-нибудь, где никто их не увидит и не найдёт, но не Кастору. Ему он показался родным и тёплым, успокаивающим. И пусть он не видел этих трёх леди и одного господина, но он знал, что они — самое прекрасное, что может быть на свете. — Это всё-таки мой наследник, и ко мне он взывал. Вы тут ну вообще ни при чём. Встань, малыш! Кастор попытался подняться — это стоило больших усилий. В глазах всё плыло, но он стойко поднимался и пытался не сильно шататься. Встав ровно, он стал пытаться рассмотреть стоящую перед ним леди, но видел только размытый образ. — Да погоди ты, давай я тебе помогу, герой! — раздался голос единственного парня в комнате, а потом ко лбу Кастора прикоснулись холодные и одновременно тёплые пальцы. И в мгновение ока по телу прошла волна бодрости, а взгляд прояснился — никакие очки ему больше никогда не грозят, хотя Мия и говорила обратное, когда не смогла восстановить его снижающееся зрение никаким способом. — Ладно, сестрица, ты общайся, а мы потом зайдём. Пока, малец! — махнул ему на прощание парень, а потом три фигуры, которые Кастор так и не сумел рассмотреть, растворились во тьме подземелий. — Ну, здравствуй, Гарри! Ты звал меня, просил о помощи — я помогу! И даже больше. Ты откроешь глаза и поймёшь, о чём это я. А теперь — спи! — она прикоснулась пальцами к его лбу, и тело мальчика мгновенно расслабилось. Он упал ничком, а тела Беллы и Антонина, наоборот, выгнулись и стали меняться. При этом по полу ритуального зала растекалась кровь всех троих и переплетались свечения над их телами.