Шантаж ниже пояса

      На протяжении всего собрания Гарри снова и снова елозил по стулу, то и дело поглядывая на возбуждённые соски Гермионы. В помещении не было холодно. Возможно, она просто вспоминает свой ночной секс?       — Гарри! Прекрати елозить, ты меня отвлекаешь, — улучив момент, прошипела Гермиона.       — Меня твой пиджак отвлекает, — сердито буркнул он, не отрывая взгляда от её груди.       — Мой пиджак? — удивлённо прошептала Гермиона, и, мельком взглянув на Гарри, снова переключила внимание на министра, вещающего о важности нововведений. — А что с ним?       — Он расстёгнут! — тихо рыкнул Гарри.       Гермиона хотела было возмутиться, но увидела выразительный взгляд Гарри, направленный на её блузку, и посмотрела туда же. В следующее мгновение она мило порозовела, быстро запахнула пиджак и закинула ногу на ногу, из-за чего её юбка сильно натянулась, чётко очерчивая бёдра. Гарри же, чьё воображение нашло новый объект для своего творчества, тут же представил, что именно могло бы ждать его между этих бёдер.       — Да ты издеваешься… — пробормотал Гарри, прикрывая глаза.       — Гарри, что ты делаешь? — спросила Гермиона, наблюдая, как его рука уже в который раз поправляет штаны.       — В том-то и дело, что я ничего не могу сделать, совершенно ничего! — прошипел в ответ он. — Кто-то, между прочим, всегда был против рабства и принуждения. Не подскажешь ли, кто бы это мог быть?! Я, значит, по твоей милости соблюдаю целибат, а ты там в это время, значит, сама…       — Что сама?! Что ты имеешь ввиду? — внимание Гермионы уже давно и прочно переключилось с министра на пах Гарри.       — Мисс Грейнджер. Мистер Поттер. Что же столь важное нашлось под вашим столом, что оно потребовало столь пристального обоюдного внимания? Может быть поделитесь со всеми?       Гарри и Гермиона, напряженно застыли, выпрямились и теперь уже оба густо покраснели, словно нашкодившие студенты Хогвартса, пойманные учителем. Отрицательно помотав головами под осуждающими взглядами остальных волшебников, Гарри и Гермиона сделали вид предельно серьёзный и внимательный. Кингсли же на это только лишь слегка улыбнулся, кивнул и продолжил говорить.       Спустя ещё почти час мучений все, наконец, начали расходиться. Гермиона, которой так и не удалось привести свои мысли и чувства в порядок, решила поскорее ретироваться, дабы не рисковать выдать себя перед Гарри. Да, она очень хотела взглянуть на то, что у неё получилось после множества произнесённых латинских слов и десятка написанных рун. Всё это она проделала в его же доме, под дверью его спальни, слушая сладострастные охи и вздохи его очередной пассии.       Вообще, зависть ко всем этим девушкам, что посещали его спальню, давным давно съедала Гермиону, но она совершенно ничего не предпринимала, считая себя фригидной. Даже тот факт, что Рон оказался совсем не по девочкам, нисколько не помог ей поднять самооценку. Ведь, возможно, именно её непривлекательное тело сделало его таким, а холодные ночи в её объятиях помогли ему это понять.       С другой же стороны, в своё время Рон встречался ещё и с Лавандой. И даже её весьма страстная и темпераментная натура не спасла его от участи стать любителем по исследованию задних дверей. К слову, побег Рона из-под венца к другому мужчине довольно сильно задел Лаванду, и поэтому она почти каждый день на протяжении ещё нескольких месяцев доказывала свою любвеобильность не только Гарри, но и, прежде всего, самой себе.       В общем, Гермиона на самом деле считала себя фригидной и только той ночью, подглядывая за Поттером и его пассией, поняла всю глубину ошибочности этого заблуждения. Всё с ней в порядке, она совершенно нормальна. Её единственная проблема заключалась в том, что Рон её попросту не возбуждал. Да и вообще её никто не возбуждал, если разобраться.       Кроме Гарри. Её возбуждал только Гарри.       К тому же, мысль о том, что сейчас он закован и не может ни с кем развлекаться была настолько будоражащей, что Гермиона всю ночь просматривала опытные видеопособия по обращению с такими вот клетками для блядоватых мужчин.       Некоторые из этих пособий были просто ужасающе-развратными, но, даже зная, что сама она никогда не сможет заковать Гарри в ошейник, мысль о том, чтобы приказать ему сделать что-то лично для себя, что-то интимное, казалась очень волнующей.       