Сейчас не время

Olympic Games — Pyeongchang 2038 POV Zhenya Командные соревнования по фигурному катанию на этих Олимпийских играх завершились несколько дней назад. Сегодня продолжались соревнования в одиночных видах и произвольная программа парней завершала этот день, а перед ними зрителей ждали прокаты девушек. Было удивительно, что Олимпийский комитет решил поставить программы девушек и парней в один день, но с другой стороны, было на что отвлечься и это даже радовало. В Пхенчхане мы были уже чуть больше недели. Когда мы стали приближаться к городу и были близки к посадке, по телу пробежали мурашки. Я не знала до этого момента — какого это, вернуться в город, в котором моя хрупкая мечта вдребезги рассыпалась много лет назад. Действительно, прошло много-много лет, а все моменты прямо перед моими глазами. Если закрыть глаза — я помню всё очень четко — как я приземлялась в этот город, полной энтузиазма, желания тренироваться, кататься, выигрывать. Даже внутренний страх был успешно подавлен мною, я чувствовала, что я могу выиграть, я могу контролировать абсолютно всё, могу покорить эту Олимпийскую вершину. Помню, как я почувствовала что-то неладное после короткой программы, будто тогда я уже поняла, что что-то не так. И это были не мысли о том, что «я могу проиграть», скорее в голове стал крутиться вопрос «а что, если мне не дадут выиграть». Помню, как отдала всю себя, чтобы прокатать Анну Каренину и помню, что у меня это получилось, выше было некуда. Помню всё, словно это было вчера. Первое время — это была великая катастрофа, когда завтра, казалось бы, уже нет. Такое ощущение, будто бы всё застыло, я не могу двинуться даже с места. Осознание не приходило долго, очень долго. Мне казалось всё сном, а потом я понимала, что это реальность. Я думала, что это реальность, которую я не заслужила. Мне говорили — что всё, что не делается — к лучшему. Я думала, что мне врут, лишь бы я успокоилась, лишь я бы улыбнулась. В какой-то момент закончились слёзы, наступила полная пустота внутри. Такая, которую я не испытывала прежде никогда. Эскапизм — так ведь называется процесс, когда хочется сбежать, исчезнуть, убежать от реальности. Чтобы она не могла тебя догнать, чтобы всё плохое осталось где-то там, позади. Я была тогда подавлена. Одним словом даже не описать весь этот спектр чувств и эмоций — разбита, разочарована, потеряна, можно продолжать так еще долго. После Олимпийских игр я ушла в себя, я не спала ночами, пролила столько слёз даже после прилета в Москву. Я думала, что родные стены и дом поможет, но ничего подобного не наблюдалось, всё становилось еще хуже. Я отдала всю себя ради этой медали, но эта медаль досталась не мне. Здоровье пошатнулось знатно, травмы после игр всплыли снова, добавились проблемы с ментальным здоровьем, внешнее давление было жуткое. В какой-то момент я думала, что не выдержу, не всплыву. А потом я стала возвращаться, правда, уже совсем иным человеком. Таким повзрослевшим за какое-то мгновенье. Проснувшись утром спустя несколько недель, ко мне пришло осознание, что если я не возьмусь за свою жизнь, то становится мне будет только хуже. А хуже я уже не хотела, не могла себе позволить со своим спортивным характером. Сразу четко понимала, что мне нужны перемены — другая среда, другие люди, эти мысли привели меня к выбору другого тренера, штаба и даже страны. Через несколько лет я поняла как дорого мне мое серебро, да, да, именно серебро, те медали, что я имею, что я выиграла. Этот случай мне подарил много возможностей — переезд в Канаду, работу с Брайаном и Трейси, близких мне друзей, возможность соревноваться, залечить травмы, принять себя. