* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
В шаге от пропасти. Глава 6. * * *
Противная трель будильника действует сейчас на меня словно отбойный молоток. За окном еще темно, что неудивительно, скоро зима. Пытаюсь разлепить опухшие от истерик и слез глаза. Первая попытка оказывается провальной, как и вторая. Может это знак? Знак это, или нет, не имеет значение, встать все равно придется. В комнате слишком холодно, даже для такого человека, как я. Руки и ноги покрываются гусиной кожей. А по спине туда — сюда бегают мурашки. Нос в секунды становится ледяным, и лицо неприятно покалывает. Принимаю сидячее положение и оглядываюсь вокруг, пытаясь найти источник холода. Пробежав глазами по комнате несколько раз, наконец натыкаюсь взглядом на открытые настежь три окна. В голове сразу всплывают воспоминания вчерашнего вечера.Руки дрожат. Из-за слез все становится размытым, а взгляд не может сфокусироваться на чем-то определенном. Зрачки бегают по окружающим меня предметам. Будь проклят этот ключ! Когда я уже с седьмой попытки не могу открыть дверь, сдаюсь. Оседаю на пол и начинаю безудержно плакать. Горькая боль разливается внутривенно, будто мне только что ввели ее капельницами. И по ощущения таких капельниц было по меньшей мере две сотни. Дыхания не хватает на нормальные вдохи и выдохи, и из-за этого ужасно кружится голова, а может из-за бутылки виски, которую я держу в руках? Да, впрочем это и неважно. — Боже, чем я тебе так не угодила? — поднимаю голову к потолку и спрашиваю у всевышнего будто он меня услышит. Если посчитать сколько я за последние две недели обратилась к Богу можно подумать, что я самый верующий человек на всей Земле. Только вот почему-то Господь совсем меня не слышит. Либо ему плевать на меня, что в принципе логично, потому что у него еще семь миллиардов людей. Либо его и вовсе нет, что тоже разумно. — Когда все это закончится? — обращаюсь я уже сама к себе. Слезы неприятно щекочут чувствительную кожу лица. Пытаюсь их аккуратно вытереть, но все равно задеваю указательным пальцем свежую ранку. Больно. Не столько больно физически, сколько морально. Меня опять унижают и бьют. Это моя новая жизнь? Если так, то мне жаль себя. Убежав от одного монстра, я попала к другому. Только вот, если раньше я думала, что Булаткин будет наносить удары словами, то я ошибалась. Все они одинаковые. Соленая жидкость подступила к глазам новыми порциями. Я уже бросила попытки вытереть слезы. Может, поплакав мне станет легче? Хотела бы я надеяться на это, потому что сейчас мне до невыносимости хреново. Обида будто бы поселилась внутри меня. Невероятная обида, которая вряд ли очень скоро меня покинет. Неприязнь начала душить меня мыслями, которые лезут в голову. Мне противно от самой себя. Боль вперемешку с отчаянием заполнили пространство. Я не чувствую ничего и одновременно с этим ощущаю калейдоскоп эмоций. От обиды до мерзости. Нет. Не к Булаткину. К себе. Когда уже в третий раз по коже табуном пробегают мурашки, а нос становится холодным, я решаю предпринять еще одну попытку открыть дверь и мысленно молю Бога, чтобы замок поддался и я смогла войти в квартиру.
