Боги космоса

      Работоспособность модулей защиты от чёрных пятен, как и двигателей космических кораблей, скафандров и многой другой техники, обеспечивается пси-блоками. Они суть есть контейнеры с циркулирующей внутри пси-энергией. Это величайшее достижение, ставшее обыденностью. Магия, заточённая в аккумуляторы. Наука, достигшая уровня чудотворства. Основа и залог существования сверхцивилизации, дар Императора детям своим. Она — надежда. И она — опасность, ибо во вселенной есть много существ, что живут и питаются ею. Также есть и те, кто её создают, живые и разумные источники энергии. Величайший из них — Император, чьё тело даже тысячу лет спустя остаётся мощнейшим двигателем Империи, и чей разум по сей день правит нами. Другие же источники есть дети Его, в чьих жилах течёт кровь Его и воля Его. Дети Его есть всё человечество, ибо такова была воля Императора, пожелавшего разделить своё могущество со всеми.       Двери, ведущие в криоблок, ничем не отличались от остальных, имеющихся на корабле, за исключением чуть более тёмной поверхности, которую старательная рука уборщика почему-то обошла стороной. Харингтон выключил фонарь, прислонился к противоположной стене и закрыл глаза, желая отдохнуть хотя бы пару минут. Действие стимулятора уже кончилось, и сейчас организм неторопливо слабел. Харингтон не хотел тратить вторую, последнюю капсулу со стимулятором ради того, чтобы открыть один-единственный дьявольский проход. Ему нужен был сон, полноценный сон, какого он не видел уже очень давно. Нужно было поскорее закончить с этой проклятой «Судьбой» и двигаться дальше. Почему-то он не сомневался, что им будет, куда двигаться, что за дверьми будут нужные ответы, будет путь, ведущий к выходу из чёрного пятна. А если даже и не будет, то Харингтона это не особо волновало, также как не волновало всё то, что им уже пришлось пережить и сделать. «Если боги дадут мне шанс, то я сделаю всё, что потребуется. А если нет — значит такова их воля, и я ничего не могу с этим поделать.»       Кит вздрогнул, когда свет фонаря, снятого со скафандра и прикреплённого к портупеи, выделил из темноты сидящую фигуру с опущенной головой. На мгновение ему почудилось, что перед ним труп. Взгляд упёрся в фигуру, а боковое зрение всеми силами искало неведомый источник опасности. Замерев на несколько секунд, он смог разглядеть шевеление ноздрей, ровно втягивающих воздух, и с облегчением отбросил непрошеные мысли, позволяя им раствориться в мраке пространства. Кит осторожно приблизился и протянул руку, чтобы разбудить напарника. Но едва он наклонился, тот раскрыл глаза и остановил протянутую кисть со скоростью хищника, готового убивать. Повисла неловкая, осторожная тишина. Разглядев союзника, он разжал хватку, затем с явной неохотой начал подниматься на ноги.       — Ты в порядке? — Кит задал вопрос, уже зная, что Харингтон не ответит. Чего он не знал, так это того, с каким пренебрежением напарник посмотрит на него. Будто вопрос был оскорблением, в наказание за которым должна последовать смерть.       Поднявшись, фигура молча подошла к дверям криоблока, на мгновение замерла, слегка повернув голову, будто намереваясь что-то спросить, но тут же передумала. Кит воспринял это как своего рода месть за услышанную издёвку. Ему захотелось остановить Харингтона, чтобы они лучше всё обдумали, разработали план действий, но когда это желание возникло в голове, двери были уже открыты, а Харингтон вошёл внутрь, всем своим видом бросая вызов любому существу, рискнувшему спрятаться в темноте. Вернее, так показалось Киту. На деле помещение за дверьми было пусть тускло, но освещено, что не укладывалось в голове и вызывало сомнение в правдивости глаз. Казалось невозможным, что после стольких лет электричество всё ещё поступало сюда.       