Так что всю прошедшую ночь Гермиона увлечённо экспериментировала со своим телом, изучала его и с интересом искала самые чувствительные его точки. И только под утро, после множества доставленных самой себе оргазмов, она наконец-то заснула, так и оставив одну руку на покрасневшем соске, а другую — сжав между ног, прижимая к достаточно сильно натёртой промежности.       И, конечно, после столь необычного для неё времяпрепровождения, она проснулась всего лишь за пятнадцать минут до начала собрания. Собравшись на работу на бегу, впопыхах, начисто позабыв о том, что она волшебница, Гермиона в совершенно неприглядном виде ворвалась в зал собраний и, даже ни с кем не поздоровавшись, приземлилась на своё место возле донельзя напряжённого Гарри.       С этими жаркими воспоминаниями Гермиона и устремилась к выходу, но ей не суждено было сбежать. Раздражённый её постоянной неуловимостью Поттер, попросту не дал ей этого сделать, схватив за запястье и вынудив остановиться.       Гарри ничего не предпринимал, пока последний из многоуважаемых глав отделов не покинул помещение, после чего легко подтолкнул Гермиону к стене и спросил:       — То есть, пока я готовлюсь пойти в монахи, ты всю ночь трахаешься? И где же твоя хвалёная любовь к справедливости?       — Что? С чего ты это взял? — ошеломлённо переспросила Гермиона, удивлённая его прозорливостью и совсем не желая признаваться в том, что провела эту ночь действительно трахаясь, но, к сожалению, только сама с собой. — Я просто проспала.       — Да? Ты просто забыла надеть лифчик? — почему-то Гарри сразу поверил ей.       Гермиона никогда не обманывала его, и он вдруг понял, что собирается воспользоваться этим знанием. Ну а тот факт, что Гермиона ни с кем не была этой ночью, дико обрадовал Гарри, но ничуть не уменьшил того адского возбуждения, заставляющего его твёрдую плоть впиваться в тонкие серебряные прутья.       — Ты мог бы по-дружески об этом не упоминать, — скрестила руки на груди Гермиона, то и дело скашивая взгляд вниз.       — То есть, было бы по-дружески оставить всё как есть и просто наблюдать, как весь зал пялится на твои соски?       — Гарри! — возмутилась Гермиона, покраснев. — Никто на меня не смотрел, ты единственный заметил.       — Заметил, да. Я заметил...       В голосе Гарри появилась еле заметная, завораживающая хрипотца. Он смотрел на вжавшуюся в стену шантажистку и чувствовал, как от перевозбуждения уже начинает кружиться голова и понемногу едет крыша.       — Их знаешь ли было сложно не заметить, — продолжал он, положив руки на её плечи. — Но, может, я что-то не так понял? Давай я ещё раз посмотрю       Ладони Поттера съехали чуть ниже, он попытался расстегнуть пуговки её пиджака, за что предсказуемо получил по рукам.       — С ума сошёл?! — возмутилась она, скрестив руки на груди.       — Кажется, да, Гермиона! — горячо зашептал он. — Я сошёл с ума! Я больше не могу! Я теперь постоянно хочу трахаться, думаю об этом каждую секунду! Меня возбуждает в тебе всё! И даже твоя старческая юбка шиворот-навыворот!       — И ничего она не…       — А знаешь какого размера стали мои яйца? — перебил он Гермиону.       Гарри схватил её за руку и потянул к своему паху, на что Гермиона взвизгнула и вырвала её, но не убежала, не оттолкнула, а просто смотрела на то, как Гарри буквально трясёт от возбуждения, сама же поддаваясь этому чувству.       — Я знаю, ты можешь его снять, — шепнул он.       Теряя голову от её близости, от своего возбуждения, Гарри ещё немного приблизился к Гермионе, вынуждая её в защитном жесте выставить руки перед собой, дабы удержать его на расстоянии. Но её молчание и тяжёлое дыхание сказали Гарри гораздо больше, чем эта слабая попытка сопротивления.       Пиджак распахнулся, и Гарри вновь увидел её упругие груди с твёрдыми сосками — нежными и манящими. Гарри не смог, да и не желал, сопротивляться охватившему его наваждению. Он дотянулся головой до её груди и прижался к ней губами сквозь полупрозрачную ткань блузки.       Гермиона вздрогнула и сдавленно застонала.       — Выпусти меня, — не отрывая губ от груди, попросил он и слегка прикусил её вершинку, заставив Гермиону тихо вскрикнуть от неожиданности.       