***
После неприятного и болезненного осмотра у мадам Помфри, Гарри сразу же направился в кабинет директора. Шагая по коридорам школы и осматриваясь по сторонам, он наслаждался приятным чувством ностальгии, которое всегда преследовало его в стенах этого замка. Впрочем, в этот раз ностальгическим воспоминаниям пришлось отступить под гнётом довлеющей над Гарри проблемы. Его мысли раз за разом возвращались к Гермионе, которая с какого-то перепугу взялась решать его судьбу, прикрываясь довольно глупой, надо сказать, отговоркой о престиже магической Великобритании на международной политической арене. Вот сделай это кто другой, Гарри уже давно бы накатал заявление и подал на него в суд за вторжение в личную жизнь, или даже просто покалечил. Но это была Гермиона. Всё то, что они пережили и в школе, и после неё, пожалуй, давало ей некоторое право для подобного экспромта. Но какова же была истинная причина этой выходки? Этот вопрос был, пожалуй, самым главным во всей этой ситуации. И он, как следователь — и довольно неплохой, надо сказать, следователь — хотел досконально разобраться в поставленном вопросе, хотел полностью распутать этот клубок из причин и следствий. Дойдя до знакомой арки, Гарри уже привычно — как и всякой другой особи женского пола — игриво подмигнул преграждающей вход каменной горгулье. Та же, очевидно переняв манеры нового директора, на этот знак внимания только лишь высокомерно вздёрнула бровь и молча отворила проход. — Спасибо что зашли, мистер Поттер, — произнесла неизменно строгая Минерва МакГонагалл, не поднимая головы от лежащих на её столе бумаг. — Присаживайтесь. — Это вам спасибо, директор МакГонагалл, за то, что не предлагаете отведать лимонных долек, — ответил Гарри в своей недавно приобретённой шутовской манере, на что получил ещё один надменный взгляд, но уже от самого директора, и услышал знакомое хихиканье со стороны картин. — Добрый день, профессор Дамблдор! Рад видеть вас в добром здравии. Дамблдор на эту подначку лишь добродушно рассмеялся и весело подмигнул бывшему ученику. — Гарри, — вздохнула МакГонагалл, оборвав собравшегося было что-то сказать Дамблдора, — я совсем не ожидала, что вы станете таким… — она на секунду замолкла, пытаясь подобрать подходящее слово, — разбитным. Гарри улыбнулся и развёл руками. — Что сказать? Эхо войны. — Да, я понимаю, что детства у вас почти не было, но вы же росли абсолютно нормальным, а теперь... — Теперь? — склонил голову на бок Гарри. — А теперь вы ведёте себя крайне предосудительно и неподобающе своему статусу. Пожав плечами, Гарри хотел было что-то ответить на это, но был перебит нарисованным профессором Дамблдором. — Минерва хотела сказать, что соблазнять пресс-атташе Норвегии прямо на рабочем столе посла наверняка было очень приятно, но всё же это крайне неприлично. Да, в пику оригиналу, нарисованный Дамблдор был крайне прямолинеен. — Альбус! — возмущённо воскликнула МакГонагалл. — Я не это хотела сказать! — Вам Гермиона рассказала? — напрягся Гарри, гадая, о чём ещё она могла поведать персоналу школы. — Да, хотя обычно мисс Грейнджер избегает говорить о ваших похождениях. — Хотя нам очень интересно, — вставил свои два кната Дамблдор. — Альбус! Минерва некоторое время прожигала портрет предыдущего директора возмущённым взглядом, после чего с мученическим вздохом махнула рукой и вновь обратила своё внимание на Поттера. — В этот раз, Гарри, вы превзошли сами себя. Гермиона была очень расстроена, ведь это ей пришлось объясняться с министром магии Норвегии. Вы знали, что та девушка — его внучка? Причём единственная. — Оу… — озадачился он. — Действительно, как-то… нехорошо получилось. — Да-да, министр был просто вне себя от ярости, — кивнула МакГонагалл, проигнорировав весёлый смешок Дамблдора. — А тут я вижу, что ещё и