Помещение криоблока по размерам напоминало грузовой отсек. Вдаль уходили стеллажи с восьмидесятью выдвижными капсулами, по десять на стеллаж. Между ними обнаружился спальный мешок и ящики с провизией, намекающие, что здесь кто-то жил. Там же в куче валялись сменные комплекты одежды и обуви, некоторые из которых были заляпаны высохшей кровью. Большинство капсул были испещрены следами выстрелов из бластера, а стены пестрили выплавленными на них узорами. Сомнения о том, куда именно потрачены два десятка бластерных батарей, отпали сами собой. В том месте, где следов стрельбы было больше всего, на полу виднелся очерченный золой человеческий силуэт. Кто бы и под каким предлогом ни стрелял, он окончил свои дни здесь. Пройдя до самого дальнего угла, пришельцы обнаружили самую странную и вместе с тем желанную находку — одна из криокапсул всё ещё работала и находилась в активном состоянии.       Пришельцы приблизились к ней и осмотрели внешний слой. Харингтон нажал на большой кнопку, и капсула, напоминающая гроб с тремя клавишами на крышке, с визжащим звуком выехала вперёд. Он собрался открыть защитное покрытие, чтобы посмотреть, кто находится внутри, но Кит остановил его.       — Подожди, мы не знаем, что там может быть.       — А это так важно? — в голосе чувствовалось раздражение. — Что-то изменится, если мы откроем капсулу не сейчас, а потом? Сколько ты хочешь ждать: минуту, час, день? Что изменится за это время? — ледяные ноты уступали гортанному рычанию, выдававшему психическое напряжение и глубокую усталость. — Просто будь готов ко всему, это не сложно.       — Ты сказал, что я нужен тебе как псионик, ну так дай мне время собраться с силами!       — Ну валяй, скажи мне, колдун, что ты видишь здесь? — Харингтон с усмешкой наблюдал, как союзник опустил руки на капсулу, пытаясь прощупать её внутренности.       — Ничего, — выдавил тот из себя, а потом с неохотой добавил: — сквозь покрытие ничего не чувствую. Харингтон рассмеялся.       — Прибереги псионику на случай, когда от неё будет толк. — раздражение слетело с лица, словно маска.       Харингтон нажал на первую кнопку, и защитное покрытие крышки отъехало в сторону. Сквозь появившееся стекло стало видно женский силуэт. Не став вглядываться, Харингтон нажал вторую кнопку. Внутри послышались звуки, началось движение, поверх стекла появились индикаторы состояния тела. Внутренности капсулы засветились знакомым фиолетовым цветом. Спустя минуту свет погас, третья кнопка загорелась зелёным, Харингтон уверенно нажал на неё. Крышка отъехала в сторону, лежащая девушка зашевелилась. Кит сделал шаг назад, а Харингтон остался стоять рядом, протянув руку. Девушка осторожно начала подниматься, но увидев его, пришла дикий ужас. Тогда она с резким криком перегнулась через стенку капсулы и направила удар правой в лицо Харингтона. Он не стал уклоняться, кулак едва коснулся челюсти, а девушка потеряла сознание и повалилась на пол. Харингтон нахмурился, глядя на неё.       — Вот вам и благодарность за спасение, — пробубнил Кит. Харингтон пнул девушку ногой, тогда Кит возмутился: — Что ты делаешь?       Харингтон не ответил. Он пристально смотрел на упавшее тело. Кит грубо отодвинул его и принялся осматривать их находку на предмет повреждений. Проверил пульс, посветил фонарём в глаза на этом его познания в медицине заканчивались.       — С ней всё порядке, — стараясь не слишком прижимать к себе, он поднял её и нарочито грубо, на вытянутых руках, перенёс на спальный мешок, затем приблизился к другу, стараясь скрыть смущение. — Что на тебя нашло?       Харингтон не ответил, не обращая внимания на конвульсии напарника, он пристально смотрел на девушку, как законник смотрит на подозреваемого, могущего в любой момент сбежать. Затем повернулся к капсуле, тщательно осмотрел её, но ничего не найдя подошёл к телу на мешке и сказал, глядя союзнику в глаза:       — Будем считать, что всё обошлось. Иди одевайся, мы уходим. Её понесу я, так быстрее. Буду ждать в баре.       — Уверен, что не нужна помощь?       — Всё в порядке, Кит, кем бы она ни была, для меня угрозы не представляет, — его голос звучал умиротворяюще, будто и не было в этой ситуации никакой двусмысленности. Его голос успокаивал, отметал все сомнения, не заставлял подчиняться, но не оставлял иного выбора.       