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь если бы я выиграла ту Олимпиаду, но сейчас я не жалею. В самолете мы сидели вместе с Юзу, я у окошка, а он рядышком. Это стало такой привычкой, если мы летим куда-то. Он знал, что еще с детства я любила смотреть в окно, просила тренеров брать мне билеты у окошка, просилась поменяться местами, если попадалось не то, что я хотела. Поначалу было непривычно, я летала обычно с Мэттом, а потом как-то само получилось так, что он садился с Мишей. Меня удивляло, как Ханю всё помнил — все мои привычки, предпочтения, страхи, даже то, что я всегда не любила полеты и высоту, и то, что мне важно держаться за кого-то при взлете или при посадке. Поэтому, когда мы стали понижаться, он брал меня за руку, и я уже переживала гораздо меньше, чувствуя его присутствие и надежное плечо. Необычные ощущения присутствовали всегда — момент прилета, моменты в аэропорту, приезд в Олимпийскую деревню, которая была всё та же, просто с некоторыми изменениями и обновлениями. Вся та же дорога к арене, та же дорога в залы, к прессе, и многое другое. Сейчас уже всё вспоминаю с улыбкой — даже о тех самых сложных моментах. Приятного здесь было тоже много, несмотря на то, что о Пхенчхане многие запомнили как о месте — где я потерпела поражение. Наши отношения с Юдзуру стали гораздо ближе именно здесь, когда мы проводили много времени и вне льда, и на льду, особенно на тренировке перед показательными. У меня была встреча с любимой корейской группой, с фанатами и многое другое. Определенно, о положительных моментах вспоминать было намного приятнее. В холле ледового дворца показывали позавчерашние короткие программы парней и я задержалась буквально на пару минут, чтобы их посмотреть еще раз. Показывали японского фигуриста, который после короткой программы располагался на первом месте, затем американского фигуриста, который был на второй позиции. На третьей строчке были два фигуриста — Мэтт и еще один российский фигурист. Разрыв был относительно небольшой, вся первая десятка находилась в баллах семи-восьми друг от друга, а значит могли бороться за медали. От природы Мэтт был очень спокойным, немногословным, скромным ребенком. Это был человек, который проявлял свой характер еще в детстве, такой, с внутренним стержнем. И мне со стороны казалось, что и на Олимпиаде его не будет сильно беспокоить происходящее вокруг, этот весь ажиотаж, давление, бесконечные вопросы, пресса. В действительности же, с Мэттью всё оказалось несколько сложнее, чем я ожидала. Первые Олимпийские игры — и всё вокруг для него было непривычным, в какой-то момент, он видимо понял, что не справляется с этим стрессом и обратился с помощью к Юдзуру. Юзу сам рассказал мне о том, что они поговорили с моим нашим сыном. Он попросился на чашечку совместного чая у меня в номере и мы побеседовали о том, что говорил Мэтт и насколько он был в тревожном состоянии. Сказать, что это меня удивило — ничего не сказать. Юдзуру стал первым человеком, к которому Мэтт подошел на Олимпиаде, чтобы открыть свою душу, поделиться с тем, что у него внутри. Этим человеком оказалась не я, не Миша, не Крис, не его друзья, а именно Ханю. Конечно, это было бы неудивительно, ибо Юдзуру является его тренером, но подобных случаев я раньше не замечала. Мэтт сразу же, как только узнал про нашу историю, поставил свои личные границы и у них с Ханю была договоренность, что их общение ограничивается отношениями спортсмена-тренера. Или это просто я не знала, что у них получилось сблизиться друг с другом за последнее время как-то и без меня. Внутри сразу были такие странные, но теплые ощущения. Перед глазами сразу всплыло то, как Мэтт обнимал Юдзу и пытался найти в нём опору перед очередным стартом. Моё сердце было готово растаять прямо в тот же момент. flashbacks Мы в очередной раз завтракали в отеле, когда Мэтт решил, что хочет невзначай поднять тему о будущих Олимпийских прокатах. Стало некой традицией в Пхенчхане завтракать всем вместе, как одна команда. -Мам, если ты не против, то я хотел бы, чтобы ты тоже была с Юдзуру и Мишей. Конечно, если ты не будешь сильно переживать и сама захочешь присутствовать, — сказал Мэтт и поднял свой взгляд. Я чуть не поперхнулась соком, и вопросительно посмотрела на него. Все как-то мигом замолчали и подняли взгляды на Мэттью, на лице у которого ничего не поменялось, и который наоборот выглядел растеряно и пытался понять в чем дело. -Эм, я что-то не так сказал? Просто подумал, что уже прошло много времени и у меня больше нет особенного волнения, а наоборот я чувствую моральную поддержку от присутствия мамы, — добавил фигурист. -Я думаю, что это отличная идея, если Женя не против, — вставил