Встаю босыми ногами на холодный паркетный пол и тут же ежусь. От кончиков пальцев до волос на голове разрядом проходит холод. Натягиваю на себя одеяло, и не забыв про тапочки спешу закрыть окна и включить теплый пол на максимальную температуру. Повыше натянув одеяло, я решаю сходить в теплый душ. Молю всевышнего, что бы на этот раз горячая вода была не отключена. И, о Боги! Горячую воду включили. Радуюсь, словно маленький ребенок, которому купили игрушку, о которой он долго-долго мечтал. Немедля больше ни секунды скидываю одеяло на успевший за некоторое время нагреться пол. Вслед за одеялом летит ночная сорочка и резинка, которая всю ночь была у меня на волосах. Из лейки душа, которая неподвижно подвешена над самым потолком, ровными рядами стекают струйки воды, падая сначала на волосы головы, а потом и вовсе на все тело. Резко вода начинает становится обжигающе горячий. Я невольно взвизгиваю и поддаюсь чуть в сторону. Выровняв температуру до приятной моему телу я продолжая стоять под струйками воды неподвижно. Это только начало дня, а я уже уставшая. Внутри, как-то пусто. Состояние такое, когда руки не можешь поднять и ничего не хочется. Н и ч е г о. Тяжело вздохнув, тянусь за шампунем. Ненавижу женские запахи шампуней, гелей для душа и всего-всего прочего. Не люблю запах лаванды или легкой ванили. Именно поэтому у меня на полках в ванной комнате не найти подобных продуктов. И сейчас я аккуратно выдавливаю на свою руку мужской шампунь с запахом ментола и мятой. Медлю с нанесением его на голову и вдыхаю этот потрясающий запах. От горячей воды по телу выступил крапинками пота, но очень скоро он смешался с водой и вовсе стек вниз. Зеркало и кафельная плитка запотели. Моя кожа раскраснелась, а в голове послышалось легкое гудение. Скорее всего я и вправду переборщила с температурой воды. Завернувшись в полотенце, я очень хочу выйти из душного помещения и открыть окна, которые я совсем недавно закрыла. Проходя мимо комнаты, которая на время ссоры с родителями стала Настиной, вижу, как безмятежно спит рыженькая девочка. Ее волосы раскиданы по всем трем подушкам, которые она стащила из гостиной. Вспоминаю себя в ее годы и понимаю, что она совсем еще малышка, ребенок. Я не хочу, чтобы моя судьба хоть чуть-чуть повторилась касательно ее жизни. Не хочу, поэтому обязательно сегодня поговорю с ней насчет таблеток и ссоры с родителями. Мимоходом взглянув на часы, которые в тишине квартиры так громко тикают, замечаю, что начинаю хоть чуть-чуть, но опаздывать. Окинув комнату и девушку, спящую на кровати, в последний раз направляюсь собираться. У самого входа в комнату запинаюсь о бутылку виски, которую я вчера по всей видимости тут и оставила. Негромко чертыхаюсь под нос и радуюсь, что в это время Настя уже спала.[* * *]
— Девушка, вы бы не могли уступить место мальчику? —за спиной послышался довольно-таки хамоватый голос, — Нет, ну вы посмотрите, ни стыда ни совести. Тяжело вздохнув, я все-таки поворачиваю голову на источник звука. Передо мной стоит женщина, на вид ей лет пятьдесят, а рядом с ней десятилетний мальчик. — Извините, нет, — слабо улыбаюсь я и молю всех существующих и несуществующих богов, чтобы эта женщина не развела скандал, потому что моя голова готова развалиться на две части, а ноги после вчерашней двенадцать часовой тренировки болят так, что представить сложно. — Какая ужасная молодежь пошла, смотреть страшно, — видимо боги не услышали моих молитв, ну или просто решили поиздеваться. Мне в последнее время все больше и больше кажется, что в прошлой жизни я хорошенько так накосячила. Может я была серийной убийцей? Иначе я не могу объяснить то, что в этой жизни судьба так издевается надо мной. Например, вот сейчас, в свой выходной я вынуждена в девять утра ехать в офис. А все по вине никого иного, как Булаткина. За своими мыслями о судьбе, карме и прошлой