Ты улыбаешься ему в сей день, Сегодня тьме его конец настал; Ты слушаешь слова любви своей, Он о тебе всю жизнь мечтал. Поздно слушать, ничего смешного, Но лучше поздно чем никогда; Позволь, я поживу немного, Прежде, чем умру навсегда.
— А. Э. Хаусман, «Шропширский парень».
Драко Малфой считает себя довольно простым парнем. Особенно сейчас, после Войны, когда у него наконец-то появилась возможность разобраться в себе. Возможность выяснить кто он, и чего действительно желает. Теперь он мог сам решать, что ему нравится, а что — нет. Не задумываясь о том, что на это сказал бы его отец. Первым делом он составил целый список вещей, которые ему не по вкусу: парадные мантии, виски, слово «гнусный» (он даже не знает, почему), лак и другие средства для волос, которые делали их искусственно блестящими и прилизанными, и, в конце концов, девушки. А вот что, он решил, ему очень даже по нраву: магловская литература, кофе (особенно с каким-нибудь сладеньким сиропом), рваные магловские джинсы и, в конце концов, парни. Один конкретный парень, если уж по правде. И этот парень, как оказалось, на самом деле сплошной ходячий геморрой. Но Драко здесь старается быть полностью честным с собой, поэтому признает, что сохнет по Гарри Поттеру. Одна только мысль об этом заставляет его захотеть закатить глаза и сжать переносицу. Потому что, ну конечно же. Он оказался не просто геем, а геем, неровно дышащим не к кому иному, как к Спасителю всего волшебного мира. Золотому мальчику. Мальчику, который выжил дважды. И хотя Поттер был очень мил к нему на протяжении всего Восьмого курса, Драко понимает, что мечтать о чем-нибудь большем — дохлый номер. В основном потому, что он все еще был парнем, борющимся по ту сторону Войны, независимо от того, сколько раз он играл в шахматы с Роном и обменивался книгами с Гермионой. Он все еще был парнем, который издевался над Гарри и его друзьями в течение семи лет, который сломал ему нос, который постоянно делал ему пакости и дразнил. И от одних только этих воспоминаний слизеринцу становится тошно. То, как брюнет вел себя с ним в последнее время, сильно осложняло его чувства. Возможно, причиной этому были все те романтические истории, которыми Малфой теперь так восхищался, но иногда он позволял себе немного флиртовать, пока они беседовали наедине. Обычно, как только он ловил себя на этом, то сразу же переставал, чтоб ненароком не выставить себя полным бараном, но в целом не мог ничего с этим поделать. Гриффиндорец, похоже, тоже не возражал, и Драко все еще находился в каком-то блаженстве после той ночи полетов. Музыка, свет, Гарри рядом с ним… книга и Поттер не врали: он определенно чувствовал себя бесконечным. Его сердце уже казалось тяжелым, переполненное всей этой нерастраченной любовью. Но с того времени у них не оказалось возможности даже толком поговорить. А это было чуть больше недели назад. Блондин входит в Общую гостиную, но в тот же миг останавливается. Потому что он не видел Гарри уже целую неделю, а теперь он оказывается просто перед ним. Лежит себе на одном из мягких диванов перед камином, уткнувшись носом в книгу. У Малфоя замирает сердце. Он приглаживает ладонью волосы и рассеянно облизывает губы. Ему нужно что-то сказать. Он очень хочет что-то сказать, что угодно. Он как раз собирается подойти поближе и поздороваться, пока его взгляд не падает на обложку книги, которую читает брюнет, и Драко застывает вновь. — Ты читаешь Хаусмана? — затаив дыхание, спрашивает он, отложив всякие слащавые приветствия на другой раз. Гарри опускает книгу, и его изумрудно-зеленый взгляд находит блондина. Мягко улыбнувшись, он отвечает: — Да. И я, кажется, влюбился в него, — глаза у Малфоя на это расширяются. Он так много хотел бы сейчас сказать. Но слова предательски застряли у него где-то посреди горла, поэтому ему не удалось бы издать и звука, даже если он бы и попытался. Гриффиндорец, тем временем, продолжает, перелистывая книгу: — Его стихи весьма необычны. Я никогда раньше не слышал о нем, но Гермиона дала мне вчера его сборник, и я решил попробовать. У Драко наконец получается заставить свое тело двигаться, поэтому он подходит и усаживается на пол рядом с диваном, на котором отдыхает брюнет. Тот, повернув к нему голову, усмехается. На деле они оказываются намного ближе к друг-другу, чем слизеринец ожидал, садясь сюда. Но он не