свои пять копеек Ханю. -Да и символично как-то, Пхенчхан, Мэттью, ну, вы поняли, — заметил Миша и улыбнулся. Все будто бы ждали моей реакции. -Я тоже не против, мне кажется мне на трибунах будет менее спокойно, чем если я буду видеть всё поближе. Считайте, я в деле, да и аккредитация позволяет, не зря ведь ее делали, — ответила я и все одобрительно закивали. Мэтт слегка улыбнулся, глядя на нас и мы продолжили спокойно завтракать. end of flashback Уже через несколько минут Мэтт начнет катать свою произвольную программу, которая была поставлена усилиями чудесных хореографов и прекрасных людей — Миши. Рождение этой произвольной — совершенно отдельная история. Постановкой программ занимает тренерский штаб, поэтому мне не хотелось вмешиваться, советовать или присутствовать на тренировках. Я с самого детства не позволяла себе занимать позицию тренера Мэттью, так как у него было собственные тренера, а я должна была оставаться его семьей, чтобы у него мама никак не ассоциировалась с тренировками и работой. Но процесс постановки произвольной настолько не шел, что все и вправду начали ломать голову над этой программой. Вскоре, на очередную тренировку Мэтт пришел с музыкой и она поразила всех нас с первого раза. The Way to Expression. Путь к экспрессии. У Миши в голове уже появились очертания программы. Не хотелось скрывать, что и у меня стали появляться собственные идеи и видение. Он сразу же на льду стал под музыку делать заметки. — Юзу, макет прыжков уже готов? Давайте глянем несколько комбинации как на льду и по музыке будет, начертишь? — спрашивал Миша у тренера. Было заметно, что Юдзуру витал в своих мыслях, что-то записывая на лист белой бумаги и параллельно глядя на тренировочную планшетку, в котором уже была начертана основная часть программы. Я больше находилась на катке в качестве зрителя и я видела, как Мэтту безумно комфортно работать вместе с Мишей. Он был большим профессионалом своего дела, отдавался музыке и хореографии целиком, и душой, и телом. Миша всегда был очень пластичным, от природы. В нашей тройке он был той самой зажигалкой, полный нескончаемой энергии и идеями. Я, наверное, была человеком, который эти идеи почти всегда подхватывал и поддерживал, а Юзу. был. как обычно — всегда аккуратным, не шел на поводу у нас и мог утихомирить нашу пару. В Мише мне нравится его разносторонность, он мог прекрасно откатать или поставить программу как и под классическую композицию, так и под чуть ли не рок. За межсезонье Миша успевал поставить десятки программ, об этом я всегда узнавала по социальным сетям. Миша является действительном мировым хореографом, он и сам всегда отвечал на вопросы о спортсменах так, что его команда называется — командой мира. С Мишей у меня тесно связаны две мои программы. Первая, очевидно, «Тоска» Джакомо Пуччини, а вторая — это короткая программа олимпийского сезона. Нюкторн Шопена в исполнении полюбившегося многим Джошуа Бэлла. В своем первом взрослом соревновательном году, на одном из соревновании, мы как обычно остались смотреть произвольные мужчин. Там и я услышала впервые Нюкторн, увидела Мишу на льду с его программой. Миша всегда мне говорил, что мне идет глубокая и страстная музыка, что классика — это мое и я никогда не потеряюсь на фоне такой экспрессивной музыки. По сей день думаю, что это было точное попадание в образ. Я стала держать в голове идею о том, что тоже хочу катать программу под Нюкторн Шопена и по возвращению домой, сразу же переслушала все его Нюкторны, отметив для себя особенно двадцатый. Это произведение отличалось тем, что оно было издано только после смерти великого композитора. Мне казалось, что эта композиция звучит так, словно автор пытается ухватиться за жизнь, за последние его дни, часы, минуты, пока я не узнала о том, что на самом деле, последние три своих Нюкторна, Шопен написал в юношеском возрасте. Лишь изданы они были только после его смерти. И тогда музыка заиграла в моей голове совсем по другому. Сначала мне захотелось поставить программу под этот Нюкторн уже на следующий сезон, но у меня появилась идея о том, что это должна быть моя олимпийская программа. И сейчас, спустя много-много лет, я