Кит, не найдя сил противиться, послушно направился к выходу. Когда он ушёл, Харингтон пристально посмотрел на тело на спальном мешке, ещё раз с пренебрежением пнул. Та не шевельнулась, всё также лёжа в отключке. Тогда он поднял её и направился к шлюзовому отсеку. Фонарь скафандра всё также рассеивал тьму на пути, но сейчас что-то изменилось. Что-то толкало к выходу, нашёптывало: «Ты всё делаешь правильно, правильно». Нечто проникало в разум, ласкало внутренности черепа, Харингтон мог поклясться, что слышит за спиной смех, тонкий и склизкий, кто-то очень высокий и тонкий смеялся всего в двух шагах у него за спиной. Но он ни разу не обернулся. Шагая по тёмным коридорам, он ни разу не остановился, ни разу не позволил себе замедлить шаг или даже повернуть голову чуть в сторону. Слишком хорошо он знал повадки тех, кто предпочитал оставаться во тьме.       К шлюзовому отсеку пришлось идти через столовую, поскольку там все двери были уже открыты, а отпускать тело, чтобы открыть новые проходы, не хотелось. Сейчас, со снятым шлемом, он всем естеством чувствовал зловоние столового помещения. Зловоние, не поддающееся времени, оно не слабело с годами, не улетучивалось, а будто только набирало силу, как дорогое вино. Зловоние состояло из букетов дерьма, мочи, гнили и спермы. Когда человек дошёл до середины помещения, зловоние обрело разум и накинулось на него волнами со всех сторон. Обрушивая удары на сознание, заставляя глаза слезиться, а лицо морщиться в гримасе отвращения и боли, зловоние принимало облик человеческих силуэтов во всех самых мерзких их проявлениях. Оно являло картины совокупления, испражнения, чревоугодия и насилия в едином ритме единой картины, где каждый образ переходил из одной сцены в другую, каждый раз становясь всё более гротескным. Оно заманивало, обещая дать свободу и величие, какие могут дать лишь призраки порочных желаний, оно кружилось сумасшедшим водоворотом, соблазняя пришельца присоединиться к безумному танцу человеческого падения. Харингтон не выдержал и опустился на колено. Медленно, будто воздух был в сотни раз плотнее, чем ему положено, он потянулся за шею, заставляя шлем вылезти из складок скафандра. Надев его и плотно закрепив зажимы, Харингтон принялся быстро дышать, желая скорее избавиться от смрада снаружи. Тяжело покачиваясь с ношей на руках, он зашагал к выходу, чувствуя как с каждым шагом, его собственное тело наливается расплавленным металлом.       Дойдя до шлюзов, он не стал надевать на девушку скафандр, как предписывала инструкция. Не стал даже проверять его наличие в отсеке. В этом не было смысла. Или ему так казалось. Он так и прошёл с ней через шлюзовую дверь, потом, дойдя до конца шлюзового моста, через вторую. Перед третьей позволил себе отдышаться, а затем прошёл дальше. Не теряя времени, положил свою ношу в одну из кают. Уходя, услышал у себя за спиной женский голос: «Харингтон». Был это голос их находки, его воображения или чего-то ещё, выяснять он не стал и поковылял к бару, держась за стены.       Нужно было выпить. Жутко хотелось спать, но нужно было выпить. Он не станет тратить последний стимулятор. Не станет. Пока слишком рано. Сейчас нужно выпить, поговорить с Китом, а потом спать. Нужно было разъясниться с Китом сразу, когда они только нашли её, но тогда просто не хотелось оставаться на этом проклятом корабле ещё дольше. Харингтон усмехнулся — можно подумать, этот корабль не проклят. Проклятая «Судьба». Проклятая «Жизнь». До чего же всё это смешно. Некоторые считают богов чудовищами, Харингтон считал их шутами. Очень плохими шутами, любящими очень дурные каламбуры.       