мог просто пройти стороной, пока Поттер тут сидит и читает его любимые стихи. Он должен был… сделать что-то. — Какой из них твой любимый? — тихо интересуется он, словно боясь, что спугнет Гарри и он убежит. Парень на несколько секунд задумывается, а затем переворачивает пару страниц. — Мне этот очень нравится, — признается Поттер, протягивая ему книгу и изучая лицо Драко пристальным взглядом. У блондина перехватывает дыхание, и он еле слышно шепчет: — Это же тоже мой любимый. Губы гриффиндорца опять растягиваются в улыбке. Настолько нежной и теплой, что Малфой начинает чувствовать себя очень, очень уязвимым в этот момент. И это о многом говорит, учитывая, как всего несколько недель назад он лежал и рыдал в его объятьях. И если его щеки до сих пор наливаются краской только от воспоминаний того дня, то это не обязательно никому комментировать. Драко цитирует: Когда я был в тебя влюблен, Я чистый был и смелый; Твердил народ со всех сторон, Что я — как очумелый. Теперь угас мой идеал, Нет ничего былого, И всюду говорят, что стал Я сам собою снова. Закрывая глаза на полпути, он грустно улыбается, ведь действительно очень сильно любит это стихотворение. Открывает веки он только тогда, когда слышит, как Поттер негромко фыркает. — Что? — не выдержав, спрашивает Драко. — Ничего, — ухмыляется брюнет. — Просто… ты достаточно претенциозен, если выучил его наизусть. — Это не считается претенциозностью, если я запомнил его потому, что перечитывал столько раз, что не смог бы забыть, даже если бы очень и очень захотел. Это заставляет Гарри снова взглянуть на него. Он всматривается в лицо Драко, и тот чувствует себя довольно неловко каждый раз, когда гриффиндорец вот так пристально его изучает, чем он, в последнее время, занимается довольно часто. — Мне кажется, что это самая натуральная чушь, — признается наконец Поттер, закрывая книгу и позволяя ей упасть себе на живот, прежде чем закинуть одну руку за голову для комфорта, и перевести взор куда-то в потолок. — Теперь угас мой идеал, ну что за бред? Тут даже глупому понятно, что он все еще по уши влюблен в другого парня, но просто слишком труслив, чтобы признаться. — Признавать такое иногда бывает трудно. Будешь слишком открыт со своими чувствами — и можешь пострадать. И, очевидно, на его чувства взаимностью не ответили, так что для него вполне естественно попытаться защитить свое сердце, — возражает Драко, меняя позицию и садясь себе на пятки. Теперь он замечает, как брюнет в раздумьях хмурится, до сих пор пялясь вверх. — Может быть, — все-таки соглашается Гарри. — Но что, если он никогда и не говорил другому человеку, как он себя чувствует, что тогда? В этом стихотворении столько потерянной любви. Восемь строк полной тоски, по моему мнению. У Малфоя глаза чуть на лоб не полезли. У него уже был похожий разговор с Гермионой, только она придерживалась мнения, что герой поэмы действительно и определенно преодолевал свою симпатию. Драко тогда много спорил, не соглашаясь, но слышать это от Поттера? У него защекотало что-то в груди. — Конечно он будет тосковать. У него же разбито сердце. Ему плохо. И все остальные, к тому же, не одобряли его выбор. Видишь, как все начали говорить ему, что он снова стал сам собой? Как будто он не продолжал быть собой все это время. Как будто любовь к другому человеку как-то изменила его… — Любовь действительно меняет людей. — Да, но с личного опыта знаю, что попытка забыть свои чувства не всегда меняет тебя назад, каким ты был до этого. Они меняют тебя, но в другую сторону. На самом деле блондин немного запоздало понял, что вовсе не собирался в этом признаваться. Оно вырвалось само, без спроса. Гарри молчит, но Малфой чувствует его взгляд на себе, пока безразлично играется с ниткой, выбившейся из ковра. — Кто поменял тебя? — наконец спрашивает очевидное брюнет. — Никто, Поттер, никто. Забудь, что я сказал. — Ладно. Между ними вновь повисла тишина. Драко замечает, как другой парень открывает и закрывает рот, пытаясь что-то сказать. Слизеринец облегчает жизнь им обоим: — Как думаешь, он продолжал любить того человека до самой смерти или, все-таки, чувства со временем ушли? По крайней мере, он думает, что облегчает, но Поттер так и не отзывается. А потом блондин начинает волноваться, что этим только все испортил, снова выдав слишком много. — Мне кажется, что любовь к нужному