Гарри раз за разом нападал на её грудь, заставляя Гермиону легко постанывать от наслаждения. Сейчас он был готов если и не на всё, то очень на многое, чтобы наконец войти в неё, оказаться в ней, почувствовать её.       Гермиона же некоторое время молчала, задыхаясь от закружившего её водоворота чувств и ощущений, а потом просто сказала то, что Гарри меньше всего ожидал услышать в такой момент:       — Заслужи.       Решив, что он ослышался, Гарри поднял голову и посмотрел на Гермиону. Её грудь лихорадочно вздымалась, губы были приоткрыты, резко и порывисто выдыхая воздух, а глаза казались двумя глубокими омутами, на дне которых резвились еле заметные искорки безумия.       — Что, прости?       — Заслужи, — громче и смелее произнесла Гермиона.       И Гарри понял. Всё встало на свои места. Не было никакой заботы о престиже страны. Была только Гермиона и её желание, а возможно даже ещё и ревность. И время от времени поднимающий голову бзик — самой сделать так, как ей надо, не поинтересовавшись при этом ни чьим мнением. Даже мнением самого Поттера. Нехороший бзик, опасный бзик.       Наверное, Гарри должен был злиться, и он, конечно, злился. Ведь ещё со времён войны, когда его как пешку вели в “Великой игре Дамблдора”, он ненавидел быть ведомым. Но сейчас к чувству злости примешивалось ещё и возбуждение, импульсами проходившее через всё тело, скапливаясь в паху.       Да, Гарри злился. Но злость эта была не настоящей, не обжигающей ненавистью и желанием расправиться с обидчиком. Ведь это была Гермиона, чей неуверенный тон говорил о страстном желании подчиняться, а не подчинять. Ведь это была Гермиона, чья гордость попросту не могла позволить ей так быстро сдаться ему на милость.       Да, Гарри злился, но он принял правила игры — ненадолго, пока собственное тело не предаст Гермиону, и она сама не будет умолять его взять её, обладать ею, сделать своей всю без остатка. В общем, как решил Гарри, пусть она доиграет свою роль до конца, и он ей в этом поможет.       Гарри сделал шаг назад, опустил руку в карман и достал палочку.       — Гарри? — губы Гермионы задрожали.       Она доверяла ему всецело, но его задумчиво-мрачный вид несколько пугал, а уж то, что он сделал через несколько секунд, и вовсе заставило Гермиону вздрогнуть и задрожать от страха и предвкушения.       Гарри направил палочку на дверь и невербально закрыл её, поставив все возможные заглушающие заклинания. После чего он сделал пасс в сторону Гермионы, и её одежда тут же превратилась в тонкий кожаный комбинезон, сплошь исполосованный молниями в самых интересных местах. Это чёрное одеяние облегало её, как вторая кожа, повторяя каждый изгиб её совершенного, как оказалось, тела. На ногах Гермионы, вместо обычных туфель лодочек, появились босоножки на шпильке, держащиеся лишь на паре ремешков, и Гарри с удовольствием увидел ряд ухоженных, накрашенных красным лаком пальчиков, на одном из которых, кажется, даже было колечко.       В этом наряде Гермиона выглядела столь сексуальной и порочной, смотрелась так возбуждающе, что Гарри захотелось взвыть от желания и тесноты, в которой пребывал его член. И совершенно особую прелесть её образу придавало растерянно-беспомощное выражение на её лице. Гермиону хотелось трахнуть и утешить. Причём именно в таком порядке.       Закончив с магическими преобразованиями, он отложил палочку на ближайший стол и посмотрел Гермионе в испуганные глаза.       — Приказывай.       Взгляд Гермионы заметался по комнате, после чего остановился на стульях за спиной Гарри. Она прошла мимо него, медленно покачивая бёдрами, и села на один из них, закинув ногу на ногу.       — Оближи, — произнесла она.       Её голос — строгий и, в то же время, неуверенно-дрожащий — ещё больше распалил Гарри. Он резко опустился перед Гермионой на колени и нежно взялся за обутую ступню.       Не отрывая взгляда от лица Гермионы, он провёл языком вдоль каждого ремешка её туфель, отчего нога дёрнулась, но он лишь схватил её покрепче. Затем его зубы зацепили замочек молнии на её лодыжке и плавно потянули вверх.       Дыхание Гермионы, и без того едва ли спокойное, участилось. Она сжимала губы, чтобы не застонать во весь голос, но, в то же время, слабо мычала от удовольствия. Но её выдержка дала сбой в тот момент, когда Гарри, продолжая расстёгивать молнию, добрался до её промежности и, увидев в разрезе ткани истекающую влагой, обнажённую плоть, легонько коснулся её носом. Гермиона громко застонала, но не сделала ничего, чтобы помешать Поттеру.       