понимаю, что с короткой программой всё было выбрано верно. flashback -Мэтт, Юзу, я думаю, что эта мелодия нереально подходит Мэттью, как раз столько возможностей подчеркнуть катание и можно плавно заходить на прыжки, как вы любите, еще можно такую красивую дорожку поставить, и конец сделать необычным, — говорил Миша, не переставая. Было заметно, что он так вдохновлен сейчас и переполнен различными идеями. Он хотел поскорее начать процесс, чтобы попробовать в него влиться и начать воплощать свои идеи. Я наблюдала за всем этим лишь с улыбкой. -Подождите, вы уже уверены в этой музыке? — спрашивал Ханю, как обычно будучи очень аккуратным и который привык достаточно долго думать, прежде чем воплощать что-либо. Однако, рвение Миши и Мэтта в этот раз взяло вверх и Юдзуру пришлось согласиться. -Хорошо-хорошо, давайте попробуем, но если будем объективно видеть как не складывается программа, будем её менять, — заявил тренер и остальные одобрительно закивали. -Я почти весь вечер вчера слушал эту музыку и я даже не устал от неё, мне кажется это уже большой прогресс, — отметил Мэтт и это звучало достаточно убедительно, чтобы начать процесс постановки. end of flashback Ему не нужно было никого играть, вживаться в роль, представлять себя на чьем-то месте. Ему достаточно было быть на льду самим собой. Выражать эмоции не определенного героя, а самого себя. В этом были и свои сложности, но я видела, как эта программа сильно отличается от всех других. Если у Юдзуру — это был Сеймей, то у Мэттью — это Путь к Экспрессии, но такие параллели было рановато делать. Четыре минуты и тридцать секунд. И эти четыре минуты — одни из самых важных как и для Мэтта, так и для всех нас. Я смотрела на него и пыталась понять что у него внутри. Вот он, стоял в нескольких шагах от меня и разминался, а на его лице не было ни одной эмоции. Это было ему свойственно, именно перед стартом он находился в такой концентрации, что забывал о существований всего вокруг. В основном, это, конечно, помогало, но малейшая вещь иногда могла выбить его из колеи. Обычно сказывалась нехватка опыта. Я перевела взгляд на Юдзуру, который тоже ходил рядышком и хранил молчание. Он был одет в черные брюки, черную тонкую кофту и черное пальто, в целом черный был его любимым цветом. Он в своем пальто со строгим кроем выделялся из-за его широких плеч, и его осанки, такой прямой и статной, было невозможно перепутать издалека его с кем-то другим. Его глаза были полны как и уверенности, так и беспокойства, но перед Мэттом он умело прятал свои переживания. Перед Мэттом он выглядел очень спокойным, уверенным, вне зависимости от того этого челленджер или олимпиада. Он очень верил — что ощущения, эмоции тренера могут передаваться спортсмену и если не настроиться правильно — то это могло негативно повлиять на фигуриста тоже. Юдзуру, заметив то, как я его рассматривала и поймав мой взгляд, слабо улыбнулся. Он был недалеко от меня и неторопливо подошел ко мне ближе, беря аккуратно за руку и сжимая ладони. -Всё в порядке, Женя, он справится, — проговорил Ханю. -Не сомневаюсь, я в порядке, и ты тоже не изводи себя, нам нужно просто верить в него, — ответил я и Юдзуру со мной согласился. Держа его за руку — становилось гораздо легче и спокойнее. Пока Мэтт шел из разминочного зала до катка, никто из нас не беспокоил его, не задавал вопросы, ничего не подсказывал. Все разговоры происходили в самом разминочном зале или уже когда он был на льду. Этот небольшой промежуток времени Мэтту нужен был для того, чтобы собраться с мыслями и выходить на лёд с холодной головой, а разговоры только отвлекали. Моральная подготовка и настрой — безумно важны для спортсмена. За бортиком были мы с Юдзуру и Мишей. На этих Олимпийских играх были много знакомых людей, ради нас сюда прилетел и Хави, для которого уже стало обыденным присутствовать на важнейших прокатах Мэттью. Это было безумно приятно, Хави был самым близким другом Юдзуру, и всегда поддерживал меня в прошлом на стартах и особенно в Крикете. Прямо сейчас Мэтт вышел на лёд, и у них с Юдзуру и Мишей было буквально меньше минуты, пока объявляли баллы предыдущего спортсмена. Я находилась чуть