человеку никогда не сможет полностью исчезнуть. Она всегда будет с тобой. Ты будешь встречать новых людей, которые могут вызывать у тебя симпатию, да, но это пройдет. А если ты действительно любишь кого-то, я думаю, что это остается с тобой навсегда. Малфой кивает. — Я думаю точно так же. Знаешь, многие утверждают, что Хаусман действительно забыл о человеке, которому посвящен этот стих. Но я недавно перелистывал его биографию и, как оказалось, это неправда. Но тот парень не интересовался мужчинами и женился на женщине, так что… — не зная, как закончить, он просто пожимает плечами. — Трагично. — Да. — Так вот почему все его поэзии такие печальные. То есть, логично, что стихи о войне такие из-за того, что в них он описывает войну, но… любовные. Они все очень грустные. — Да, — вновь соглашается Драко. — Я их люблю. Гарри кивает. — Я тоже. У Малфоя внезапно появляется желание признаться гриффиндорцу во всем. Просто взять и изложить все, что сейчас чувствует, наплевав на последствия. В конце концов, это их последний курс, и если Хаусман смог справиться с тем, что любовь всей его жизни плевать хотела на людей своего пола, то чем он хуже? За исключением того, что он почти что уверен, что Гарри… все-таки интересны парни. Что сделало бы его отказ еще более душераздирающим. Прикусив губу, он еще раз прокручивает все это в голове, пока до него не долетает тихий, серьезный голос Поттера, читающего вслух: Не нужен вовсе я ему, и кто ему судья? В глаза мне не смотря, встал и покинул. Пожав мне руку на прощанье, ушла любовь моя, Забрав с собой моего сердца половину. И тут, что-то в Драко просто ломается. Он наклоняется вперед и прижимается губами к губам Гарри. Подняв ладони и зарывшись пальцами в его непослушные волосы, Малфой прикрывает глаза и держится, что есть сил. Угол у них немного странный, и ему кажется, что Поттер может оттолкнуть его в любую секунду. Но только в тот момент он понимает, что Гарри, замерев, не отвечает на поцелуй. Он тут же хочет отпрянуть, хочет немедленно извиниться, хочет во все горло закричать «прости», снова и снова, прямо как сейчас делает это в своей голове. Но именно тогда Поттер, кажется, выходит наконец из своего оцепенения, начиная аккуратно целовать Драко в ответ. Затем он слегка шире открывает рот, и их поцелуй становится более живым. И более отчаянным, думает Драко, сжимая рубашку брюнета в кулаке и боясь отпустить. Они все еще находятся в не до конца комфортной позиции, ведь Гарри до сих пор лежит на спине, а блондин наполовину через него переброшен, целуя как-то боком, но ему все равно. И ему становится еще больше плевать, когда он чувствует, как Поттер подносит и прижимает ладонь к его затылку, удерживая на месте. Другая же его рука в то время пытается вытащить внезапно зажатую между ними книгу, и Драко, не удержавшись, хихикает. Затем он отстраняется, и задерживает дыхание. Хотя слизеринец и сам прекрасно понимает, что Гарри на самом деле ответил на поцелуй, он все еще до чертиков боится его реакции. Он ожидает крика, уже представляя, как лицо гриффиндорца скорчится в отвращении, когда до него наконец дойдет, что они только что делали. Однако, вместо этого, Гарри улыбается. Улыбается той самой мягкой улыбкой, которую он так редко использует и причиной которой, Драко уверен, сам он никогда еще не был. Ласковая улыбка, которую брюнет дарил только Рону с Гермионой, а иногда и Невиллу. Но не ему, никогда не ему. — Эм… — бездумно тянет Малфой. — Я… извини. — За что? — Я… э-э, черт возьми, Поттер, ты что, действительно заставляешь сейчас меня это объяснять? — фыркает он. — Извини, что… поцеловал тебя сейчас. С бухты-барахты. Я просто… Да, это по правде было неожиданно, даже для меня самого. Гарри смеется, легко и довольно, удивляя этим Драко. Проведя ладонью по волосам, брюнет садится и гостеприимно хлопает по теперь пустому месту возле себя. — Да, угол ты действительно выбрал странный. Но кроме этого, у меня есть еще только один вопрос. Слизеринец поднимается с пола и благодарно плюхается на диван рядом с Гарри. Благодарно, потому что теперь ему не придется смотреть ему в глаза. — Давай, — соглашается он, готовый ответить на все, кроме этого. Не здесь, не сейчас. — Ты поцеловал меня потому что… мне понравился тот же стих, что и тебе? — Да, — и когда после этого наступает очередная тишина, Малфой поворачивает