Удовлетворённый её реакцией, Гарри, с лёгкой усмешкой на губах, отстранился от неё и выпрямился. Заметив это, подобралась и Гермиона. Она, уже совершенно не стесняясь его взгляда, расставила ноги чуть пошире и повторила свой приказ, указывая уже на другую ногу:       — Оближи.       Он беспрекословно подчинился, но, к разочарованию Гермионы, Гарри не торопился раздевать её, а принялся медленно облизывать каждый пальчик, целуя и посасывая их. Впрочем, расстраивалась она недолго и уже через несколько секунд откинула голову назад, простонав его имя.       Гарри вдруг замер. Ему понравился этот звук, он не был похож на обычные крикливые стоны других женщин, он был тоньше и искреннее, с томным придыханием в конце. Он поднял голову и всмотрелся в её лицо.       Раскрытые в приглашении губы заворожили Гарри, и он, резко поднявшись, впился в них губами. Он сразу же проник языком внутрь, выписывая круги по небу и зубам, лаская язык Гермионы, играясь с ним. Она же сладко мычала ему в рот и, закинув руки ему на шею, тёрлась об него всё активнее и быстрее. Гарри снова и снова вторгался языком в её рот и осознал, что ничего лучше не испытывал. Ни один секс ни с одной самой искусной феминой не мог сравниться с поцелуем самого близкого и родного человека.       Гарри не знал, было ли причиной этому чувству долгое воздержание или то, что он так давно хотел собственную подругу. Он решил не задумываться об этом и просто наслаждаться моментом. Но его организм хотел большего.       Пальцы Гарри словно бы сами нашли влажные складки между ног Гермионы. Он самыми их кончиками очертил вход, и она тут же раздвинула ноги шире. Улыбнувшись и вновь поцеловав Гермиону, он плавно проник одним пальцем внутрь, где его сразу же обволокло влажное тепло и нежно сжали мышцы. И стоило ему только представить, насколько же там должно быть узко, как из его груди сразу же вырвался предвкушающий стон.        — Гермиона, я хочу… Хочу туда… В тебя, — прошептал он, на мгновение оторвавшись от её неимоверно сладких губ.       В следующий момент он вновь склонился над ней, играя с её языком. Одной рукой он ласкал её сосок, а другой — продолжал творить привычные чудеса с её женским естеством, то слегка проникая внутрь, то нажимая в нужных местах, при этом не прекращая волнующего трения.       Гермиона металась из стороны в сторону и только губы Гарри были её опорой. Ещё спустя минуту она, задрожав всем телом, разорвала поцелуй и громко простонала:       — Гарри, боже!       Гарри смотрел на неё и понимал, что ещё не видел ничего прекраснее. Ни одна женщина из тех, что у него были до этого, не могла сравниться с Гермионой, которая в минуту оргазма была воистину прекрасной, а после него — расслабленной и свободной. Свободной…       — Гермиона, выпусти меня, — горячо зашептал Гарри, едва касаясь её губ своими. — Мы поедем ко мне, и я покажу тебе, что такое настоящее удовольствие.       Всё замерло. Почти минуту Гермиона молчала, словно до сих пор приходя в себя после ошеломительного оргазма, и обдумывала его слова.       Гарри был уверен, что сейчас получит очередной разнос, и она заявит, что он может думать только о двух вещах — о сексе и женщинах — и вновь был удивлён.       — Ко мне. И я не говорила, что ты заслужил свободу.       Она выразительно посмотрела на бугор в его штанах и поняла, что тоже хочет доставить Гарри то ошеломляющее удовольствие, которое только что испытала сама. Причиной тому была некая связь, давно и прочно сковавшая их сердца.       Она знала, как заставить его кончить и без снятия серебрянной клетки, чем и собиралась воспользоваться, ведь ей так понравилось впервые в жизни ощущать свою власть над мужчиной, над Гарри. Правда, она очень стеснялась делать столь интимную вещь, как минет. Раньше она даже и помыслить не могла о таком, регулярно отказывая в этом Рону, но сейчас, после того сладкого поцелуя, который только подтвердил её чувства к Гарри, и полученного от его умелых пальцев наслаждения, всё изменилось.       Гермиона поняла что готова на многое, лишь бы он ещё немного оставался запертым, оставался только с ней.