дальше, позади ребят, ибо всё-таки это был их ритуал. -Вздохни глубоко и отбрось все мысли, Мэтт. Помни, что ты всё умеешь, доверься себе. Я знаю, что ты можешь. Юдзу был краток и говорил таким спокойным тоном, внушающим доверия. Мэтт кивнул, оставаясь всё еще серьезным и сконцентрированным. Времени на то, чтобы сказать что-то большее не было. В этот раз он выступал вторым в последней разминке, как он и любил — тело после разминки не успевает остыть, а значит легче собирать его и группироваться. Если выступать предпоследним или последним, приходится постоянно разогревать тело, продолжать разминаться. Это дополнительные усилия, где важно не переусердствовать, но в то же и время не дать себе расслабиться. К тому же, выступая последним ты слышишь оценки и мельком видишь прокаты других спортсменов, что тоже начинает давить. Для исполнения произвольной программы на лёд приглашается Мэттью Медведев. Четыре минуты и тридцать секунд — именно на это время мир вокруг словно застыл. Тренера с фигуристом несколько раз меняли контент его произвольной программы, чтобы найти наиболее ему удобный и подходящий. Если в короткой был всего один каскад и два сольных прыжка, в произвольной все было гораздо сложнее. Юдзуру, как любитель математики, любил всё высчитывать, каждый потенциальный балл, полбалла. После каждого его проката они делали поправки, меняли шаги, дорожку, заходы на прыжки, чтобы ему было максимально удобно и чтобы стабилизировать произвольную программу. Я была уверена в том, что у Мэтта есть всё необходимое, чтобы показать свои максимальные возможности, но я также понимала, что есть факторы, над которыми у меня и даже у тренеров может быть недостаточно контроля. Спортсмен выглядел достаточно уверенно в себе, это можно было увидеть по его глазам. И мне это однозначно нравилось. Мэтт действительно хорошо скользил на льду, очень много работал над скольжением, но при этом, его природные навыки уже позволяли ему получать высокие компоненты. Заход на первый прыжок у Мэттью был достаточно долгим, ибо требовалось больше времени, чтобы почувствовать лёд, войти в образ и спокойно исполнить четверной риттбергер. После травмы этот прыжок они возвращали достаточно долго, но он был одним из самых стабильных прыжков в арсенале фигуриста, и ему самому было удобно его выполнять первым. Дуга, сложный заход, отталкивание, правильная группировка и чистое приземление квад-ритта. Зал стал громко аплодировать, но времени отвлекаться не было. Скорость фигуриста после первого прыжка заметно повысилась, на лутц он заходил максимально свободно. Этот прыжок не был его любимым, но покорялся ему почти безотказно, даже не припомню, когда он его не приземлял. Чистое приземление и следом тройной тулуп. Три оборота твиззлов, короткий заход и чистый триксель должен был принести ему больше десяти баллов суммарно. Я перевела взгляд на Юдзуру и было забавно за ним наблюдать. Я почти уверена, что как даже наблюдая за прокатом он знал, сколько примерно баллов получит фигурист за прокат. И это не было как у многих примерным расчетом, это были почти точные подсчеты, с разницей от судейских в один, максимум два балла. Но каждый раз, открывая протокол и видя насколько вразброс могут быть цифры, он не переставал удивляться некоторым судьям. Тем временем Мэтт выполнил оба вращения на четвертый уровень, правда, в последнем вращении немного была заметна слетевшая центровка к концу восьмого оборота. Но я не видела повода снижать за это целый уровень. Вторая половина программа начиналась с самого дорого элемента произвольной программы — квад-флип с тройным тулупом. Почему-то, прямо перед его заходом Мэтт неожиданно слегка споткнулся. Сердце застучало быстрее, а давление явно подскочило вверх. Я почувствовала легкое головокружение, но не обращала на это внимания. Продолговатый заход, отталкивание с зубца, и четверной флип — да, чисто приземленный квад и прицепленный к нему тройной тулуп. Выезд получился не идеальным, но достаточно успешным, чтобы получить хорошие баллы. Можно было немного выдохнуть, но прыжковая часть еще не была выполнена полностью. Дальше шли прыжки чуть легче — сольный четверной сальхов и сольный четверной тулуп. Выезд с сальхова немного подвел, но Мэтт боролся и удержался. Будут минусы. …бороться нужно за каждый элемент до последнего, пока есть призрачный, но шанс — спасти прыжок, вращение, удержаться, выехать. .