голову, замечая брюнета в глубоких раздумьях. Вздохнув и прикрыв в стыде на короткий миг глаза от понимания того, в чем сейчас признается, продолжает: — Но не только из-за этого. Я… Я сразу безумно извиняюсь, если этим заставлю почувствовать тебя неловко, но… первое стихотворение? Это что-то вроде… Я имею в виду, я пытался перебороть свои чувства к тебе до смешного много раз. Вот почему стихотворение так близко мне к сердцу. Потому что я чувствую, что никогда не смогу по-настоящему этого сделать. Потому что… мне кажется… Я просто пытаюсь сказать, что ты мне нравишься так, что это никогда не пройдет… Мерлин, как же это унизительно. Гарри снова хохочет, и блондину не хочется ничего больше, чем запротестовать. Обвинить в том, что тот смеется над его чувствами. Сообщить, что он, конечно, не обязан полюбить его в ответ, но ради всего святого, не смей шутить над этим. Но затем ладонь гриффиндорца находит его, крепко переплетая их пальцы. И все, что Драко собирался сказать, вдруг полностью вылетает из его головы, пока там не остается ничего, кроме благой тишины. — Что? — фыркает Поттер. Поднеся их соединенные руки к своим губам, он мягко целует костяшки слизеринца. — Ты действительно думаешь, что я провел бы полдня в библиотеке в поисках световых и музыкальных заклинаний, а затем потратил бы еще пару часов, практикуя их до совершенства, для кого попало? Знаешь, я чрезмерно рад. Что ты вот так вот, на ровном месте, просто взял и поцеловал меня. Салазар, да я благодарен, что выбрал именно эту чертову книжку, потому что она подтолкнула тебя это сделать. Потому что я, если честно, скорее всего струсил бы. Я бы определенно через пару месяцев покорно попрощался и позволил бы забрать с собой моего сердца половину. Вместо тишины у Малфоя теперь дикий звон в ушах, и он, кажется, не в силах оторвать взгляд от его ладони, покоящейся в руке Гарри. Облизав внезапно пересохшие губы, он пытается понять: — Ты сейчас… Что ты сейчас пытаешься сказать, Поттер? — Я пытаюсь сказать, Малфой, — низкий и надменный голос слышится прямо рядом с его ухом, и, блять, Драко даже не заметил, что он прижался так близко. — Что я тоже очень тебя люблю. Коснувшись быстрым поцелуем челюсти блондина, он вновь садится ровно, довольно усмехаясь. Видимо, он очень горд собой. — Что? Гриффиндорец закатывает глаза. — Да ладно тебе, даже не старайся сделать вид, будто прекрасно это не расслышал. Улыбка медленно расцветает у Малфоя на губах, и он немного приподнимается, подбирая под себя свои ноги. — О нет, не подумай, я расслышал тебя очень даже хорошо. Просто хочу, чтобы ты сказал это снова, — ухмыляется он. С секунду брюнет просто бегал по его лицу взглядом, а затем вздохнул. — Я люблю тебя, Драко Малфой, сам не пойму, почему, ведь ты иногда бываешь такой занозой в заднице. Этого, видимо, оказалось вполне достаточно для Драко, и он, перебросив через Гарри ногу, садится ему на колени и вновь прижимается губами к его губам. На этот раз брюнету не понадобилось столько времени, чтобы понять, что происходит, ведь его руки немедленно находят его бедра, сжимая. Даже пока они целуются, Малфою до сих пор тяжело до конца поверить в происходящее. В его животе что-то люто трепещет, и у него не перестает темнеть в глазах, и он подавляет смешок, осыпая губы гриффиндорца крохотными поцелуями. — Знаешь, мне казалось, что чувство бесконечности было прекраснейшим чувством в мире, — начинает он, открывая глаза и глядя на Гарри, а затем приподнимает руку и берется играться с прядью волос, упавшей тому на лицо. — Но это, черт побери, настолько лучше. Огромная улыбка в ту же секунду вырастает у Поттера на лице. И счастливый смех, который ускользает от него — самый изумительный звук, который Драко когда-либо слышал. Малфой прислоняет их лбы вместе и думает, что ему нужно будет найти другого любимого поэта. Потому что у него возникает ощущение, что отныне ему больше будут подходить благополучные стихи о любви. Со счастливым концом. Он уже мечтает обо всех возможностях, которые появятся у них с Гарри после того, как они покинут Хогвартс, но на секунду останавливается, сомневаясь. Может, он слишком самонадеян? Однако, одного только взгляда на ясное и счастливое лицо другого парня заставляет его отказаться от этой мысли так же быстро, как она и пришла, потому что Гарри Поттер — определенно его будущее.