Кит торопился, он ничего не понимал. Зачем Харингтон велел снять скафандр? Ведь знал же, случись что, помощи от него не будет, ну не маг он. То, как Харингтон смотрел на девушку, будто что-то в ней увидел, озадачивало. Хорошо, если это просто естественный интерес к женскому полу, а не нечто иное. Но почему она так смотрела на Харингтона? Сначала Кит принял этот взгляд за обычный страх, но чем больше он думал над этим, тем сильнее убеждался — она узнала его. Они что, знакомы? Тогда почему Харингтон ничего не сказал? Быть может, просто хотел отложить разговор на более благоприятное время? С другой стороны, подозрительность друга могла и не иметь под собой никаких причин, кроме банальной осторожности. Но эта девушка… она совершенно точно узнала его, в этом никаких сомнений не было. Кит боялся, что их находка может привести к чему-то плохому. Но он верил Харингтону, верил, что тот знает, что делает. Потому не стал расспрашивать, возражать. Он всегда так делал, и именно поэтому до сих пор оставался жив. С самого начала Харингтон знал, что и когда нужно делать. Потому сейчас Кит торопился, торопился, чтобы помочь другу. И неважно, с какими трудностями придётся столкнуться.       Он быстро оделся и прошёл через все помещения, на ходу скрепляя зажимы и боясь заблудиться в тёмных коридорах. Остановился только в столовой, шлем был надет, так что особого дискомфорта от пребывания там он не чувствовал. Дальше находился склад, но также был ещё один проход, ведущий к шлюзам. Проход, который они так и не осмотрели, решив, что в этом нет никакого смысла, ведь это был просто пустой коридор. Или должен был быть просто пустой коридор. К тому же, для этого им пришлось бы возвращаться в столовую, а этого делать не хотелось. Но сейчас Кит уже был тут, а значит терять нечего. Поэтому он проигнорировал путь, ведущий к складскому отсеку и направился за угол кухни, к неприметному коридорчику. Деревянная дверь, видавшая лучшие дни, выделялась на общем фоне своей обветшалостью, «деревянностью». Харингтон посмеялся бы над этим. Но сейчас его не было, поэтому Кит просто открыл её и прошёл внутрь. Едва он переступил порог, фонарь, возвращённый на скафандр, потускнел. В воздухе витали клубы пыли, а стены отражали звуки шагов. Кит тут же пожалел, что пошёл сюда — коридор одним своим видом внушал первобытный страх. В нём не было ничего, кроме самого коридора, темноты и принадлежностей для уборки: швабры, вёдра, тряпки, опять швабры, опять вёдра, опять тряпки. Должно быть, тот кто занимался уборкой, притащил всё это сюда, каким-то образом умудрившись не испачкать пол грязью из столовой. Скорее всего, это была та девушка. Пройдя две трети пути, Кит остановился и посмотрел вверх. Вентиляция оказалась открыта. Тогда он взял самое большое ведро и поставил под ней, чтобы заглянуть внутрь. В стороне по направлению к шлюзам по следам пыли было видно, что здесь кто-то ползал. Кит приложил ладонь к отпечатку руки, оказавшемуся почти в два раза меньше. Тогда он развернулся, чтобы осмотреть пространство с другой стороны, и увидел лицо. Лицо с длинными, чёрными, слипшимися волосами смотрело на него глазами без зрачков. Шея, вывернутая на 180 градусов, напоминала толстый канат, а разорванный рот раскрылся в огромной ухмылке, готовой сожрать. Кит застыл в ужасе, не решаясь шевельнуться, дыхание перехватило, а всё тело свело судорогой. С огромным трудом он нашёл в себе силы, чтобы подогнуть ноги и повалиться на пол. Кособочась перевернулся на спину и, светя фонарём в зев вентиляции, судорожно дёргаясь, пополз назад. Спустя полметра остановился и подогнул ноги под себя, чтобы можно было резко встать и побежать. Свет фонаря дрожал, пока Кит медленно поднимался, вслушиваясь в металлическое пространство вентиляционных ходов. Тут до него дошло, что это был труп. Всего лишь труп со свёрнутой шеей и высунутым языком, а порванный открывающийся рот не более, чем воображение. Осознав это, он услышал звук собственного сердца, бьющегося с такой силой, что становилось больно. Тогда он заново поставил ведро и вновь просунул голову в проём. Лицо высохшей мумии было всё на том же месте, не сдвинувшись ни на миллиметр, но теперь оно не пугало, а скорее вызывало сочувствие и отвращение. Переборов последнее, Кит потянул труп за руку, вытаскивая наружу. Мумия не сопротивлялась, а лишь с треском повалилась на пол. На ней было лёгкое грязное платье в разводах на голое тело. Лет 16, не больше, заключил Кит. Помимо свёрнутой шеи, у трупа