мадам Помфри… — Ничего не было! — выпалил Гарри. На этот раз и МакГонагалл, и нарисованный Дамблдор проявили поразительное единодушие и согласованность: — А что было? — спросили они в один голос. — Ничего не было, — повторил Гарри и встал. — Не знаю за кого вы меня принимаете, но это был самый обычный медосмотр. Ежегодный. — Да, с твоим образом жизни, Гарри, это, пожалуй, разумно, — покивал головой Дамблдор. — Вот, помню, я в своё время… — Альбус! Видимо, Дамблдор всё-таки умудрился вывести профессора МакГонагалл из себя, поскольку в следующую же секунду в его сторону полетел не возмущённый взгляд, а короткое и практичное: “Силенцио!” Глядя на то, как дуется нарисованный Дамблдор на нарисованном же кресле, Гарри хотел было уже откланяться, когда вдруг решил проверить одну свою мысль: — Мой образ жизни действительно так сильно портит престиж страны? МакГонагалл посмотрела на него и, покачав головой, улыбнулась. — Вы, конечно, известная личность, Гарри, и последняя выходка дала весьма неприятный осадок в наших отношениях с Норвегией, но, уверяю вас, престиж страны не испортить одним расшалившимся мальчишкой. — Вот и я о том же, — кивнул Гарри, скорее себе самому, чем собеседнице. Гарри мог бы спросить что-то ещё, но каждый вопрос, на который профессор МакГонагалл могла бы знать ответ, неминуемо привёл бы к раскрытию его внушительной проблемы, решить которую не смогла даже колдомедик такого уровня, как мадам Помфри. Поэтому он помолчал и, коротко откланявшись, покинул кабинет директора Хогвартса. Разговор с МакГонагалл и Дамблдором не внёс никакой ясности в ситуацию, а мотивы Гермионы оставались всё так же покрыты завесой тайны. Да и вообще, что он знал о ней, кроме того, где она работала и что любила читать? В отличии от Гарри, который никогда не стеснялся раскрыть перед ней свою душу, Гермиона вообще очень неохотно рассказывала о себе, предпочитая больше слушать, чем говорить. И даже о разрыве её отношений с Роном Гарри узнал лишь спустя две недели от той же Лаванды, которую случайно встретил в Косом переулке. К слову сказать, и с Лавандой Рон встречался не то, чтобы очень долго. Он довольно быстро сделал ей предложение руки и сердца, а потом столь же оперативно его отозвал, в результате чего Лаванда и оказалась в постели его друга. Сам же Рон нашёл свое счастье в Болгарии с Виктором Крамом. Вот уж кто точно подпортил престиж своей страны!***
Следующие пару дней Гарри беспрестанно мучался двумя чувствами: дискомфортом и неопределённостью. Дискомфорт от ношения пояса был больше психологическим, чем физическим. Нет, соблюдать гигиену было не сложно, как, впрочем, и справлять нужду, но сама невозможность удовлетворить себя и соблазниться очередной подмигивающей красавицей злила неимоверно. Что же касалось неопределённости, тут всё было гораздо сложнее. Искать себе жену он точно не собирался, но, уже несколько раз перебрав в уме все возможные кандидатуры, он почему-то каждый раз останавливался на Гермионе. Главная же проблема состояла в том, что она не то чтобы только к нему не проявляла никакого интереса, она вообще всех мужчин обходила стороной, общаясь с ними лишь по долгу службы. Разве что только с Гарри она общалась просто так, по старой дружбе. Что же касалось самого Гарри, то он ещё в школьные годы не раз задумывался о ней, не только как о подруге, но и как о весьма симпатичной девушке. Правда, все эти мысли регулярно рассыпались в прах под воздействием внешних обстоятельств. Сначала этим мыслям мешал Рон, потом снова Рон, к которому присоединилась Джинни, потом опять Рон. Потом Рон и Джинни. Потом он сам ушёл в долгий, долгий загул по маггловским кабакам и ночным клубам. Выйдя же из него, Гарри с удивлением обнаружил холодную и неприступную Гермиону, которая с самым равнодушным видом