прямо как в жизни, подобно настоящей арене, нам приходится бороться за каждый момент, как за каждый элемент, пока есть хоть малейший шанс, стоит бороться — справляться с трудностями, удерживаться в непростых обстоятельствах, идти вперёд, несмотря ни на что. К последнему прыжку Мэтт уже заходил не так уверенно, было такое ощущение, что он хотел побыстрее уже прыгнуть последний каскад из трикселя, ойлера и сальхова. Но он приложил абсолютно все усилия, чтобы исполнить этот каскад и вот он. …чистый каскад и это значило, что самое сложное Мэтт выполнил. На глазах выступили слезы, но я их сдерживала как могла. Впереди дорожка и еще одно вращение. Дорожка шагов — очень коварный элемент, столько фигуристов упускали медали, в том числе и золотые, умудряясь упасть, исполняя эти шаги. Дорожка была неидеальна и это было видно невооруженным глазом. Было видно по Мэтту, что он уже докатывал на морально-волевых. И он боролся до самого конца, докатал с этим огоньком в глазах, в конце даже умудрившись улыбнуться на публику. Трибуны взрывались, громко аплодировали, скандировали и не хотели успокаиваться. В этот момент я не смогла сдержать ни слёзы, ничего, меня буквально прорвало на эмоций. Когда Мэттью встал в финальную позу, я просто не смогла сдержать эти эмоций, которые, как оказалось, копились внутри меня. Настолько искренне, откровенно и многогранно откатал Мэтт эту произвольную программу, что внутри меня все так смешалось. Во мне ликовала гордость за Мэтта, за такие прокаты, за то, как он боролся, за его характер, за его трудолюбие, но кроме гордости я испытывала широкий спектр эмоций — радость, опустошение, любовь, страх, я была переполнена всем. Но мои слёзы были очень тихими, я закрыла лицо на несколько секунд, чтобы немного успокоиться и встретить Мэттью со льда не с этим морем слёз. В этой произвольной мне особенно нравился этот открытый финал, который означал только начало его пути, в котором не определен конец, нет завершения, в котором фигурист будет сам продолжать писать свою историю. -Жень, ты чего, всё ведь хорошо, — услышала вдруг я от Юдзуру, который стал обнимать меня. Миша тоже что-то говорил, но из-за шума вокруг слышно ничего не было. Я попыталась успокоиться, чтобы не напугать фигуриста своими эмоциями, когда еще ничего не понятно — ни баллы, ни медали, и попадет ли он вовсе на подиум. Мэттью первым встретил Миша и они крепко-крепко обнимались. Сам он выглядел очень довольным, хотя даже сейчас, после чистого проката, на его лице сверкала всего лишь легкая улыбка. Он надел свои чехлы и мы сразу же стали обниматься. Сейчас я уже смогла остановить слезы, но чувствовала, что глаза были красные-красные. -Жень, пойдешь с нами в кисс энд край? — спросил Юдзуру, но я даже не стала его дослушивать. -Нет-нет, всё в порядке, я подожду вас здесь, — уверила я ребят и они отправились ожидать оценки. Вдруг рядом со мной оказался Хави, который наблюдал за прокатом тоже недалеко от нас. -Поздравляю, Жень, я так рад это видеть собственными глазами, вживую наблюдать за ростом своего племянника, — сказал Хави и обнял меня прям как былые времена. Он так выделил последнее слово, что мне было приятно и тепло это слышать. Я все еще всхлипывала, не очень имея возможности ответить ему. Лишь получалось одобрительно кивать и вцепиться в его плечо. Было всё равно что подумают другие люди, что напишут в прессе, это были мои эмоции, искренние и от осознания того, что этот олимпийский цикл наконец завершается. Он был, мягко говоря, непростым. За свою произвольную программу Мэттью Медведев набирает почти 220 баллов и располагается на промежуточным первом месте. Мэттью слегка прикрыл глаза, а Миша с Юдзуру обменялись рукопожатиями. Мэтт поднимается со своего места, поклоняется зрителям, сияя уверенностью и исключительностью своего выступления. Это был очень достойный результат и серьезная заявка на подиум. Однако, соперники были тоже непростые и их программы были тоже