был сломан позвоночник в трёх местах и раздроблена левая ступня, обуви и каких-либо украшений не было, из затылка выдран клок волос. Раньше она была весьма привлекательна — Кит поймал себя на том, что откровенно любуется мёртвой фигурой, её формами и изгибами. Было приятно представлять, какими они были раньше: на вид, на ощупь, каким горячим был её язык и каким сладким он мог быть на вкус. С трудом он отвёл взгляд. Облизывая губы, осмотрел внешний вид вентиляции и прикинул, на каком расстоянии находилось тело. Выходило так, что кто-то преследовал её в проёме, а когда она уже была у выхода, поймал за ногу, сжав до хруста, забрался сверху, попутно продавливая спину, и несколько раз крутанул шею. Проём был узкий, так что это был кто-то небольшого размера — немногим больше, чем она сама, но значительно сильнее. Нужно поговорить с Харингтоном. Быстро.       С момента последнего посещения, бар изменился. Свет потускнел и будто приобрёл коричневый оттенок, и не столько освещал всё вокруг, сколько создавал неприятные и плохо пахнущие тени. Дрон-бармен, ранее покоившийся в стене, лежал на полу в разобранном виде, окружённый мелкими деталями. Весь имеющийся алкоголь выставлен на стойку. Всего оставалось 4 литра виски, 9 бутылок вина и литр спиртовой настойки. В отличии от всего остального, настойка была сделана уже здесь, на борту — тогда на неё ушла добрая половина медицинских запасов спирта. Экипаж был счастлив, каждый клялся именем Императора, что это лучший напиток, который им доводилось пить в своей жизни. К тому моменту капитанские изысканные вкусы в отношении пития уже всем осточертели, и даже самогон, купленный перед отлётом, не причинял радость — то ли дело настойка.       Месяцы беспробудного пьянства могли опустошить запасы любого корабля, но только не этого. Потому что мудрый капитан всегда запасается впрок, и никакая неудача не способна поколебать дух космоходов, капитан которых мудр. Капитан Линч был мудрейшим. Склизкой сволочью, но мудрейшим — его команда никогда не знала отказа ни в чём, чего могла пожелать их душа. Но при всех своих неоспоримых заслугах, мерзкий характер Линча частенько не давал покоя собравшимся на борту. Бывало напившись, тот начинал читать проповеди, которые многие сочли бы богохульными, поскольку создавалось впечатление, будто капитан ставит богов выше Императора. Разумеется, в слух упрекнуть его в этом никто бы не посмел, ибо в гневе Линч быстро терял голову — нередко дело доходило до драки. Победителем неизменно выходил капитан, поскольку его кулак был лишь немногим меньше самой умной головы в галактике. Ростом он был на две головы выше любого другого космохода, а в талии до того широк, что два взрослых мужчины лишь с трудом могли его обхватить. Поговаривали, что могучее телосложение капитана это результат незаконной генной модификации. Его склонность впадать в неистовство косвенно подтверждала эти подозрения. А в какой-то момент стало известно, что капитан сирота, чего он и не скрывал. Все, до кого доходило это знание, сразу же уверялись, куда именно могли пропасть его родители, ибо закон очень сурово относится к сектантам. Особенно к тем, которые промышляют подпольной генной инженерией в обход стандартных предписаний, установленных великим Владыкой.       Все эти домыслы, в купе с крайне дурным нравом, не позволяли капитану Линчу завести постоянный экипаж. Люди сменяли друг друга каждый рейс, а домыслы и рассказы про капитановы безумства передавались между ними, как особо ценные сведения. Дошло до того, что список в 40 членов экипажа капитан был вынужден сократить до 15, а оставшиеся места занять дронами. Устранить постоянную текучку это решение не смогло, однако теперь Линч хотя бы успевал запоминать имена своих подчинённых. И всё же, каждые 2-3, максимум 4 рейса делать это приходилось заново. Никто не мог долго с ним уживаться.       