жизни я почти пропускаю свою остановку и буквально вылетаю из трамвая. Как только мои ноги соприкасаются с твердой поверхностью асфальтированной дороги, я слышу, как с характерным звуком захлопнулись двери транспортного средства. Под ногами хрустит свежевыпавший снег. Нос у меня заложен, поэтому приходится вдыхать и выдыхать ртом, из-за чего горло начинает больно саднить. Глаза слезятся, и картинка окружающего мира вмиг становится размытой, будто бы в расфокусе. На ощупь нахожу уже знакомую мне дверную ручку и дернув ее на себя захожу в здания офиса. Из-за перепада температур глаза слезятся еще больше, а вскоре и вовсе неровными ручейками слезы начинают течь по щекам. При этом «задевая» ранку от чего я морщусь. На ресепшене сегодня Лиза, поэтому проходя мимо нее я лишь сдержанно киваю. У нас не очень хорошие отношения. Иду к лифтам. Вокруг много знакомых и не очень человек. Обстановка давит на голову. А когда вдалеке я замечаю Матвея, который в свою очередь завидев меня помахал мне рукой, я пытаюсь прикрыть волосами свежую рану, поскольку не один даже самый плотный тональный крем не берет ее. — Мира, привет, — по-дружески обнял меня брюнет и улыбнулся во все тридцать два, — Ты тут какими судьбами, у вас же выходной? — Нужно решить некоторые дела с начальством, — увиливаю от ответа я. Не говорить же ему, что меня ударил Крид и поэтому я хочу уйти из его команды. — Рабочая жизнь он такая, — с такой же, как и в начале разговора, неподдельной улыбкой замечает Мельников, — Будь здорова. Спасибо. — в носу начинает зудеть и я, успев прикрыться чихаю. Не хватало еще заболеть. Видимо все из-за того, что я вся мокрая стояла у открытого окна, а сегодня и вовсе всю ночь спала с тремя открытыми форточками. Похоже пора уже заканчивать с моей любовью к открытым окнам и сквознякам. — Оу, а это, что у тебя? — его голос стал серьезнее, а глаза прищурились, сфокусировавшись на моей скуле. Черт! Забыв про мое «ранение» я убрала волосы за уши. — Это… — мозг в шоковом режиме пытается придумать правдивую версию, — Это я вчера в дверной проем неудачно вписалась, — жму плечами я, а Матвей недоверчиво смерил меня взглядом, — Ну, я пойду, меня там Тимур ждет, — неловко переминаюсь с ноги на ногу, понимая, что моя ложь не пришлась парню по вкусу. — Беги, еще увидимся, — к моему великому счастью брюнет не допытывает меня, а просто отпускает.[* * *]
Закрываю за собой дверь кабинета Тимура Ильдаровича. Помещение довольно-таки просторное и, что удивительно, сделано полностью в белых тонах. По моему скромному опыту нахождения в различных кабинетах этого офиса — то это первый полностью белый кабинет. Даже как-то непривычно находиться в такой обстановке. С учетом того что сегодня одета в полностью черные вещи, я будто бы слепое пятно выделяюсь в этом кабинете. — Здравствуй, Мирослава, — мужчина оторвался от каких-то бумаг на своем столе и перевел взгляд на меня. — Здравствуйте, Тимур Ильдарович, — неловко переминаюсь с ноги на ногу я, — Я присяду? — головой указываю на стул, который расположен напротив его стола. — Да, конечно. Вы что-то хотели обсудить? — Да, я хотела обсудить. Можно ли разорвать контракт? — ладошки вспотели, а в горле пересохло. Стараюсь не выдавать своего беспокойства и облокачиваюсь на спинку кресла всем корпусом, но никак не могу принять удобное положение, поэтому начинаю ерзать. — По какой причине вы хотите прекратить сотрудничество с лейблом? — если до этого Тимур как-то поверхностно относился к нашему диалогу, то теперь его внимание было приковано ко мне полностью. Он пробежался по моему лицу пару раз и остановил свой взгляд на ссадине. — Дело в том, что мы с Егором не можем найти коннект. На каждой репетиции мы ссоримся, а это мешает рабочему процессу, — о вчерашнем конфликте я решила умолчать, все-таки у него тур уже вот-вот начнется. Ну вот, опять ты поступаешь, как