технически невероятно сложные. Миша, Мэтт и Юдзуру не стали задерживаться и сразу подошли обратно ко мне. -Мама, я побегу в зал ожидания результатов, но со мной всё хорошо, правда, я очень рад, что у меня получилось, — улыбнулся Мэттью, в очередной раз заключая меня в свои недолгие объятия. Он посмотрел на тренеров, которые кивнули ему и сказали, что он может поскорее идти в зал. Как только Мэтт ушел, мы могли оставаться у борта, но могли и отправиться в холл, чтобы ожидать результаты там. Юдзуру и Миша вопросительно посмотрели друг на друга и молча решили, что останутся здесь, чтобы увидеть всё своими глазами. Мы с Хави тоже согласились с ними и отошли подальше, чтобы не мешать никому. -Ну что, ребят, теперь только остается ждать, — сказал Хави. -Я обычно терпеливый, но даже у меня сейчас не хватает терпения, скорее бы уже выступили все, — добавил Миша. -Мэтт сделал всё что мог, я считаю. Остальное не в наших силах контролировать, — отметил Юдзу. -Почему каждая секунда длиться теперь как вечность? — задаю риторический вопрос я. Еще три фигуриста, ожидание их результатов, это значит еще минут пятнадцать. От искусанных губ и ладоней, в которые впивались мои ногти, скоро ничего не останется. Глубокий вздох — выдох — и так три раза. После двух фигуристов Мэтт по-прежнему оставался на первом месте и я чувствовала, как приближалась кульминация этого вечера. Всё что хотелось мне сейчас — это то, чтобы всё побыстрее закончилось. Последний фигурист выходит на лед, наполняя зал своим присутствием. Взгляды собравшихся напряженно устремлены вперед, а мое сердце бьется как будто еще быстрее, хотя казалось бы, куда еще сильнее. Это был сильный японскиц фигурист, каждый вихрь музыки сливался с его грациозными движениями. Минуты казались часами, когда я смотрела, как этот фигурист заходит на очередной прыжок. Зал молчит, словно пригвоздив весь мир к мгновению, а затем раздается громкий… гул, разочарованные голоса, а потом наступает тишина. Сердце мое замирает, пока я осознаю, что фигурист сделал бабочку и даже не вкрутился в этот четверной. И мы понимаем, что буквально одна ошибка, одна бабочка сейчас может решить судьбу золотой медали. Было понятно почему фигурист, выступавший последним подходил фаворитом к соревнованиям, он был гораздо опытнее, а это была его вторая Олимпиада, на котором он хотел защитить титул, выигранный четыре года назад. И сейчас он был близок к этому, но нужно было дождаться результатов. Я понимала, что оценки будут близкие, может быть, даже очень. Сначала я посмотрела на Юдзуру, затем на Мишу, а после на Хави. Мой взгляд метался между ними тремя, ибо смотреть на всех остальных, на трибуны, на арену не хотелось, было слишком много давления. Между всеми нами даже без слов была невидимая нить поддержки и понимания. В этот момент я чувствовала, что не одна, что у меня есть поддержка каждого из них, и это давало мне силы продолжать. Видимо заметив, как я не могу найти себе места, Юдзуру аккуратно взял меня за руку, но я и не была против. Он легко обвил свои пальцы вокруг моих, и немного сжал мою ладонь в своей, давая понимать, что он рядом и всё хорошо. Больше ошибок этот фигурист не совершил, и было видно, как он тоже выложился на все сто, а то и двести процентов. Его встретили тренеры, и они отправились ожидать оценки. Минута, две, считали всё довольно долго. -Пересматривают на недокрут лутц и флип, думаю, — произнес Юдзуру, засматриваясь на экран, где как раз и показывали эти прыжки. -Слушайте, действительно минимум четверть недокрута должны поставить, плюс та бабочка, — ответил ему Миша. Фигуристов нельзя остановить, если они рассуждают о прыжках и элементах. В зале напряжение ощущается как электричество, поскольку зрители, тренеры и участники удерживают дыхание в ожидании объявления итогов. Зал полон ожидания, и глаза всех устремлены к большому экрану, где отображаются результаты. Когда называют оценки за произвольную программу японского фигуриста — еще непонятно. Да, он набирает меньше за произвольную, но хватит ли ему отрыва в короткой, я не помнила точные цифры. Первым дошло до Ханю, который вскинул голову наверх и на его лице появилась