Не верь, не бойся, не проси

Луке едва исполняется двадцать два, когда умирает его соулмейт. Это происходит так внезапно, что он не успевает ничего понять. Лука просто сидит на диване и листает журнал, когда правую руку пронзает режущая боль. Терпеть ее практически невозможно, и он кричит, пугая находящуюся в соседней комнате мать, а потом теряет сознание. В себя он приходит уже в больнице, где пожилой врач мажет его руку какой-то жгучей дрянью и говорит, что ему очень жаль. Двадцать два года Лука Хэнни с гордостью демонстрировал всем свой рисунок — красного китайского дракона, красивого, как небо над Берном. Но теперь его руки чисты, а соулмейт мертв, и как хочешь, парень, так с этим и живи.

***

Есть у родственных душ одна заложенная природой особенность: рано или поздно они друг друга находят. Но гарантии, что обе при этом будут живы, никто не дает. В первые дни после смерти соулмейта Лука не чувствует ничего, кроме тоски и опустошения. Потом на него накатывает настолько сильная истерика, что он начинает себя калечить: впивается ногтями в руки, царапая их до кровавых полос, и воет раненным зверем, потому что терпеть это молча нереально. Луку снова привозят в больницу, пичкают седативными и держат там до тех пор, пока не начинается «фаза истины» — период, когда живому соулмейту приходит информация об обстоятельствах смерти и месте захоронения мертвого. Лука знает — его родственную душу звали Аника, она умерла от лейкемии и похоронена в Тилбурге. Посетить ее могилу он решается только через полгода, и то делает это не по своей воле. Родители пинком под зад отправляют его в Нидерланды: они думают, что это поможет сыну вылезти из депрессии, а Лука боится, что все будет с точностью наоборот — он лишь больше замкнется в себе. Хэнни ненавидит кладбища за царящую на них атмосферу обреченности, но решает все-таки туда сходить. На могиле Аники лежит роскошный букет тюльпанов — наверное, она очень любила эти цветы, раз даже после смерти кто-то приносит их ей. Лука запоздало понимает, что на нервах забыл купить хоть какой-нибудь венок, и безумно корит себя за это. — Привет, что ли… — шепчет он одними губами. — Прости, что не пришел к тебе раньше. Не мог. «Не хотел» — добавляет мысленно. Лука ощущает себя последним эгоистом, но он не желает здесь находиться. Он не чувствует тяги к этому месту, не чувствует гармонии, о которой пишут в заумных книгах. «Могила одного соулмейта — это место, где второму будет легче всего собраться с мыслями и обрести спокойствие». Что за дурак вообще это выдумал? Возможно, это работает с теми, кто со своим соулмейтом прожил всю жизнь. Но для Луки Аника — никто, если не считать связывавших их меток. Она не оставила после себя ничего, кроме паршивости осознания, что человек, который, как говорят, мог бы стать самым близким и всегда тебя понимать, умер до встречи с тобой, и он сидит на лавочке рядом с могилой, захлебываясь рыданиями. А потом чьи-то руки опускаются ему на плечи. Первое, что бросается в глаза — соулмейтовский рисунок. Такой же дракон, какой когда-то был у него, но синего цвета. Его обладатель — высокий субтильный парень, одетый в джинсы и простенькую рубашку с коротким рукавом, во взгляде которого Лука видит понимание. — Ты — соулмейт Аники? — спрашивает незнакомец и, получив утвердительный кивок, говорит: — Меня зовут Дункан. Я был ее другом и, если хочешь, могу тебе о ней рассказать.