благородный член «красного креста»? Когда же ты, Мира, научишься ставить себя на первое место? —Извините за вопрос, а что у вас с лицом? — мои руки рефлекторно тянутся к скуле. Я опять слишком сильно надавливаю на нее пальцем, из-за чего глубоко вздыхаю. — Да вчера просто в подъезде кто-то лампочку выкрутил, и я неудачно вошла в квартиру, — стараюсь придать голосу хоть намек на усмешку, но видимо актриса из меня еще та. — Вернемся к делу, — мужчина переводит взгляд обратно на монитор, но я вижу, что его моя ложь не воодушевила, — Контракт был заключен две недели назад, его длительность составляет шесть месяцев, — достав что-то из ящика в столе продолжил Тимур, — Контракт можно разорвать по трем причинам. Первое — если артист и танцор солидарны и этом решении. Ох, не думаю я, что Булаткина сильно обрадует эта новость. У него через считанные дни тур, а через полтора месяца сольный концерт. — Второе — если у танцора есть веская причина, то есть, это может быть серьезный перелом, травма или беременность, — брюнет внимательно посмотрел на меня, а потом задержал взгляд на моих руках, который как раз-таки были сложены на животе. — Оу, нет, я не беременна, — как только до моего мозга дошло, что имеет в виду Тим, я немного опешила, а после поспешила ответить и опровергнуть его сомнения. — И третье — выплата неустойки. Так как поиск нового танцовщика в команду занимает определенное количество времени, концерты и выступления проходит только с тремя танцорами, за это и следует выплачивать неустойку. Что ж, первый вариант прогорает сразу. Если Крид узнает, что я собралась увольняться, он меня задушит или закопает заживо. Теперь то я в этом уж точно не сомневаюсь. Второй вариант тоже не подходит. Я не беременна и ничего не ломала. А еще я не мазохист и ломать что-то специально не собираюсь. Третье — неустойка. Я, конечно могу попросить денег у папы, но делать этого никогда в жизни не буду. Помню, как с гордо поднятой головой уходила из дома и в первый и во второй разы. Помню, как клялась, что мне ни копеечка от него не понадобится. Дура! — Я очень надеюсь, что вы, Мирослава, найдете пути сработаться с Егором, — по достаточно продолжительной паузе, я думаю, Тимур понял, что не один из вариантов мне не подходит, — Всего доброго, Мира. — До свидания. Внутри все ухнуло и тяжелым грузом оборвалось вниз. Еще пять с половиной месяцев мне работать бок о бок с Булаткиным. Мой персональный ад продолжится еще пять с половиной месяцев. А из возможных путей, по которым я могу пойти, есть только три. Два из которых невыполнимы. Я могу или забеременеть, или сломать что-нибудь. Попросить денег у отца. И смириться. Чертов Егор и чертова новая жизнь! Если бы я курила, то я бы с удовольствием выкурила пару десятков пачек. Но я просто не переношу табачный дым. И все что мне остается, это либо напиться, что я делать не буду. Потому что пить два дня подряд — это слишком. Либо я могу выпить кофе. Оно конечно не успокоит, но зато мозг хоть чуть-чуть отойдет от этих «прекрасных» новостей. Серый картонный стаканчик приятно обжигает мне руки. Легкая дымка, которая исходит от горячего напитка, приятно ласкает носовые рецепторы. Вдыхаю приятный аромат и закрываю глаза от удовольствия. Делаю маленький глоток и просто трепещу от удовольствия. Кофе — моя любовь. — Мирослава! — за спиной послышался грубый мужской, но до ненависти знакомый голос, — Лишневская, остановись! — от такого грубого обращения я непроизвольно вздрогнула и остановилась. — Чего тебе? — как можно более безразлично спросила я, так и не обернувшись к источнику звука. — Какого хрена мне звонит Тим и говорит, что ты собралась увольняться?! — в несколько шагов он сократил некогда бывшее между нами расстояние и оказался передо мной, — Отвечай мне! — венка на его шее увеличилась в два, а то и в три раза, ненавистная мне ухмылка превратилась