улыбка, такая, которую он не выдает обычно. Зрители начинают догадываться, кто может быть победителем. Затем, с моментальным молчанием в зале, на экран выводят табличку, в котором Мэтта сдвигают… но не вниз по строке, а на экран, выводя всю таблицу. -Он первый? Первый? — спрашивал нас Миша, а я все сильнее и сильнее выглядывалась в эту таблицу, надеясь, что зрение меня не подводит. -Да, он сделал это, сделал, — говорит Юдзуру, а я не верю своим ни глазам, ни ушам. Тренеры, стоявшие рядом, обнимают друг друга, глаза их блестят от гордости. Мне не хватает воздуха, и я буквально задыхаюсь от волнения. Надежда, волнение, и гордость — словно огромные волны наполняют меня, захлестывая каждую клеточку моего тела. Миша и Юдзуру смотрят на меня с улыбками, когда их взгляды пересекаются с моими. Нам не нужны слова, чтобы понять, что это великолепие — результат всех тренировок, труда, сил, энергии. Я боялась, что будет серебро. Мне потребовалось чуть ли не пять лет, чтобы принять это серебро, ради которого я пожертвовала всем. И я боялась, что Мэтт повторит мой карьерный путь. Зал взрывается эмоциями, и я понемногу осознаю, что Мэтт стоит на вершине таблицы и это окончательные результаты. В этот вечер, в этот момент, никакие слова не смогут передать моей радости и гордости за Мэтта. Это не просто золото. Это воплощение его страсти, труда и мечты. Наше сердце побеждает вместе с ним, и этот момент навсегда останется в памяти как пик его триумфа. Мэтта показывают с зала ожидания, его обнимают фигуристы, которые находились там рядом, поздравляют бронзового медалиста. Сам Мэтт недолго там задерживается и выходя в подтрибуны, мы встречаем его сразу же. -Мэтт, великолепно, ты просто восхитителен, горжусь тобой, — говорит Миша. Мэтт сильно благодарит его и переводит взгляд на нас с Юдзуру. Я первая решаюсь обнять его, и поздравить. -Это твоя работа, твоя заслуга, теперь ты Олимпийский чемпион и это звание у тебя навсегда, — проговариваю я, уже более спокойно. Кажется, я уже выплакала всё что можно и сейчас, когда есть результаты, меня просто настигает радость вместе с опустошением. -Это невероятное чувство. Я даже не ожидал и не сразу поверил, — говорит Мэтт и мы все улыбаемся, наблюдая за немного растерянным Мэттом, который тянется к Ханю, а тот заключает фигуриста в свои объятия. Картина, которая буквально разбивает мне сердце и от которого у меня мурашки по телу. Их объятие наполнено какой-то особой любовью, которую даже мне не понять. -Поздравляю, Мэтт, это была не просто программа, это было произведение искусства, — заверяет Хави и тоже поздравляет фигуриста. Он забавно потрепал Мэтта по волосам, словно как ребенка и они вместе засмеялись. Я прижимаю сына к себе. -Спасибо всем, ребят, я просто счастлива, что могу делить этот момент с вами всеми. Через несколько минут призеров вывели на лед и Мэттью, стоя на льду, не верил своим глазам. Его лицо освещено светом фонарей и вспышек камер, а он сам словно парит в воздухе. Радость блестела в его глазах, и он поднял руки вверх, словно хотел поймать этот момент в своих ладонях. Люди кричали, махали флагами, а атмосфера зала была пронизана волнением и эмоциями. Мэттью смотрел на трибуны, на тренеров, на зал, и стал центром этого вихря счастья. На заднем плане мелькнули камеры, фотографии запечатлели этот волшебный момент. Весь мир, кажется, замер в этот момент победы, когда эйфория охватила не только Мэттью, но и всех, кто вложил в него частичку своей души и труда. Это был момент, который запомнили бы на всю жизнь — момент, когда грезы становятся реальностью, а стадион наполняется волшебством победы. -Поздравляю, Жень, посмотрите на него, кажется он счастлив, а мне больше и ничего не нужно, — замечает Юдзуру. -Это и твое четвертое золото тоже. Кажется я не говорила раньше, но с тобой наша жизнь стала, не знаю, краше? Лучше. Мы смотрели оба куда-то вдаль. Нас ослепляли камеры, вспышки, фонари, лед. Я лишь знала, что он стоит рядом и слышала его голос. -Сейчас то самое время, — проговорил он и я замерла на месте.

Тысячи нитей строк в переплеты одеты,

Голоса мудрых людей с другого конца планеты,

Свежесть и чистота души обнимала печаль.