Но хуже буйств были его проповеди. Когда он говорил о богах, о том, что они могут дать верным послушникам своим, о грехах и всём прочем, терпеть их ещё можно было. Но бывали такие дни, когда он чересчур увлекался — прославляя величие духов, он забывал о величии Владыки. Тогда, явно не искренне, а лишь чтобы оправдаться, он начинал цитировать тонким противным голоском хроники древних времён или стилизованные постпророчества, кои были популярны в начале третьей эпохи. «И сказал пророк, – начинал он, — когда Двенадцать взошли на престол, собрались вокруг них лжецы и клеветники сотни тысячи языков, предатели и мерзавцы сотни сапог. Воры, убийцы, кровопийцы и всякого рода проходимцы в одеждах разных, одеждах разноцветных. Собрались они все у престола, в двенадцать пар ног поклонились, сами поднялись, а головы так у ног и остались…» Кончались эти тирады обычно его одухотворённым мерзконьким смехом. Чужое отвращение он воспринимал как своего рода комплимент, и потому в самые ответственные моменты начинал потирать свои огромные сальные руки, с наслаждением бегая по бледным лицам большими стеклянными глазами навыкате. Единственный, на кого его театральные выходки не производили впечатления, был Харингтон. Харингтон с самого начала держался в стороне, но при этом всегда был рядом. Безучастно, внимательно наблюдая за всем, что делал капитан, ловя каждый его жест, но не проявляя ни малейшего интереса или согласия. Это бесило Линча, но в то же время будто заводило — он смотрел на Харингтона, как голодная свинья на связанного раба культистов. Свинья, которая очень давно ничего не ела и теперь с остервенением вгрызается в плоть. Но как бы она ни старалась, как бы не напрягала челюсти, вкусное мясо никак не хочет отделяться от тела хитрого двуногого. Кости никак не хотят ломаться, глаза не пытаются вылезти из его проклятого черепа, а уродливое спокойствие не собирается стираться с его поганого лица. «Почему я не могу сожрать тебя, почему ты не поддаёшься, почему не хочешь отдать мне своё вку-у-усное мясо. Сожру, всё равно сожру! Мерзкий человечешка, глупый недохищник, мерзкий падальщик, твоё мясо всё равно будет моим!» В эти минуты его взор затуманивала кровавая пелена, а ненависть настолько переполняла, что он мог только неистово дрожать всем телом и неразборчиво бормотать всевозможную ересь, приводя зрителей в полнейший ужас. А Харингтон всё также невозмутимо смотрел в большие стеклянные глаза, полные безумия. «Этот взгляд. Ненавижу. Как же я ненавижу этот взгляд. Прекрати смотреть на меня так, прекрати. Сделай хоть что-нибудь, хватит смотреть на меня, как на маленькую, безобидную, бесполезную муху!» Позднее, приходя в себя в каюте, на мостике или в баре, Линч неизменно задавался вопросом, который озадачивал его и бросал в холодный пот: «кто ты такой, Харингтон? Какого чёрта делаешь на моём корабле?».       — Я не сплю, — Харингтон поднял голову в кромешном полумраке, не давая Киту встряхнуть себя, — просто прилёг отдохнуть. Тебя долго не было, что случилось?       — Я нашёл труп девушки в вентиляции. В том проходе, который мы так и не обошли.       — Вот как значит, интересное упущение. Красивая, надеюсь? — улыбка на усталом лице выглядела ещё более болезненной, чем обычно, а голос и красное лицо свидетельствовали о глубоком опьянении.       — Очень. Что с шеей? Это она сделала? — спросил Кит, усаживаясь напротив в кресло и указывая на синяки, которые заметил только сейчас.       — Да, — не задумываясь солгал Харингтон, выпрямляясь на стуле и внимательно наблюдая за реакцией собеседника.       — Как это случилось? — в глазах Кита мелькнуло сомнение.       — Болезненно.       — Она назвала своё имя?       — Нет. Она всё ещё спит. Я оставил её в каюте Линча.       Лицо Кита скривилось от омерзения. Он даже забыл про свои подозрения относительно девушки.       — Как тебя занесло в вентиляцию? — закатив глаза, спросил Харингтон.       — Просто увидел, что она открыта, решил проверить. И, ну, поначалу я принял её за мертвяка, — помялся Кит, машинально оттягивая кожу на горле. — Там за ней кто-то гнался, у неё сломана нога, спина и шея… — Кит странно приободрился, хотел продолжить, но был оборван.       — Как интересно, не находишь? — Харингтон тянул слова, будто они были дорогим вином, наслаждаясь каждой гласной. — Уверен, этот некто вдоволь позабавился с ней. Ты хорошо осмотрел тело? — его глаза светились весельем. — У неё была раздроблена щиколотка верно?       — Как ты узнал?       — Мне знаком этот почерк. Так поступают даэдры. Они никогда не будут ломать кости, если их можно дробить, — Харингтон расслабленно откинулся в кресле, держа в руке воображаемый стакан и улыбаясь во весь рот. — Дальше — позвоночник наверняка сломан в нескольких местах, так? — дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Тварь забралась на жертву сверху и медленно продавливала каждый позвонок, наслаждаясь криками куска мяса. Затем также медленно продавила шею. Я прав?       Кит побледнел, его била мелкая дрожь, а колени начали подкашиваться. Он что-то пытался сказать, но голос не слушался.       — Скажи, ты представлял себя на месте убийцы? — неожиданно для самого себя спросил Харингтон. — Ты ведь наверняка думал, смог бы ты сам пролезть туда, представлял, как забираешься на неё всем телом. Как твой член проходит в её промежность, как он ёрзает. Признай это! — изо рта Харингтона пошла пена, не отдавая себе отчёта ни в чём, он встал, протягивая руки к шее Кита, — ты бы хотел, чтобы она душила тебя? — он схватил Кита за горло и повалил на пол. Тот был похож на тряпичную куклу и не сопротивлялся. В голове промелькнула мысль: «что я делаю?». — Ты жалок, всегда был жалок, надо было прикончить тебя с самого начала, вспороть живот, вырезать сердце, но теперь у меня есть она. Ещё одно мясо, мы хорошо повеселимся. Быть может, даже поиграем с твоим трупом. Даже несколько раз. — Харингтон краем сознания цеплялся за своё тело, чувствуя как всё больше теряет контроль.       Всё вокруг побагровело, на стенах заиграли тени неведомых чудовищ. Мышцы Харингтона напрягались всё сильнее, сжимая руки в тиски, по всему телу ощущались чьи-то ласкающие прикосновения. Наконец Кит перестал дёргаться и обмяк. Тогда Харингтон разжал руки и что есть силы принялся бить по его горлу, извергая проклятия и плевки во все стороны, от стен раздавался восхваляющий смех: Харингтон. Харингтон.       — Харингтон, что с тобой?       — Что? — Харингтон поднял голову, с удивлением осматриваясь по сторонам. Наваждение пропало.       — Я сказал, что нашёл тело в вентиляции. — Кит, как ни в чём не бывало, сидел напротив, положив руки на стол и с подозрением глядя на друга.       — Вот как, — «проклятье — подумал Харингтон, — неважно, это мелочи», — ступня, позвоночник, шея?       — Да, но… как ты узнал?       — Неважно… — процедил Харингтон, растирая виски. — Это типичный метод убийства для даэдров.       — Такие же, как были у нас?       — Нет, дружище, — «дружище», это слово Харингтон употребил впервые, и оно звучало по странному неестественно, будто насмешка, прошенная в спину, — то были обычные мертвяки. Даэдра это куда более серьёзное дерьмо, в которое мы влипли.       — Что с девушкой? — Кит, к разочарованию собеседника, опять излучал всё ту же неуверенность, что была так ему присуща. Харингтон отметил, что в этот раз она не расстраивает, а успокаивает его, как бы говоря: «всё хорошо, всё по-прежнему нормально и поддаётся контролю».       — Узнаем, когда проснётся. А сейчас мне нужно поспать, — поднявшись с места, он сделал паузу, потом продолжил, — я буду спать долго. И запру дверь. Ты сделай тоже самое.       — Подожди, а как же тело? Тебе не интересны подробности? А что с даэдрой? Ты не хочешь сперва составить план действий?       — Нет, — с раздражением бросил Харингтон и начал уходить, — это может подождать.       — Стой! Скажи хотя бы, что у тебя с шеей, это она сделала? Харингтон замедлился.       — Да, — невозмутимо солгал он, растворяясь в полумраке.       Киту на секунду показалось, что тень Харингтона раздвоилась, будто рядом с ним шёл кто-то ещё. Он отвёл взгляд, с сожалением уставившись на останки некогда хорошего дрона-бармена. Осмотрев запчасти, с удивлением обнаружил, что некоторых деталей не хватает.