в звериный оскал. — Не подходи ко мне! — все вокруг стало размытым, это из-за дурацких слез. Я не буду плакать! Я сильная! — Не подходи, — голос перешел на хрип. Я выставила руки вперед и очень скоро они уперлись в татуированную грудь блондина. — Да что с тобой не так? — но Булаткин даже не думал успокаиваться, его ярость разрасталась с геометрической прогрессией, — То ты, наплевав на все дерзишь мне, будто я вообще тебе никто! То сейчас ломаешь комедию, что боишься меня! — У тебя с памятью какие-то проблемы? — все также держа руками расстояние между нами, я начала маленькими шажками отступать назад, — Моя реакция вполне оправдана. А твоя мне непонятна! — еще чуть-чуть и из глаз вырвется соленая жидкость и опять это увидит Егор. Больше всего на счете мне хотелось сейчас оказаться в другом месте. Не хочу знать его. Не хочу видеть его. Не хочу разговаривать с ним. — Ты сама меня вынудила?! — сорвался на крик парень и всплеснул руками от чего я невольно вздрогнула и попятилась в сторону. Пора бы уже признать, Лишневская, что ни черта ты не сильная. — Это не оправдание, Егор! — нервы сдали. Из глаз брызнули слезы, а нижняя губа задрожала. Руки вспотели. Дыхание сбилось. А мозг вообще не понимал, что здесь происходит и почему. Неровные ручейки начали неприятно щекотать тонкую кожу скул. Не подумав, я убрала волосы за ухо. — Это что? — голос парня стал пугающе спокойным. Его настроение скачет будто вагончик на американских горках. Его взгляд был прикован к ранке, покрывшейся коростой, на моей скулу, — Слушай, я правда не хотел этого делать, я был на взводе, нервы не к черту. — Иди ты на хрен, Булаткин, — это было последнее, что я ему сказала и не медля больше ни минуты я поспешила уйти из офиса. Да пошло оно все к черту! Вдыхаю полную грудь холодного воздуха, как только выбегаю на улицу. От этого в горле начинает неприятно царапать и я захожусь в сильном кашле. Из-за перепада температур, а может из-за моего нестабильного эмоционального состояния по щекам бегут слезы. Прохожие смотрят на меня, смиряя скептическим, а иногда и презрительным взглядом. Скорее всего думают, что я какая-нибудь психически ненормальная или обдолбанная наркоманка. Одно из двух. И никто никогда не подумает, что я сломанная жизнью девушка, которая только что послала к черту все. Ноги непроизвольно начали шагать по знакомому мне маршруту. Будто бы связь разума с моими конечностями оборвалась, и каждая часть моего тела теперь сама за себя. Из-за холодного ветра руки начинают краснеть и становится несгибаемыми. Жалею по поводу того, что не надела шапку, ну или хотя бы повязала палантин. Это было бы как раз кстати. После примерно пятнадцати минут моих хождений по утренней Москве, которая кстати уже встречает ярко оранжевый рассвет, передо мной вырастает не приметное здание парикмахерской. Сейчас я нахожусь в своем прежнем районе. Здесь я жила четыре года назад. По этим улочкам я ходила после школы, а вон в тот кофе-тайм, что на самом углу большого красного здания, я забегала каждое утро и каждый вечер. — Мирочка! Здравствуй! — по левую от меня сторону послышался голос. Я повернулась чуть левее и увидела свою соседку с первого этажа. К ней я постоянно бегала за конфетами. А если у мамы с папой не было времени встретить меня после школы, я всегда знала, что проведу время в компании этой прекрасной женщины. — Лидия Михайловна, я так рада вас видеть, — тепло улыбнулась и начала быстро моргать, чтобы она не увидела мои слезы. — Ну, как твои дела? Взрослая такая стала уже, — женщина рассматривала меня со всех сторон и улыбалась самой неподдельной и искренней улыбкой. — Все отлично, — шмыгнула носом я. — А если по правде? — она прищурила свои глаза и стала выжидательно на меня смотреть. — А если по правде, то все плохо. Хотела начать новую жизнь, а в итоге все стало еще хуже, — может если я выскажусь, то