отшивала всех своих недопоклонников. Впрочем, оно и правильно. Ни один из них не был достоин её внимания. В очередной раз поправив ненавистный пояс, Гарри без особой надежды на успех постучался в дверь кабинета Гермионы. Он уже двое суток пытался выловить её то в лабиринтах Министерства, то в её любимых местечках, то у неё дома. Но она словно бы обрела дар предвидения, виртуозно уклоняясь от встречи со старым другом, оставляя после себя лишь небольшие склянки с зельем от потёртостей и ссадин с прикреплёнными к ним небольшими записками. “Гарри, ты уже нашёл себе невесту?” — вопрошала насмешливая надпись на бумажке. Гарри же на это только лишь раздражённо шипел, обмазывался зельями, да успокаивал себя мыслью о том, что, несмотря на все свои успехи, вечно скрываться от него Гермиона всё равно не сможет.***
Через три дня после выставления позорного ультиматума, Гарри Поттер вошёл в конференц зал на еженедельное собрание глав отделов, на котором точно должна была появиться Гермиона. Ему всегда нравилось это место с панорамным иллюзорным окном, открывающим потрясающий вид на весь Лондон с высоты птичьего полета. Посередине кабинета, в окружении очень удобных кресел, стоял круглый стол, в центре которого всегда были выставлены самые разнообразные напитки. По стенам были развешаны картины известных художников, но самое замечательное было в том, что ни одна из картин не была магической, дабы никто не смог прознать, что именно обсуждалось в этом кабинете. Гарри сухо поздоровался с присутствующими и прошёл за своё обычное место. Соседнее кресло — кресло Гермионы — выразительно пустовало, хотя обычно она приходила в этот зал чуть ли не самой первой. Шло время, чиновники рассаживались по своим местам. Когда министр уже дал было отмашку к началу собрания, дверь в кабинет распахнулась, и в него влетела Гермиона. И в каком она была виде! Всегда собранная, аккуратная и опрятная Гермиона, сегодня выглядела весьма предосудительно. Она была раскрасневшейся и взъерошенной. Её причёска была явно сделана наспех, на бегу. Её пиджак был распахнут, а пара пуговиц блузки — расстегнуты, открывая вид на нежную ложбинку, по которой, кажется, даже стекала капелька пота. И это уже не говоря о юбке, которая, похоже, была надета шиворот-навыворот. Но всё было бы ещё ничего, если бы не её блузка. Вернее, то, что под ней. Гарри не поверил своим глазам и быстро опустил руку под стол, сжимая резко восставший член, чтобы хоть немного снять напряжение, когда понял, что под белой, полупрозрачной блузкой была лишь плавно покачивающаяся при каждом шаге грудь, венчающаяся темными миниатюрными сосками. И грудь эта, надо сказать, была отличной формы и самого идеального размера. Сколько бы он не пытался, Гарри так и не смог представить себе ситуацию, при которой Гермиона могла бы забыть надеть бюстгальтер. Это могло быть только что-то, совсем уж выходящее из ряда вон, как, например, восставший Волдеморт или... Или мужчина. Мужчина, с которым она провела бурную ночь. Гарри мог надумать всё это на пустом месте, но яркие картинки мечущейся по подушке и сладко стонущей Гермионы, в то время как в неё вбивается какой-то мужчина — и почему Гарри так чётко представил на его месте себя? — уже заполонили его сознание. Эти картинки вызвали в нём чувство острой, незамутнённой ярости, и только усилили его эррекцию, которая уже была готова разорвать чёртову клетку. “Значит пока я мучаюсь, она там с кем-то развлекается?! Впервые за столько лет нашла себе жеребца и так наскакалась на нём, что потом опоздала на работу?!” — злился он, скашивая глаза на её грудь. То, что могли быть и другие причины её столь неподобающего внешнего вида, Гарри даже и подумать не мог. Вся кровь из его мозга уже давно перетекла в твердый член, заключенный в серебряный кокон.