станет легче? — Я работаю танцором у артиста. А отношения у нас мягко говоря не сложились. — Надо уметь закрывать грустную книгу. Но самое главное перед тем, как закрыть очередную грустную книгу, убедиться, что она действительно не стоит твоего внимания. — А что если я ошибусь? — Будь довольна своими ошибками. Если бы ты не ошибалась, то не была той, какая есть сейчас, — она мягко улыбнулась и со всей проницательностью заглянула ко мне в глаза. — Если бы все было так просто. Я не могу уволиться, — прикрыла глаза я от усталости. — Если бы ты хотела этого, то нашла тысяча и один способ решения проблемы. Это нормально. Самое сложное — признаться себе в своих чувствах. — Дельный совет, — хмыкнула я. О каких чувствах может идти речь? К Булаткину я испытываю только ненависть. И я давно призналась себе в этом, — Ну я побежала. До свидания, — обняла я напоследок женщину и поспешила зайти в парикмахерскую. Пора, что-то менять.[* * *]
— Спасибо. Всего доброго, — сказала я и открыла дверь на улицу. Теперь я могу со стопроцентной уверенность сказать, что я изменилась. Внешне точно. За место пастельно розовых волос длиной до середины спины, на моей голове образовались черно-фиолетовые волосы длиной по лопатки. Очень долго не могла решиться на это. По природе я блондинка. И переход от блонда, к розовому был не очень заметен, лично для меня. А вот от нежно розового, до почти черному с отливом фиолетового. Это было серьезным шагом. И что странно девушка, парикмахер, долго меня отговаривала, как от покраски, так и от стрижки. Но результатом я довольна. На часах 13-14. Домой, к себе в квартиру, я не спешу. Не хочется опять погружаться в эту каждодневную рутину. Я решила прогуляться по местам моего детства. От них так и веет ностальгией. Тогда я была совсем еще малышкой без ожогов на душе и шрамов на теле. Дорожка, по которой я гуляю уже второй час привела меня к дому. Дому, в котором четыре года назад я жила. К дому где живут мои родители. Открыв свою огромную сумку, среди прочего мусора я нашла ключи от этой квартиры. Если отец не сменил замки, то сейчас я попаду внутрь. Ключ от домофона подошел. Дверь с характерным пиликаньем открылась. Нажимаю кнопку лифта и жду. Он новый. Должно быть проводились ремонтные работы. Захожу внутрь и нажимаю на круг с цифрой пятнадцать. Руки слегка потрясывает. Крепче обхватываю ключ и вставляю в замочную скважину. Один оборот. Второй. Третий. И дверь открылась. В квартире по-прежнему пахнет лавандой и корицей. Что-то все же должно оставаться неизменным. Обои в коридоре и в гостиной стали другие. Диван поменялся. Точно так же с кухней, она абсолютно новая. Помню, как мама была недовольна старым кухонным гарнитуром, а папа все никак не мог начать ремонт. Видимо пришло время. Прохожу дальше по коридору до самой последней двери. Моя комната. Дверь все та же, что была с самого моего детства. Нажимаю на ручку. Открыто. В комнате не пахнет так, как во всей квартире. Окно открыто на микропроветривание. Будто сюда заходят крайне редко. Оглядываюсь по сторонам, и замечаю, что ничего не изменилось. Кровать застелена все тем же постельным бельем. Верхняя дверца шкафа открыта, внутри него пусто. Даже книги на полках стоят в такой последовательности, как я их расставляла. В углу стоит мой синтезатор. На клавишах слой пыли. Видимо сюда вообще никто никогда не заходит. Достаю инструмент с подставки и включаю. Работает. Смахиваю с него пыли, а пальцы уже ломит от тоски по некогда моему хобби. Усаживаюсь на кровати поудобнее и начинаю играть. Сначала ничего не выходит, это с непривычки. А через несколько минут пальцы, словно бабочки порхают по черно белым клавишам. Наигрываю знакомую мелодию, и сама того не замечая, начинаю петь. — Пропадает в миллионах навек, когда-то самый дорогой человек, правда — слишком глубокая рана; забывать друг друга пора нам.